***
Юнги игнорирует звонки Намджуна, и пока не забирает флешку и все материалы по делу «семьи» Чон, телефон не открывает. Он возвращает доказательства в ячейку в хранилище, где всё это время и держал, и только потом перезванивает Намджуну, и соглашается с ним поужинать в итальянском ресторане. Своему парню про встречу с Чонгуком и зуб Юнги не говорит, а Ким не обсуждает с ним убийство несчастного парня, которого нашли с простреленной головой сутки назад под мостом. Юнги весь ужин сидит с задумчивым видом, ковыряется в тарелке, почти ничего не ест и просит Намджуна отвезти его домой. Подставив у двери щёку Киму, Мин провожает его взглядом до лифта и запирает дверь на все замки. Сам себе грустно улыбается — будто есть в этом городе двери, которые Чон Чонгук не может открыть. Юнги уже всерьёз начинает думать, что Демон способен просачиваться в любую, даже самую маленькую щель. Есть ли в этом городе хоть кто-то, кто может пойти против него? Юнги думал — это он сам. Но сегодня утром он забрал последние доказательства, замуровал их в несгораемом ящичке и окончательно сдался. Он умывается ледяной водой, а потом обхватывает пальцами края раковины и долго смотрит на себя в зеркале. Оттуда на него смотрит трус. Это слово чёрными буквами на чистом зеркале выводится, на лбу отпечатывается. Даже воспоминания о чудовищной боли эту надпись стереть не дают. Юнги будто бы всё это время бежал, шёл, постоянно двигался, а сейчас замер на полпути и не двинуться. А зачем? А куда? У Юнги закончился смысл. Он иссяк, растворился в чёрных, как смола, глазах. Как теперь функционировать, чему себя посвятить, чем заболеть, чем одержимым быть… Он ведь всё это время жил для этого момента, он столько сил положил на журналистское расследование, такой огромный путь прошёл, и всё впустую. Демон указал ему его место. Его же кровью, его же костями преграду выстроил. Стоит сейчас в сторонке, наблюдает за крахом чужих надежд, и Юнги от этого взгляда не уйти, не избавиться. Чонгука нет в этой квартире, но Юнги его всё равно чувствует, отражение того взгляда в стекле, сейчас в зеркале видит, думает, что уже свихнулся, отворачивается. Сползает по кафельным стенам вниз и, обняв колени руками, кладёт на них голову. Чон Чонгук не просто сломал ему руку, вырвал зуб, сделал свидетелем убийства — он уничтожил его смысл. Поставил крест на деле всей жизни, закрыл все окна и форточки, не даёт вздохнуть. Невидимыми проводами горло обмотал, то ослабляет хватку, то натягивает их так, что Мин задыхается, чувствует надрезы на нежной плоти. Хоть в шоу-бизнес уходи и пиши про интриги и секс-скандалы звёзд. Хочется сплюнуть от одной только мысли, но чистую ванную пачкать жалко. Он превратился в марионетку в руках Демона. Он сдался. И живи теперь с самой чудовищной ненавистью из всех — с ненавистью к себе. День изо дня оправдывай сам себе свой выбор и убеждай себя, что он самый правильный. Пока не удаётся. С такими не очень радостными мыслями Юнги и засыпает, чтобы утром проснуться от разрывающегося от звонка мобильного и новости, которая окончательно выбьет и так шаткую опору из-под ног. Он в одних боксерах мечется по спальне, включает и ноутбук, и телевизор и в шоке садится на изножье кровати, уставившись в плазму на стене. «В связи с всплывшими сегодняшней ночью новыми данными по делу главы холдинга Jeon Corp. Чон Чонгука, судебное заседание перенесено». Стук ударившегося об пол пульта, выскользнувшего меж пальцев Юнги, возвращает его в реальность. Он вздрагивает, стеклянным взглядом продолжает гипнотизировать экран, а потом идёт к окну — в спальне нечем дышать. На улице солнечное, прохладное утро, присущее летним денькам, и пока асфальт не стал плавиться под лучами солнца, можно даже выйти погулять. Юнги не погуляет, он может даже и не выйдет больше из этой квартиры. Он запомнит это утро, впитает в себя эти