***
Чимин был сильно удивлён, что миссис Чон так легко дала согласие на его просьбу не прийти, и радость от выпавшего отгула затмила остальные вопросы. Матери Пак ничего не сказал и, вместо работы, уехал в балетную школу, занятия в которой начнутся только через неделю, но зато можно потанцевать для себя. Танцы — одержимость Чимина. Плохо ли ему или хорошо, танец — единственная возможность освободить душу от эмоций, на час уйти от реальности, сбежать от проблем. Поэтому Чимин и танцует, долго, до стёртых ног, до изнеможения кружится перед огромным зеркалом и абсолютно выдохшимся идёт в душ. Когда Чимин выходит на улицу, то уже сумерки. Он, перекинув через плечо рюкзак, быстрыми шагами двигается к остановке, так и не обратив внимание на сильно выделяющийся на фоне скудного пейзажа этого района чёрный матовый Range Rover, припаркованный на обочине. За рулём автомобиля сидит тот, от кого Пак безуспешно пытается убежать. Хосок долго смотрит на вывеску школы, довольно улыбается про себя и заводит мотор, следуя за отправившимся в пригород автобусом. Если крошка не хочет рассказывать о себе, Хосок узнает всё сам. Только после того, как Чимин скрывается за дверью небольшого и достаточно обшарпанного домика, Range Rover покидает бедный район Квинса и скрывается уже в ночи. Как бы эгоистично это ни звучало, но Чимин счастлив слышать, что в день свадьбы Лея прервёт лечение и выйдет на дежурство сама. На радостях он готовит себе с мамой вкусный ужин, а потом они вместе смотрят новую комедию, и Пак, даже плюнув на пожизненную диету, съедает с мамой ведёрко мороженого.***
— Ты прям ненасытный, — смеётся Намджун очередной попытке Юнги взобраться на него. Мин сегодня ночует у своего парня, и после вкусного ужина, заказанного в любимом китайском ресторане Намджуна, они распили бутылку вина и плавно перенеслись в спальню, где только что закончили заниматься бурным сексом. Но Юнги, видать, было мало, и вот он снова пытается взобраться на Намджуна, который щекочет бока чувствительного парня, и тот, в результате сдавшись и продолжая хохотать, падает на его грудь. — Ты вредный, — сквозь смех говорит Мин и оставляет лёгкий поцелуй на левой груди мужчины. — А ты ненасытный, — гладит его волосы Ким. — Сделаем передышку и обязательно повторим. Нам некуда торопиться. — Намджун, — лениво тянет Юнги и приподнимается на локтях, чтобы видеть лицо любимого. — Что для тебя счастье? — Что за странный вопрос? — хмурится Ким и не перестаёт играть с иссиня-чёрными прядками. — Просто я хочу знать, — тихо говорит Юнги. — Завтра выходит замуж принцесса Чонов, и вся страна думает, что она счастлива. Девочка, которая родилась в богатой семье, училась в самой престижной школе, объездила полмира и одевалась у лучших дизайнеров, теперь выходит замуж за принца, пусть принцу слегка и под сорок. Главное, у него есть самый настоящий дворец и казна, которая обеспечит ещё десять поколений. Красивая сказка. Все журналы пестрят их фотографиями, а все люди только и делают, что говорят о предстоящей свадьбе. Я это к тому, что спроси любого у нас в городе, и он скажет, счастье — это быть Чон Джису. Но я-то знаю, что там и речи нет о счастье, что она встречалась с безработным сейчас художником, сбегала к нему в каморку вместо уроков. Я, когда за её братьями следил, то сперва с неё и начинал. Так вот, что для тебя счастье? — Во-первых, ты, мой мальчик, одержим Чонами, — усмехается Намджун. — Ну, а во-вторых, счастье сложно охарактеризовать одним словом, — задумывается он. — Я думаю, счастье у каждого разное, и мне для него, как бы пафосно это ни звучало, нужен ты, моя карьера, как капитана полиции, и побольше свободного времени. А у тебя оно какое? — У меня… — осекается Юнги. — Я всегда думал, что счастье должно умещаться в одно слово, но это, наверное, глупо. Так что моё счастье, как и у тебя: ты, Пулитцеровская премия и… — задумывается Юнги. — Только не говори, что конец эры Чонов, — смеётся Намджун. — Я же не больной, — заливается смехом Юнги. — Я хотел сказать побольше яблочного пирога с мороженым. — Ну всё, мой любимый сладкоежка. Отдых закончен, — Намджун резко переворачивается и берёт инициативу в свои руки.***
