***
Я стою возле плиты, старательно помешиваю ложкой в кастрюле своё варево и внимательно, во все глаза слежу за временем. Удон, радостно бурлящий в кипящей воде, не должен ни в коем случае развариться! Вообще-то справедливости ради стоит признать, что Белиал стряпает куда лучше меня. Лапша, приготовленная его руками, всегда имеет идеальную плотность и источает дразнящий обоняние запах специй; куриные и говяжьи стейки тают во рту; а салаты всегда такие сочные и свежие, будто овощи для них только что сорваны с грядок, которые Белиал организовал прямо на одном из балконов ректорской резиденции. Принимая во внимание всё это, я обычно к плите не становлюсь, находя себе более полезное применение, но иногда меня (как, вероятно, и большинство женщин) накрывает желание варить детей и рожать борщи. Борщи Самаэль не любит, так что приходится рожать лапшу и стейки. Хоть у нас на кулинарной ниве первое место и принадлежит Белиалу, я тоже стараюсь не отставать и совершенствовать свои умения. Помнится, ещё в первый год нашего с Самаэлем брака я прицепилась к Окумуре Рину и потребовала обучить меня своему хобби. Парень, вместе с Академией, Орденом и прочими гавриками выпавший в осадок от того факта, что ректор, сын сатаны (и далее по списку) наконец-то женился, выпал в осадок во второй раз и просто не смог мне отказать. Готовить я не люблю, но ради Самаэля расстаралась на славу и в результате всё-таки постигла нехитрое искусство. Нехитрое, потому что углубляться в детали мы не стали, благоразумно рассудив, что вкусно кормить мужа я сумею и без умения вырисовывать розочки на коржах для торта. Правда, первое время всё равно пришлось трудно. Самаэль без малейшего смущения отвергал мои тухлые борщи и не стеснялся в выражениях, отпуская колкие и немного обидные шуточки в адрес бесконечных котлет и пирожков. Я комично дулась и усердно тренировалась, лелея надежду, что однажды у привередливого демона глаза вылезут на лоб и примут форму аж двух квадратов от неземного вкуса моих харчей. Никогда не забуду мою первую победу. Шло очередное двадцать восьмое августа — первый день рождения Самаэля, который мы с ним справляли вместе. За день до торжества я потратила не меньше десяти часов на создание огромного клубничного торта с шоколадом и карамелью. Двухъярусный шедевр в форме усечённой пирамиды переливался всеми возможными цветами и напоминал, как по палитре, так и по структуре, картины в стиле футуризма (по крайней мере, мне нравилось так думать). Венчало всё это дело причудливо вырезанное клубничное пламя, с изготовлением которого, надо признаться, всё-таки помог Рин. Пламя — первое, что приходит мне на ум, когда я думаю о Самаэле. Пламя пылает в сердце моего мужа, блестит в его вертикальных зрачках, зажигается в уголках улыбающихся губ. Пламенем он очищает меня и согревает, даруя жизнь. И им же, разумеется, обжигает до кровавых волдырей. Пламя это танец, пламя это бытие, энергия. Это Самаэль. Шелестя длинной юбкой, я торжественно внесла своё творение в ярко украшенный кабинет мужа. Демон, любящий роковых красоток, отчего-то не желал видеть меня ни в мини-юбках, ни в коротких топиках и, когда я всё-таки впихивала себя в них, надеясь сделать мужу хорошо и приятно, он только по-кошачьи морщил нос и отворачивался, заявляя, что корове не идёт черкесское седло. В тот момент моя походка отдавала триумфальностью, бёдра покачивались, а улыбающиеся губы напевали весёлый и остренький мотивчик. Желая подшутить, я пела: «И старость отступит наверно, не властна она надо мной...»