тёплые лучи, пропустит сквозь себя эту картину, другого шанса не будет. Потому что это утро последнее. Потому что Чон Чонгук ему этого не простит. Юнги минуту назад не новости смотрел — он собственный смертный приговор зачитывал. Но кто? Мин обхватывает голову пальцами и нервно меряет шагами комнату. Откуда всплыли материалы? Кто пошёл на такое? Кто захотел как лучше, а в итоге уничтожил Юнги? Надо выяснить, надо срочно попробовать хотя бы построить себе защиту. Сейчас бы смеяться с одного только слова «защита», вот только не до смеха. Чонгук его из-под земли достанет, любую преграду возьмёт, все стены в пыль превратит, а самое страшное, что Юнги это твёрдо знает. Но пока он прислушивается к инстинкту самосохранения и решает хотя бы попробовать. Он наспех натягивает на себя одежду и, схватив ключи от машины, бежит вниз. Прямо в дороге он набирает свой источник, который клянётся, что сам в шоке от новости. Дозвониться до более высокой инстанции и до второго связного не удаётся. Юнги звонит Намджуну и, узнав, что тот в участке, едет к нему. — Ты, конечно, умница, но почему нет статьи? Почему данные в руках полиции? — первое, что говорит вбежавшему в участок Мину Намджун и плотно закрывает за ним дверь своего кабинета. — Это не я! — Юнги проходит к столу и прислоняется к нему. — Что? — растерянно смотрит на него Намджун. — Это не я! — срывается голос Мина. — Я не выпускал вторую часть — это утечка. Кто-то воспользовался моими материалами, и теперь мне конец, — он залпом выпивает стакан с водой, стоявший до этого на столе, и, заламывая руки, мечется по комнате. — Как так? — Намджун продолжает, нахмурившись, смотреть на него. — Мне конец, — Юнги тянет вниз ворот футболки, продолжает, как в припадке, повторять эти два слова и даже начинает думать, что у него все признаки сердечного приступа. — Да успокойся! — взрывается Намджун. — Ты же не один! Мы что-то придумаем! — Ты не понимаешь? — Юнги подходит к нему и цепляется руками за воротник его формы. — Ты серьёзно не понимаешь? Кто-то подписал мне смертный приговор. Я не делал этого, но теперь это не имеет значения. Он уничтожит меня. Что же мне делать? — Сперва успокоиться, или я дам тебе пощёчину! — строго говорит Намджун, и Юнги идёт к дивану в углу. — Я не совсем понимаю, почему ты отказался от идеи довести дело до конца, не понимаю, почему ты вдруг передумал. Да, я знаю, что он страшный человек, но и ты знал это. Тебе эта информация всё равно не мешала под него копать. Ты мне что-то не договариваешь, но это всё потом. Я тебя защищу, обещаю. Намджун подходит к дивану и опускается рядом с парнем. — Не надо так сильно его бояться, — Ким берёт в руки ледяные ладони и осторожно массирует. — Я боюсь, — поднимает на него глаза. — Он не человек, он демон. Я впервые в жизни так сильно боюсь. — Ты ведь знаешь, что есть программа защиты свидетелей, — осторожно говорит Намджун. — Да, случай не совсем подходящий, да и ты по закону под эту программу пока не попадаешь, но у меня хорошие связи. Я заставлю своё руководство внести тебя в эту программу. Мы защитим тебя. Юнги подползает вплотную, кладёт голову на грудь Намджуна и сильно его обнимает. Пусть всё, что говорит Намджун, только слова пока, но сейчас они ему необходимы, как воздух.***
От Чон Хосока давно ничего не слышно — Чимин думает, что помогло его заявление, а Хосок просто убирает неугодных «семье», замешанных в последнем скандале. Одно у обоих парней общее — они оба не переставая думают друг о друге: Чимин со страхом, Хосок — с огромным желанием его увидеть. Августовское утро не предвещает беды, напротив, у Чимина отличное настроение после вчерашнего свидания с Амандой. Пак до сих пор не может унять взбунтовавшихся бабочек в животе, которые поселились там, стоило Аманде дать согласие на совместный с ним поход в кино. Сегодня на занятия Чимин пришёл раньше