***
Я глубоко вдохнула, выдохнула, сосчитала до десяти, прочитала молитву и вставила ключ-портал в замочную скважину. Самаэль в ярости, тут уж к гадалке не ходи. Хорошо, если он не разгромил полкабинета или даже пол Академии, а то сейчас как открою дверь да как шагну в кучку пепла, которая осталась от студгородка... Нет, любимую Академию Самаэль не тронул бы даже в самом ужасном гневе. Собственно, только благодаря этой мысли я решилась явиться в его кабинет нынче вечером. Ну и ещё, благодаря прямому приказу, ослушавшись которого всегда есть нехилый такой шанс самой стать кучкой пепла. Вопреки ожиданиям, кабинет оказался девственно цел. Как, впрочем, и остальное учебное заведение. Сам непосредственный хозяин и повелитель всего вышеназванного мирно сидел за рабочим столом и усиленно что-то строчил. Вручную, а не на компьютере. Самолично, а не с помощью какого-нибудь стенографиста вроде меня. Надеюсь, это не смертный приговор Офелии, а то с демона станется объявить, что, дескать, дочка получилась бракованная, надо её срочняком эвтаназировать и приступить к созданию новой. — А, Кося! — Самаэль поднял взгляд от листа бумаги и приветливо улыбнулся. Железняка рука, стискивающая мой желудок, слегка разжала тиски, а коленки даже перестали дрожать. Демон выглядел... уравновешенно. Так, словно ничего не случилось. Словно оскорбления, вопли и обвинения от родной дочери нисколько его не задели. Не верю! Если бы я знала его первый день, непременно бы купилась, настолько непринужденно-спокойным он выглядел. Но нет. Ищи дураков в другом месте, любимый. Я вошла, закрыла дверь и тоже улыбнулась. Попыталась улыбнуться. Вышло очень так себе, жалко и неубедительно. Даже нет нужды видеть собственное лицо, чтобы понимать: у меня сейчас вид побитой собаки. — Привет, — звучание голоса дополнило образ, такими писклявыми интонациями даже мыши не обладают. Я откашлялась, пытаясь сделать вид, что у меня просто от долгого молчания заржавели связки. — Милая, с тобой всё в порядке? Ты какая-то бледненькая. Может, тебе пойти домой и прилечь, а я уж тут сам справляюсь, — в улыбке появились нотки озабоченности и чего-то ещё такого лёгкого и неуловимого, но отчётливо существующего. Чего-то такого недвусмысленно намекающего на нежелание говорить о том инциденте с Офелией. Если перевести на человеческий язык это невербальное послание, то выглядело бы оно примерно так: Кося, если ты собираешься трястись передо мной в ужасе, грузить мне мозг, ныть или каким-то другим способом отравлять мне существование, то отправишься домой. И хорошо, если не сложенной вчетверо и не заказным письмом. Вы никогда не замечали, что человеческий язык — довольно примитивная форма коммуникации? Мне на осознание этого потребовалось несколько лет. В первые годы совместной жизни я ещё не умела отделять мух от котлет, а истинную информацию, посылаемую Самаэлем, от ложной. Как дурочка, принимала почти всё за чистую монету. Далеко не сразу до меня дошло, что Самаэль более многоуровневый, чем книга «Гёдель, Эшер, Бах» и более многослойный, чем лук из мультика про Шрека. Эмоции людей бывают на двух уровнях: внешний, который люди транслируют в общество, и внутренний — то, что мы на самом деле чувствуем. Самаэль же имеет, как минимум, три уровня (скорее всего, больше, но моему пониманию доступны только три): то, что он транслирует в общество открыто; то, что он будто бы пытается скрыть, но на самом деле не пытается (этакий псевдовнутренний уровень) и то, что он на самом деле думает о ситуации. Возможно, этот последний уровень называется «то, что я хочу, чтобы Кося думала о моём отношении к ситуации». Мне, конечно, нравится