(1), а сердце трепыхалось где-то в горле от страха всё испортить. Самаэль, который с самого утра только и делал, что принимал поздравления, сидел в окружении цветов, шариков и мягких игрушек, как какой-нибудь мемориал в честь Второй Мировой. Он встретил меня приветливой, но дежурной, улыбкой, отреагировав на торт только лёгким поднятием бровей. — Это мне, дорогуша? Неужели? — делано изумился демон. — Конечно, любимый, — не менее сладко ответила я, поставила своё подношение на стол и положила рядом с ним два свёртка. — Дай угадаю, — Самаэль деловито постучал себя пальцем по подбородку, — к этому всему непременно должен прилагаться стих, как это у тебя заведено. Давай уже, декларируй очередную оду в мою честь. — А вот и не угадал! — заявила я голосом фрекен Бок, едва удержавшись от того, чтобы показать язык, — Сегодня без стихов. И приправив тон подобострастием и пафосом, добавила: — Поздравляю, мой Лорд, с тем фактом, что Вашему телу удалось прожить на этой земле ещё один год. А затем, опустившись на одно колено, я взяла руку Самаэля в свои, стащила с неё перчатку и с самым серьёзным видом поцеловала тыльную сторону ладони. Демон тоже принял этот знак внимания, как что-то само собой разумеющееся и чуть рассеянно потрепал меня по щеке. Куда больше его интересовал торт. — Выглядит заманчиво, но, зная твои очумелые ручки, душа моя, я почти уверен, что нам стоит вызвать Белиала в качестве дегустатора. В конце концов, доставать из Геенны его будет значительно проще, чем меня. Я встала, поправила юбку и закатила глаза. — Вот этот белый порошочек на торте это сахарная пудра, а не рицин(2), но, если ты боишься, можем угоститься тортом вместе. Умрём в один день. — И на наших надгробьях напишут: «Они жили недолго и не то, чтобы сильно счастливо, но откинуть копыта всё же изволили одномоментно», — хохотнул демон и материализовал себе из воздуха ложку. Я закусила губу. Наблюдая, как помпезный золоченый прибор погружается в толщу розового крема, я продолжала хохмить (или пытаться хохмить), скрывая нервозность. — Надо непременно прихватить с собой в ад кусочек торта. Проблема сатаны решится способом, который Ватикан не мог бы вообразить себе даже в самых сумасшедших фантазиях. Самаэль не ответил, ибо его челюсти для этого были слишком заняты, но и проглотив угощение, он несколько секунд не произносил ни слова. В лучших традициях своей наглой натуры демон выдерживал драматическую паузу. Тишину нарушал только бешеный стук моего сердца. — Тебе не кажется, что здесь определённо чего-то не хватает? — спросила я, потирая вспотевшие ладони. Демон быстро провёл заострённым язычком по верхним зубами. — Нет, не кажется. Пожалуй, сюда даже засунуто кое-что лишнее. На кой чёрт ты, например, бухнула в тесто столько соли? Ощущая уплывающий из-под ног пол и слушая треск и грохот ломающихся надежд, я пробормотала: — Вообще-то я имела в виду барабанный стук перед оглашением приговора. Впрочем, приговор уже провозглашён и, очевидно, обжалованию не подлежит. Почему столько соли? Я усилием воли растянула губы в улыбке. — Я же влюблена! Как же было не замешать в заготовку всю пачку? Самаэль ухмыльнулся и по-барски дал отмашку. — Конечно, твою стряпню более уместно использовать на поле боя в качестве оружия, но этот тортик даже можно и нам на стол подать. Мои глаза заблестели алчным блеском, а дыхание перехватило будто от отёка Квинке. — Правда? — Правда. В голосе демона ощущались лютые тонны самодовольства и снисходительности. Дескать, ладно, так уж и быть, похвалю — знай мою доброту, доброе слово и холопу приятно, но мне было всё равно. Абсолютно всё равно. Завизжав, как очумевшая дурочка-чирлидерша, я бросилась демону на шею. Он поотбивался для вида, но в принципе, мы оба понимали, что он совсем не имеет ничего против поцелуев в губы, щёки и нос или там против безумных объятий, от которых воротник сюртука сворачивается на бок, а волосы превращаются во взрыв на макаранной фабрике (при условии, что на этой фабрике выпускают фиолетовые макароны). Отпихнув меня и потёршись щекой о собственное плечо, Самаэль выдал: — Хорошо, что у тебя нет привычки краситься, душа моя, а то, боюсь, белоснежная ткань моего сделанного на заказ тренча оказалась бы безнадёжно испорчена. Я только засмеялась, ничего не ответив. Конечно, это был блеф. Белиал в считанные секунды свёл бы своей магией любое пятно, но упоминать об этом было совершенно необязательно. — Ну давай, — демон покосился на свёртки, — показывай, какие ещё подношения ты приволокла на мой алтарь. Мне не хотелось заставлять его ждать, поэтому один из свертков в то же мгновение освободился от обёртки. Брови Самаэля взлетели на середину лба, а у меня за