всех, получил два раза замечание от преподавателя из-за своей невнимательности и стеснительно улыбнулся на такое правильное «влюбился, что ли?» от Минхо. После уроков Пак вышел из здания, чтобы пройти во второй корпус за Амандой, как заметил припаркованное ламборгини прямо перед тротуаром. Не заметить машину было бы невозможно. Эта машина, как вестник беды. Конь здесь, значит, и всадник появится. Чимин сразу отворачивается от дороги и, пытаясь унять испуганно бьющееся сердце в груди, быстрыми шагами идёт в сторону второго входа. — Меня нельзя игнорировать, — слышит он прямо над ухом, а потом сильная рука, схватив его за локоть, разворачивает к собеседнику. Хосок то ли раздражён, то ли зол, но от темноты на дне его глаз даже солнце меркнет. Пак отнимает руку и, поправив на плече рюкзак, с вызовом смотрит в эту ночь. — Зачем вы приехали? Снова, — борется с желанием развернуться и позорно сбежать Чимин. — Неужели ты думал, что какое-то заявление меня остановит. Напиши хоть сотню, — Хосок приближается вплотную. — Хоть тысячу. Упрячь меня за решётку, за несколько сразу. Я все пробью, но своего не отдам. Я не умею. — Вы меня пугаете, — тихо говорит Пак и опускает лицо, не в силах выдержать буравящий его взгляд. — Давно уже пора, — хмыкает Хосок. — Пообедаешь со мной? — Нет. — Повтори. — Нет, — Чимин следит за проезжающими автомобилями и нервно топчется на месте. — Почему? — Потому что я не хочу иметь с вами ничего общего, потому что я вас не знаю, вы мне не симпатичны, и вообще, вы отнимаете моё время, меня ждёт девушка, — с вызовом смотрит в бездну в чужих глазах Пак. — Ох, крошка, — усмехается Хосок. — Влюблён, значит? — Да! — даже не задумывается Чимин. — А она? — Тоже! — И какая она на вкус, твоя эта любовь? — щурит глаза Чон. — Чем пахнет? Из чего зародилась? — Я вас не понимаю, — хлопает ресницами Чимин. — Всё имеет исток, причину, — объясняет Хосок. — Моя тяга к тебе обусловлена желанием, как видишь, я честен. Твоя красота влечёт, манит, и я хочу поддаться искушению. А откуда берёт начало твоя симпатия, которую ты называешь любовью? Хотя нет, откуда берёт начало её согласие стать твоей девушкой? — Я всё равно не понимаю. — Что она увидела в тебе такого, что захотела быть с тобой? Что ты увидел в ней? — Мы будем философствовать? — язвит Чимин. — Ответь, — приказывает Чон. — Она умная, красивая, интересная. — А ты? Чимин не знает, что ответить. — Ты красивый и интересный, — отвечает за него Хосок. — Но ты не умный, не обижайся. Ты всё ещё ребёнок, который живёт грёзами о чистой и вечной любви. Но хочешь сюрприз? — подмигивает Паку Чон. — Её нет. Есть её подобие, образ, который придумали поэты, чтобы пудрить мозги и не умереть с голоду. И да, она тоже продаётся. Будь у тебя деньги — ты бы был окружён этой любовью. — В вашем прогнившем мире продаётся всё и даже самое светлое чувство, — злится Чимин. — Но я останусь при своём мнении. — Ничего так, симпатичная, — кивает в сторону идущей к ним девушки Хосок, и Чимин сразу оборачивается. Аманда невысокая, миловидная девушка девятнадцати лет, останавливается рядом с парнями и приветливо улыбается Хосоку. — Пойдем, — выпаливает Чимин и хватает её за руку. — Как некрасиво, — качает головой Хосок. — Мог бы нас и познакомить. — Я Аманда, — девушка вырывает руку и протягивает её Чону. Хосок аккуратно пожимает маленькую ладошку и очаровательно ей улыбается. — Я Хосок, и я близкий друг Чимина. — Не друг он мне, — шипит Пак, и девушка хмурится. — Значит, ты тоже балетом занимаешься, — обращается к Аманде Чон и пару минут терпеливо слушает её рассказы о танцах. Чимин следит за мило общающимися, с трудом унимает вскипающее в себе раздражение и всё порывается уйти, но Аманда продолжает задавать вопросы Хосоку и уже заливается смехом от его очередной шутки. Чимину не нравится, что Чон завладел вниманием девушки, но ещё больше не