льстить себе мыслями, что уровней всего три, и я понимаю всего Самаэля, но надежда на это призрачная. Я уже давно смирилась с мыслью, что этого демона мне никогда до конца не познать, а значит, остаётся только один выход — поверить ему. Применяя теорию о трёх уровнях к нашей нынешней ситуации, я могу с уверенностью сказать, что первый уровень это приветливая улыбка. Супруг вроде как рад меня видеть. Второй уровень — озабоченность состоянием моего здоровья. Дескать, он считает неуместным слишком эмоциональное выражение этой своей обеспокоенности и потому сдерживается, скрывает свою глубокую тревожность. Фейк от начала и до конца, хотя ещё десять лет назад я бы решила, что всё это — чистая правда. Третий же уровень это уже описанное мной требование заткнуться и не раздражать его насчёт темы, которую он сейчас не хочет обсуждать, а то можно отправиться домой. Такая вот многоходовочка. — Нет, любимый, со мной всё в полном порядке, не беспокойся, — это прозвучало уже совсем нормально, и Самаэль кивнул, позволяя мне остаться. — На нашем завтрашнем фестивале у нас ожидается особый гость. Думаю, даже ты сможешь отгадать, кто это будет. — Люцифер, само собой. — Да... — в его взгляде промелькнуло подозрение, которое, впрочем, почти сразу же погасло, — с тобой определённо что-то случилось. Не можешь же ты вдруг, без всякого повода стать такой проницательной. Я иронично хмыкнула, подошла к письменному столу и поставила на него локти, заглянув Самаэлю в лицо и зарывшись пятерней в его волосах. — Хотела бы я знать, что за мысли роются под этой великолепной шевелюрой. Он вскинул брови, и от этого движения на его лбу пролегла одна длинная глубокая морщина и несколько помельче. Я нежно улыбнулась. Отчего-то обычно не обращаешь внимания на эти мешки под глазами; на общую усталость, исходящую от него; на что-то тяжёлое по ту сторону зелёной радужки. Обычно он сиял, в его прическе невозможно отыскать ни одного седого волоса, но в какой степени он на самом деле был молод, ни мне, ни кому-либо другому знать было не дано. — Можно было бы сейчас сказать тебе, что ты стареешь, но это означало бы, что придётся сказать неправду. — Зато в отношении тебя эти слова окажутся более чем справедливы, — вопреки смыслу произнесённых слов, его глаза смотрели добродушно, а сквозь это добродушие вдруг быстрой юркой молнией промелькнула какая-то измученность. Я не сводила взгляда с его лица, следя за малейшим движением его души; пытаясь угадать его мысли, проникнуть в глубь. — Старость зависит не столько от времени, сколько от состояния разума и сердца. Если душа молода, то и тело меняется медленнее, — я погладила его по голове, как маленького, ожидая, что он попытается сбросить мою руку. Он не попытался, а только снова с деловым видом уткнулся в свои бумажки. Спрятаться хочет за ними, только ничего не выйдет. — Ты будешь рассказывать мне, что подвластно времени, а что нет? — сухим тоном поинтересовался демон. — Будешь держать всё в себе — состаришься. Несмотря на своё происхождение. — В таком случае, мы станем идеальной парой. Он вылетел из-за стола смазанной молнией, будто телепортировался. Я не успела осознать ровным счётом ничего, потому что человеческому мозгу не дано улавливать те доли секунды, в течение которых я вдруг оказалась приштампована к стене на расстоянии примерно метра от пола. Смотреть на Самаэля было страшно. Нет, на его лице не было ни кровожадности, ни калейдоскопа маниакальных ухмылок. Он не был похож на одного из тех типажей аниме-персонажей, которые ласково и безумно улыбаются, прежде чем распилить тебя бензопилой на две симметричные половинки. Всё оказалось