Минимал

Дверца новенькой Ауди криминалиста хлопает, когда Федук выходит из машины, сам ещё до конца не зная, улыбаться ему или нет — все равно уголки губ приподнимаются сами собой, зараза. Лёша улыбки даже не сдерживает — довольной, как у кота, обожравшегося сметаны, — и движется по направлению к соулу. А затем синхронно происходит три вещи: Первое: Федя, несмотря на то, что он вроде как отыгрывает обиженную сторону, идёт к Лёше навстречу; Второе: Эл зеркалит его движения, но внезапно отступается, когда вывихнутая лодыжка подводит (а вот нехрен было прыгать на одного из нападающих со второго этажа випки — отделался по большей части, конечно, испугом, но всё-таки); Третье: они всё-таки доходят друг до друга, когда Узенюк теряет равновесие и вцепляется инстинктивно Феде куда-то в район талии и предплечий, чтобы не упасть. Утыкается невольно носом в чужое голое плечо (ура обычным майкам вместо официальных рубашек!) и некоторое время просто наслаждается ощущением горячей кожи. Так и замирают на некоторое время — секунды три на самом деле, не более, но ощущается, как самая настоящая вечность, — а потом Федя обнимает в ответ, широкие горячие ладони кладёт на доверчиво открытые лопатки и мягко ведёт пальцами по позвоночнику вниз. Лёша довольно прикрывает глаза и снова зеркалит манёвр: так же ведёт руками по чужой спине, опускаясь ниже, к пояснице, чтобы там замереть и снова горячо выдохнуть в чужое плечо. Наконец Федук находит в себе силы заговорить первым: — Лёш, — зовёт негромко, на ухо, заставляя довольно выдохнуть и замирая горячими руками на пояснице. — Прости меня. Я тоже дурак, с утра надраматизировал. Но поговорить нам правда нужно. — Это ты, как оказалось умеешь, — пробормотал Элджей, разморенный ощущением обретенного спокойствия. Спать хотелось ужасно, но раньше не ощущалось на адреналиновой волне: сейчас же ему аукнулись все немногочисленные часы сна — стоило только успокоиться с соулмейтом. Плюс, он поспал совсем немного: спасибо отдельно взятому криминалисту за скрашивание его вчерашней ночи и за засосы по всей шее, на которые Чероки на базе воззрился с небывалым ехидством. Ласково заявил, что он не знал, что стражи порядка так кусаются, на что получил фак и пожелание хорошей ночной смены. — Умею что? — Поинтересовался Федук, мягко отстраняя от себя Лёшу. Тот притворно вздохнул: — Драматизировать. Я думал, что ты такой серьёзный деловой сухарь, а ты целуешься на фоне взрывов! Это пиздец для криминалиста, имхо. Федя весело сощурился. — А чем тебя не устроил поцелуй на фоне взрыва? И это, вообще-то, было после взрыва! — Осколки все равно догорали, — невозмутимо пожал плечами Лёша. — И нет, мне все понравилось. Тот факт, что ты романтик даже чем-то забавен. Мне нравится, — бесхитростно сообщил он, внезапно притягивая криминалиста к себе, раскрывая тому губы поцелуем с тяжелом медным привкусом крови из разбитого носа и виски. Федук было рыпнулся: видимо, до этого в темноте не увидел, что Элджей ранен, но тут же покорно затих, стоило Узенюку неоднозначно скользнуть по кромке чужих зубов, оттянуть нижнюю губу и... Федя мысленно выругался и потом уже рассмеялся, когда его несильно, но ощутимо укусили за губу. В ответ криминалист сдвинул свои ладони ниже, сжимая чужие ягодицы и выбивая из грозного Эла довольный вздох. Сцена банального примирения грозила перейти в разряд примирений страстных — судя по тому, как неоднозначно Лёха прижался к бедру соулмейта, и как тот