нравится то, с каким интересом она смотрит на него. — Почему бы нам не выпить кофе всем вместе? — воодушевляется Хосок. — Нам пора идти, — холодно говорит Пак. — Можно, — улыбается девушка и восторженно смотрит на блестящую под солнцем машину. — Это твоя? Хосок кивает. — Хочешь, покатаю? — Не хочет! — Чимин вновь пытается оттащить её в сторону, но Аманда скидывает его руку и советует проверить его нервную систему. — Обещаю, я тебя покатаю, — подмигивает ей Хосок. — Но сегодня мой друг не в духе, не хочу расстраивать его ещё больше, дай нам пару минут поговорить. — Конечно, — Аманда, улыбнувшись, идёт к остановке. — Что за игру ты затеял? — зло спрашивает его Пак. — Мне нравится, когда ты злишься, даже про формальности забыл. Это и есть твоя любовь? — кивает он в сторону остановки. — Допустим. — Любви нет, крошка. Есть похоть, желание, одержимость, интерес — любви нет. И я выиграл. Любовь — шлюха — её можно купить, можно продать, даже обменять можно. — Я не играю, и твои слова — абсолютный бред, так же, как и твоя теория, что всё продаётся. — Моя теория работает, — цокает языком Хосок. — Твоя девчонка даст мне прямо сейчас, стоит мне только захотеть, глянь, как она мою машину разглядывает. Я уже не говорю о том, как она пялилась на Ролекс на моём запястье вместо того, чтобы просто мне руку пожать. Не глупи, бросай её, и поехали обедать. — Позволь тебя разочаровать. Люди и их чувства не товар. Я понимаю, что тебе сложно это воспринять, ты с таким не знаком, но уж поверь на слово. И пожалуйста, оставь меня в покое. И Аманду тоже, — Чимин обходит парня и быстрыми шагами идёт к остановке.***
Весь оставшийся день Юнги проходит, как в тумане. Слова Намджуна о защите пусть и немного, но успокаивают Мина. Он перепроверяет свой тайник и, найдя в целости и сохранности всё, что туда сложил, понимает, что у кого-то просто появилась копия. Он снова набирает своего связного, но опять безуспешно. Юнги больше квартиру не покидает, несколько часов подряд смотрит новости и игнорирует поступающие звонки и смс. Юнги не передавал госорганам данные о счетах Чонгука, он вообще не имеет отношение к последней утечке, но звонят всё равно ему и даже в смс-ках умудряются поздравлять его, когда как он от этой «смертельной» славы бежит, напротив, пытается сбросить с себя навалившуюся тяжёлым грузом ответственность. А расплата себя долго ждать не будет. Юнги в этом уверен. Перед сном приходится выпить пару таблеток успокоительного, потому что мысли о ближайшем будущем разъедают мозг изнутри, не оставляют в покое, не дают сомкнуть глаз. Юнги от болезненного сна в девять утра будит разрывающийся от звонка мобильный на тумбочке. «Задолбали», — выругивается Мин и тянется к телефону, чтобы отключить его. Номер скрыт. Юнги думает пару секунд, а потом всё-таки бурчит сонное «да». На другом конце трубки тишина. — Я слушаю, — начинает злиться Мин, уже пожалев, что взял трубку, хотя истинный смысл слова «сожаление» понимает через секунду, когда так хорошо знакомый, добирающийся до каждого уголка души властный голос говорит: — Ты, наверное, по утрам чрезвычайно мил. Заспанный, недовольный, убираешь коготочки, потягиваешься. Я бы на это посмотрел. Я на это посмотрю. — Чон… — Юнги моментально садится на постель. — Хочу на завтрак тебя пригласить. Какой ты любишь? Континентальный, американский? — улыбается в трубку Чонгук. — Это не я, клянусь, я ничего не передавал им, меня подставили, — начинает без умолку тараторить Мин. — Тогда континентальный, американский слишком тяжеловат. Жду тебя на пересечении 44-й и 45-й. — Ты не слушаешь меня. Честное слово, я не виноват… — Приезжай, — голос вмиг меняет интонацию, а в спальне резко холодно. Юнги даже оборачивается к окну, чтобы убедиться, что оно не распахнулось. — Нет, я звоню в полицию, — Юнги сбрасывает звонок и только собирается набрать Намджуна, как