***
Чонгук опускается на заднее сиденье своего Мерседес Майбах Пульман, который из гаража выходит только на светские приёмы, и Калум трогается с места. Вечно безликий для Чонгука Ким Намджун вдруг приобрёл лицо, стал интересным. Чон никогда не уважал стражей порядка. Вину за это он всегда сваливал на саму же полицию. Сколько таких было и сколько будет — часть сразу сдалась, часть продалась, некоторых пришлось хоронить. Но Намджун не из робкого десятка. Хорошо, что у Чонгука прочные связи в верхах, в частности, с боссами Кима, иначе Намджуна пришлось бы тоже хоронить. Не то чтобы Чонгуку этого не хотелось. Если раньше он не думал об этом, только чтобы не пачкать руки, то сейчас об этом думается всё чаще и чаще, и причину Чонгук видит в мелком пареньке, который, как заноза, впившаяся под ноготь, — долго что-то не проходит. Чонгук всегда относился к этому вечно лезущему в его дела, в то время ещё только детективу, как к назойливой мухе, сейчас отношение поменялось. Как, в какую сторону и почему — пока не понятно. Но картина, на которой Мин Юнги обвивает своими стройными ногами торс Ким Намджуна, так и не затёрлась. Снова стоит перед глазами, поднимает шторм в душе, требует выхода агрессии и злости. Чонгуку кажется, от неё не избавиться. Если раньше Намджун только раздражал, то сейчас хочется его на куски рвать, кромсать — начать с пальцев, пообрубать все, выколоть глаза. Чтобы не трогал. Чтобы не смотрел. Безумие какое-то. И пусть Чонгук сам и есть чистой воды безумие, в этот раз ему оно не нравится. Он требует Калума свернуть к одному из своих казино, расположившемуся в здании фешенебельного отеля. Калум по мобильному сразу же распоряжается, чтобы босса ждали его фаворитки и любимый виски. Чонгуку надо выпустить пар. Надо снять усталость, притупить свою тягу, сбросить все эти ненужные мысли о чужой плоти под пальцами. Чонгук пьёт много впервые за долгое время. Алкоголь не берёт даже с пятого бокала, только тело расслабляет, мозг так же работает чётким механизмом, будто назло всё ярче образ мальчишки в кружевах выдаёт. Чонгук прокручивает их встречу на свадьбе, в сотый раз пересматривает плёнку с его губами, ключицами, тонкими запястьями, шелковистыми волосами, тонет в его глубоком взгляде, мысленно возвращается к острой линии подбородка. Представляет, как прикоснётся к нему, как проведёт ладонями по гибкой спине, пересчитает рёбра, поднимется к горлу, попробует впервые его кровь на вкус. Его на вкус. Чон сбрасывает с себя оседлавшую его блондинку, требует себе парня. Долго смотрит на красивого мальчишку, ластящегося, как кот, у его ног, но не хочет. Одним взмахом руки отсылает. Тут дело не в поле. Тут дело в Мин Юнги. Дело в тени от его ресниц, в звёздах в смотрящих с вызовом глазах, дело в его стальном стержне вместо хребта, дело в наточенном язычке. Дело полностью в Мин Юнги. И весь мир летит к чертям, засасывается в чёрную дыру, один миг и нет никого, ничего — есть только лисьи глаза и Чонгук, который тонет в них с головой. Демон больше правду отрицать не в силах. Чонгук хочет его до сумасшествия сильно. С самой первой встречи, первого взгляда, первого «господин Чон». Хочет не просто в постель. Не просто тело. Хочет себе. Хочет всего навсегда. Этому нет логики и объяснений, но от Мин Юнги даже на расстоянии нескольких шагов у Чонгука внутри пламя полыхает, и пусть, подойди Юнги поближе, оно и его испепелит, Чонгук всё равно хочет. Эта кукла безумно интересна. Она пробуждает в душе неведанные доселе желания, она зажигает Чонгука, усмехается, убегает, обрубает все связи, возводит стены, но что может остановить Демона? Ничего. Особенно когда Демон определяется с объектом желания, принимает реальность и готов её получить. Но сейчас никак. Сейчас не подберёшься. Деньгами его не взять. Но у Чонгука есть кое-что поважнее всех денег мира. У него есть власть и сила. Он выгоняет из номера всех оставшихся, хватает за горло бутылку и идёт нагишом к окнам, прислоняется к ним лбом, смотрит вниз на город, который принадлежит ему, и думает о том, кто ему не принадлежит. Пока.***
