***
Чонгук выходит из здания, достаёт из кармана пачку сигарет, закуривает и медленно подходит к роллсу, прислонившись к которому стоит Калум. Он делает вторую затяжку, оборачивается к окнам на третьем этаже, где на стёклах отражаются вспышки от выстрелов, и медленно выдыхает дым. — Вы довольны ужином, господин Чон? — учтиво интересуется Калум. — Очень доволен, — наслаждается ночью Чон. — Но буду ещё довольнее, если ты завтра наведаешься к Риччи Боско и передашь ему мои самые искренние пожелания. — Значит, вторым претендентом был Боско? — Да. Этот мешок дерьма думал, я пойду на попятную и отдам им свои территории, а мне просто нужно было узнать имя второго. Этого убрал Хосок, Боско уберёшь ты, а потом мы все погуляем на свадьбе. Чонгук отбрасывает окурок на асфальт и смотрит на идущего к нему, заляпанного чужой кровью брата. В каждой руке Хосока по пушке, он, дирижируя ими, напевает свою любимую «Весна» из «Времён года» Вивальди и останавливается напротив мужчин. Остальные люди «семьи» Чон двигаются к своим машинам и ждут приказа «отъезжать». — Мне выезжать за Боско? — спрашивает Хосок и просит сигарету. — Им Калум займётся. Хосок хмурится, пару секунд молча курит, а потом вновь поворачивается к брату: — Калум и делом этого журналюги теперь занимается? — Верно. — Ладно, я поехал к родителям, отец хотел, чтобы я помог ему кое с чем, — Хосок идёт к матовому серому ламборгини на обочине, а Чонгук садится в роллс.***
— Иди за мной и молчи! — шипит на Джина Юнги, и следует им оказаться в курилке на последнем этаже, сразу закрывает дверь на ключ и достаёт сигареты. — Молчать? — кричит на него старший. — Ты психопат! Ты! Да ты… — нервно ходит по маленькому помещению Ким, не в силах подобрать слова. — Да успокойся ты, всё же нормально, — давит смешок Юнги и прикуривает любимые ментоловые Мальборо. Намджун будет ругаться вечером, если почувствует запах, но сейчас плевать. Юнги бросил курить полгода назад, и вот уже неделя, как курит снова. Он валит тягу к курению на стрессы на работе, а вовсе не на то, что вот уже как пару дней в его жизнь вошёл тот, одно воспоминание о котором заставляет хотеть затянуться. — Как ты мог скрыть такое? — негодует Джин. — Как ты вообще мог пойти на такой риск? — Так и знал, что не стоило тебе говорить, — вздыхает Мин. — Он разрешил мне осветить свадьбу при условии, что я перестану писать про него. Представляешь? — Мне надо прийти в себя, — Джин опускается на скамью, прибитую к стене, так и держит меж пальцев незажжённую сигарету. — Я не буду стучать, но если мегера узнает, то я притворюсь, что ничего не знал. Отвечать будешь ты сам. Потому что я изначально был против всего этого, а ты не слушался. — Ты хороший друг, — тепло улыбается ему Юнги. — Что ты будешь делать? Ты ведь не бросишь писать про него? — Нет. — Идиот. — Я до свадьбы нарочно буду молчать, чтобы он не передумал. После свадьбы я взорву ту бомбу, над которой работаю уже шесть месяцев. — Юнги… — Я даже любимому солгал, что не буду, но думаю, после того, как моё расследование взорвёт страну, он меня простит. Но до этого много времени, — подскакивает на ноги Мин. — Поэтому проехали. Сходим на матч в конце недели? — Сходим, куда только пожелаешь, — грустно усмехается Джин. — Чёрт знает, сколько тебе ещё осталось.***
Чимин «человек-улыбака». Во всяком случае, именно так зовут его мама, друзья и даже те, с кем он, возможно, пересекался только один раз в жизни. Чимин это не контролирует, нарочно улыбку не цепляет, он просто родился тем, кто, несмотря на определённые сложности в жизни и проблемы, не теряет оптимизма сам и, более того, неосознанно дарит тепло людям, пусть и одной своей улыбкой. Сколько он себя помнит, то где бы он ни появлялся и с кем бы ни общался — к нему тянутся, его любят. Чимин считает это своим лучшим качеством и меняться не собирается. Он две недели в прошлом году работал в особняке Чон вместо