намного хуже. Он был спокоен и держал себя в руках, не собираясь оказывать мне никакого эмоционального обслуживания. А ещё он был зол. По-настоящему. — Ты желаешь мне распада, хочешь для меня человеческого удела? — спросил Самаэль ледяным голосом, который уместнее звучал бы в устах Люцифера. В кои веки у меня не возникало никаких сомнений относительно родства этих двух королей. — Твой распад не зависит от моих желаний. И распад не имеет отношения к человеческому уделу. Медленно, совсем по-змеиному он приблизил своё лицо к моему и обнажил зубы. Вот теперь в нём уже просматривалось что-то от серийного убийцы, и это был хороший знак. — Проверим? Вопрос, без сомнения, был риторический. Самаэль собирался приступить к проверке, что бы под этим не подразумевалось (а подразумевается всегда что-то кровавое), без всяких разрешений с моей стороны, но теперь мне уже не было страшно. Потому что в такие ситуации мы с Самаэлем попадаем с завидной регулярностью. Он угрожает, я принимаю удар. Это нормально, это рутина. Это то, к чему мы оба привыкли. — Нет, мы не будем это проверять, — я стараюсь, чтобы мой ответ звучал твёрдо, гранитно, железобетонно, — я хочу знать, что случилось с моей дочерью. С нашей дочерью. У тебя есть версии? Под ложечкой у меня всё-таки сосёт, отрицать это было бы слишком глупо. Нет, я не боюсь смерти, Самаэль ни за что не убьёт меня, но он вполне способен оторвать мне палец или кисть руки, понаблюдать за криками и корчами и вернуть отнятый кусок тела на место. В его представлении в этом совсем нет ничего такого уж ужасного. Нет ведь никакого преступления в том, чтобы отобрать у непослушного ребёнка любимую игрушку или книжку вплоть до того момента, пока дитя ни раскается. Кроме того, Самаэль ведь всегда возвращает, что бы ни взял. Хорошо, что он не злоупотребляет такими наказаниями и никогда не применяет их на глазах у наших детей или по отношению к ним. Бережет их хрупкую психику. Но мою психику демон не бережет. Вместо того, чтобы ответить на вопрос, он стиснул мои щёки своей огромной (по моим меркам) лапой. — Нет, ты определённо нездорова. Ни кровинки на лице, глаза мутные, вот-вот сознания лишишься. Отправляйся-ка домой. Он отпустил меня, и моё тело с гулким звуком плюхнулось на пол. Я вскинула голову и дерзко посмотрела вслед демону, с равнодушным видом снова усаживающемуся за стол. — Нет, любимый, я-то прекрасно себя чувствую, чего нельзя сказать об Офелии. Прошу, давай нормально поговорим об этом. Как думаешь, кто наговорил ей этих баек о твоей способности воскрешать мёртвых? Или, может, она где-нибудь это вычитала? Я поднялась на ноги и метнулась к столу, со всей силы треснув по нему обеими ладонями. — Если знаешь что-то, скажи! Я имею право знать! Самаэль аккуратно поправил съехавшую в сторону бумажку в стопке документов так, чтобы она лежала уголок к уголку со своими собратьями. — Бедная, маленькая Кося, твой рассудок совсем помутился. Видимо, ты слишком сильно ударилась головой, надо быть осторожнее. Эта фраза, сказанная с гиперболизированным сочувствием, привела меня в замешательство. И я совершила ошибку. — Но я не ударялась головой... В тот же момент когтистая лапа накрыла мой затылок и с размаху приложила мою бедную черепушку о поверхность письменного стола. Я вскрикнула больше от неожиданности, чем от боли, а Самаэль с невозмутимым видом снова поправил съехавшую бумажку. — Да, милая, всегда следует проявлять осторожность и смотреть под ноги. Я потерла ушибленные лоб и нос и в очередной раз поразилась способности Самаэля казаться не тем, чем он является в действительности. Демон смотрел на меня с таким сочувствием, в