Чимин стоит на остановке, вдевает в уши наушники-капельки и поглядывает на дорогу в ожидании своего автобуса. Учёба вновь началась, и перед выступлением в конце месяца их преподаватель заставляет репетировать на износ. Пак топчется на месте, пытается двигать онемевшими пальцами в кроссовках, мечтает о душе и своей постели, но мечты не спешат сбываться, автобуса всё нет и нет. Чимин сбрасывает рюкзак с плеча прямо на тротуар, ноющая спина не в силах удержать даже его вещи, и только собирается и сам присесть на обочину, как перед ним тормозит хорошо знакомый серый ламборгини. Стекло бесшумно опускается, и на Пака смотрят скрытые за зеркальными солнцезащитными очками и от чего-то до дрожи его пугающие глаза. — Садись, подвезу. — Я как-нибудь сам, господин Чон, — старается твёрдо звучать парень. — Мне нравится, когда ты называешь меня господином, но сейчас это слово неуместно, — ухмыляется Хосок и повторяет просьбу. Чимин решает его игнорировать, проходит вперёд и начинает с небывалым интересом читать плакаты на стене. «Сука, выйду, вырублю, в багажник засуну», — шипит про себя Хосок и, проехав пару метров вперёд, паркуется. «Он идёт, Господи, он идёт, что делать, куда деться?» — лихорадочно думает Пак и оказывается в тени нависшего за его спиной мужчины. — Я ведь хочу по-доброму, очень хочу, — Чимину приходится повернуться лицом к говорящему. — Хочу помочь, хочу просто подвезти тебя. Ты живёшь в пригороде, ты явно устал. Что плохого в том, что ты сядешь в мою машину? — Моя мама не разрешает мне садиться в машину к незнакомцам, — задирает подбородок Пак и ждёт, когда Хосок перестанет громко, привлекая внимание остальных людей на остановке, смеяться. — А если мы спросим у неё разрешение? — вдруг серьёзно спрашивает Хосок. — Я пойду пешком, — Чимин вновь надевает на себя рюкзак и идёт прямо в надежде, что его преследователь сдастся. Но не тут-то было. От такого хищника, как Хосок, жертва никогда не спасается. — Крошка, — Хосок смыкает пальцы на чужом локте и грубо разворачивает парня лицом к себе. Второй рукой он снимает очки и складывает их в нагрудный карман кожанки. — Я, видать, недостаточно ясно выражаюсь, — он становится вплотную, Чимин весь сжимается. Хосока резко слишком много, он перекрывает доступ кислороду, он затмевает собой всё остальное. — Ты вызываешь мой интерес, он огромен, не умещается во мне, как бы не лопнул и тебя бы не задел, так что садись в машину. — Я не голубой, — чуть ли не пищит Пак, пытаясь скинуть с себя чужую руку. — То, что я занимаюсь балетом, не означает, что я гей. Это всё предубеждения, и если вы не отпустите меня, то я буду кричать и обвиню вас в сексуальном домогательстве. — Давай лучше сразу в изнасиловании, — подмигивает ему Хосок и, увидев, как бледнеет парень, исправляется: — Я тоже не гей, но ты мне симпатичен. Дай мне шанс познакомиться с тобой поближе. — Я не хочу, — наконец-то выдёргивает руку Чимин. — И вообще, у меня есть девушка. — Чудесно, — зловеще скалится Хосок. — Может, мы подружимся, ты и нас познакомишь. Я хочу с тобой дружить, серьёзно. — Но зачем вам это? — растерянно смотрит на него парень. «Выебать тебя хочу». — Ты мне симпатичен, как человек. — Простите, господин Чон, но вы меня пугаете, и было бы чудесно, если бы мы больше не сталкивались. — Этого я тебе обещать не могу, — вздыхает Чон. — Но раз уж ты так упёрся, то я пошёл, не хочу ещё больше пугать крошку. Мы точно ещё увидимся. Хосок обратно надевает очки и идёт к ламборгини, а Чимин возвращается на остановку, с которой только что уехал его автобус.***