Юнги приезжает в отель Hilton, на террасе которого и состоится бракосочетание, ровно в шесть часов. Мин нарочно собирается на свадьбу заранее, чтобы не опоздать и не упустить никого из важных гостей. Он ещё вчера прогулялся по модным бутикам Пятого авеню и в итоге купил себе чёрный вечерний костюм-тройку от своего любимого дизайнера. Презентабельный внешний вид располагает собеседника к себе и в разы увеличивает шансы положительного ответа в запросе на интервью. Юнги прекрасно это понял за годы работы в СМИ и поэтому на внешнем виде никогда не экономит. Новоприобретённый костюм состоит из облегающих стройные ноги чёрных брюк, удлиненной рубашки из шёлковой органзы, с напылением из бархата в виде причудливых цветов на спине, и жилета с лацканами из плотного атласа. Он легонько подкрашивает свои лисьи глаза и, уложив волосы, вызывает такси. Юнги, как и всех гостей, обыскивают при входе и только потом пропускают внутрь. Мин доволен, что Чонгук слово сдержал и диктофоны пропустили, правда, фотоаппарат отобрали. Юнги, в принципе, был к этому готов, поэтому сильно и не расстраивается. «Слишком пафосно, вычурно, броско», — фыркает про себя Мин и, взлохматив пальцами отросшие и свежевыкрашенные в чёрный волосы, проходит к своему столу. Сперва надо оценить обстановку, присмотреться к гостям, найти жертв, а потом нападать. Юнги мысленно потирает ручки, оглядев столы, планирует в голове, к кому подойдёт первым, и в ожидании жениха с невестой решает прогуляться на лужайку, где поставлена увешанная ниспадающими цветами ротонда для бракосочетания. Ему сегодня несказанно везёт, потому что там он застаёт общающегося с молоденькой девчонкой лет двадцати скандально известного сенатора. Сенатор, которому буквально недавно стукнуло шестьдесят, похотливо разглядывает что-то ему рассказывающую девушку, а Юнги, достав припрятанный в кармане диктофон, двигается к ним. — Господин сенатор, какая встреча! — фальшиво улыбается оторопевшему мужчине Мин и подмигивает девушке. — Вас ведь днём с огнём не сыщешь! А сколько посланий я оставил на автоответчике вашего помощника, который, видать, слишком занят тем, что подбирает вам сопровождение, — Юнги с ухмылкой рассматривает девушку. — Ой, простите, варит кофе! Вот и не нашёл времени ответить ни на одно моё сообщение. — Чего тебе надо? — шипит недовольно мужчина, потирая платком жирную шею. — Мин Юнги, NY Standart… — начинает было Мин, но его перебивают. — Я знаю, кто ты, приставучий журналюга… — с отвращением в голосе заявляет мужчина. — Я всего лишь делаю свою работу, в отличие от вас, — спокойно отвечает Юнги. — Так, может, вы расскажете, почему сенаторы отказались проголосовать за… — Ничего не буду рассказывать! — рычит на него сенатор и пытается обойти. — Это свадьба! Я пришел отдыхать! Кто вообще додумался пустить сюда прессу! Мужчина быстрыми шагами идёт в сторону столов, а Юнги, нажав кнопочку, наговаривает на диктофон: — Отказался от комментариев, сбежал от вопроса, новая любовница, пора отказаться от жирной пищи. Юнги продолжает гулять по лужайке, делает несколько удачных интервью как с госчиновниками, так и с так называемыми бизнесменами, о путях дохода которых прекрасно осведомлён и которые, конечно же, незаконны. Церемония бракосочетания проходит без братьев девушки. Юнги удивлён, немного раздосадован, что семья не оказала девушке должную поддержку, потому что Джису явно ревела всю ночь, и ни один визажист мира этого бы не скрыл. Девушке надо отдать должное, она позирует фотографам, подставляет щёку под поцелуи, и пусть и с трудом, но держится. Рано лысеющий щегол рядом с ней не нравился Юнги