Изумрудная паутина

      — Волшебная палочка, мистер Поттер, сама выбирает хозяина… — это, а также другую ненужную информацию Гарри выслушивал уже несколько минут, пока перебирал палочки одну за другой. Не подходило ему ничего: ни волос единорога, ни сердечные жилы дракона, ни перо феникса; всевозможные виды древесины, видимо, в принципе были для него не предназначены. Гора неподходящих палочек все росла и росла, Гарри мрачнел все больше и больше, а вот мистер Олливандер, похоже, все сильнее радовался сложному клиенту. Наконец, Гарри не выдержал, зарычав от нетерпения, и пошел искать сам. Лой вертел головой во все стороны и пробовал языком воздух, подыскивая что-то с запахом как у хозяина, но среди всех этих рядов не было ни одного подходящего отпечатка магии.       — Здесь мне не подчинится ни одна палочка, — мрачно сообщил мальчик, разворачиваясь к невозмутимому Олливандеру.       — А вы оказались еще более интересным покупателем, чем я думал, — улыбнулся продавец и подошел к своему столу. — Я не планировал этого делать, но, видимо, выбора нет. Подождите немного.       Он ушел куда-то вглубь магазина и спустя несколько минут вернулся со стопкой коробочек. Он разложил их на столе — ровно десять штук.       — Эти палочки считаются особым наследием Олливандеров. Порой мои предки изготовляли палочку, но на протяжении сотен лет она так и не находила хозяина, поэтому мастера откладывали ее в эту коллекцию. Вполне вероятно, вы тот, кого ждала одна из этих…       — Все мимо, — оборвал его уставший и злой Гарри. Лой не учуял нужного запаха ни от одной.       — Но вы даже не попробовали…       Гарри демонстративно помахал одной из палочек, которая в его руках так и осталась безмолвным куском дерева.       — Что ж, похоже, придется изготавливать на заказ, — мастер совершенно не растерялся. — Идите за мной.       «Ну не нужна мне палка-ковырялка, чтобы колдовать! — мысленно взвыл Гарри и в отчаянии схватился за первую попавшуюся палочку. — Ладно, волшебная указка, выдай мне какое-нибудь чудо, и поживее!»       Палочка, словно с перепугу, выплюнула огненный взрыв. Пламя, подчиняясь раздражению мага, направилось на Олливандера, но Гарри силой вынудил его растаять в воздухе, никого не тронув.       Повисла тишина.       — Мистер… Поттер? — тихо спросил едва не ставший куском прожаренного мяса создатель палочек. Его взгляд быстро упал на палочку в руках клиента. — Но это… Какая-то ерунда, — пробормотал он. — Морозная ель и клык морского змея?..       — Она же изрыгнула огонь, верно? — мрачно поинтересовался Гарри, без особого интереса рассматривая светлую древесину с замысловатой резьбой.       — Вот именно, — прочистил горло волшебник. — Предрасположенность этой палочки — вода и холод.       — Хотите еще одну опробую? — кровожадно оскалился Поттер, подбирая другой рукой черную палочку.       — Железный дуб и коготь линдворма… То есть, нет! Палочка вам подошла, не надо больше ничего пробовать! — слишком открыто запротестовал мастер, взмахом своей палочки возвращая все коробки на место и восстанавливая обгоревший потолок.       — Вот и славно, — тяжело вздохнул Хагрид, который уже дважды успел сходить в бар и вернуться. — Гарри, у тебя же скоро День рождения? Ну я, в общем, вот.       Великан протянул мальчику клетку с крупной полярной совой. Юный волшебник в изумлении изогнул брови, не спеша принимать подарок.       — Кошек я не люблю, жабы давно устарели… А сова, вот, полезная, письма может носить. Так что брось ты ту змеюку.       — Он мой друг. Я не собираюсь менять его на пернатое, — Гарри махнул рукой, скептически оглядывая птицу.       — Хозяин, возьми. Вдруг есть будет нечего… — плотоядно оскалился Лой. Поттер прыснул со смеху. «Ладно уж, птица так птица», — он взял клетку в руки, и сова сонно приоткрыла глаза.       — Учти, если захочешь от меня сбежать — держать не стану, — он улыбнулся, рассматривая плоские, как тарелки, желтые глаза. — Буду называть тебя Ога.       Сова распушила перья, будто пожимая плечами, и опустила веки.       Жизнь шла своим чередом. Люди сновали по улицам в своих делах, машины давили своим весом асфальт, небо по-прежнему было таким же голубым, как и всегда. Только он один отличился.       — Стоп. О птичках думать, — тихо одернул себя Гарри. — О белых полярных птичках… В автобусе, полном людей. Мама, роди меня обратно…       Хагрид всучил ему билет, пожелал удачи и ушел. Вот так просто. Гарри на пробу поднял тяжелые даже на вид сумки и с удивлением обнаружил, что легко поднимал вес набитого чемодана, и еще рюкзак под мышкой помещался. Это не могло не радовать. Не радовало его только людское внимание, обращенное на одиннадцатилетку с огромным сундучищем и совой. Ни тогда, в конце июля, ни в начале осени, когда дядя Вернон подвозил племянника на вокзал. По крайней мере, найти потайной проход оказалось проще, чем он думал — даже обращаться к Лою не пришлось.       «Наверняка, очередной тест. Кто разгадает головоломку платформы девять и три четверти — тому и ехать в школу», — думал про себя Гарри, в приподнятом настроении проходя сквозь перегородку. Это было довольно очевидно, что такая платформа будет находиться между номерами девять и десять, учитывая, что маги вообще жили в другом мире. Платформа встретила его гулом огромного красного паровоза, и мальчик на несколько секунд застыл изваянием.       — Опять?.. — простонал он, опуская чемодан на землю и садясь прямо на него. Это был самый обыкновенный паровоз. Гарри все сильнее разочаровывался в магах, раз они не удосужились придумать ничего оригинальнее, как своровать изобретение обычных людей.       — Впечатленным не выглядишь, — заметил чей-то голос сбоку. Гарри устало повернул голову и встретился глазами с Драко.       — Как и ты.       Тот пожал плечами.       — Я знал, чего ждать. А ты явно нет, — блондин улыбнулся. — Неужели, в магическом мире совсем ничего любопытного?       — Да нет, мне любопытно. Любопытно знать, почему волшебники пользуются такими обычными способами передвижения, обладая почти безграничной силой.       Лицо Малфоя чуть вытянулось от удивления. Похоже, он над этим не задумывался.       — Ты сегодня со шрамом? Может стоит скрыть его волосами, а то сейчас набежит толпа любопытных. Им только дай.       — И тогда я укушу каждого, кто посмеет прикоснуться к хозяину, — осклабился Лой, в открытую устраиваясь на плечах Гарри, который последовал совету и растрепал длинные волосы, закрывая прядями лоб. Драко чуть вздрогнул и расплылся в улыбке.       — А… Змей… И то верно, — протянул он, явно кого-то копируя. А затем перевел взгляд куда-то в толпу. — Там мои родители. Не хочешь с ними познакомиться?       — Нет, извини, — покачал головой Поттер, нехотя поднимаясь с чемодана. Драко не выглядел особо расстроенным.       — Тогда встретимся в поезде, — он улыбнулся искренней детской улыбкой и растворился среди других магов.       Поездка проходила относительно спокойно. Все желающие занять место рядом с Гарри удирали быстрее собственных воплей, завидев вальяжно развалившегося на целом сидении змея. За те годы, что Лой пробыл у хозяина, он вырос с одного фута до четырех с половиной* и сейчас представлял грозное зрелище, хоть и не был ядовитым.       — Привет, ты не видел жабу? Мальчик по имени Невилл потерял её, и я помогаю её иска… — девочка с копной каштановых волос запнулась на полуслове, увидев Лоя, поднявшего голову в ее направлении. — Э…       Гарри изогнул бровь, подняв взгляд от скучноватой книги об истории создания лучшей школы Европы. Девочка разглядывала змея и его хозяина, неосознанно отходя назад в коридор.       — Вижу, ты хочешь узнать, не ел ли мой приятель некое земноводное, — он улыбнулся своей самой обворожительной улыбкой, наблюдая, как с лица будущей первокурсницы Хогвартса уходит кровь. — Кто его знает… Может да, а может нет… Зависит от того, что ты хочешь услышать, — и, заметив, что от прежнего уверенного вида девочки не осталось и следа, демонстративно огорчился. — Кажется, я видел его с неким пресноводным во рту…       Та вздрогнула и удалилась, не прощаясь.       — Прямо по-английски ушла… Хоть бы имя свое сказала. Какая невоспитанная юная леди, — возвел глаза к потолку Гарри, а через несколько секунд в купе заглянул Малфой.       — Вижу, тебя эта мисс тоже посетила, — он без смущения сел рядом с Гарри, кивнув Лою. — И, судя по её белому лицу, охота сыпать словами как из Рога изобилия у неё отпала.       — Не понимаю, о чем ты. Я лишь вежливо ей ответил, а она внезапно убежала.       — Боюсь представить, что ты ей сказал… Кстати, пойдем к нам? Половина поезда о тебе говорит. Всем интересно с тобой познакомиться, — хоть Драко и хотел выглядеть сдержанным, пытаясь походить на кого-то из родителей, детский восторг и любопытство все равно были написаны у него на лице. Гарри поймал себя на странной мысли, что Драко кажется ему слишком инфантильным. «Господи, мы же одногодки», — мысленно проворчал он сам себе.       — А, бес с ним. Пойдем, мне все равно скучно читать «Историю».       — …и ты, значит, попадешь на Слизерин, потому что у тебя слизеринские корни? — с недоумением уточнил Гарри. — Это же глупо, если Шляпа распределяет по характеру. Кто вообще придумал такую странную систему? От личных черт зависят способности?       — Эм… Нет, — неуверенно ответила вместо Драко другая девочка, кажется, её звали Дафна.       — Но это традиция, на протяжении тысячи лет учеников распределяют по факультетам, — возразила Гермиона. Она присоединилась к довольно шумной беседе, когда проходила мимо, и сходу начала давить познаниями.       — Да, но зачем? В школах делят по факультетам, если у кого-то есть предрасположенность к математике, а у кого-то к языкам, — подхватил какой-то магглорожденный, Стюарт. — Первый раз вижу, чтобы распределяли по характерам.       Гермиона выглядела немного сбитой с толку. Гарри незаметно вздохнул и улыбнулся про себя. Эти дети были такими забавными. Он ощутил привычную искру в затылке, что теплом пробежалась по коже головы и стекла по позвоночнику, распаляя невидимые очаги в теле. В голодном возбуждении нечто внутри него вскидывалось, распирая грудную клетку, играя золотыми огнями в глубине зрачков. Маг еще не знал, что он сделает, не понимал, зачем ему это нужно, но логика никогда не будет управлять магией, и он отдался этому горящему возбуждению. Оно желало поиграть.       — На самом деле, в этом распределении есть смысл, — Гарри почти ощущал, как его глаза засветились, приковывая взгляды детей, гипнотизируя, словно удав — бандерлогов. — Шляпу надевают на голову абсолютно каждому ученику, а затем каким-то образом она распределяет всех в четыре категории. Вопрос только — как?       Гермиона переглянулась с Малфоем, все остальные дети с удивлением затаили дыхание. Поттер в полной мере насладился их нетерпением и милостиво подсказал.       — Она читает мысли.       Теперь все переглянулись, недоумевая, в чем же смысл. Малфой мучительно хмурил брови, Грейнджер прикусила губу, и только на лице довольно неуклюжего пухлого мальчика по имени Невилл расцвело беспокойство.       — Они осматривают наши головы изнутри, — на его щеках зарделись красные пятна. — Изучают нас…       Теперь уже смутные подозрения отразились в глазах Гермионы.       — Верно, — усмехнулся Гарри. — Читают наши мысли. Наше прошлое. Все наши поступки. И составляют досье.       — Дос… — запнулась на непонятном слове Дафна.       — Добывают информацию. Какие у нас привычки, хобби, что хорошего и плохого мы сделали в жизни, — Поттер чуть сбавил голос, вынуждая других наклониться ближе к себе. — Шляпа узнает всё о нас.       