Из больницы Юнги выписывают через десять дней. Первый день он категорически отказывается оставаться дома и соглашается только при условии, что рядом будет Намджун. Два раза с ночёвкой к нему приходит Джин, и понемногу Юнги отгоняет боязнь собственного дома. Намджун позаботился — ни пятнышка крови, ни разбитой посуды, даже стол со стульями новые. Но всё равно первые дни в квартире, где его так жестоко избил Монстр, проходили очень тяжело. Понемногу Юнги привык и уже перестал настаивать на компании по ночам, только вот свет в коридоре стал держать включённым. Он сразу после больницы вышел на работу и, не смущаясь ни синяков, ни гипса, продолжил заниматься любимым делом. Почти месяц он проходил с гипсом, и вот уже пара дней как его ему сняли, и Мин, наконец-то, может полноценно функционировать, а не мучиться за ноутбуком с одной рукой. Закончив статью про незаконную продажу земель в пригороде, Юнги отключает ноутбук и идёт разогревать себе и Намджуну ужин. Ким обещал приехать с ночёвкой к девяти, и Юнги заранее заказал побольше еды из корейского ресторана. Намджун, как и всегда, пунктуален. Он долго целует Мина на пороге, настолько долго, что ужин придётся разогреть во второй раз. Юнги соскучился по нормальному сексу, поэтому, повиснув сейчас на шее своего парня, требует не жалеть его и трахнуть пожестче. Намджун и сам не против после такого тяжелого рабочего дня, завершившегося неприятным столкновением с Чон Чонгуком. Он остервенело вгрызается в своё любимое тело, радуется, что Юнги подготовлен, и, даже не спустив до конца брюки, насаживает парня на себя. Юнги стонет в голос, цепляется пальцами за спинку идущей ходуном кровати и просит не останавливаться. Намджун трахает с оттяжкой, изводит, выходит почти до конца, грубым толчком погружается полностью, заставляет Юнги скулить от нетерпения. Юнги обожает секс, Намджун — его тело. В постели у них идеальные отношения. Мину даже кажется, что Намджун знает его тело лучше, чем он сам. Юнги любит пожестче, с ума сходит по форме Кима, часто уговаривает его на ролевые игры и обязательно к утру срывает голос. Утолив голод секса, парни принимают душ вместе и уже потом сидят на кухне, и, поедая вкусную еду, делятся тем, как прошёл день. — Мне скоро придётся убрать охрану, я и так слишком долго её продержал, и теперь надо объяснительную писать. Но ты не беспокойся, я найму тебе частную, — заверяет Намджун. — Мне давно уже охрана не нужна, — пожимает плечами Мин. — И потом, это стоит бешеных денег, не надо. — У меня достаточно денег, чтобы обеспечить охраной своего любимого. — Порой я жалею, что не пошёл в полицию, — смеётся Юнги. — Потому что денег у тебя и вправду очень много. В любом случае, Чон Чонгук уже потерял интерес к моей персоне, и мне это только на руку. С того злополучного букета, высланного в больницу более чем месяц назад, Юнги от Чонгука ничего не слышал. Если его план сработает, то, возможно, ещё очень долго не услышит. Возможно, лет двадцать. — Я видел его вчера, — отправляя в рот кусочек жареного мяса, говорит Ким. — На приёме. — Он тебе что-то сказал? — Юнги от нетерпения вперёд подаётся. — Что он хотел? — Спокойно, — усмехается Намджун, не понимая такой реакции. — Мы просто обменялись любезностями. У меня при виде него аж кулак чешется. Я пролью его кровь рано или поздно. Не позволю ему думать, что можно трогать то, что принадлежит мне, и быть безнаказанным при этом. — Хей, я не вещь, — шутливо возмущается Юнги. — Я знаю, — улыбается ему Ким. — Но он сделал тебе больно — и я сделаю больно ему. — Поверь мне, — щурит глазки Юнги. — Я могу за себя постоять. — Опять ты что-то задумал? — Намджун даже откладывает палочки в сторону. — Ничего такого, за что тебе бы стоило переживать, — Юнги подскакивает на ноги и начинает собирать со стола грязную посуду.***