которое веришь. В нём невозможно было распознать ни капли фальши, в его глазах застыла самая искренняя тревога. Если бы я знала Самаэля чуть меньше, я охотно бы поверила, что этот удар головой о стол мне приглючился. А, между тем, это было не так. — Я понимаю, ты расстроен... — начала я, но Самаэль перебил, взяв тон на несколько децибел выше. — Да, я расстроен! Очень расстроен! Как же я могу не быть расстроенным, когда здоровье моей единственной и бесценной супруги ухудшается с каждым мгновением. Смотри, ты уже задыхаешься, а твои ноги подкашиваются. Я не стала возражать, понимая, чем это чревато. — Во избежание дальнейших неполадок с организмом тебе стоит прямо сейчас пойти домой и сдаться на милость Белиалу, — Самаэль подмигнул, будто бы подбадривая меня, — Он живо поставит тебя на ноги. И на завтрашний фестиваль тебе идти, как мне кажется, не нужно. Переносить болезнь на ногах — всегда плохая идея. Весь этот фарс с каждой секундой вымораживал меня всё больше. Ещё чуть-чуть, и я сама была готова приложить демона обо что-нибудь твёрдое. Жаль, что в этом случае он сотрет меня в настолько мелкий порошок, что даже урна для пепла после кремации окажется чересчур просторным последним пристанищем. — Неужели нельзя не паясничать... Самаэль снова не дал мне договорить, щелкнув пальцами. В тот же миг мои ноги в самом деле подкосились, и я рухнула на пол под наполненное ужасом восклицание демона: — О нет! Что с тобой?! Какая хворь подкосила мою ненаглядную... Дай ему волю, и он растянет драматический монолог часа на полтора (по старой преподавательской традиции), и потому на сей раз я перебила его. — Ладно, ладно, я поняла! Что там с Люцифером и твоими планами на завтра? Самаэль приложил ладонь к уху. — Что-что ты говоришь, дорогая? Я уже очень стар, и слух мой не тот, что прежде. Ты говоришь, что моя любовь к тебе слишком велика, и она ослепляет меня, заставляя видеть твоё состояние в излишне тёмных тонах, а между тем, твой недуг совсем не так страшен? Я закатила глаза и подавила рвущиеся наружу ругательства. Если начать препираться, спектакль продолжится, и это наверняка не кончится ничем хорошим. — Да. — О, да я смотрю, ты выздоравливаешь прямо на глазах! — объявил демон таким радостным тоном, что я с радостью запихнула бы его обратно ему в глотку, если бы мои ноги повиновались мне. — Да. Выздоравливаю. — Я счастлив это слышать. Курочка моя, запомни хорошенько наставления, которые очень пригодятся тебе в жизни. Смотри под ноги. Это очень важно! Начерти эти слова золотыми буковками в своём птичьем сердечке и никогда не позволяй надписи исчезнуть. Этот снисходительный тон тоже следовало бы отправить туда, откуда он выполз, но я старательно держала себя в руках и кивала. — Ты всё усвоила, сахарок? — речи демона лились сладкой патокой, но я хорошо знала цену этой вязкой липкой жидкости. — Да, любимый. — Чудесно! В тот же момент я снова начала ощущать свои ноги и встала, стараясь не смотреть Самаэлю в лицо. — А теперь к делу. И он поднялся из-за стола, сразу же напустив на себя более серьёзный вид.***
Скорость, с которой и студгородок, и сама Академия сделались готовы к фестивалю, поражала. Ещё вчера главная площадь всего лишь пестрила редкими шарикими и снующими туда-сюда радостно возбужденными студентами, заинтересованными куда больше в сооружении костюмов, чем в приближающихся экзаменах, но сегодня всё изменилось, словно по волшебству (подозреваю, что без магии в самом деле не обошлось). Весь студгородок напоминал Страну Незабытых из мексиканской мифологии: над филиалами Академии, едва не напарываясь на шпиль главного здания, зависла эскадрилья