грудиной патокой разлилось приятное чувство. Что может быть прекраснее, чем умение удивить самого трикстера? Да, ведь я никогда не увлекалась оригами, поэтому бумажная фигурка Хацунэ Мику действительно имела мало шансов оказаться среди подарков, но всё-таки это произошло. Демон повертел в руках поделку. — Знаешь, дорогуша, я считаю, что ты должна заниматься тем, что у тебя лучше всего получается. Например, сидеть. У тебя отлично выходит сидеть, прими это к сведению. Я хихикнула. — Торопиться не надо, сесть всегда успеем. Ты соверши какое-нибудь противозаконное деяние и следов не заметай. Вот я и сяду. С чистой совестью да вместо тебя. Самаэль продолжал придирчиво разглядывать фигурку. Опасаясь его недовольства, я быстро распаковала второй подарок и протянула нарочно приподнятым тоном: — Гляди, что у нас тут есть! Я вынула из коробки изготовленные на заказ часы. Ремешок диковенного изделия представлял из себя цепочку ДНК, сделанную из крашеного разноцветного титана, а время в циферблате отсчитывала стрелочка с чёрным сердцем вместо острия. Самаэль так и не взглянул на часы, предпочитая вертеть в руках фигурку. Переведя пристальный исследовательский взгляд с неё на меня, демон засмеялся. Очевидно, над моим видом а-ля Кот из «Шрека». — От тебя нет совершенно никакой практической пользы, да и с эстетической точки зрения это дело весьма относительно, — до странности лучезарным, радостным голосом заявил он. Я только пожала плечами. Конечно, как можно подарить могущественному древнему демону то, что ему действительно нужно и необходимо по жизни? Разве я могу достать хоть что-нибудь, что Самаэлю недоступно? Все мои подарки — как вырезанные из цветного картона открытки маленькой девочки для взрослого дяди. Он поставил фигурку на стол и щелкнул меня по носу. — Пойдём, — я взяла Самаэля за руку и потянула его к двери, — Мы тут в Лимбе тебе вечеринку организовали. Это только на первый взгляд кажется, что ад — лучшее место для шумного и бурного веселья. Дескать, там и светомузыка, и наркота, и много новых знакомств. На поверку оказывается прямо противоположный эффект: от преисподней удушливо разит унынием, но меня это не смутило. Я лично озадачилась целью упаковать Лимб в максимально хорошенькую оболочку. В конце концов, это именно то, что любит Самаэль. Театр на руинах. Пир во время чумы. Радужные колпачки у меня напялили все: и Геббельс, и Сталин, и Рамсес и даже несчастный Адик, уже тогда не желавший вставать со своего любимого камня. Над Адиком я поиздевалась особенно жёстко, справедливо рассудив, что его грустная морда нам тут никоим образом не в кассу. Жирная улыбка, нарисованная красной помадой (специально для такого дела купила) на лице его фюрера, оскорбила Пауля в лучших его чувствах, но он смолчал. Только послушно вставил между тонких губ разноцветную дуделку. — Улыбнись, — потребовала я, угрожающе наставив на Йозефа палец, — или обзаведешься точно таким же бодиартом. В ответ на это Геббельс взял из моих рук помаду и собственноручно провёл ею от середины одной впалой щеки до середины другой. В знак солидарности со своим фюрером. Ну или по другой какой причине. Я не стала допытываться, только хмыкнула и отошла тиранить других гостей нашего дурдома «Ромашка» на выезде. Рамсес и его жена Нефертари вели себя абсолютно безропотно: надели колпачки, взяли в руки конфетти, внимательно выслушали инструкцию на тему «Когда и куда стрелять». В благодарность за такое понимание я в их отношении ограничилась как раз вышеупомянутыми атрибутами и ничего больше навязывать не стала. Вы к нам хорошо, и мы к вам по-человечески. Кроме того, эта парочка, кажется, действительно очень хотела поздравить своего бога именно так, как ему понравится. Хайни Гиммлер тоже отличился большой лояльностью. Я ему всё чин чинарем объяснила: Самаэль — большой любитель оригинальных и немного жёстких шуток, поэтому для его удовольствия необходимо поставить себя в глупое положение. Как именно — сейчас расскажу. Хайни только пожал плечами: — Кажется, при жизни я только этим и занимался, — признался он, напяливая петушиный хвост и заменяя пенсне на