еще с фотографий в газетах, а сейчас вызывает только раздражение. Гости расходятся каждый по своим столам, а Юнги в сотый раз проклинает Чонгука за запрет на фотографии. Один из сенаторов вот уже полчаса как очень мило общается с главой одной из китайских триад, и Юнги было бы достаточно одной фотографии, чтобы раздуть из этого диалога целую историю, тем более, что он знает о теневом бизнесе сенатора в Шанхае. Первую половину вечера для Мина, кроме пары удачных интервью, скрашивает встреча с представителем госдепартамента, с которым он в дружеских отношениях. Правда, Юнги не уверен, что со стороны его собеседника отношения тоже дружеские. Митч, так его зовут, осыпает Юнги комплиментами, долго расспрашивает о том, где он достал такой наряд, и всё не дает побыть в одиночестве и поразмыслить. Кое-как попрощавшись с Митчем, Юнги хватает бокал красного полусухого с подноса мимо пробегающего официанта и становится в сторонке, впервые за вечер решив сделать перерыв и немного отдохнуть. Юнги пропускает момент, когда на свадьбе появляются братья Чон, но остро чувствует ту секунду, когда на него раскалённой до красноты лавой чужой тяжёлый взгляд ложится. Этот взгляд кожу плавит, на каждом сантиметре по которому проходится, глубокие ожоги оставляет, и Юнги, ещё не оборачиваясь, знает, кому именно он принадлежит. Он поворачивается медленно, последнюю долю секунды урвать пытается, чтобы подготовиться, чтобы суметь выстоять. Он готовился мысленно все эти дни, обещал себе в следующий раз достойно этот душу на лоскутки нарезающий взгляд выдержать. Но снова проиграл. Тут и миллион секунд не хватит. Демон стоит в пятнадцати шагах: между ними два стола, два десятка гостей, снующий туда-сюда персонал — но всё это мутная картинка, слившаяся в одно. Юнги видит только его, впервые в жизни сетует на своё прекрасное зрение и вновь сгорает дотла на дне чужих зрачков. Даже лужайка делится ровно на два. Там, где Юнги — свет, там, где Чонгук — беспросветная тьма. Потому что Чонгук — это мгла, войди в неё — век от этого мрака не отмоешься. Чонгук — это темнота, тяжелым облаком в радиусе нескольких метров над головами сгущающаяся. Чонгук — это вечный огонь, всё на своём пути выжигающий. Юнги — это зола, под его ногами хлопьями по зелёной искусственной траве разлетающаяся. Юнги — это свежая рана, вновь от одного его присутствия открывшаяся, кровью через край хлещущая. Юнги — это мигающая лампочка, ещё один миг, в вечную темноту чью-то-свою жизнь обрекающая. Демон поднимает бокал, ни один мускул на его лице не дергается, никаких эмоций, подносит к губам, делает глоток, взгляда не отрывает. «Не за тебя, а тебя, до самого дна». Юнги это в его глазах читает, сковывающему конечности ужасу окончательно сдаётся. Нервничает сильно. Его колотит так, будто он только что выпил полбутылки виски и из жаркого помещения вывалился на улицу, где, минимум, минус двадцать. Сердце ходуном заходится, и только треск пластмассового корпуса диктофона в руке возвращает его в пусть и нежелательную, но реальность, заставляет сбросить оцепенение. Демон сеет смуты, испивает души, купается в крови, но выглядит, как Бог. Он прекрасен настолько, что Юнги обидно от этой несправедливости. Вселенское зло не должно было выглядеть, как самое прекрасное творение в мире. Все твари преисподней собрались и изваяли своё лучшее дитя, дали ему всё, о чём может желать смертный, но этого было мало. Они наградили его внешностью Аполлона, всучили в руки такое страшное оружие, как красота, а таким, как Мин Юнги, уцепиться бы за что-то, лишь бы перед сшибающей своей силой волной харизмы устоять. Чонгук одет в тёмно-серый, сидящий на нём, как влитой, костюм-тройку и похож скорее на звезду Голливуда, чем головореза. Он взгляда не уводит, как и тогда, в первый раз, идёт до самого конца, пощады не обещает. Юнги и в этот раз понимает, что не выдержит, клянётся справиться в