матери, и вроде, этим людям давно пора забыть хиленького паренька, вечно путающегося под ногами, но весь персонал его помнит. Его в особняке в первый день вынужденной замены встретили тепло и с улыбками, повар сразу взял на заметку его любимую лапшу с черными бобами, а миссис Хьюстон, следящая за чистотой в доме, пообещала угостить его своими фирменными пончиками. Чимин упирается, долго объясняет, что он занимается балетом и, кроме салатов, почти ничего не ест, но его не слушают. В результате Пак с трудом поднимается из-за обеденного стола и, воспользовавшись тем, что госпожа уехала за покупками, а, следовательно, прислуживать ему некому, идёт в сад погулять и немного ускорить процесс переваривания пищи. Мина вечером принимает своих многочисленных подружек, поэтому весь персонал занят в саду, который женщина распорядилась подготовить и накрыть в одной из беседок стол. Чимин проходит к ребятам, расставляющим кресла и столы, и предлагает помочь. Его пытаются убедить, что в его обязанности это не входит, но Чимин непреклонен, и поэтому его посылают на кухню за скатертями и свечами. Пак влетает на кухню через заднюю дверь и сразу же замирает прямо на пороге. По ту сторону от занявшего центр комнаты стола, прислонившись к холодильнику, стоит парень и жадными глотками пьёт воду прямо из графина. Пил. Потому что стоит Чимину войти на кухню, как графин больше к губам не подносится. Незнакомец, которому на вид лет двадцать пять, не сводя глаз, открыто рассматривает Пака. Чимин от этого взгляда ёжится, забывает, зачем пришёл, и даже делает маленький шаг назад, будто бы готовится позорно сбежать. Хосок приехал к отцу поздно ночью и, передумав ехать обратно, решил переночевать в особняке. Выпитый до визита в особняк алкоголь с утра привёл к страшному сушняку, так что после душа он сразу спустился за водой, но нашёл кое-что, жажду от чего ни один источник в мире не утолит. Перед ним стоит ангел. Хотя какой это ангел с такими блядскими губами, которые Хосок уже видит на своём члене. От промелькнувшей молнией картины в голове член в штанах дёргается. Хосок спокойно, будто бы это не он стоит полуголым перед впервые увиденным парнем, опускает руку вниз и сквозь грубую ткань поглаживает свой уже ощутимый стояк. Облизывается, проводит языком по зубам, даже клацает ими. Прекрасно видит, как смущает мальчишку, ухмыляется, убирает руку. Чимину бы давно пора увести взгляд, перестать таращиться, но не получается. Парень перед ним в одних серых спортивных штанах, как они держатся на его бёдрах — Чимин знать не хочет, но сперва он долго смотрит на забитые руки, рассматривает каждую надутую вену, на кубики на животе и полоску тёмных волос, спускающуюся от пупка и скрывающуюся за резинкой штанов. А потом давится возмущением, когда незнакомец в открытую поглаживает свой член, при этом плотоядно скалясь и раздевая его взглядом. Но Чимин глаз от пальцев на паху всё равно убрать не в силах, он, как загипнотизированный, следит за чужой рукой и думает, неплохо бы выпить воды, желательно, тоже весь графин. Парень будто греческий бог, а Пак, как и большинство людей во вселенной, очень любит всё красивое, пусть и несёт от этой красоты такой острой опасностью, что впору бы в воздухе раствориться. Чимин кусает внутреннюю сторону щеки, чтобы привести себя в чувства, и прокашливается. — Господин Чон, вам накрыть в гостиной или на террасе? — спрашивает вошедшая на кухню миссис Хьюстон. — Не надо накрывать, — Хосок говорит с женщиной, а взгляда с Чимина не уводит. — Я наелся, — странная улыбка расползается на его лице, но у Чимина в голове такой коллапс, что он её значение понять не в силах. Он вообще сейчас ничего понять не в состоянии. Живот сладко скручивает от этого взгляда, он пытается вспомнить лицо Аманды, девушки, которая ему так сильно нравится последние два года, убеждает себя, что эти спазмы внутри вовсе не приятные и уж точно