телефон оповещает о входящем изображении. Юнги открывает фото и сразу же трясущимися пальцами набирает обратно номер, с которого пришло смс. — Ты хочешь переспросить адрес? — усмехается Чонгук. — Не трогай ребёнка. Не смей её трогать! — кричит в трубку Мин. — Не буду, если братик этой очаровательной малышки приедет на завтрак со мной. У тебя уже двадцать минут. И не делай глупостей. Юнги сбрасывает звонок и, схватив из шкафа первые попавшиеся джинсы и футболку, натягивает на себя, и бежит вниз к машине. Уже за рулём, несясь сквозь бесчисленный поток автомобилей, Юнги понимает, что адрес, который назвал Чонгук, это адрес садика Мэй. Он бросает машину прямо у ворот и бежит во двор, где воспитатели, собрав детей в несколько групп, играют с ними во что-то. Мэй нигде нет. Юнги уже собирается войти в здание, когда замечает громилу в очках рядом с разноцветными железными грибочками в траве. Мин идёт к нему, и тот кивком указывает на задний двор. Юнги обходит здание и, увидев ту, кого искал, быстрыми шагами направляется к девочке. Мэй стоит напротив сидящего перед ней на корточках Чонгука, показывает ему свою любимую куклу и что-то увлечённо рассказывает. Увидев брата, девочка сразу подбегает к нему, и Юнги, обняв ребёнка, крепко прижимает к себе. Чонгук сразу поднимается на ноги, накрывает брата и сестру своей тенью, и пусть они на открытом воздухе, но кислорода не хватает до горящих лёгких. — Отведи малышку к воспитательнице и иди к моему роллсу, — приказывает Чон Мину и, повернувшись к доставшему сигарету Калуму, заставляет его моментально убрать пачку одним «здесь же дети». Юнги передаёт Мэй воспитательнице, требует у неё объяснений, каким образом она разрешила незнакомцам разговаривать с ребёнком, но поняв, что женщина страшно напугана и невменяема, бросает эту идею. Он обещает Мэй прийти в гости и, как приговорённый к казни, идёт на свой эшафот, где палач, небось, даже рукава рубашки закатал, ножи точит. Юнги садится на сиденье рядом с ожидающим его Чонгуком, вздрагивает на хлопок двери, которую за ним закрыл Калум. Он грустно усмехается, не в силах отогнать ассоциации о захлопнувшейся мышеловке, окончательно прощается с надеждой. Автомобиль трогается с места, а Мин снова пытается объясниться с тем, от кого буквально зависит его жизнь, но Чонгук просто приподнимает правую руку, одним жестом заставив его умолкнуть, и набирает кого-то на телефоне. Юнги не слушает его разговор, не смотрит в его сторону, почти не соображает, сидит в роскошном и просторном салоне роллс-ройса, а чувствует себя в мешке, к которому вот-вот привяжут тяжелый камень и спустят на дно Гудзона. — Прости, завтрак придётся отложить на другой день, я не успеваю. Надо вернуться под заключение, — вырывает его из дум голос Чонгука. — Ты ведь отлично постарался. Юнги ничего не отвечает, продолжает буравить взглядом спинку переднего сиденья и истязает свои пальцы. Автомобиль паркуется в подземной парковке отеля Mercury, принадлежащего семье Чон. Чонгук выходит первым, Юнги следует за ним. — Звонить, просить кого-то тебе помочь не стоит, — монотонно говорит Чонгук и идёт к лифту. — Мой человек работает в особняке твоего отца. Один мой звонок, и ты останешься сиротой, а я нигде не говорил, что я не детоубийца. Чон прислоняется спиной к стенке лифта и смотрит прямо в глаза. Юнги столькое хочется высказать ему, а ещё лучше вцепиться в его лицо ногтями, разодрать в клочья, сжечь, а пепел развеять. А в итоге он просто молчит, всё смотрит долго, словно пытается на дне чужих глаз хоть каплю сострадания найти, не находит, отворачивается к панели и следит за стрелкой, ползущей вверх. Чонгук же, напротив, одними глазами Юнги целым держащие застёжки срывает, обнажает не просто тело от этих болтающихся на нём тряпок, а душу, кусочек за кусочком раскрывает, уже к сердцу руки протягивает, но двери расходятся, и