следующий и первым сдаётся. Замечает судью, у которого как раз хотел кое-что спросить и, отвернувшись, быстрыми шагами идёт к нему, буквально волоча за собой гвоздями в него вбитый чужой, в самую душу пробирающийся взгляд чёрных глаз. Чонгуку нравится. Что именно — он пока не знает. Он в суматохе этого дня даже забыл про пригласительное для журналиста, что тот будет на свадьбе, но стоило выйти на лужайку, как он оказался первым, кого Чонгук заметил. Не заметить Мин Юнги невозможно. На свадьбе собрались самые влиятельные и богатые люди страны, они разодеты в шелка и кожу от лучших кутюрье мира. На одни запонки этих напыщенных господ можно купить хороший автомобиль, но все их наряды, драгоценности затираются там, где стоит Мин Юнги. Чонгук смотрит на него долго, пристально, тонет в пучине своих мыслей, разбирается с ними. Почему так красиво? Там, на ужине, Чонгуку понравился острый язычок, начитанность и живой ум, сейчас он думает вовсе не об этом. Мин Юнги — искусство. Жаль, если Чонгуку это искусство в порошок собственными руками стереть придётся. Очень жаль. Юнги смотрит прямо, не ломается, не боится, в Чонгуке азарт распаляет, дремлющего охотника пробуждает. Всё больше нравится, с каждым мгновением глубже внутри оседает, странные чувства вызывает, даже пугает. Чонгук в его глазах океан видит, в нём белые льдинки хрусталя плещутся. Он холодный, как Антарктида, Чонгук есть огонь. Ничто в этом мире не вечно. Красота вечна. Чонгук истинный ценитель. Сканирует, предвкушает, наслаждается. Красота Юнги манит, притягивает, соблазняет. Чонгук впервые в растерянности, но ничто сейчас не важно. Он хочет поближе рассмотреть, хочет послушать, в себе разобраться. Понять, почему так сильно его влечёт к этой тощей заднице, хотя кому он врёт, она вовсе и не тощая. Он откладывает бокал в сторону, переступает через свои правила и делает первый шаг. Интервью не получается, судья уже пьян, говорить отказывается, Мин тяжело вздыхает и только поворачивается уйти, как ударяется лбом о мощную грудь. — Простите, — поправляет чёлку Юнги и поднимает глаза. — В этот раз прощаю, — криво улыбается Демон, а на дне зрачков и ни намека на прощение. Юнги весь внутри сжимается, боится, что по швам разойдётся, как щенок, в душе скулит, но внешне оборону достойно держит. — Чудесная свадьба, господин Чон, — нарочно смотрит по сторонам Юнги, чтобы быть способным говорить. — Поэтому ты пришел на неё во всём чёрном, как на похороны? — приподнимает бровь мужчина. — Что было, то надел, — врёт Юнги, который провёл четыре часа в бутиках. — Выглядишь прекрасно, — Чонгук будто заставляет смотреть на себя, его аура настолько давящая, настолько подчиняющая, что Юнги сдаётся. — Комплимент от самого Дона. Я дожил до этого дня, — пытается смеяться Юнги, но выходит фальшиво. Чонгук молчит. Опускает глаза ниже к губам, к линии подбородка, шее, подолгу разглядывает каждый сантиметр. Юнги бы начать возмущаться, но его словно оплели паутиной, впрыснули яд, он не в силах даже двинуться, как завороженный, следит за чужими глазами. Чонгук не понимает пока почему, но прямо сейчас он хочет к нему прикоснуться, на долю секунды ощупать его кожу, проверить, вправду ли она такая нежная и гладкая. Как у парня может быть такая кожа, да вообще у человека? Чонгук своим мыслям усмехается. — Раз уж… — прокашливается Мин. — Ну, мы так мило общаемся, не дадите ли вы мне интервью? — очаровательно хлопает ресницами Юнги. — Ты опять за своё, — Чонгук не хочет разговаривать, он хочет любоваться. Он хочет снять эту сотканную из тончайшей ткани рубашку, просто проверить, кожа под ней такая же, как на горле, на этих острых ключицах. Интересно, чем он пахнет, когда не залит Армани? Какой вкус у этих вишнёвых, магнитом его притягивающих губ? Что за мысли, Дьявол? Чонгук пытается стряхнуть эти странные желания, выходит не очень. — Тогда только один вопрос, — Юнги не знает, зачем