мягко, но требовательно вжался в него в ответ. Только мысль, что поговорить все же надо, и удерживала от элементарного разговора «по душам и без одежды». — Лёх, ты ранен, — Инсаров таки разрывает поцелуй, все так же крепко прижимная к себе соулмейта за пояс. Не сдерживает дурацкого порыва и ведёт рукой по чужой щеке. Грозный Элджей щурит глаза (точь-в-точь сытый кошара, ну надо же) и льнет к незамысловатой ласке. — Поехали домой, — подводит итог Лёха и первым разрывает объятия. Нагло подходит к машине криминалиста и открывает пассажирскую дверцу. — Ну, мне долго ждать, пока ты раздуплишься? — Откровенно веселится за чужой счёт Элджей. Снова хочется закурить. Выражение лица у Федука сейчас абсолютно не передаваемое. Правда, собирается тот достаточно быстро и тут же оказывается у руля своей Ауди. Хмыкает и тянет Эла к себе снова, чтобы поцеловать. На этот раз мягко, пусть соул и норовит цепануть за губу. — Пристегнись, криминальный авторитет, — беззлобно шутит криминалист и вдавливает педаль газа в пол. Он слышит, как сбоку от него коротко смеётся его соулмейт, пристёгиваясь ремнём безопасности, и сдавленное ощущение в груди пропадает, уступая место чему-то сытому, пригретому. Дорога домой проходит в уютной, почти домашней тишине, какая царила в квартире Феди, пока они жили вместе. В тему дома — они выруливают с парковки и у Феди появляется вполне закономерный вопрос: — Не сочти меня таким грубияном, — фыркает он, — но к тебе или ко мне? Элджей снова фыркает и, расслабленно откинувшись на сиденье, вздыхает. — Давай ко мне. Спорю, моя домашняя аптечка больше твоей? — Что ещё у кого больше, — зеркалит чужую усмешку Федя и очень уж велик соблазн снова поцеловать соула, наплевав на то, что они на дороге. Словно читая его мысли, Элджей кладёт ладонь на чужое колено, чуть сжав, и кивает на лобовое стекло: — На светофоре горит зелёный. Да, думает Федя, на светофоре для них и правда горит зелёный.

***

— Бросай тачку во дворе и поднимайся со мной, — говорит Эл на парковке его жилья, пока сам, прихрамывая, выходит из машины. Инсаров на это только кивает и глушит мотор. Квартира Эла ожидаемо просторная, пусть и не в элитном ЖК, как ошибочно ожидал Федук. Внутри все равно приятно, пусть на кухне и стоит подозрительно две кружки — Федя честно не хочет казаться ревнивым мудаком, но косится на лишнюю кружку все равно ненавязчиво, пока Эл ищет аптечку в одном из шкафчиков. Заметив насторожённость соула, Лёха тоже хмыкает. — Это Чероки, можешь успокоиться. — А, Чертков, — эхом вторит Федя и внезапно берет из чужих рук аптечку. — Садись, герой, я тебе морду лица обработаю, — его голос теплеет. — Кстати, когда успел? Лёша садится прямо на кухонную стойку и позволяет криминалисту занять место меж его бёдер с аптечкой впридачу. Забавно, их первый секс тоже произошёл на кухне — совпадение или закономерность? Правда, осквернять так свою кухню Лёша морально пока не готов, он и Мей-то подобное не позволял, ибо нехуй. Тут люди едят, вообще-то. (Главное, чтобы не других людей, упс*.) Федук аккуратно стирает кровь с чужого лица, и его ладони, жёсткие от оружия, держат мягко, почти нежно, — Лёша не выдерживает и выдыхает. Расслабляется, подаётся навстречу невесомым касаниям и отвечает на поставленный вопрос. — Все в курсе, кто убил Орла. Я забрал его территорию себе, но есть и те, кто дольше моего ждал такого шанса. Те же его ребята, которые хотят знать, могу ли я возглавлять их. Эдакая