Изумрудная паутина

      Перепонки черных крыльев хлопнули и натянулись под резко возникшим давлением ветра, и фестрал с ревом завис в небесах, держась на восходящем потоке воздуха. Внизу, под копытами животного простёрся целый город, воздвигнутый на плоской платформе, плывущей в пустоте космоса. Дом, который вот уже десять лет как стерся из памяти юноши, восседающего на крылатом коне, манил теплом и торжественным величием. Смутное чувство узнавания покалывало в мозгу Хведрунга, вызывая странный трепет и боль.       Это был сюрреалистичный плоский мир, похожий на выдумку мечтателя, мир, который жил после гибели царского сына, словно ничего и не случилось. Юноша вздрогнул и скривился, отбрасывая вглубь сознания образ падения с Моста. Он пришел сюда не за этим, но понимал, что вынужден будет столкнуться с воспоминаниями. Фестрал под его контролем камнем упал вниз, чтобы распахнуть крылья над сверкающим морем и понестись вперёд, подобно ястребу.       Когда-то Хведрунг верил в сказку о воине, что отдал свою жизнь за Асгард и прослыл героем. Его тело положили в резную лодку, накрыв богатым мехом, и оттолкнули от берега. Проплыв до самого края мира, лодка не сорвалась, а взлетела в космос, и герой превратился в звезду, вечно сияющую над родным миром. Теперь Хведрунг насмехался над этой легендой. Упав с края мира, он не стал звездой, но возвратился, и теперь летел на крылатом жеребце над морем, подобно мертвецу на резной лодке, что вместо шествия в Вальхаллу решил повернуть назад. Сравнение с трупом внезапно рассмешило молодого бога, тот свирепо улыбнулся. Это было не так уж далеко от истины.       Мертвец шел домой.       У Асгарда не было настоящей звезды-солнца, но город сиял золотыми огнями, никогда не засыпая, словно сам являлся звездой. Величие и гордость земли богов была видна невооруженным глазом. Но главное светило — сверкающий дворец — ныне выглядел темным и холодным, как потухшая свеча. Хведрунг впился в замок взглядом, и эхо детских голосов пронеслось у него в голове.       «Братец, братец…»       Стряхнув наваждение, молодой колдун потянул фестрала за гриву и полетел в сторону, минуя сторожевые башни. Его взгляд быстро метался между вышками, нацелившими грозные глазницы орудий во все стороны, но ирония была в том, что их показная мощь была скорее предупреждением, чем настоящей угрозой. Из размытых воспоминаний прошлого Хведрунг знал, что никто уже несколько столетий не нападал прямиком на мир богов, у размякшей асгардийской стражи не было сомнений в его неприкосновенности. Юноша собирался воспользоваться этой брешью в полной мере.       Стражники поклонились правителю и отступили от дверей царского кабинета, давая проход. Следующая за Одином свита так же наклонила головы в знак прощания, провожая властителя девяти миров, и втайне от него обменялись сочувствующими взглядами.       Сегодня не стало юного принца. Он лишь немного не дожил до одиннадцатилетия, чтобы отправиться в свое первое путешествие во владения девяти миров, подобная трагедия в столь юном возрасте! Слуги ходили вокруг мрачной царской семьи на цыпочках, боясь дышать, и тихонько распространяли удручающие новости. Прошло уже девять часов с момента падения принца Хведрунга с Биврёста, но хотя тела богов были сильными, ребёнок не мог выжить без воздуха в ледяной пустоте. И, что хуже всего, когда Хеймдалль взглянул в космос, ища мальчика, он вдруг нахмурился и раскрыл рот, однако после длительной паузы ничего не сказал. Страж моста пообещал продолжать искать юного принца, но спустя несколько часов от него до сих пор не было вестей. Генералы и советники царя переглядывались с сомнениями и тревогой. Юный принц упал с моста, когда рядом не было ни Хеймдалля, ни охраны, что должна была сторожить врата к Биврёсту, не слишком ли всё случайно? Тот солдат, что сопровождал царских детей и допустил смерть Хведрунга, уже был допрошен и освобожден, отделавшись увольнением со службы. Некоторые советники уже догадывались, но благоразумно держали рты на замке.       