спрашивает, язык срабатывает раньше мозгов. — Что по-вашему счастье? Чонгук сщуривает глаза, долго смотрит, будто сквозь, а потом говорит: — Мне кажется, оно должно быть собрано в одном слове, а не в перечислении материальных благ. Умолкает. — Так какое оно, это слово? — не сдаётся Юнги. — Я не знаю. Он не лжёт. Юнги это по его глазам видит. Мин теряется на секунду, потому что и сам не знает этого слова. Он солгал Намджуну. — Так что насчёт интервью? — решает разрядить наэлектризованную обстановку Мин. — Мой ответ — нет. — Тогда я поищу того, кто не откажет, — пожимает плечами Юнги, думая больше не об интервью, а о любом поводе вырваться из этого давящего кокона. — Вот же, там сидит глава русской мафи… — театрально кашляет Мин. — Я хотел сказать директор автомобильного завода. Пойду-ка я к нему, авось, что расскажет, — Юнги облизывает сухие губы, Чонгук свои до крови кусает. Чон, вроде, и не пил особо, но точно не в себе. С утра будет бодрячком, мысли в порядок приведёт, и идея разложить какого-то журналюгу испарится. Не какого-то. Мин Юнги. «Твою мать, отца, всю твою семью. Что за хуйня?» — бесится Демон. Почему на его ресницах взгляд зависает, тянет так, будто через него невидимое глазу копьё прошло и Чонгука проткнуло, будто они прибиты, и самое страшное — Чонгуку это нравится. Хочется только ближе, вплотную, хочется почувствовать. Он такой хрупкий — Чонгук уверен, он его в пыль одним прикосновением превратит. Он такой нежный, как лепестки чайной розы у них в саду каждым летом. Он такой желанный, что слово «желание» обретает новый смысл. В качестве кого, зачем, как — Чонгук не знает. Чонгук хочет эту куклу. И пусть её не купить. Он всё равно хочет. Юнги делает шаг в сторону, чтобы обойти Чонгука, но последний хватает его под локоть и, удерживая на месте, поворачивается к нему лицом. Не убирает пальцев, раскалёнными спицами чужой локоть плавящих, взгляд, в самую душу смотрящий. — Ты достаточно поработал сегодня, тебе этот старый извращенец не нужен. Отдохни, развлекись. — Ревнуешь? — почему Юнги угораздило пойти напролом, почему он внезапно включил кокетку, когда вообще не стоило, он не знает. Это потом у себя в ванной он сам себе по лбу за это несколько раз шлёпнет. Чонгук ещё ближе, ещё одно движение, и они коснутся губами — у Юнги ноги подкашиваются от этой близости, у Чонгука красный полыхающий огонь в глазах чёрным космосом сменяется. — Молись всем своим богам, чтобы тебе не пришлось познакомиться с моей ревностью, — говорит медленно, растягивает слова, а Юнги с каждой паузой часть себя теряет, на усыпанную лепестками белых ромашек траву кусками оседает. — Тебе не надо вызывать мой интерес. Не стоит. — Я и не пытался, — оправдывается Юнги, то ли оскорблённый, то ли всё ещё напуганный. — Значит, не повезло, куколка, — Чонгук разжимает пальцы и делает шаг назад. Юнги покидает свадьбу сразу же. Если перед войной в воздухе уже пахнет порохом, то сейчас он отчётливо пропитан запахом крови. Юнги уверен, что знает, чьей именно.***
Всю дорогу до квартиры в такси его трясёт. Только просидев в тёплой ванне двадцать минут и немного поболтав по телефону с Намджуном, Юнги успокаивается. Не может человек одним своим видом доводить второго до тряски. Юнги бы пора нервную систему проверить. Он и проверит. Но сперва он докажет себе, что не струсил, что не поддался очарованию этого дьявола, не изменил своим принципам и сделает задуманное. С утра он переговорит с теми, кто обещал стоять за ним до последнего, а потом опубликует то, что лишит семью Чон и дохода, и засадит Чон Чонгука за решетку. Даже властям перед этой бомбой не устоять. Чонгук сядет. И может тогда Юнги наконец-то выдохнет. Потому что третьей встречи с ним он не выдержит. Чон Чонгук должен находиться за толстыми бетонными стенами, обмотанными колючей проволокой и самой современной сигнализацией.Потому что Юнги боится. Впервые в жизни.