проверка нового начальника, — Эл шипит, когда ссадина на скуле отдаёт болью. Федук, словно извиняясь, задумчиво и мягко гладит его под подбородком, и очень уж велик соблазн сейчас растечься лужицей от ощущения спокойствия и тепла. Метка перестаёт противно ныть, и в сон клонит с новой силой. Вместо этого Эл только вдыхает-выдыхает и продолжает: — Я легко отделался, некоторые из нападавших ребят вообще на своих двоих не ушли. Спокойно, я никого не убивал, — видя, как наливается сталью взгляд напротив, добавляет таки он. — Просто покалечил. Все максимально цивильно, шеф. Федук фыркает и, закончив обрабатывать ранки, осматривает Лёшу на предмет других повреждений. — Какой ты, оказывается, человечный, — не сдерживает подколки криминалист и внезапно закидывает ногу Лёши себе на бедро. Тот в ответ смотрит на него охуевше, но быстро возвращает лицу хитрожопое выражение. — Это такой допрос, Фёдор Андреевич? — Эл облизывает губы и якобы невзначай притирается бедром. — Если да, то я имею право на молчание, — уже откровенно ржёт Узенюк. Федя на это только качает головой и внезапно хватается за повреждённую лодыжку. Лёша глухо ругается себе под нос, но терпит, пока криминалист вправляет сустав. Обвязывает специальным плотным бинтом, фиксируя, и опускает чужую ногу обратно. — Это оказание первой медицинской помощи, — негромко выдаёт наглый и явно злоупотребляющий властью криминалист. — Где-то ещё болит? Эл качает головой и норовит слезть со стола, когда его ловко перехватывают и усаживают обратно. — Куда, у тебя лодыжка вывихнута, — хмурится Инсаров и тут же смягчается. — Постарайся быть аккуратнее, пожалуйста. У меня только один соулмейт. Лёха усмехается на эту ваниль, но за грудиной все равно что-то ноющее, кажется, наконец, отпускает, и он выдыхает, склоняясь над соулом. Тут уже Федук не выдерживает, мягко, но уверенно удерживает чужие бёдра, не даёт приблизиться. И смотрит в глаза. — Скажи, — медленно, подбирая слова, начинает, — ты с самого начала ведь знал, что я твой соулмейт и что - криминалист? Лёха ждал этого разговора. Можно сказать, с самого начала примирения. — Да, — кивает уверенно. Линзы он снял давно ещё, до приезда криминалиста, так что теперь глаза в глаза ему смотрит расширенным чёрным значком. — С самого начала. Думал, что лажа, хотел от тебя избавиться. А потом завертелось, и ты перестал раздражать. А потом и вовсе стал привычным. Когда ты порвал с Дашей и явился ночью поздно, я связи свои поднял, пока тачку твою по номерам отслеживал, — невесело ухмыляется. — Рассчитывал на худшее. И был рад ошибиться. Гроза района, Элджей, замирает на мгновение, словно ждёт приговора, а затем продолжает: — Я с самого начала знал, кто ты и кто я. Но все равно рискнул. Почему? А черт его знает. Связь, соулмейтство или наши пьяные разговоры и совместное проживание на одной территории — кто уже разберёт. Ты начал мне нравиться. Нет, не так. Ты стал мне дорог. Если захочешь все оборвать сейчас — я пойму. Ты в своём праве. Если сейчас криминалист уйдёт, Лёха не уверен, что не уедет в Питер или не попытается кого-нибудь сегодня прибить. Но не соулмейта. Нет. Кого угодно, но не этого придурка. — Почему бы тебе просто от меня не избавиться? — Так же, не сводя взгляда, вопрошает Федук. — Ты мог с самого начала убить меня и замять дело в участке. Зачем погоня, зачем укрытие в моей квартире? Лёха вскидывает голову нагло, самоуверенно лыбясь. Это цепляет. Так подумать, это Федю всегда в