Утром вторника пятнадцатого июля Чон Чонгук сидит в своём офисе и по традиции попивает любимый двойной эспрессо, слушая доклады Калума. Традицию нарушает постучавшаяся в дверь бледная секретарша, сразу за которой в кабинет проходят полицейские. Чонгук ироничным взглядом рассматривает полицейских, медленно делает ещё пару глотков из чашки, поднимается на ноги и, взяв со спинки кресла пиджак, надевает. Поправляет воротник в отражении окна, рукава, взглядом приказывает Калуму остаться в кабинете и, обойдя полицейских, выходит из кабинета первым. На столе рядом с чашкой недопитого кофе лежит газета NY Standart, на первой полосе которой огромными буквами красуется заголовок: «Демонам место в Аду, заблудшим — за решёткой. Или как глава империи Чон пожадничал на государственную казну».***
Юнги не помнит чувства, хоть мало-мальски похожего на то, что испытывает сегодня с утра, стоит самому ожидаемому выпуску газеты NY Standart увидеть свет. Его телефон ни на секунду не умолкает, звонят со всех ведущих телеканалов страны, кто-то поздравляет с успехом, кто-то приглашает на интервью. У Юнги звёздный час, он купается во внимании, наслаждается, принимает кучу комплиментов и похвалы, запивает их любимым американо со льдом. А ещё он с каждым звонком вздрагивает, вот только так сильно ожидаемое имя на экране не высвечивается — Сынхён игнорирует самый крупный за последние годы успех сына. Юнги всё равно надежды не теряет, верит, что тот всё-таки с ним свяжется и хотя бы поздравит. А пока продолжает шутить над Джином, наслаждается тем, как мегера самолично таскает ему кофе и сидит на его столе, слушая подробности раскрытия самого громкого дела. Чувство удовлетворённости своей работой, радости и возбуждённости не омрачает даже периодически стучащая молотом по вискам тревога. Юнги сам себя успокаивает, убеждает, что Чон Чонгук точно будет сидеть за решёткой, а Мина будет защищать вся полиция Нью-Йорка, и старается не зацикливаться. Чонгук обвиняется в уклонении от налогов на сумму 400.000 долларов и ему грозит до пятнадцати лет тюремного заключения. На ближайшие два месяца глава семьи Чон будет заключен под стражу и находиться в СИЗО до суда. Юнги этим себя и тешит — Чонгуку до него не добраться. Высылать наёмников Чонгук тоже не будет, он слишком умён, чтобы убийством Юнги ещё больше привлечь к себе внимание прессы и закона. Пока можно расслабиться и почивать на лаврах славы. Юнги кое-как сбегает из офиса к обеду и идёт пить кофе с Намджуном в кофейне подальше от центра. — Ты всё-таки это сделал, — усмехается Ким и обнимает парня, воспользовавшись тем, что посетителей почти нет. — Поздравляю. Ты отлично потрудился. — Спасибо, — лучезарно улыбается Юнги. — Я смотрел новости, его вывели из офиса прямо утром, буквально через пару часов после выпуска. — Ты не оставил ему места для отмазок, конечно мы его забрали, — улыбается Ким.