дирижаблей, изображающих ярко раскрашенные цветастые черепа; каждая аудитория учебного заведения, каждая лавка городка (количество желающих сорвать лютой прибыли в эти праздничные дни росло, как поголовье грибов после дождя) оказалась увешена блестящей мишурой, усыпана конфетти, заставлена черепушками, скелетиками, цветочками, ленточками, сердечками, собачками и прочими столь обожаемыми Самаэлем безделушками. Самого Самаэля с самого утра не было видно. Вернее, как раз видеть-то его я могла; словно пользуясь реактивным ранцем, он яркой вспышкой появлялся то в одном, то в другом углу Академии: раздавал указания, хлопал кого-то по плечу, фонил во все стороны неконтролируемым и почти осязаемым восторгом, клеил на окна стикеры, показывал, где лучше повесить плакат, а затем исчезал так же внезапно, как и появлялся, умудряясь делать одновременно не меньше десяти дел. Во всяком случае, так мне думается. Да, видеть Самаэля я могла, но это всё, что мне было дозволено. Ни подойти к нему, ни заговорить не было никакой возможности. Я элементарно не знала, в какой точке студгородка (или даже земного шара) он появится в следующее мгновение, и из этого заключила, что Самаэль не хочет или не считает нужным сейчас со мной контактировать. Что ж, так тому и быть. Никаких распоряжений вплоть до самого часа Х мне выдано не было, а потому я оказалась предоставлена самой себе. Непривычное состояние. Расстроенная вчерашним инцидентом Офелия первым делом по пробуждению объявила, что на фестиваль не пойдёт и вообще намерена весь день провести в постели. Я не стала возражать, прекрасно понимая, что спорить с дочерью, если она что-то твёрдо вбила себе в голову, — крайне неблагодарное занятие. Вместо этого я предложила ей сначала поесть, затем поговорить и, получив отказ на оба предложения, удалилась. Через несколько часов Офелия сама спустилась на кухню и, не объясняя причин перемены своего решения, попросила оладьев и прогулку. На прогулке дочь значительно оживилась. Она любила фестивали и вечеринки не меньше своего отца и, хоть всё ещё совершенно не желала с ним мириться (на что я попыталась ей осторожно намекнуть), отказываться от веселья не собиралась. — Вот ещё. Как будто мне есть дело до того, что он там себе думает, — пренебрежительно прокомментировала Офелия, когда я заикнулась о Самаэле, но стоило ему появиться в поле её зрения, как тело девочки пронзила дрожь. Обвешанный электрической гирляндой и с шариками в зубах Самаэль всего лишь прошёл мимо, не удостоив ни меня, ни свою дочь даже взглядом, но, увидев его, Офелия интуитивно дернулась, а в следующую секунду отвернулась, и в этом жесте было столько демонстративности, что это заметил бы и самый слепой человек. Я видела: полудемоницу неприятно поразило равнодушие отца, такое ненаигранное и настоящее. Он прошёл мимо нас, как мимо пустого места, и это даже меня задело холодком, что уж говорить об Офелии. Похоже, он действительно не заметил нас. Или он хотел, чтобы мы так думали. Никогда не знаешь наверняка. — Идём, — сказала я застывшим Офелии и Рику (а он, конечно, тоже был с нами), — я куплю вам по печеному яблоку. Рик весьма предсказуемо не любил ни фестивалей, ни в принципе шумных сборищ. В отличие от активной сестры, перебегающей от лавки к лавки и периодически требующей разрешения телепортироваться на один из дирижаблей, сын крепко держал меня за руку и с опаской оглядывался по сторонам. Я краем глаза наблюдала за его реакцией на происходящее и не замечала ни малейшего энтузиазма. О, мой маленький затворник... — Смотри, — я присела на корточки возле Рика и указала пальцем на сцену, возле которой суетились люди в