Юнги первым вылетает из этой коробки, сжимающейся до размеров гроба. «Отличное сравнение, прямо вот к месту», — с иронией хвалит сам себя Мин и входит в один из номеров, подталкиваемый в плечо телохранителем Чонгука. Номер полупустой и явно служит не для принятия постояльцев. Вся мебель завалена в угол, на полу расстелен линолеум, скорее просто распластан неаккуратно. То тут, то там пятна, в том числе и на обоях, Юнги не хочет знать от чего они, хотя воображение рисует чужие размазанные мозги на стенах и кровь. Посередине комнаты на стуле привязанный по ногам и рукам скотчем сидит мужчина лет пятидесяти. — Так вы же не знакомы, — театрально вздыхает Чонгук. — Какой же я негостеприимный хозяин. Мистер Вествик, мистер Мин. — Вествик, — нервно сглатывает слюну Юнги. Майкл Вествик один из ведущих экспертов по делу «семьи» Чон в ФБР. Юнги несколько раз разговаривал с ним по телефону, но никогда не видел его в лицо. На встречи Вествик всегда присылал своего связного, к которому так отчаянно и пытался дозвониться весь вчерашний день Мин. Фэбээровец что-то мычит в скотч и машет головой, но на него, кроме Юнги, никто и не смотрит. — У меня проблемы, — тем временем говорит Чонгук и, подойдя к окну, распахивает его. — А всё из-за тебя, куколка, этого старика и ещё парочки человек, которые почему-то решили, что умнее и сильнее самого Демона. — Как ты в себе своё эго умещаешь-то? Как носишь? — не сдерживается Мин и порывается к Вествику, но между ними вырастает бугай. — Ты ведь понимаешь, что тебе конец? — Чонгук идёт на Юнги, а тот отступает, и так продолжается до тех пор, пока стена не холодит лопатки. — Ты доигрался, куколка, — говорит прямо в лицо, смотрит сверху вниз, одним взглядом в порошок под своими ногами превращает. Юнги ладони в кулак сжимает, уговаривает себя не сломаться, не пасть на колени и не начать молить о прощении. Хотя хочется. Чонгука слишком много, вся комната полна им, в каждом окне, зеркале его отражение, он уже под веками уродливыми надрезами прорезается. — Я не делал этого, — всё равно гнёт свою линию Мин. — Мистер Вествик тоже, всё утро мне в этом клялся, — устало вздыхает Чонгук. — Но я ему не верю, так что убью его. Одним лгуном меньше. А потом займусь тобой, — уже нежнее добавляет Чон и протягивает руку, чтобы провести по щеке парня, но Юнги резко толкает его в грудь, шипит: — Не смей. — Останови меня, — ядовито улыбается Чонгук, снова тянется. Юнги вновь толкает уже обеими руками. — Хочешь подраться? — смеётся в голос Чонгук, взглядом останавливает решившего вмешаться телохранителя, когда Юнги замахивается, чтобы ударить его. — Хорошо, давай поиграем, — заговорщически подмигивает ему Чонгук и стаскивает с себя пиджак. Бросает его телохранителю, начинает расстёгивать рукава тёмно-бордовой рубашки и закатывает их до локтя. Юнги следит за действиями мужчины, не может понять, что за игру он затеял, а потом и вовсе зависает на красиво переплетающихся узорах до локтей на чужих руках. — Хочешь драться? Мы подерёмся, — Чонгук вновь медленно подходит. — Если ты выиграешь бой — я фэбээровца не убью, покалечу. — Драться? — ошарашенно смотрит на него Юнги. Он демонстративно с ног до головы обводит взглядом фигуру Чонгука, пытаясь показать, что драться с «этим» он не будет. Тут без вариантов. Чонгук его одной рукой прихлопнет. Впервые в жизни Юнги становится стыдно за свою хилую фигуру. — Ну брось, ты что, струсил? — смеётся Чонгук, словно читая его мысли. — Я не трус, — кричит на него Юнги и делает шаг вперёд. — Только я слову Демона не верю. — Сделаю для тебя исключение, — ухмыляется Чон. — Обещаю, он не умрёт. Юнги знает, что тут без шансов, что у него не хватит сил на Чонгука, он даже удар нормально ни разу не ставил, но попробовать надо, тем более если на кону стоит человеческая жизнь. Может, он сможет воспользоваться каким-то обманным