Таким образом, нежеланный ребенок был плавно удалён со сцены.       Хеймдалль хотел взять всю вину на себя. Благородное сердце всезрячего стража не могло подумать о смерти ребенка как о намеренном событии. Его не было на посту, когда случилась эта трагедия, за невыразительным лицом темнокожего воина скрывалась жгучая вина. Но царь отказался взваливать это на стража Моста.       — Всё, что происходит в Асгарде, это ответственность царя. Я сам отозвал тебя с поста по важным делам, твоей вины в том нет. Продолжайте искать принца и усильте охрану Тора и Локи, — сказав это, правитель богов взмахнул золотым копьем и распустил собрание советников, направившись в кабинет.       Царь не нуждался во сне большую часть года, потому ночь была таким же активным временем для него, что и день. Но сегодня Один чувствовал, что работа не заладится. Перед его внутренним взором до сих пор стояло бледное детское лицо. Он был опытным правителем, способным хладнокровно сделать то, что требуется, несмотря на тяжесть и цену поступка. Ребёнок должен был это понять, его самопожертвование говорило об этом красноречивее всех слов.       Войдя в свой кабинет, царь опустил голову в размышлениях, но подняв её, застыл. Из темноты сверкали два знакомых изумрудных глаза. Что-то было не так, но упавшая тень не давала разглядеть силуэт целиком. Видя, что Всеотец не двигается, человек в царском кресле шевельнулся и подался вперёд, медленно выплывая из глухой темноты. Его острое лицо очерчивал холодный звёздный свет, от чего тени вокруг колдовских глаз казались еще чернее, а шрамы в виде молнии на лбу и стрелки, пересекающей глаз, выглядели жуткими демоническими знаками. В узких зрачках промелькнул злой блеск.       Хведрунг выглядел повзрослевшим на несколько лет и одновременно постаревшим на пару веков, хотя еще девять часов назад ему не было даже одиннадцати. Отросшие волосы стекали до плеч, обрамляя заострившиеся черты, лицо пересекали страшные шрамы и вся поза юноши была сдержанной и закрытой. Всеотец не показал на своем лице никакого выражения, молча оценивая вид ребенка. Никто не проронил ни слова. Хладнокровный царь и мальчик, который должен был быть мертвым, сверлили друг друга глазами, от чего в кабинете повисла давящая тишина.       — Ты сожалеешь? — выплюнул Хведрунг, первым нарушая молчание. Один взглянул на него сверху вниз, будто размышляя над ответом, и одни Норны знали, что было в его голове.       — Да, — просто ответил царь.       И это всё. Ни извинений, ни даже проблеска раскаяния на лице. Хведрунг хотел взорваться, хотел вскочить и задушить его, но его тело окоченело от напряжения.       Настал черёд правителя Девяти Миров задавать вопросы.       — Объяснись, Хведрунг.       В душе юного колдуна вскипела настоящая ядовитая буря, казалось, его вот-вот вырвет. Он несколько раз схватил ртом воздух, как умирающая рыба, его глаза налились кровью, а во взгляде плескались тонны ненависти. Еще никого Хведрунг так сильно не ненавидел с тех пор, как Фенрир едва не убил Нарви. Если бы взгляд мог убивать, Один бы уже превратился в обугленный труп.       «Объяснись?! — разум мальчика словно разламывался на части, и он мысленно вскрикнул. — Объяснить, почему я не сдох?! Или почему оказался дважды брошен сквозь время? Всё это безумие, что со мной случилось, это твоя вина!»       