пластмассовые очки с нарисованными глазами вместо стёкол. Над Сталиным пришлось потрудиться, но без его участия никак нельзя было обойтись. Уж больно кусочек лакомый. Пронюхав каким-то образом о диверсии, запланированной для попрания его чести и достоинства, отец народов удумал схорониться от меня в адиковой роще с гарпиями (уже тогда приросший к своему камню Адик абсолютно не возражал), но куда там. Мы с Львом Давыдычем Троцким устроили на него беспроигрышную ловушку. Ловили на живца. Живцом был Хрущёв, которому Иосиф Виссарионыч никак не мог простить десталинизацию и продажу Крыма. Честно говоря, я до сих пор отчаянно не понимаю, на кой чёрт Самаэль вообще притащил в Лимб Хрущёва. На мой взгляд, Никита Сергеевич не отличился почти ничем, кроме патологической страсти к кукурузе и отсутствием эстетического вкуса (вспомнить хоть ту же выставку авангардистов). Ещё он Крым отдал, но это и подавно не достижение. На все мои недоумения Самаэль только отмахивался и с лукавым видом хихикал в кулак. Подозреваю, что весь смысл затеи заключался как раз в том, чтобы побесить Сталина. Так или иначе, но наша с Львом Давыдычем охота завершилась смирением, которое познал Сталин, позволив напялить на себя кошачьи ушки. Причём, вид у отца народов был такой, что я едва не поддалась жалости и не оставила беднягу в покое. Удержал меня от приступа сочувствия Троцкий, которому как раз очень нравилось унижение бывшего комрада. Вечность вечностью, а отомстить по мелочи за обиды при жизни обитатели Лимба не считали чем-то зазорным. В общем, приготовления были завершены, декорации развешаны, участники подготовлены. Самаэль, которого я в назначенное время привела в Лимб и которому показала все наши приготовления, был в полном восторге и долго смеялся, стряхивая с плеч конфетти, которым осыпали его Рамсес и Нефертари. — Тебе бы быть косметологом для покойников, душа моя, — сказал он тогда, взъерошив мне волосы.***
— Мам, у тебя сейчас убежит удон. — А? Что? Я повернулась на голос, вырвавший меня из пучины воспоминаний. Рядом стоял Рик и дергал меня за рукав, а из кастрюли вот-вот грозила выкипеть лапша. Я быстро выключила газ и принялась перекладывать лапшу из кастрюли в бако(3) прямо к тушеной говядине и маринованным овощам. Вообще-то Самаэль предпочитает фастфуд и может жить только на нём месяцами, но лично я против такого рациона. Не знаю, могут ли демоны обзавестись язвой или авитаминозом, но проверять не хочу. Что-то мне подсказывает, что тело, пусть и с демоническими «прибамбасами», нужно обеспечивать всеми необходимыми ресурсами, а не раменами пичкать. Рик наблюдал за моими действиями не по-детски задумчивым взглядом. — Можно мне с тобой к папе? — наконец, спросил он. Я закрыла бако пластиковой крышкой, упаковала его в пакетик и замялась. — Ох, не знаю, дорогой. Твой папа почти наверняка занят. Не уверена, что у него будет время... Чуть было не ляпнула «на тебя», но вовремя осеклась. Это была бы худшая из формулировок. Рик смотрел на меня снизу вверх честными, чистыми, искренними серо-голубыми глазами. Моими глазами. Моими в смысле серо-голубыми, а не в смысле честными, конечно. Так уж вышло, что Офелия уродилась в отца, зато по Рику сразу видно, что он — плоть от плоти моей, и из-за этого почти сразу в нашей семье сложилась такая несправедливая ситуация, что Рик нам с Самаэлем был несколько менее интересен, чем Офелия. Это случается в многодетных семьях куда чаще, чем обществу нравится считать. Это случается постоянно. Я изо всех сил пытаюсь это контролировать и, надеюсь, что Самаэль тоже. У него это получается лучше, ведь он первый заметил поразительную способность Рика к техническим наукам. Именно поэтому я сегодня не пошла на работу, а осталась с сыном — надо наверстывать упущенное. И всё равно пришлось отвлечься на приготовление обеда для Самаэля. А, может, не «пришлось», может, это было для меня своеобразным побегом от более важных вещей. Не знаю. Рик молчаливый и замкнутый, с ним довольно трудно наладить контакт. У Офелии обычно все эмоции написаны на лице, но понять, о чём думает сын, совершенно невозможно, если только он сам не пожелает открыть свои мысли. Проблема в том, что обычно он не желает, и его сложно вытащить из-за книг. Где же мы с Самаэлем (я) так напортачили? И является ли это проблемой вообще? Я улыбнулась и погладила сына по голове. — Конечно, родной, пойдём.***