Дети побледнели. Будь человек маленьким или взрослым, мальчиком или девочкой, никто не хотел бы, чтобы ему в голову залезали и дотошно все изучали. А Гарри, окрыленный чувством власти над умами этих детей, продолжил вдохновенно сеять раздор в сердцах слушателей.       — Нас всех делят на четыре группы — «храбрецы», «хитрецы», «умники» и «ни туда, ни сюда». Но это же нелепо! Откуда вы знаете, что нет хитрых гриффиндорцев или бесстрашных пуффендуйцев? Почему Слизерин обязан враждовать с Гриффиндором только потому, что враждовали Основатели? Мы-то к этому никак не причастны. Почему тогда нет противостояния Рейвенклоу и Хаффлпаффа? И, самое главное, зачем это директору?       Драко вздрогнул. Остальные слушали раскрыв рты. У каждого на лице читалась потеря ориентации. Гарри слово за словом ставил их привычный мир с ног на голову. У него не было личной неприязни к директору, и, в общем-то, ему было плевать на эти факультеты с высокой колокольни. Его целью было поставить их в тупик, сломать мироустройство. Забросить семя хаоса.       Остаток поездки прошел в тишине. Некоторые вольные слушатели, которые не принимали участия в разговоре, молча удалились, остальные скомкано извинились и тоже исчезли. В купе остались Гарри, Драко, Гермиона и Невилл. Лой, все это время скрывавшийся под растянутым свитером, наконец выполз и расслабленно разложился всем длинным телом на коленях Гарри и Невилла, которому не посчастливилось сидеть на одной лавке с его хозяином. Мальчик испуганно застыл, не в силах вымолвить ни слова, а его жаба вздрогнула всем телом, запрыгнув куда-то под сидение. Невилл даже не шелохнулся, чтобы достать мятежного питомца, в ужасе рассматривая ромбовидные чешуйки хвоста. Гарри незаметно приподнял уголок рта, но ничего не сказал, сделав вид, что ничего не видел.       — От них пахнет страхом, — прошипел очевидное змей. — А от этого детеныша приятный запах… Заросли, земля и дождь.       — Возьмем его в свою стаю? — хохотнул Гарри. Они начали движение к Хогвартсу на совершенно ненадежных на вид лодках. Однако, что ни говори, крепость сумела произвести впечатление на юного волшебника.       — Он принадлежит природе. Природа не предает.       Гарри бросил изучающий взгляд на нервного, бледного, и в то же время полыхающего восторгом мальчика впереди него.       — Ох, вот как… Не сомневайся, я заполучу тебя, Невилл Лонгботтом, — прошептал Поттер, незаметно облизнувшись. Тот во все глаза смотрел на замок, не замечая плотоядного взгляда, но все равно вздрогнул, словно почувствовав его.       Внутри было относительно тепло, в некоторой степени мрачно, но совершенно сухо, а это было единственное, что волновало Гарри. Увидев гигантское озеро, которое им предстояло переплыть, Поттер сильно недооценил свои возможности. Как выяснилось, он абсолютно ненавидел воду. Едва преодолев четверть пути, мальчик понял, что его трясет и он немедленно хочет на твердую землю, подальше ото всех этих волн, брызг, дикой глубины и продувающего ветра. Он мертвой хваткой вцепился в борт, глядя себе под ноги, и старался думать о чем угодно, но только не о том, что от чернильной воды его отделяют лишь доски толщиной в дюйм.       Лой какое-то время плыл рядом с лодкой, наслаждаясь свободой, но, заметив состояние хозяина, юркнул обратно, обвив талию мальчика. Гарри слегка полегчало от ощущения поддержки, но ненадолго. К счастью, лодки были заколдованы, поэтому уже скоро коснулись дном противоположного берега. И сейчас, раздраконенный, напуганный и замерзший, Гарри готов был задушить кого угодно, будь то тролль, о котором без умолку говорил какой-то рыжий мальчишка, или же директор собственной персоной.       Их, наконец, позвали. Привидения, заставившие нервничать других будущих первокурсников, совершенно не заинтересовали Гарри, который выпал из реальности, думая о геноциде всех, кто заставил его проходить через это испытание озером. Тем временем женщина — та самая Макгонагл — начала зачитывать список имен. Вызванная не спешила выходить.       — Ханна Аботт, — громче повторила волшебница, явно не ожидая, что первокурсница откажется подниматься к ней. У девочки, как и у всех, кто слышал слова Гарри, на лице было написано сомнение и упрямое нежелание показывать кому-то самое сокровенное. Плохое настроение Поттера начало понемногу сходить, на устах мелькнуло что-то похожее на усмешку.       — Ханна, прошу, подойдите, — настойчивее попросила Макгонагл, допустив фатальную ошибку. «Упс… Вырыли себе яму», — губы Гарри растянулись в настоящую ухмылку, которую он тут же постарался скрыть, так как заметил боковым зрением мистера Снейпа.       Зерно смятения уже было посажено в сердцах некоторых детей, они не доверяли Шляпе. Надавив на них авторитетом и вынудив делать то, что им не хотелось, профессора подорвали себе авторитет и укрепили сомнение — это было неизбежно с самого начала. Семечко хаоса уже упало на эту почву, и скатывалось, медленно обращаясь снежным комом, что однажды станет лавиной.       Профессор Снейп был слегка ошарашен. Впервые за все те годы, что он пробыл в Хогвартсе, дети шли к Шляпе как к гильотине, а затем садились за столы своих факультетов с таким видом, словно их распределили в Азкабан. Поверхностной легиллименцией он улавливал их эмоции, и не понимал, в чем дело. Студентов меньше всего интересовало, на каком факультете они окажутся, ауры то и дело вспыхивали лиловыми облачками беспокойства и настороженности. Такие эмоции были у охотников, крадущихся в логове вампиров, но никак не у детей, поступивших в школу волшебства. Переводя взгляды с одной ауры на другую, он запнулся на Поттере. Ну кто бы сомневался.       Мальчишка светился холодным удовлетворением. Провожая глазами каждого будущего студента, он словно вспыхивал фонтаном. Он впитывал эмоции детей словно дорогое вино (хоть дети и не пьют алкоголь… впрочем, с Поттером Снейп ни в чем не был уверен), но на его лице не отразилось ничего, кроме легкой полуулыбки. Опасно, опасно, билось в голове у профессора Зельеварения, и внезапно все встало на свои места: и странная непохожесть на родителей, и любовь к змеям, и иррациональная опаска, с которой Северус относился к мальчишке.       Холодная волна прошлась по его нервам, накаляя их до предела. Он видел подобное лицо и наслаждение чужим страхом. Это было чертовски похоже на…       Верно. На Волдеморта.       Под палящим жаром, крошечный на бесконечной пустоши, сжался комок грязного свалявшегося меха. Он ютился в этой неуютной каменной колыбели холода и жары, терзаемый одиночеством и злобой. Сверху на него давила тяжесть пятидесяти атмосфер, а уши каждые несколько минут (часов?) выворачивало ультразвуком — криком чудовищ, дикой помеси стервятников и медведей, не позволяя шелохнуться в этой водяной тюрьме. В его пасти, сколько он себя помнил, лежала ядовитая рыба, касаясь игольно-острым отравленным плавником нёба и не позволяя закрыть рот, от чего челюсти до слез сводило болью, но те слезы сразу смывало тяжелой водой. Это был Глейпнир* — самая страшная клетка для такого могучего зверя как Фенрир. Не было цепи надежнее этой — ведь его держали его собственные слабости.       Это было слишком жестоко даже для такого, как он. Сколько он уже в этом озере с совершенно пустым дном? Сто, тысячу, миллион лет?.. Иногда вода сверху нагревалась, словно вскипая, и тогда волк прижимался к ледяному дну, ощущая себя могилой давным-давно павшего воина. Ведь именно им он и был. Мертвецом.       