не потому, что его сейчас рассматривают, как загнанную в западню жертву, а у хищника со рта слюна капает, клыки виднеются. Чимин в джинсах и в футболке, но такое ощущение, что абсолютно голый, и этот мужчина со сгущающимся мраком в глазах сейчас тщательно рассматривает каждый сантиметр его обнажённого тела. Женщина покидает кухню, а Пак, поборов первичный шок, обходит стол и садится на пол перед шкафом, где должны быть сложенные скатерти и свечи. Хосок отталкивается от холодильника и медленными шагами подходит к парню. Чимин усиленно старается игнорировать нависшего сверху мужчину, копается в шкафу, но правая часть лица горит, только доказывая, что тот продолжает сканировать его голодным взглядом. Чимин собирает на полу рядом с босыми ступнями странно-притягательного незнакомца коробочки со свечками, чтобы добраться до скатертей. Достав то, что ему нужно, он обратно собирает в шкаф всё лишнее, что оттуда вытащил. Когда Пак тянется к последней плоской коробочке, то Хосок ставит на неё ногу, не позволяет поднять с пола. — Простите, — бурчит Чимин, не поднимая голову, и пытается выдернуть коробочку из-под чужой ноги. — Прощаю. Чимина наглость парня начинает злить, он поднимает к нему лицо и, вцепившись обеими руками в коробку, продолжает пытаться её выдернуть. Хосок видит, как шевелятся губы блондина в проклятиях, как его взгляд мечет молнии, и пальчики, так отчаянно пытающиеся вытащить коробку, но не реагирует. Всё, что Хосоку интересно — это губы, это глаза, смотрящие снизу вверх, это огромное желание, собирающееся в ком внизу живота, от которого плавятся кости. — Кто-то обязательно должен был испортить идеальный день, — раздражённо шипит Пак и собирает в стопку скатерти, плюнув на коробку под чужими ногами. — Идеально — это твои губы на моём члене, — медленно тянет незнакомец, толкается языком за щекой и грязно усмехается растерянной реакции паренька. — Простите? — зло переспрашивает Чимин, ногтями в свою ладонь впивается, лишь бы не поддаваться больше странному гипнозу и достойно выйти из этой ужасной игры. — А ты не расслышал? — приподняв бровь, спрашивает Хосок и становится ближе. — Да ты псих! — подскакивает на ноги Чимин и только делает шаг в сторону заднего выхода, как Хосок ловит его за запястье и вжимает в шкафы. — Во-первых, «вы». Во-вторых, я не сказал ничего неправильного. Твои губы идеальны, так же, как и мой член, — он вжимается в парня, трётся об него, заставляя Чимина прочувствовать стояк, упирающийся в его живот. Будто этого всего было мало, Хосок хватает правую руку Чимина, кладёт на свой пах и медленно водит по нему. С силой разжимает собравшуюся в кулак ладошку и повторяет. — Знал бы, что в этом доме обитает такая крошка, то давно бы сюда переехал, — проводит языком по его левому уху, ловит им мочку, всасывает и сразу чувствует удар в живот, но не реагирует. Хосок сильнее впечатывает парня в шкаф, а Чимин думает, было бы неплохо, если бы верхний сорвался и похоронил его под собой. Потому что чувствовать себя зажатым в руках того, кого видишь первый раз, без возможности вырваться — омерзительно. Пак даже толком не целовался ни с кем, а тут его одним взглядом трахнули и, кажется, ещё пара минут, трахнут не только глазами. — С меня хватит, — рычит Чимин и, собрав все силы, толкает парня в грудь. Хосок отступает. Нехотя делает шаг назад, борется с собственным возбуждением, но мысленно отдаёт должное пареньку — не повёлся. Ни на имя, ни на напор. И пусть в своей голове Хосок поливает это тело любимым шотландским виски и слизывает каждую каплю, параллельно глубже насаживая на свой член, с виду он невозмутим. Значит, позже. Значит, второй подход. Хоть сотый, но Хосок кончит ему в рот, на эти губы, заставит слизать, повторит. Он умеет ждать. Надо обхаживать добычу? Он это сделает. Потому что хочется слишком сильно, никогда так не скручивало, никогда ещё воздух настолько остро сексом не пах, и это даже не воздух. Это мальчишка с солнцем в волосах так пахнет. — Как тебя зовут-то? — Не твоё дело. — Дурацкое имя, — цокает языком Хосок. — Я буду называть тебя крохой. Чимин не слушает, второпях собирает в охапку скатерти и свечи и выбегает из комнаты. Хосок провожает его долгим взглядом, и пусть дверь за Чимином давно захлопнулась, он с места не двигается.***
