Изумрудная паутина

      Нарви успела разворотить все составляющие зелья, превратить воду в котле в ярко-оранжевую полыхающую лиловым огнем жижу, а сейчас увлеченно ковырялась ножом в пиявках.       — Ты же неправильно делаешь, — яростно шептала ей другая первокурсница, все еще тщетно пытаясь исправить зелье. Снейп подавил смешок. Почему-то перевод ингредиентов заботил его в самую последнюю очередь.       — Вижу, мисс Принц, к Зельеварению у вас способностей нет, что печально, учитывая вашу фамилию, — он тенью навис над ученицами. Студенты вжали головы в плечи, а соседка Нарви с писком подпрыгнула. Драконица же подняла глаза и радостно улыбнулась.       — Зато получилось красиво! Смотри! — она собрала в ладошки размазанных в кашу пиявок и бросила их в котел прежде, чем Снейп успел ее остановить. Лиловый огонь сменил цвет на черный и взвился на добрый ярд* вверх, извиваясь червяком. Хищное пламя не успело наброситься на свою создательницу, когда было погашено взмахом палочки. Первокурсники Гриффиндора и Рейвенклоу застыли, растерянно моргая большими коровьими глазами. Похоже, они уже готовились объяснять, почему в первую неделю учебы их лишат баллов.       Декан Слизерина закрыл лицо рукой… и фыркнул от смеха.       — Вижу, я ошибся касательно ваших талантов. Превратить зелье от фурункулов в подобие Адского пламени не всякий сможет. Минус пять очков с Гриффиндора.       — Адское пламя? — Гарри даже не пытался скрыть широкую улыбку. — У тебя определенно талант.       — Дедушка, давай что-нибудь еще сварим? — девочка так и светилась энтузиазмом. Скучная книга по Зельеварению была позабыта. Снейп, здраво опасаясь за свой кабинет, запротестовал.       — Ни за что! — он едва не подавился чаем. — Идите в Лес… прогуляйтесь! Остуди ей голову, еще одного «шедевра» драконьей кулинарии я не вынесу.       — Посылаешь студентов в Запретный лес, папа? — мурлыкнул Поттер, взяв непоседливую Нарви на руки.       — Не понимаю вашего беспокойства, мистер Поттер, — оскалился Северус. — В Лесу самое опасное существо — она.       Настроение было просто превосходным. Было уже далеко за полдень, когда он проснулся. Горячий меховой бок рядом не давал замерзнуть, тело размякло в утренней неге после бурной ночи, а огромного черного волка обнюхивали любопытные детеныши фестралов. Потрепав их по острым позвонкам, Лодур лениво принялся собирать разбросанную одежду, когда спокойствие леса разрезало недовольное рычание: огненная птица нашла свою добычу и принялась топтаться когтями по макушке Фенрира. Фестралы умчали к своему стаду, разъяренный волк гонялся по всему лесу за фениксом. Идиллия.       Преданная Ормхильда появилась со сладостями, поднимая и без того прекрасное настроение.       — Не скажешь, зачем нам каждый раз уходить в лес? — отделавшись от злобной птицы, Фенрир натянул на себя помятую рубаху и встал перед Вальгардом, вытряхивая перья из волос.       — Потому что кое-кому нравится после плотских утех обернуться зверем и улечься прямо на меня, — Основатель изогнул бровь. Фоукс приземлился ему на плечо, разглаживая оперение клювом. Фенрир зарычал, щелкнув клыками у феникса: птица исчезла, но коварный волк целился совсем не в нее, оставив зубами новую отметину на шее Лодура. — Ай! Псина, перестань меня грызть! Шрамы же остаются!       — Не веди себя как девица на выданье.       — Не веди себя как дикий зверь!       — А что не так в шрамах? — полюбопытствовал Гарри. Мужчины обернулись на него, и гриффиндорец приветливо махнул рукой. — Вас на весь Запретный лес слышно.       Фенрир оскалился, скрестив руки на груди.       — Теперь понятно, откуда взялся жареный петух, — волк проследил взглядом за улетающим фениксом. — Выгуливаешь свой серпентарий?       — Они меня хотя бы не пытаются съесть, — вернул усмешку Поттер. — Ну, кроме Нарви…       — Эта собака оставляет на мне шрамы, — возмутился Вальгард.       — Говорят, шрамы украшают мужчину.       — Но не Принца!       — А по-моему, все в порядке, — ухмыльнулся Фенрир. — Все будут знать, где мое.       — Катись ты в лес, каждый шрам ужасен, — Основатель закинул в рот последний круассан. Повертев головой, он нашел большую паутину, оставшуюся от акромантулов, и указал на нее. — Гляди. Это — Судьба.       Гарри и Фенрир уставились на паутину, а затем синхронно перевели взгляд на Вальгарда.       — С самого рождения у нас есть, — он сделал паузу, подбирая слово, — вероятности. Мы можем поступить так, а можем иначе. И каждый раз, представ перед выбором, мы стоим на развилке, где каждая нить, которой мы последуем, ведет к своему разветвлению, а те в свою очередь к своим… И эти нити переплетаются с паутинами судеб других живых существ. Сам мир это огромная паутина, и ее всю видит только Ёрмунганд. Когда он вмешивается в Судьбу, происходит это.       И Лодур коснулся пальцем клубка паутины. Несколько нитей сгорели, и вся паутина разом провисла, спутавшись в неаккуратный комок.       — Мировой Змей способен менять паутину Принца без его воли. Он сжигает наши развилки, оставляя только один — нужный ему — путь. И каждый раз это оставляет на теле шрам.       Взгляд Гарри против воли опустился на ногу Лодура, где, как он помнил, была целая вязь страшных в своей красоте следов Змея. Он вспомнил рану, как будто выжженную у Вальгарда над сердцем. Он вспомнил рубец на собственном лбу. Основатель криво усмехнулся, поняв направление его мыслей.       — Каждая метка для нас — клеймо, — он ткнул пальцем в грудь волка. — И укусом ты ставишь его на мне! Я тебе не раб!       — Вот как?       — Да!.. — Лодур осекся, заметив торжествующее выражение лица Ульва, надвигающегося на него с очевидными намерениями. Гарри и сам не понимал, почему до сих пор не ушел, наблюдая за этой странной парочкой. Не то, чтобы он имел что-то против однополых связей. Дракон вообще никогда не понимал кутерьмы вокруг того, кто с кем должен спать. Он не испытывал ни симпатии, ни антипатии к девушкам, а извечные целующиеся подростки по углам Хогвартса воспринимались как фоновой шум. Но здесь было совсем другое. То, как Фенрир показывал свою власть, как Лодур, этот странный и слегка поехавший крышей лис, прогибается, будто дерево под напором ветра, а за этим следует что-то тайное, доступное только этим двоим… Лишь богам было известно, как эти настолько разные и непонятные ему существа сошлись вместе, и что их связывало на самом деле. Дракон всегда ощущал чужие эмоции, неосознанно понимал даже то, что люди пытались скрыть, мог пользоваться этим, как пользовался зависимостью Марволо. Но сейчас словно все встало с ног на голову, и чужие чувства более не были подконтрольны ему — это он попал под их очарование. Лодур вырывался, пытаясь не дать себя укусить, но в его чувствах была лишь самая капля раздражения — он играл. Волк и сам знал это — то ли догадывался, то ли звериным нутром чуял, как дрожит беспокойное дыхание охваченного не страхом, но жаждой…       «Я хочу этого». Дракону сперло дыхание, и он поспешил убраться от этого места, пока еще был в состоянии.       Чего… Чего он хочет?       Нарви верхом на Шигияре звонко хохотала, крича, чтобы тот полз быстрее. Василиск, распугав все зверье на милю вокруг, извивался между вековыми деревьями, ни разу не задев ни одно препятствие. Алая подкладка гриффиндорской мантии первокурсницы мелькала между ветвями, как крыло огненного ящера.       — Еще, еще! — Нарви вдруг заметила Дракона и отпустила рожки змея, соскользнув с его головы. Василиск среагировал моментально, аккуратно поймав ее челюстями, стараясь не поранить, и опустил на землю. Девочка в два прыжка оказалась рядом с Поттером и сгребла в объятия. — Мама, ты где так долго? Мам? Что с тобой?       