маневром, может, одурачит Демона. В любом случае, не попробовав — не узнать. Он только слабо кивает и оглядывается по сторонам, ищет себе что-то в помощь. Чонгук тем временем делает шаг назад и приглашающе разводит руки, будто не нос разбивать собирается, а в объятиях задушить. Разбивать ему что-то Чонгук точно не будет. Это просто дикое желание пощекотать его нервы, поиграть с ним. Этот паренёк — самое интересное, что в своей жизни встречал Чон. Он не знает пока и вправду ли он настолько глуп или отчаянно смел. То, что вторая часть файлов вышла после инцидента в ресторане — поразило Чонгука. И пусть даже Юнги тут и не причём, уже нет разницы. Чонгук бы всё равно его не отпустил. Чона сложно привлечь, но стоит ему выразить заинтересованность, то объект становится его. Так до сих пор было только в бизнесе — смертные обычно с ним не играли, против не шли. Мин Юнги занятный тип. И Чонгук уже предвкушает, как долго и интересно будет рыться в чужой душе, как поднимет с её дна то, о чём, может, сам парень пока и не подозревает. Юнги сжимает ладони в кулаки, но делать первый выпад боится — это которая их встреча, но он так и не знает, чего ждать от Демона. — Не хочешь драться? — приподнимает бровь Чон. — Ну да ладно, я подозревал, что ты тряпк… — Чонгук договорить не успевает, как получает достаточно сильный удар в подбородок. Юнги очень хотел попасть в челюсть, но не дотянулся. Второй удар цели не достигает. Чонгук не бьёт в ответ, он просто уходит от ударов. Портить такую красоту нельзя. Юнги с каждым разом всё прекраснее и прекраснее. Чонгук им наслаждается, ловит каждую мимику, впитывает, как губка. Мин Юнги — удовольствие в чистом виде. Его даже трогать не обязательно, можно просто любоваться. Но трогать хочется. Чонгук себя проверяет, на его прикосновения реагирует, своё тело слушает. И понимает, что проигрывает. Пусть этот бой выиграет Чон, но в том, самом главном бою — он уже проиграл. На Юнги реагирует не только тело — на него реагирует всё естество. Демон доволен — у него в лапах самое лучшее творение человека. Юнги чуть ли не рычит от бессилия, отчаянно машет кулаками в воздухе, но даже задеть Чонгука не может. — Ну же, я в тебя верю, — издевается Чон и вновь уходит от удара, двигается, как пантера, беззвучно, без резких движений. — Ты не дерёшься! — кричит на него Мин и вновь нападает, даже задевает кулаком его грудь, но Чонгук резко уходит в сторону и за долю секунды оказывается позади. Он блокирует Юнги руки и с силой прижимает его к себе спиной. Мин барахтается, пытается выбраться из захвата, даже пробует укусить руку поперёк своей груди, но двинуться не получается. Он с каждым движением только больше распаляет огонь внутри Демона, не оставляет себе шансов выбраться. — Ты проиграл, куколка, — шепчет Чонгук ему в ухо, водит губами по виску наверх. Юнги пахнет персиками — свежими, сочными, теми самыми, от которых при надкусе стекает сок вниз по подбородку. Чонгук ненавидит фрукты, но этого бы до конца сожрал и косточку бы обглодал. — Ты не дрался, — шипит на него Юнги. — Но я всё равно победил, — Чонгук резко разворачивает его лицом к себе. — Не надо махаться, бой окончен, — усмехается он на попытки Мина ударить его и освободиться. — Я многое потерял, но я не могу на тебя сильно злиться, — водит носом по его шее, думает, что Юнги одной рукой обхватить можно. Юнги продолжает брыкаться, даже пробует лбом ударить, но Чонгук сильно сжимает пальцами его горло и блокирует движения. — Убить, — не поворачиваясь, приказывает Чон. Юнги даже не успевает глянуть за него, как слышит приглушенный выстрел, и Вествик обмякает на стуле с дырой на лбу. Пальцы на горле расслабляют хватку, а потом его вовсе отпускают. Юнги не дерётся больше, отступает назад, прислоняется к стене, не в силах убрать глаза от фэбээровца. Чонгук тем временем раскатывает рукава рубашки, поправляет