— Набранного тобой материала хватит, чтобы упечь его минимум на лет одиннадцать. Но я всё равно не до конца доволен тобой. — А я здесь не для того, чтобы тебя удовлетворять, — резко отвечает Юнги и агрессивно помешивает свой капучино. — Не злись, — кладёт ладонь на его руку Намджун. — Ты знаешь, почему я это говорю, потому что я переживаю за тебя. — Прости, — бурчит в чашку Юнги. — Я немного взвинчен сегодня. Я, вроде, сделал то, к чему шёл столько лет, а в итоге… странно всё это. — Ты сделал то, что хотел, а теперь готовишь вторую волну? Когда обнародуешь остальное? Когда он уже пожизненно сядет? — приподняв бровь, смотрит на него Ким. — Послежу за ходом судебного разбирательства по этому делу и решу. — Не надо тянуть, — подаётся вперёд Намджун. — Давай сразу, уничтожь его основательно. Не позволь ему подняться на ноги. — Надо же, а ещё ты говорил, что это я одержим, — усмехается Юнги. — Всему своё время. А теперь мне надо ехать на государственный канал. Слишком много интервью. — Ты у меня звезда, — с гордостью заявляет Ким. — Самая яркая, — поддакивает ему Юнги.***
— Потухнет. Догорит и медленно потухнет, размажу чёрную золу меж пальцев. А как красиво он будет гореть, лучше всех, кто был до, и тех, кто будет после, — Чонгук, облокотившись на свои руки, сидит за железным столом в комнате для встреч в СИЗО и пристально смотрит на Хосока. — Самое прекрасное зрелище из всех. — Но при этом ты не позволяешь мне поехать туда, поджечь всю их долбанную редакцию, а эту мразь повесить прямо перед входом, как чучело, чтобы другим неповадно было. — Не разрешаю. — Тебе виднее, — разочарованно вздыхает Хосок. — В любом случае, ты долго тут не проторчишь. — Без сомнений, — усмехается Чонгук. — Ты продолжаешь встречаться с наследницей Квонов? — Ну, типа того, — нехотя отвечает Хосок. — Мне они очень нужны, не хочу, чтобы повторилась история с дочерью мэра, когда за пару недель до свадьбы ты так сильно себя скомпрометировал. — Не повторится, она без ума от меня, а я ей поводов сомневаться в том, что я тоже, не даю. — Вот и прекрасно, — довольно говорит Чонгук. — А с Тэхёном что? Калум доложил, что у вас было столкновение в казино в Гарлеме и даже были трупы. Ты опять на рожон лезешь? — Неправда, — начинает злиться Хосок. — Калум один раз просто с задания не вернётся! А Тэхён заебал. Мы сделали ставки, он проиграл. Короче, палить начал, а я ответил. — В итоге четыре трупа и дополнительное внимание к моей «семье», — раздражённо бьёт ладонью по столу Чонгук. — Я тебя предупреждал, когда ты из тюрьмы вышел. Ты не понял? — Да понял я всё, — холодно отвечает Хосок. — Но Тан Тэхёна я убью. Просто знай это. — Убей, но, будь добр, так, чтобы мне не пришлось отвечать за его смерть. — Какие-то ещё пожелания будут? — Да. Пусть мне нормальный кофе сварят. А эту бурду, — Чонгук толкает бумажный стаканчик с кофе брату. — Нальёшь в глотку главному надзирателю, когда выйдешь. Только набери из кофейника, этот кофе остывший, будет неинтересно. — Да, ваше демоническое высочество, — смеётся Хосок и берёт в руку стаканчик.***
Всю неделю Юнги приходит домой за полночь и вымотанным. Бесчисленные интервью, допросы в полиции, встречи со своими источниками — всё это не оставляет времени даже на полноценный обед. Вот и сегодня Мин, только закончив разговаривать с одним из репортёров газеты из Лос-Анджелеса, несётся в суд, куда его вызвали для предварительной консультации и где будет слушаться дело Чон Чонгука. Прямо на входе Юнги сталкивается с отцом, который здесь не работает, но часто ходит к своему хорошему приятелю, судье Джеймсу. Сынхён смеряет сына презрительным взглядом и нехотя спрашивает, какими судьбами он тут. — Ты можешь притворяться, что не знаешь, чем я сейчас занят, но у тебя плохо выходит, — зло отвечает ему Юнги, который каждый день ждал его звонка, но так и не дождался. — Слышал, — холодно отвечает мужчина. — Только надеюсь, нос из-за какого-то дела, которое тебе удалось раскрыть, задирать не будешь. Хотя, ты