За два дня до этого       Дракон утомленно перелистывал учебник, почти не вникая в бессмысленный текст. Авторы книг, похоже, держали студентов за идиотов. Отвлекая Поттера от мысленных стенаний, в стекло забарабанил клюв. Отбросив скучную Нумерологию (зачем только выбрал ее на третьем курсе? Мог бы пойти на Прорицание и в ус бы не дул — но нет, жадность до знаний не позволила), Гарри соскользнул с кровати, стараясь не разбудить Нарви, и открыл окно. Неприметная сова приземлилась на подоконник, бросив аккуратный узкий конверт без подписи, но гриффиндорцу она была не нужна. Почуяв запах магии мистера Малфоя, он без колебаний сунул письмо Лою. По договоренности, написать Люциус должен был только в случае каких-то вестей от Темного Лорда, но эксцессов исключать было нельзя. Золотой василиск покачал головой, подтверждая безопасность, и конверт тут же был вскрыт. В записке каллиграфически выверенным до зубовного скрежета почерком было выведено всего несколько предложений, но Гарри плотно сжал губы, и пергамент вспыхнул в его руках, осыпавшись пеплом.       — Твой «оригинал» ведет себя странно, — Поттер повернул голову к возникшему Марволо и скрестил руки на груди. — Ради чего эта демонстрация на Кубке Мира по квиддичу? Они ничего, кроме бессмысленных запугиваний, не добились. К тому же, об этом не написали в газетах.       — Это похоже на предупреждение, мой господин. Он что-то задумал, — крестраж неопределенно ухмыльнулся, потирая подбородок. — Нужно узнать больше. Ваш друг, Лодур, может с ним связаться — воспользуйтесь этим.       Он словно невзначай скользнул призраком мимо Дракона, подхватив отросшую до лопаток черную прядь, и мазнув по ней губами. Гарри небрежно встряхнул головой, вернувшись к своей книге, и Реддл растворился, ревниво прошелестев страницами.       Завтра они отбывали в Хогвартс. Нарви, кажется, совсем не интересовала будущая учеба — магическому созданию были не известны такие вещи. Единственное, что ее волновало, было возвращение к Шигияру. Поездка прошла практически без эксцессов: новеньких, еще не распределенных, привычно взяли в оборот, не ожидая приказа. Близнецы Уизли шепнули, что в этом году ожидается что-то экстраординарное: их отец, работник Министерства, что-то знал, но загадочно молчал. Гарри и сам ощущал что-то подобное. Даже воздух вокруг замка как будто изменился. По запаху он нашел своих Генералов, привычно собравшихся в одном купе (чары расширения пространства, наконец, были ими освоены), и долго смотрел на них, оценивая каждого. Ленва слегка прикрыла веки. «Подсознательный жест», — вдруг почувствовал Поттер. Это было похоже на то, как будто она не хотела, чтобы ее прочитали. Но мысли об этом были задвинуты в сторону — он пришел не за этим.       — Доброе утро, — улыбнулся Дракон. Шестеро самых приближенных к нему встали и поклонились. Самые сильные. Самые преданные. Те, кто понимал ход его мыслей. Так было привычно и правильно, но ощущение чего-то постороннего, неясного, отвлекало. — Должен предупредить. В этом году все будет не так, как раньше. Игры кончились. Я чувствую — то, что произойдет, повлияет на судьбу мира.       Они замерли. Дракон не знал, откуда в нем столько уверенности, но он верил своей интуиции. Лой привычно заглядывал ему в глаза, показавшись из безразмерной сумки, и в эмоциях змея была поддержка и верность. Поттер провел ладонью по виску, убирая упавшую прядь за ухо. Небрежный жест, от которого Генералы успокоились: что бы ни произошло, каким бы ни было будущее, не будет для стаи непреодолимого препятствия, пока с ними их вожак. Поезд мчал по железным путям, сокращая мили до судьбоносных событий.       Они все заблуждались.       В Большом Зале царило обычное оживление. Дети общались, галдели, дожидаясь распределения новеньких, чтобы поскорее набить желудки, но в какой-то момент разговоры начали затихать. Головы студентов повернулись в сторону стола преподавателей, и за несколько мгновений весь зал погрузился в гробовую тишину. Дамблдор изменился в лице, переглянувшись с Минервой. Сидящий рядом с пустующим местом Фенрира профессор Снейп первым догадался оглянуться, и тонкие губы изогнулись в насмешке.       — С возвращением, — негромко произнес декан Слизерина, и в мертвой тишине его слова звучали набатом. Шесть древних портретов склонили головы в ответ. Хельга улыбнулась.       — Что же вы? Не нужно нас бояться.       Однако никто не решался пошевелиться. Только Поттер невозмутимо улыбался, Северус готовился к представлению, да директор выглядел все так же благодушно и спокойно, оборачиваясь к Основателям.       — Добрый вечер, сэры и леди Основатели, — если бы они не знали, кто так поступил с ними, портреты бы не догадались об этом сейчас — таким обрадованным и мирным выглядел Альбус Дамблдор. — Мы безмерно рады, что вы почтили нас своим присутствием!       — А жизнь идет вперед, не так ли? — развеселился Годрик. — И вот уже великая цитадель колдунов стала приютом для учеников и их наставников.       — Мы давно наблюдаем за вами, — незнакомый рыжеволосый мужчина сложил руки на груди, игриво подмигнув студентам. — Спокойное у вас, все-таки, время.       Некоторые ученики покраснели, переглядываясь с соседями. А вот Гарри удивился. Он не замечал этого раньше, так как не знал Вальгарда достаточно хорошо, а портреты пропали, но теперь ясно это видел. Чем-то Лодур с портрета отличался от живого. Не такой… безумный?       — Вы абсолютно правы, — директор дружелюбно улыбался в бороду, сверкая очками-половинками. — Мы как раз собирались проводить церемонию распределения новых учеников по факультетам. К сожалению, их только четыре, но я уверен, с шестью было бы еще лучше.       Вампир фыркнул, а Лодур хитро улыбнулся.       — Меня зовут Лодур Вальгард. А эту сосульку — Бладрейн Трангерд. И поверьте, доверять ему детей — не то, чего вы бы хотели.       — Распределение?.. — с сомнением протянул Слизерин, бросив взгляд на соседний портрет.       Не расслышав его, Дамблдор повернулся и… только сейчас понял, что чего-то не хватало. Понимающие улыбки на мгновение мелькнули на лицах Основателей, когда кто-то из студентов изумленно произнес:       — А где Шляпа?       В самое темное время каждый тянется к свету… Но это истинно далеко не для всех. Порой сияние настолько жестокое, что уничтожает, медленно и неумолимо, как сама Смерть. Так произошло и с ним. Свет причинял ему боль — огонь стал его наказанием. Но в тот день, когда Великий Змей отнял его имя, наградив проклятьем, еще одним вечным бичом для Лодура стали чужие мысли. В первые годы после обращения Принцем он не терзался, ведь до него доходили лишь отголоски чувств. Но чем дольше он жил с этой силой, тем крепче они врастали в него — тем сильнее Вальгард страдал. Чужие мысли становились громче, и лис с огненной косой начал понимать, что больше не сможет жить среди людей. Он возненавидел их всей душой за их мысли, за вечный непрекращающийся шум в своей голове. Он не мог прийти на праздник, привычно опрокинуть в себя чарку-другую с веселыми пьяными незнакомцами, не мог провести ночь с женщиной, ведь каждое мгновение, что его руки ласкали мягкое тело, в голове за красивым личиком не было ничего, кроме грязи.       Это было… да никак это не было. Разве ж он не знал людей? Что же, теперь узнал еще лучше.       А затем он встретил их. Четверо людей, объединенных общим желанием, что путешествовали в поисках места для возведения своей твердыни, величественного бастиона, который подобные им могли назвать домом. Впервые Лодур понял, что не слышит чужих мыслей, ведь эти четверо были волшебниками и умели прятать свой разум за стеной. И лис остался с ними. Вскоре к ним присоединился еще один — бледный, с алыми глазами, ушедший из собственного рода. Его мысли так же были недоступны Вальгарду. «Мертвые не думают», — сказал Трангерд, и это был единственный раз, когда вампир пошутил.       Когда Лодура спросили, почему он остался с волшебниками и решил строить крепость вместе с ними, он ответил «для веселья». Но правда была такова, что он мечтал спрятаться — может быть, думал он, если я скроюсь вместе с чародеями, Ёрмунганд меня не найдет, и больше не будет ужасных шрамов. А еще, маги защищали свой разум, в их обществе было тихо. Они стали его близкими друзьями и боевыми товарищами.       А затем они захотели учить детей и создали Шляпу. Четыре башни Основателей манили каждого ученика, но нельзя было учить всему сразу. Шляпа должна была заглядывать в разум юных волшебников, решая, кому место в строю воинов Гриффиндора, а кому придется по душе забота о раненых. Это было мерзко. Лодур возненавидел Шляпу в тот же миг, как увидел.       