Асгардцы. Сколько ненависти и черной злости в этом слове. Если бы мог, Фенрир оскалил зубы, но игла плавника предупреждающе уперлась в плоть, не позволяя шевельнуть ни единым задеревеневшим за бесконечность мучений мускулом. О да… Они придумали изощренную пытку. Ведь они не смогли его убить по-настоящему, слишком уж он крепкий орешек для них. Нет… Они решили обречь его на муки. Один заточил Фенрира в этой тюрьме, где он не сможет ни шевельнуться, ни умереть, обреченный мучиться от страха, боли и одиночества, слушать крики этих ужасных существ, чьи волшебные голоса проникали на самое дно, всей мощью своей омерзительности атакуя давно помутившийся слух волка. Возможно, он уже сошел с ума. Может быть, голоса медведей-стервятников ему только слышатся. Может быть, он и не в тюрьме вовсе. Фенрир пробовал умереть. Он нарочно закрывал рот, ощущая, как его разрывает боль от впившейся в нёбо иглы, как леденеет кровь и бесконечные часы взрывается нутро от ужасной отравы; он впадал в долгожданное забытье… Но неизменно просыпался вновь: живой, несчастный, с рыбой во рту. Может быть, он так никогда и не умрет, и эта мерзкая рыбина навечно останется его единственной безмолвной собеседницей в молчаливом разговоре заключенного с палачом.       Сегодня что-то было не так. Фенрир не спал, боясь закрыть рот, потому он бы при всем желании не смог считать дни. Но в неком теоретическом сегодня, все же, извечный порядок изменился. Монолитная толща воды, ни разу не шевельнувшаяся за всю эту вечность, пришла в движение. Волк мог лишь беспомощно смотреть в темноту со смесью надежды и ужаса. «Пусть хоть что-то изменится в этом бесконечном круге страданий, хоть что-нибудь, умоляю…»       Вода не останавливала движение, и страх начал побеждать. Ну конечно… Всеотец придумал новую пытку. Волк бессильно закрыл глаза. Он все равно не мог ничего предпринять — оставалось лишь ждать, чем наградил его великий царь богов. Но новой вспышки боли по-прежнему не было.       Посмотри на меня.       Фенрир вздрогнул. Глубокий, медленный голос проникал в его разум, словно исцеляющая мазь. Как давно он не слышал голосов, кроме этих жутких птиц…       Он с готовностью открыл веки, не веря в реальность происходящего, и несколько соленых капель без следа растворились в океане. Ужасный волк плакал как ребенок, заглядывая сквозь мутную воду в зрачки горящих в темноте глаз.       Больно.       Голос не спрашивал и не повышал тона, лишь тихо шептал ему в разум, и это ласкало уставшего волка лучше любых утешений.       Фенрир зажмурился, не в силах разрыдаться из-за проклятой рыбины во рту. К нему пришли, с ним разговаривают, он не забыт…       Все хорошо, Фенрир.       Сквозь пелену усталости и облегчения он почувствовал, как ядовитый плавник исчез, а давление постепенно начало ослабевать. Спустя несколько бесконечно прекрасных минут утихающей боли Фенрир судорожно вдохнул. Воздух… Он забыл что это такое. Он дышал и не мог надышаться, жадно наполняя легкие, и это все, что он мог делать. Он не думал о том, была ли это ловушка или же галлюцинация, ему было плевать, кто его спас. Тот, кто вытащил волка со дна океана, заслужил его преданность и навечно будет для него богом. Фенрир простонал, но связки забыли, что такое звуки, и получилось лишь какое-то полузадушенное шипение.       Волк боялся смотреть. Слезы непрерывным потоком текли по щекам; тело, пролежавшее неподвижно столько времени, начинала колотить мелкая дрожь; лап же он вовсе не чувствовал. Но он должен был увидеть лицо своего бога, солнца, что спустилось в глубины мрака, чтобы спасти его. Губы мелко затряслись, а веки приоткрылись на самую кроху. После тысячелетий темноты свет был болезненным, но спаситель накрыл рукой его глаза, не позволяя открывать.       Потерпи, малыш.       Краем сознания Фенрир заметил, что благодетель сам по телосложению как человек, и зачем-то сменил его волчью форму на человеческую, но через мгновение это стало неважно. Волна тепла хлынула через его тело, наполняя пустоту жизнью. Он больше не мог терпеть и с трудом открыл глаза, сквозь щелки между тонкими пальцами разглядев глубокие, словно космос, зрачки в форме девятиконечных звезд.