вечно его задираешь. — Какое-то дело? — вскипает Юнги, не обращая внимания на снующих туда-сюда прохожих. — Я засадил за решетку самого опасного человека города… — Еще не засадил! — перебивает его Сынхён. — Ах да, простите, ваш судейский молоток ещё по столу не постучал, — издевательски тянет слова Мин. — Но постучит. Это вопрос процедур и времени. Главное, что я сделал то, чего не смогла и не хотела сделать полиция и вся ваша долбанная система правосудия. — Следите за выражениями, молодой человек, — взрывается судья. — А ты даже не позвонил, — вдруг резко затихает Юнги. — Ты даже не спросил, как я это сделал, не поздравил. Ничего. Хотя, кому я это всё говорю, тебе всегда было плевать на меня. И я ошибался, думая, что это из-за того, что я пошел против твоих указаний, что выбрал не ту профессию, что вообще я гей… На самом деле это всё отмазки, тебе просто нужны были причины меня официально не принимать, ненавидеть, и ты их нашел. — Что за бабские сопли, — фыркает Сынхен. — С другой стороны, чего я ожидал от того, кто спит со своим полом. — Я бы тебя ударил, — холодно отвечает ему Юнги. — Но мама учила меня уважать старших, пусть старшие и ведут себя, как последние сволочи. Юнги обходит мужчину и скрывается за огромными колоннами здания правосудия.***
Неприятное столкновение с отцом портит весь день Мина. Часть своей злости он выливает на коллег, немного достаётся и Намджуну, а потом, решив, что хватит уже работать на износ, тем более главное дело своей жизни он почти закончил, Юнги решает собраться и поехать куда-нибудь выпить. Намджун составить компанию отказывается, объясняя завалами в участке, в которых виноват сам же Юнги. Мин договаривается с Джином и, наспех собравшись, выезжает в уютное лаундж-заведение, находящееся на последнем этаже отеля Кемпински. Лаундж полупустой, учитывая, что день будний, поэтому парни спокойно распивают коктейли, курят кальян и общаются. Джин уходит в одиннадцать, сославшись на то, что надо забрать жену и детей от брата, а Юнги решает ещё немного посидеть и отдохнуть. Его столик прямо у огромных в пол окон и перед ним открывается прекрасная картина на ночной город. Он берёт бокал в руки и, встав на ноги, вплотную подходит к окну, прислоняется лбом к стеклу и завороженно следит за готовящимся засыпать городом. Юнги настолько глубоко ушёл в свои мысли, что не замечает, как перестают за его спиной сновать туда-сюда официанты, как три занятых до этого столика теперь уже свободны, а на столах остывает чужой кофе и тает лёд в бокалах. Он ничего не замечает, смотрит на огни ночного города, летает в своих мыслях, но внезапно на шаг отшатывается назад. На гладкой и тёмной поверхности стекла Юнги отчётливо видит засасывающие в бездну своей глубиной, пробирающие лютым холодом чёрные глаза. Он думает, у него уже паранойя, но повернуться всё равно боится. Прикрывает веки, говорит себе «показалось» и вновь открывает глаза. Ничего не изменилось, на него всё так же пронизывающим взглядом смотрит Чон Чонгук. Юнги кажется, у него помутнение рассудка, вот только лучше бы было именно оно, чем уже так отчётливо чувствуемое на затылке чужое горячее дыхание, а значит, и реальность картины, от которой почему-то уже хочется вскрыться самолично. Всё вокруг вмиг тускнеет, густой чёрный туман накрывает собой и яркие билборды на соседней высотке, и переливающиеся огни улиц, и мерцание, пусть и редких в это время суток фар. Он приходит и выключает свет. Он накрывает мраком всё вокруг, запускает на город мглу, обволакивает, и единственное, что в этой сгущающейся тьме продолжает гореть алым пламенем — это душа Мин Юнги.Демон лично пришёл за ней. И она потухнет.