Ведь они ее создали по образу и подобию его проклятия.       Вальгард не единожды предпринимал попытки уничтожить артефакт, но всякий раз его останавливали. А теперь защищать Шляпу уже было некому.       И Лодур не смог ее сжечь.       — Лодур, — нежно проворкотала Хельга. Годрик, Ровена и Слизерин разом отодвинулись от нее. Названный побледнел и деревянно повернул к ней голову. — Ты снова за свое?       — Я ничего не делал! — пискнул портрет.       — Живо верни Шляпу, — золотая чаша в тонких пальчиках Хаффлпафф подозрительно хрустнула. Нет, Лодур не боялся. Что ему может сделать портрет? Так ведь?       Так бедный Основатель утешал себя, пока с вальяжным видом шел мимо рядов студентов, привлекая всеобщее внимание. Он слегка опустил веки, будто прячась за рыжими ресницами. Мысли детей проникали ему в уши, и все были до невозможности одинаковыми. Не хватало лишь шапки на голове, чтобы заглушить их хоть ненадолго. Черной, меховой зубастой шапки…       Шляпа была заткнута острым концом ему за пояс, свисая, будто причудливая сумка. Гарри проводил взглядом внезапно раскрывшегося публике Вальгарда и не мог взять в толк, почему видит то, что видит. Зачем ему этот кусок ветоши? Ответа он, похоже, не узнает никогда. Оставив Шляпу на древней треногой табуретке, он развернулся, чтобы уйти, словно ничего не было, но вместо привычного исчезновения сел рядом с рейвенкловцами, подперев голову кулаком. На его лице была написана бесконечная скука.       Зал наполнился криками детей. Всем хотелось выплеснуть эмоции, изумление от происходящего. Кто-то даже попытался сорваться с места, чтобы прикоснуться к ожившей легенде, убедиться, что это не выдумка. Балаган был остановлен зычным голосом Дамблдора:       — Тишина! Студенты, займите свои места. Мы все рады появлению легендарных личностей в нашей школе, я понимаю ваши чувства. И, чтобы не откладывать дела в долгий ящик, давайте же проведем церемонию распределения! Наши младшие друзья уже заждались.       Дальнейшее произошло как в тумане. У Гарри уже пухла голова от навалившихся за вечер событий. Он лишь уловил, что Нарви опустилась на лавку рядом с ним — Генералы, занимающие почетные места вокруг него, моментально освободили для драконицы место. Но усталость брала свое. Словно во сне, он довел новоиспеченную гриффиндорку до спальни, переодел в ночную рубашку под смущенными взглядами первокурсниц, поцеловал в пушистый затылок и уложил спать.       А на следующий день от репортеров не было отбоя.       Многие были растеряны, заинтригованы, но неожиданному появлению Основателей радовались все. Только директор пребывал в напряжении.       — Основатели Хогвартса — поразительное явление, конечно, они заинтересовали учащихся. Благодаря им дети начали вставать раньше, чтобы послушать их разговоры, а в сумме количество опаздывающих на занятия свелось почти к нулю. Это пошло на пользу и нашей популярности — о Хогвартсе теперь пишет даже самая распоследняя газетенка. Чем же вы недовольны, Альбус? — Макгонагл чиркнула пером, оставляя подпись на бумагах, и развернулась на месте. В учительской находился практически весь педагогический состав, привычно исключая Фенрира. Лодур Вальгард, забытый Основатель, которого всем — и репортерам, и учителям, и ученикам — не терпелось расспросить, предпочел «прогуляться, а не сидеть на скучных заседаниях». Словом, банально сбежал.       — О нет, Минерва, любопытство это прекрасно, — Дамболдор задумчиво смотрел в окно. Осень едва началась, но прохладный воздух уже спускался с гор, стелясь невидимыми шпионами скорой зимы. — Меня беспокоит иное.       — Журналисты словно с цепи сорвались, — декан Слизерина равнодушно пил чай. — Эти стервятники могут склевать Основателей вместе с портретами, только дай им волю.       — Нет-нет, что вы, Северус, — улыбнулся Флитвик. — Сенсации всегда волнуют умы людей, но имеют свойство надоедать. Скоро эту игрушку затмит другая.       — Турнир это глупость, — зашипел Снейп, — больше, чем видеть учеников с интеллектом овцы, я не желаю видеть их трупы.       — Договор уже заключен, — Альбус улыбнулся уголками рта. В очках-половинках отразилось неверное сияние свечей, и этот блеск как никогда казался зельевару мертвым. — Я сделаю все, чтобы обезопасить участников.       Но что бы он ни говорил, директора волновало не только это. Все шло не так, как он рассчитывал, вот что напрягало. Слишком много неизвестных переменных появилось на арене. Такими темпами даже победа над Темным Лордом может оказаться под огромным вопросом…       Вот уже второй день школу терроризировали акулы пера, хищно сверкая колдокамерами. Местечко нашлось и позабытому «герою магической Британии», но совсем уж скромное, в виде блиц-интервью. Но и это, и Лодур с его шрамами, и все остальное вылетело из гриффидорской головы, вытесненное новым, необъяснимым чувством. Проворочавшись до глубокой ночи на кровати, Дракон поднялся. Ноги понесли его в душ. Там он, не особо заботясь о порядке, сбросил одежду и встал под бьющие холодные струи — кожа полыхала, как сковородка. Лой, достигший размеров анаконды, скромно разложился по всей общей душевой, выражая молчаливую поддержку.       — Что со мной не так, Лой?.. — Гарри вздохнул.       — Хозяин… — Лой слегка наклонил треугольную голову, боднув гладким лбом его спину. Поняв, чего хотел змей, Дракон закрыл глаза и сбросил вторую кожу. По правде, он немного опасался вновь смотреть на себя настоящего — боялся того, что там увидит. Но это было необходимо.       Во влажном зеркале отразился тонкий стан мальчика, овитого гигантским по сравнению с ним василиском. Он видел шрам, оставленный Повелителем Судеб. Он внимательно вглядывался в свое отражение, медленно, дюйм за дюймом опуская взгляд ниже. Он видел свое настоящее тело, достигшее внешности двенадцатилетнего — тело, что охватило возбуждение.       — Все хорошо, хозяин, — оранжевые глаза Лоя отразились за его спиной. — Ты повзрослел.       Гарри малодушно зажмурился. Вряд ли он хотел это видеть. Василиск прошелестел брюшными чешуйками по его животу, вызывая дрожь, и захватил в кольца хвоста его ноги, помогая не упасть. Гипнотический шепот змея проникал в него, распространяясь наркотическим дурманом, и поддержка Лоя оказалась кстати — мышцы ослабли.       — Не бойся, — преданный питомец скользнул наискось по его груди, положив голову на плечо Дракону. Гарри судорожно вздохнул и обнял крупную змею, пряча на его спине красное от стыда лицо. Лой никому не скажет. Полыхая жаром от осознания того, что собирается делать, юный маг собрал все свои силы в кулак и опустил одну руку, вздрогнув от странных ощущений. Его никогда не посещало желание прикасаться к себе, ни разу за все десять лет, что он себя помнит. Все его ровесники открыто могли обсуждать как, где и с кем они занимались непотребствами, и на их фоне Дракон ощущал себя белой вороной — впрочем, не слишком об этом заботясь. Это как будто его не касалось. Не должно было касаться и дальше.       Судорога проходила вдоль напряженных бедер с каждым рваным движением руки по эрегированному члену. Поднимаясь из низа живота, сгусток новых для него ощущений растекался вверх по позвоночнику, лишая способности здраво мыслить, но стыд не давал ему потеряться окончательно. Лой терпеливо поддерживал его — что для василиска вес человека? Холодное эхо вздохов отражалось от углов душевой комнаты, и от этого только сильнее хотелось потеряться, сбежать от собственного тела. Он Дракон, ведущий за собой стаю. Он Принц, проклятый Ёрмунгандом. А теперь, оказывается, он — мальчик, впервые осознавший, что он вырос.       Со всхлипом Гарри дернулся всем телом, полностью повиснув на Лое, ощущая себя то ли грязным, то ли опустошенным напрочь. Василиск ласково коснулся его щеки раздвоенным языком.       — Это не плохо, хозяин… Это не плохо…       И ему, на самом деле, захотелось поверить.       А в звездном сиянии чужого внутреннего мира, оставленный наедине с концентрированной энергией господина, Марволо закрыл глаза ладонью и сжал губы в тонкую полоску, мучительно заливаясь краской.