специализированной форме, — здесь завтра будут выступать известные исполнители, будут танцы. Сходим? Мальчик уставился на меня круглыми удивленными глазами — Мы с тобой? На танцы? Одни? — Ну, тут будут ещё люди... — А Офелия? Я усмехнулась. — Уверена, она не захочет проводить это время с нами. — А папа? Я подавила печальный вздох. — На его счёт у меня тоже нет сомнений. Губы Рика растянулись в счастливой улыбке. — Тогда хорошо. В этот момент возле ближайшего павильона с характерным звуком взорвалась хлопушка. С негромким вскриком ребёнок прильнул ко мне и уткнулся лицом мне в живот. Повинуясь внезапному приступу нежности, я обняла малыша и пообещала: — Не бойся, нам будет очень весело.***
Мы с Офелией и Риком стоим в толпе среди других участников фестиваля и ждём. Офелия наряжена богиней Хель и старательно делает вид, что она не с нами, что очень понятно, хоть и забавно. В самом деле, что общего может быть у скандинавской богини подземного мира с... двумя заключёнными концлагеря, коих представляем из себя мы с Риком. Две безразмерные полосатые сине-белые пижамы; ботинки, имитирующие деревянные колодки; шапочки-мютце(1), под которыми так легко спрятать волосы, и макияж, обеспечивающий нам впалые щёки, круги вокруг глаз и бледные губы — наши с Риком костюмы не требовали больших затрат времени и сил. Офелия кривит губы и думает, что мы — ходячий позор. Рик выглядит самым счастливым заключённым за всю историю Саласпилса(2). — Да ладно тебе, — я заговорщески пихаю Офелию локтем в бок, — между прочим, мы отлично гармонируем. Ты — повелительница смерти, а мы — без пяти минут жмурики, разве не видно? Офелия, брезгливо поморщившись, немного отстранилась, словно могла заразиться от меня всамделишными вшами. — Ага. Если подумать, во всём этом опять есть какая-то дурацкая символика. Блин, мне всё чаще кажется, что она появляется сама собой, а вы с папой тут даже и не при чём. Я улыбнулась, стараясь, чтобы это выглядело по-самаэлевски. — Конечно. А ты только поняла? Она хотела что-то возразить, но не успела. Толпа единым организмом ахнула, некоторые люди принялись тыкать пальцами в небо, призывая рядом стоящих поглазеть вместе с ними. А поглазеть было на что. Вернее, на кого. С пролетающего мимо вертолёта что-то выпало и блестнуло яркой бомбачкой, обратившись через несколько мгновений, в ректора Академии Истинного Креста Мефисто Феля. От восхищения у меня перехватило дыхание. Я не знала, как это будет, Самаэль вчера отказался посвятить меня в подробности открытия, уверяя, что это испортит сюрприз, теперь же я не жалела о необходимости подождать. Его волосы растрепались на ветру, словно только что после секса, на лице — самой яркой из местных электрических лампочек сверкала азартная улыбка. Мне чудилось, будто я только что по неосторожности коснулась оголенного провода и получила заслуженный разряд. Он походил на прекрасную белую птицу те несколько секунд, пока парашют не раскрылся. — Ненавижу длинные речи, поэтому короче! Этот фестиваль для вас, студенты! Под оргазмические вопли толпы ректор элегантно приземлился на одно колено в середине великолепной сцены — самого роскошного предмета среди всего фестивального инвентаря. — Пейте! Ешьте! Танцуйте! Отрывайтесь по полной, но не забывайте о правилах. Я официально объявляю фестиваль Академии Истинного Креста открытым! Толпа орала так, что уши закладывало. Каждый раз, когда мне казалось, что громче уже быть не может, люди взрывались новым криком такой мощности, что череп разрывался, и зубы вылетали. Офелию всё это нисколько не смущало, но Рик жался ко мне всем тельцем, а я, даже не пытаясь утешить его голосом, только