Рик шёл по коридору Академии, крепко держась за мою руку. Он не выглядел испуганным, разве что чуточку взволнованным, но это не мешало ему заинтересованно оглядываться. Конечно, Рик много раз бывал в Академии, но куда реже, чем Офелия, которую привыкли здесь видеть практически постоянно. Ректорская дочка нарезала круги по коридорам; играла в салки, прячась под длинными полами экзорцистских плащей; разрисовывала стены, не слушая робких преподавательских попыток её остановить (унять маленькую шалопайку мог только сам ректор, другую власть девчонка просто не признавала); левитировала неосторожных учеников, попадавшихся ей на пути, называя свои шалости тренировкой магического искусства (за это от Самаэля ей всё-таки влетело). Всё это Офелия делала и в пять лет, и в шесть, и в семь. Потом в некоторой степени остепенилась. Всё это делала Офелия, но не Рик. Рик не любил Академию, он любил Самаэля. Мы вошли в кабинет без стука, эта привилегия была дарована мне десять лет назад. — Привет, а мы тут решили тебя навестить. Заодно и поесть принесли, а то, небось, опять своими раменами фаршируешься. Самаэль сидел в кресле спиной к двери, лицом к окну и, наверняка, о чём-то сосредоточено думал. Мне даже стало несколько жаль, что мы его потревожили. Впрочем, услышав стук открывающейся, а затем закрывающейся двери, он почти сразу же повернулся, и я увидела, что руки у него были сложены замочком на животе. — А, Кося, ты как раз вовремя. Сегодня пришло много почты, а мне ужасно некогда с ней разбираться. Вообще-то Самаэль не выглядел, как кто-то страшно занятой, но раз он сказал «некогда», значит «некогда». Я кашлянула, привлекая внимания демона к сыну. — Привет, папа, — произнёс Рик и, сделав шаг вперёд, остановился. Брови Самаэля взлетели вверх. Очевидно, он действительно не заметил бы ребёнка, если бы не моя подсказка. Офелию он заметил бы сразу. — Ах, дорогуша, иди сюда, посиди с папочкой, — позвал Самаэль, и Рик с большой охотой подбежал к нему и забрался на колени. Самаэль снова повернулся к окну и погрузился в размышления. — А я сегодня решил четыре интегральных уравнения за пятнадцать минут, — похвастался ребёнок. — В самом деле? Это просто прекрасно, дорогуша, — бесцветным голосом отреагировал Самаэль, не выплывая из своих мыслей. Рик замолчал на несколько секунд, но скоро предпринял новую попытку: — А мама сказала, что мы завтра пойдём на утренник, где я смогу завести друзей. — Да, да, это замечательно, — тон демона нисколько не изменился. Я поставила контейнер с бэнто на стол, слишком сильно стукнув коробкой об идеальную лакированную поверхность. Рик — математик, не маг. Он даже не умеет отпускать колкие шуточки и острить, он даже шалить не умеет! В этом всё дело. — Детка, нам с мамочкой нужно поговорить наедине, — вдруг произнёс Самаэль, рассеянно потрепав Рика по волосам, — Ступай в коридор, проветрись, попроси кого-нибудь купить тебе в автомате шоколадку. Приторно-сладкий голос демона ничего хорошего не предвещал. — Я и сам себе могу купить, — смутился ребёнок. — И очень правильно сделаешь. Самаэль сунул в руку сына купюру, спустил его с колен и подтолкнул к выходу. — Ступай, малыш. Рик послушно очистил помещение. Я вздохнула. — Да, нам в самом деле нужно поговорить. О Рике. — О Люцифере, — поправил Самаэль, и моё сердце пропустило один удар. Демон придвинулся к столу, поставил подбородок на переплетённые пальцы и улыбнулся, как бы говоря: «Нас ожидает весёлая дискотека, на которой музыка для всех, но не все под неё танцуют». Я закусила губу, но Самаэль что-то не торопился переходить к делу. — Подготовка к фестивалю Истинного Креста идёт полным ходом. Поможешь? — спросил он, но по его голосу было ясно: это вовсе не то, что он действительно хочет сказать. Я покачала головой. — Не могу. Я обещала Рику погулять с ним, пока Офелия не вернулась из