Но вслух чародей ничего не сказал, утихомиривая свое бешено колотящееся сердце. Он никогда не думал, что окажется в этой ситуации. Всё его здравомыслие было отброшено потоком боли, ненависти и разочарования.       — Что объяснять? — процедил сквозь зубы Хведрунг. — Я ничего тебе не должен. По-настоящему долг здесь лишь у одного из нас, Всеотец.       Царь медленно кивнул, выражая понимание. Он медленно прошел к столу, и от его взгляда не ускользнуло, как повзрослевший мальчик дёрнулся, будто пытаясь забиться в кресло при его приближении, но сдержал себя, заставляя сидеть ровно. Но у Одина не было злых намерений. Он лишь опустил Гугнир на подставку и царственно прошел мимо стола, зажигая кристаллические светильники, словно он был хозяином положения от начала и до конца. Хведрунг сразу почувствовал утекающий сквозь пальцы контроль над ситуацией — Один в нём и не сомневался, этот мальчик всегда был не по-детски проницательным — потому попытался повернуть разговор в своё русло.       — То видение Паутины судьбы. Я хочу его.       Один ответил не сразу, медленно обходя кабинет по кругу, чем нервировал Хведрунга. Подросток едва держал на лице ровное выражение. Когда по кабинету разлился нейтральный свет нескольких светильников, царь вернулся в поле зрения чародея и опустился в кресло, расположенное рядом с книжными полками. Воздух наполнился тихим гудением ламп.       Не было нужды объяснять, о какой Паутине шла речь. Всеотец внимательно посмотрел на мальчика.       — Что ты хочешь там увидеть, дитя?       Хведрунг без раздумий дал честный ответ. Скрывать было нечего, да и незачем.       — Я хочу понять, почему всё это со мной случилось.       Царь помолчал, а затем медленно достал из-за пазухи кристалл, испускающий голубое сияние. Однако прежде, чем позволить юноше увидеть голограмму, он безразлично провернул камень памяти в руке, небрежно задавая вопрос.       — Почему ты вернулся?       Глаза чародея вспыхнули неизвестной обжигающей эмоцией, но тот быстро взял себя в руки. Он больше не желал играть по правилам царя. Повинуясь воле юноши, кристалл взлетел в воздух и приземлился ему в ладонь. Он помнил, что одним из важных свойств кристалла памяти была возможность погрузиться в информацию на всех возможных уровнях реальности — что бы ни было написано в Паутине его с Локи судеб, Хведрунг прочёл бы это, если бы ему хватило способностей. Он сжал камень в кулаке, чувствуя кожей ровное гудение необычной магии. Это было сокровище, приносящее бедствия. Когда Один узнал судьбу младших принцев, он тут же попытался избавиться от одного из них. Хведрунг не думал о том, чтобы увидеть свою судьбу, в его сердце горела лишь обида и желание кричать на несправедливый мир: почему? Почему с ним так поступили? Неужели его судьба настолько ужасна, что он не имеет права жить?       — Тебе нужно спрашивать, почему я вернулся? — чародей спрятал кристалл у себя, до белых костяшек сжимая кулак.       — Я раскрыл тебе причину своего решения, Хведрунг, и ты должен был понять, что к чему. Даже если бы ты уцелел после падения в пропасть, ты не должен был возвращаться.       Услышанное резануло больнее меча. Подросток задохнулся от ощущения, будто в горле скапливается желчь, и его глаза стали горячими. Боль? Было ли это болью? После всего, что он перенёс, это было лишь незначительным пинком, и доведённые до предела напряжения нервы юноши начали застывать, словно отмирая. Больше не имели значения ни слова царя, ни его мысли. В конце концов, Хведрунг невесело рассмеялся, чувствуя, как второй раз за свою жизнь тихо умирает внутри. Он жестоко ошибся, придя сюда. Ему следовало просто пойти к Локи и Тору, но неведомая трусость сковала его мышцы. На сердце Хведрунга лежала ужасная тайна, и он не знал, сможет ли теперь посмотреть братьям в глаза. Он любил их, его душа всё еще помнила радость соприкосновения с родными людьми, и с каждым заново обретенным воспоминанием эта любовь становилась сильнее, разгораясь как давно забытый, но совершенно не потухший костер. Это горячее пламя было единственным, что уцелело в его умирающем сердце, и юный колдун отчаянно хватался за то, что имел. Он впал в странное состояние, и любой, кто видел подростка со стороны, не смог бы не заметить струящегося в улыбке безумия.       — Мне уже наплевать на твои слова, царь Асгарда. Ты достаточно наигрался моей жизнью. Мало тебе было играть нами, притворяясь, что я и Локи такие же асгардианские люди, как и вы… Нет, даже моя смерть тебя не удовлетворила. Я не собираюсь позволять тебе вновь одурачить меня. Ты больше не властен надо мной.       Он резко встал, сжимая ладонями подлокотники с такой силой, что резные навершия в форме воронов разлетелись в щепки. Хведрунг почувствовал нападение еще до того, как увидел, и успел увернуться от резкого выпада Гугниром, откатываясь в сторону от царя.       — Тогда мне не остается ничего другого, кроме как изгнать тебя своими руками, — в тяжелом голосе Одина была неожиданная мрачность, и его ледяной тон припечатывал весом обещания. — Кто бы ни рассказал тебе о твоем истинном происхождении, я не могу позволить раскрыть эту правду для Локи. Я не смог убить тебя, я не смог покорить тебя, тогда мне остаётся лишь пленить тебя.       Хведрунг не успел отреагировать, когда давление силы могущественного бога обрушилось на него. Хоть он был натренирован Фенриром, этого было совершенно недостаточно, чтобы сражаться с человеком, прошедшим через бесчисленное количество битв на протяжении тысяч лет. Золотое копье царя вспыхнуло в воздухе, и в груди подростка разлился устрашающий холод.       Он с неверием опустил голову и уставился на Гугнир, пронзивший его ребра. Короткий стон вырвался из его горла вместе с пинтой крови, окрашивая благородные царские одежды в преступный багровый цвет.       — Именем царя Девяти Миров, я запечатываю божественную кровь, что течет в твоих жилах. Отныне ни магия, ни сила асгардианца не покорятся тебе. Ты будешь подобен смертному, покуда существует эта печать. Я сказал! — единственный глаз Всеотца горел северным сиянием от переполнявшей тело магии. «Нет!» — не успел вскрикнуть Хведрунг, с отчаянием хватаясь за древко копья, но Один вырвал оружие из его плоти, разбрызгивая кровь на книги. На старинных переплетах капли казались практически черными.       Широко взмахнув Гугниром, царь толкнул Хведрунга рукой, и обессиленный подросток потерял равновесие. В этот миг за его спиной разверзся портал, и юношу затянуло в другой мир быстрее, чем он успел что-либо осознать.       Он снова лежал на твердой земле и видел над собой небо — холодное, зимнее и неприветливое. Его грудь разрывалась от боли, а конечности уже начинали трястись от расползавшегося по венам холода, но мучения из-за предательства, отчаяния и потери были в разы сильнее, словно кто-то закалывал кинжал за кинжалом в его бьющееся сердце. Хведрунг слабел с каждой секундой, а тело и душа переживали невыносимые страдания, когда тяжелая золотая печать врастала в него, чтобы навсегда лишить сил. В его разуме мелькнули лица Локи и Тора, прежде чем юноша наконец провалился в черную пустоту, убегая от боли.       Далеко оттуда, в золотом дворце царь Асгарда медленно опустился на колени, роняя копье, и тяжесть его вздоха могла продавить пол. Никто не мог увидеть его лица, никто не мог почувствовать метаний его эмоций.       — Поистине, пытаясь изменить судьбу, лишь ускоряешь её приближение.