ласково гладила по голове. Офелия дернула меня за рукав, и я послушно наклонилась к ней. — Пойду поучавствую в конкурсе ряженых, — сказала она, — Вы пойдёте? — Нет, не хочу отбирать у тебя шанс на победу. Она фыркнула и убежала; толпа начала потихоньку рассасываться, намереваясь развлекать себя самостоятельно вплоть до прибытия музыкантов и начала танцев. Именно этот момент Самаэль выбрал для того, чтобы появиться рядом, словно чертик из коробочки. — Твоя придурь снова бьёт все полимеры, я смотрю, — сказал он, окинув меня насмешливым и ироническим взглядом. — С тебя беру пример, — ответила я, смеясь и красуясь, — Ну скажи, хороша я? — Хороша, — он улыбнулся уже более мягко и обнял меня за талию, — Всегда мечтал иметь женой не прекрасную пышногрудую вампиршу, а заморенного хефтлинга(3). И как ты только себе голову не выбрила? Я положила руки ему на плечи и улыбнулась. Самодовольство моей улыбки смотрелось крайне неуместно на фоне робы заключенного, но это не имело значения. — Могу выбрить, если хочешь. Впрочем, тогда Рику тоже придётся побриться, потому что у нас парный косплей. И идею мы тоже вдвоём изобретали. Но ты бы лучше взглянул на Офелию, она определённо уделала нас. Я надеялась, что Самаэль подхватит тему и спросит хотя бы, куда подевалась его дочь, но он только поднял Рика на руки и посадил его себе на плечи. — Скоро начнутся танцы, — произнёс вдруг демон галантным, подчёркнуто любезным тоном, — моя леди окажет мне честь? У меня перехватили дыхание, словно у глупой девчонки, приглашённой на танец самым красивым парнем класса. Господи, привыкну ли я хоть когда-нибудь, что я замужем за ним, и это нормально? — Да, да, конечно! Мой тон, возможно, был чересчур радостным и восторженным, но он совершенно точно льстил Самаэлю. Демон щелкнул пальцами. Повинуясь зову, в толпе образовался Белиал. — Погуляй здесь с моим сыном, — велел Самаэль и вручил Рика дворецкому, как подарок по случаю фестиваля. Тот кивнул и увёл малыша. — Скоро увидемся! — крикнула я, но Рик вдруг бросил на меня взгляд, полный такой непроходимой тоски, словно его тащат не гулять, а в крематорий или в барак. У меня защемило сердце. Я никак не могла понять причину этой грусти на ещё секунду назад счастливом лице сына. Но Самаэль смотрел приветливо и притягивал руку, он ждал. И я решила, что после танцев обязательно найду Рика и спрошу, что же именно так расстроило его. Я положила руку на протянутую ладонь Самаэля и позволила ему увлечь меня на танцпол. На сцене изнемогала в музыкальном экстазе одна из тех айдол-групп, название которой было мне неизвестно, но которая очень нравилась студентам-подросткам. Танцевать я не умела, но здесь это умение и не требовалось. Нужно было всего лишь как там... поймать ритм, отдаться басам и гитарам. С куда большим удовольствием я бы сейчас отдалась Самаэлю, чем гитарам. Спустя несколько бодрых песенок, заиграл медляк. Самаэль обнял меня за талию и закружил в вальсе, я прикрыла глаза от наслаждения. — Почему непременно заключённый концлагеря? Я открыла глаза. Стоило прозвучать этому вопросу, и окутавшая мой разум романтическая дымка схлынула. Было даже немного жаль. — А почему нет? Кругом атрибутика мексиканского дня мёртвых, а что может быть более мёртвым, чем заключённый концлагеря? Демон смотрел внимательно, даже пристально, от его взгляда мне стало слегка неуютно. Это он многоуровный и многослойный, это он — сложный ребус и нерешаемая задача, а не я. Я простая, как дважды два, и говорю, что думаю. Ему, по крайней мере. Это его ответы и мотивы нужно высматривать на дне зрачков, а моё всё на поверхности, как открытая книга. Моё всё для него. — И