школы. Глаза Самаэля округлились, даже челюсть на какое-то короткое мгновение отвисла. Он был сильно удивлён. По-настоящему! Ну ещё бы, ведь я отказываю ему. Я. Ему. Он откинулся в кресле, слегка наклонив голову и прикрыв ладонью губы. Я присела на край стола, глядя на него сверху вниз. Не так-то много в моей жизни моментов, которые позволяли бы занять такое положение, поэтому надо пользоваться. — Я не просто так упомянул Люцифера, он в нашем фестивале будет иметь весомое значение. Я наклонила голову, коснувшись щекой плеча. — Ты можешь хотя бы иногда не выражаться загадками и сказать прямо, что случится на фестивале. — Я пока не уверен и не хотел бы озвучивать ошибочную версию. Точно известно лишь то, что Люцифер появится, и мы должны быть готовы к этому. Самаэль посмотрел на меня выразительно, словно предлагая сделать выбор, определиться с приоритетами. — Подготовиться без моего участия разве нельзя? — спросила я. — Ты прежде никогда не ставила общество кого бы то ни было выше моего общества. Это было сказано довольно сухим тоном, но теперь настал мой черёд удивляться до крайней степени. — Бога ради, Самаэль, что ты говоришь, ведь это твой сын! Я переживаю за него, за наши с ним отношения, за наше с тобой отношение к нему. Мне кажется, ему не хватает тепла и внимания. Твоего в том числе. Самаэль сцепил зубы, в его глазах заиграли злые огоньки. — Если бы я знал, что это требует столько ресурсов... — Ресурсов? Ресурсы, отданные Офелии, тебя никогда не смущали! Он повернулся ко мне затылком. Нет, это невозможно! Я подалась вперёд и улеглась животом на стол. — С Офелией тебе весело и интересно, а с Риком нет. Тебе в тягость обязанности, которые не доставляют удовольствия. — А тебе будто нет, — почти прорычал демон. — Нет! — я осеклась, — не с Риком. Я могла бы много чего сказать. Упрекнуть Самаэля тем, что Офелия с самого раннего возраста оказалась вписана в жизнь Академии. Да, мы с Самаэлем всегда много работали, но дочь никогда не оказывалась по ту сторону семейного ковчега. Она могла собирать паззл или читать книжку в той же комнате, где у Самаэля шло совещание; она присутствовала на очень многих его или моих уроках; да её даже в главный штаб Ордена на экскурсию водили! Не говоря уже об экзорцизме и всяких взаимодействиях с мелкими демонами, которые присутствовали в жизни Офелии лет шести-семи. Ничего этого у Рика не было. Об этом даже речи не шло, настолько это казалось Самаэлю очевидным. Я встала со стола, бесцеремонно уселась к демону на колени и, зажав его лицо в ладонях ещё более невежливым движением, заставила его посмотреть мне в глаза. — У тебя есть какой-то план относительно наших детей, не так ли? Возможно, наш брак — тоже элемент этого плана, и ты задумал всё это не только для того, чтобы получить новый опыт. Самаэль обнял меня за талию, не уворачиваясь от хватки. — Если ты поняла это только теперь, я разочарован в остроте твоего интеллекта. — Я тебя ещё сразу после рождения Офелии просила не делать из наших детей лабораторных мышей себе на потеху. — Просьба предполагает возможность ответить отказом. Это во-первых. — А во-вторых? Самаэль глумливо улыбнулся и принялся вертеться в кресле, двигая его ногами то чуть-чуть влево, то вправо. — Не скажу, — капризным, каким-то немного детским голосом сказал демон. — Эй, ты же мне обещал! И сказал, что это без софизмов! — Превращать в лабораторных мышей и иметь кое-какие планы — абсолютно разные вещи. Успокойся, и потом, разве ты не должна мне верить? Его обида была целиком и полностью наигранной, но его слова укололи мою совесть. Конечно, доверять Самаэлю опасно, но... Вся эта затея с самого начала была опасной. Доверять опасно, но не доверять... Подло и рушит связь. Я отпустила щёки демона и положила голову ему на плечо. Он накрыл ладонью мой затылок. — Пойдём с нами гулять. К чёрту Люцифера, не такая уж он и важная шишка, м? Сводим Рика в зоопарк, например? Самаэль задумался, но длилось это недолго. — А, давай, — выпалил он и, подняв меня на руки, пошёл к двери. Я радостно запищала, сворачиваясь в клубок. Момент абсолютного, беспримесного счастья.