Чимин всё не может сосредоточиться на работе, расставляет приборы, помогает с цветами, а мысли там, на кухне. Он так радовался, что может помочь маме и что, пока она принимает лечение, заменяет её. А теперь на часы смотрит и боится уже завтра на работу возвращаться. Судьба сегодня явно не на его стороне, потому что инцидента на кухне, видать, было мало, и тот же самый парень выходит в сад. В этот раз он одет в чёрные джинсы и кожанку, в руках чашка кофе. Он подходит к столу, где работает Чимин, выдвигает кресло и вальяжно разваливается в нём. Хосок вертит меж пальцев солнцезащитные очки, наблюдает за работой Пака и не даёт ему сконцентрироваться. Быстро закончив со столом, Чимин срывается к следующему — Хосок меняет дислокацию. Теперь он сидит за тем и нагло разглядывает обтянутую джинсами чужую задницу. Чимину стыдно перед персоналом, который прекрасно видит, как их хозяин «играет в кошки-мышки» с новым работником, но внешне он так же невозмутимо сервирует стол, а потом бежит к садовнику, которому обещал помочь полить деревья, и пропадает там на полчаса. Пак, наконец-то, свободно выдыхает, поняв, что «психопат» за ним не пошёл и, закончив с деревьями, идёт чистить кусты перед парадным входом. Во дворе, к счастью Чимина, никого нет. Он с восхищением рассматривает припаркованные под навесом три автомобиля и даже улыбается своему отражению в окне серого, матового ламборгини. Зря. Хосок сидит за рулём тонированной итальянки и пристально рассматривает парня. Между ними стекло, чужая гордость, ориентация, социальный статус. Да хоть непроходимый океан, Хосок в его воду превратится, сольётся, но на том берегу окажется. Потому что тянет невыносимо, и даже быстрая дрочка в душе не помогла. Кажется, Хосок отныне в каждой и каждом под собой этого ангела видеть будет. Этот парень точно не человек. Потому что люди так не улыбаются, люди так не выглядят и, уж тем более, такое жгучее желание не вызывают. Хосок из другого мира — у него дома из-под крана кровь идёт, на завтрак белый порошок, на ужин — чужие стоны, и не всегда от удовольствия, а завтра… Завтра не всегда и наступить может. Хосок любит чёрный, их фамильный герб чёрным на его спине выбит, но его сейчас ломает, и ломает от белого. Хосок и его чёрным покроет, вплетёт в эти отдающие золотом волосы терновый венок, окрасит лоб в красный, но сотрёт белое, не оставит. Своим сделает. Ведь ангел Дьяволу принадлежать не может. Возбуждение накатывает по новой, в салоне автомобиля невыносимо душно, но открыть окно — выдать себя и потерять возможность наблюдать за тем, кто полое сердце алой кровью страсти заполняет. Хосок терпит. До скрипа белой эмали зубы сжимает, обещает своих демонов плотью ангела покормить, молит их удержаться, немного ему фору дать. А ладони чешутся так, что хочется их в кровь разодрать: то ли выйти из автомобиля и разложить блондинчика прямо на капоте, то ли нажать по газам и свалить отсюда. Любого другого Хосок и спрашивать бы не стал, но этот… От этого сладкая истома сводит конечности, он вспотевшими руками поглаживает дорогую кожу руля, представляет другую, белую, по ощущениям как шёлк. Эти губы ему сниться будут, и чем раньше он их попробует, тем лучше. Потому что одержимость в этот раз другая. Одержимость человеком впервые. Хосок расшибётся, но заставит этого паренька потушить собой плавящий внутренности пожар. А пока надо ехать к Чонгуку. Отныне Хосок временно переезжает в особняк родителей. Далеко от этой крошки, пока своего не получит, он не уйдёт.Игра началась.