всё-таки это слегка неуместно, — сказал демон, улыбнувшись правым уголком рта, — у нас праздник, а тюремная роба для всех этих людей — слишком серьёзно. Ты видишь, как они косятся на тебя? Они не понимают, и это было ожидаемо. Они думают, ты глумишься над жертвами войны. Я не видела никого, кроме Самаэля, но на этих словах подумала, как, должно быть, абсурдно мы сейчас смотримся вместе. Он в своём белом парадном костюме и цилиндре, в шике и блеске, и я в полосатой пижаме и мютце, в колодках на босу ногу. Он обнимает меня за талию, я его — за шею. Мы смотрим друг другу в глаза и улыбаемся, и никогда ещё я не чувствовала такого единства с моим мужем, такого нерушимого совпадания всех кусочкой нашего паззла и всех его сторон. — А сколько всего глупого и ошибочного люди думали и продолжают думать о тебе, — ответила я, — Разве ты заботишься о том, чтобы переубедить их? И, если людям тематика смерти так близка, отчего бы не показать им правду? В моём образе сейчас больше смерти, чем во всём этом фестивале вместе взятом. Да и весь этот фестиваль... От него разит чем-то потусторонним и адски-весёлым. Карнавалом в преисподней от него разит, как в той самой мексиканской Стране Незабытых. Ты создал этот праздник, скажи, я ошибаюсь? Мне вдруг стало немного тревожно. Быть может, это всё бред, и я напридумывала себе несуществующих смыслов, чтобы всем сердцем в них уверовать и убедить себя, что я какая-то особенная и должна разрушить их игровую площадку? Самаэль не переставал буравить меня. Его взгляд, словно рентгеновский луч, проникал под все мои покровы. Медляк давно кончился, и теперь мы были единственной парой, двигающейся вообще не в такт музыке, но я едва заметила это. Ему было мало. Он проникал, но ему всё равно было мало, как будто я могу что-то от него скрыть! Господи! Даже предполагать это было бы слишком тщеславно. — Меня гложат сомнения, — призналась я в эти всезнающие и леденящие кровь глаза, — ответь мне, у меня синдром поиска глубинного смысла? Это всё «синие занавески», и ты на самом деле не имеешь в виду ничего, кроме того, что на поверхности? Я — как та училка литературы, которая во всём ищет второе дно? Он засмеялся, но было непонятно: надо мной или над ситуацией вцелом. — Жизнь не даёт таких прямых ответов, дорогуша, — осклабился демон, покачав головой, — и твой Бог не говорит с тобой с помощью голоса. — Но ты не Бог и не жизнь! Ты — мой муж, а я не телепат, так ответь мне! Он привлёк меня к себе и поставил подбородок мне на плечо. Я так надеялась, что он шепнет мне на ухо то, что я так хочу услышать, но это было слишком наивно. — Я не хочу. Вся эта ситуация служила для развлечения Самаэля, но что в этом мире не служило для его развлечения? — Да, было бы странно, если бы ты сказал. Мы ещё немного повальсировали под жаркую клубную музыку. Ко мне вернулось игривое настроение. — Слушай, а ты бы хотел, чтобы я лучше нарядилась сексуальной вампиршей? Он прищурился и закатил глаза, будто скучнее вопроса в жизни не слышал. — Тебе бы не пошло. Я прижалась спиной к его груди и уткнулась носом в шею. — Тебе это не нравится? Ну же, пощади меня хоть раз, хоть чуть-чуть. Очередное танцевальное па развело нас, и мы снова стояли лицом друг к другу. Самаэль качнул головой и напустил на себя вид, будто делает мне величайшее одолжение. — Роковых красоток и в порно предостаточно. Инстаграм ими пестрит. Они совсем не редкий продукт. — И какие мы из этого делаем выводы? И тут вдруг грохочущую музыку перебил бой часов. Самаэль среагировал на него, как кот на появление мыши. — Труба зовёт, — объявил демон, — шевели конечностями, Кося. Тик-так, дорогуша, тик-так.