воротник и протягивает руку за пиджаком. — Я думал, ты не настолько слаб, — Чон вновь подходит к прибитому к стене очередным убийством парню. — Как ты так можешь? — Юнги говорит очень тихо, но Чонгук слышит каждое слово. — Сперва страшно, но это не первое убийство — ты привыкнешь. Люди ведь ко всему привыкают. И вообще, я бы советовал тебе думать только о себе. — Я отозвал материалы, — выпрямляется Мин. — Я бы их не обнародовал, я ведь понял тебя тогда в ресторане. — Какая разница, — хмурится Чонгук. — Мне плевать, отозвал ты их или нет. Я люблю говорить фактами, меня интересует только результат, а результат такой, что я какое-то время буду под заключением, что я потерял половину состояния. Даже если я сожгу тебя живьём — это мою злость не успокоит, — с каждым словом его голос всё жёстче и жёстче. Юнги думает, что Чонгуку и делать с ним ничего не надо, он уже одним тоном с него кожу сдирает, а раны солью посыпает. — Ты ответишь за каждую мою секунду за решёткой, за каждый цент, который ушёл этим уродам в правительстве. За всё. Но не сегодня. Не завтра. Я приду за тобой позже. Ты будешь жить каждый час своего нового дня в страхе, постоянно смотреть на дверь, оборачиваться на шум мотора, — поглаживает чужую щёку Чонгук, очень хочет провести пальцем по губам, но останавливает себя. — Будешь с ума сходить от страха и ожидания. Я приду неожиданно, и мне интересно, что я найду там вместо тебя. Давай проверим, выстоишь ли ты? Справишься ли? Или вместо тебя я найду горсть пепла? Ты, главное, жди. Все, кто убит или будут убиты — легко расплатятся, а для тебя самое лучшее шоу. Приступайте, — оборачивается он к своим людям. Юнги, который, как завороженный, слушал до этого Чона, не сразу осознаёт, чего от него хочет подошедший высокий мужчина, и, только почувствовав укол в плечо, понимает, что его вновь отключают. Он медленно сползает по стене на пол, из последних сил старается продержаться, но перед глазами туман, всё перемешивается, и в голове эхом отдаются голоса Чонгука и второго мужчины. — Если у него есть татуировки, то даже лучше, пусть на камеру попадут они. Того урода снимай крупным планом, мальчишку нет. Главное — лицо. И проследи, чтобы пальцем его не тронул, как сделаешь фото, сразу отвези его домой. — Но как мне снять секс, если его не будет? — пытается узнать Калум. — Мне плевать, как ты его снимешь, — рычит на него Чонгук. — Но чтобы мою куколку не трогал, или я вас с ним вместе закопаю. Понял? — Понял, — понуро отвечает Калум. — Я не твоя куколка, — Юнги еле шевелит распухшим языком и смотрит сквозь присевшего на корточки перед ним Чонгука. Единственное, что он уловил из диалога двух мужчин, было последнее предложение. — Моя, а я очень не люблю, когда трогают моё. — Что ты делаешь? Что ты замышляешь? — Начинаю игру, — улыбается Чон и водит костяшками по чужим скулам. — И пока я буду занят ликвидацией последствий мини-катастрофы, которую ты мне устроил, ты будешь молча сидеть дома и ждать меня. А теперь спи. Мрак — следующее, что видит Юнги. В нём вспышками мелькают лица тех, кого Мин любит, любил. Кажется, он всё-таки сорвался и упал в чёрную пропасть чужих глаз. Сам сделал шаг, раскрыл руки и полетел вниз головой. Полёт будет долгим, но не бесконечным. А жить хочется до скукоживающегося от отчаяния сердца — это ведь один раз случается. Он лгал себе, убеждал, что справится, а сейчас в провонявшем кровью номере гостиницы на атомы распадается. И пусть внутри сожаление корежит кости — он смотрит так же упрямо, спроси — и огрызаться будет, подойди — укусит, а пока тяжёлые веки окончательно прикрывает и летит дальше. Там, внизу, его ждёт или земля, которая впитает кровь и останки, или Демон, который сожрёт его живьём. «Лучше земля», — мелькает надежда. «Демон», — отвечает ему потухающее подсознание.«Тебе никто не давал выбора», — шепот Чонгука в ушах.