нем цепляло. Они смотрят друг другу в глаза. Мой любимый цвет — твоих глаз, Меня сегодня он спас — Захотелось. Интуиция. А если серьезно, я хз. Все так быстро, но органично происходило, что я решил просто расслабиться и плыть по течению, ведь каждый раз меня выводило на тебя. Может, и есть какая судьба, а? Федя вдыхает — носом, медленно, и Эл верит, что сейчас ему скажут (сухо, как тогда, после перестрелки с Орлом) уходить и не появляться больше в его жизни. Ничего не говори — я так боюсь банальных фраз Но Федук удивляет. Неподкупный принципиальный криминалист обнимает крепко, до хруста позвонков, тянется соединить их метки — Элджей позволяет, сам тянется за тем же, — и они вздрагивают синхронно, от того, какой силой и тёплом отдаётся вспыхнувшая заново Связь. — Это значит, что ты не злишься? — Педантично уточняет Лёша, пока тепло волнами расходится по вымотанному долгим и кровавым днём телу. — Нет, — качает головой Федук. — Ты кажешься искренним. Могу, конечно, на детекторе лжи проверить, но сомневаюсь, что это будет хорошим стартом отношений. Узенюк не выдерживает и смеётся. — И что дальше? — Выдыхает жарко в самые губы так, что Федя инстинктивно подаётся вперёд, гонимый желанием почувствовать родственную душу ещё ближе. — Так и будем делать вид, что не знаем, кто, чем занимается? — Не выйдет, — Федя отрицательно качает головой, но расстроенным не выглядит. Это Лёху удивляет и тот выгибает в немом вопросе бровь. Федя, почувствовав недосказанность, продолжает: — Я теперь курирую уровень преступности в твоём районе. И я подтер детали твоего дела. Лёша ничего не говорит — нечего, думает он горько и как-то зло. Так же зло он и целуется, прихватывая снова нижнюю губу солумейта, выпивая удивлённый выдох, не успевший перерасти в тихий стон. Сжимает чужие бёдра своими, вынуждая наклониться ближе, пока они окончательно не упираются друг другу в пах. Инсаров, правда, снова отстраняется — и Лёха готов рычать. Федя опирается на руки по обе стороны от чужих бёдер и смотрит так, как смотрел на него впервые в участке: тяжёлым изучающим взглядом науськанной на преступников немецкой овчарки. Становится холодно в груди — и контрастно горячо в паху. Ничего не говори — я так боюсь банальных фраз — Я предлагаю сотрудничество, — шёпот в самые губы, о, это явно интимнее секса. — Ты держишь свои дела ниже травы, тише воды, а я прикрываю тебя и твоих ребят. Если понадобится - помогу с захватом нового округа. Я наконец понял, что не хочу тебя терять, — как-то горько улыбается Инсаров и смотрит в глаза своими бездонными, тёплыми, родными. У Лёши вдоль позвоночника мурашки табунами бегут, и он не сдерживает порыва — притягивает к себе с коротким вдохом, в крепкие объятия. — Хорошо, — шепчет Лёха, — по рукам. Я, правда, не ожидал... ты же принципиальный. — Что только не сделаешь ради того, кого любишь, — весело отбривает Федя и обнимает в ответ, щедро делясь своим теплом. Лёша же замирает. Так ненавязчиво и так в открытую — Инсаров признаётся? Сам Узенюк так не умел никогда, даже Мей он в любви признался только пост-фактум, после того, как она его убила. Здесь же и сейчас... — Я тебя тоже люблю, детка, — насмешливо тянет Лёша, и Федя на это только отфыркивается. Целует снова, нежно, но с напором, и Лёша позволяет. Разводит ноги чуть шире, сминает в ладони чужую майку на спине, вынуждаясь снять — и криминалист повинуется, обнажая пресс. Следом на стул летит и окровавленная толстовка Элджея — тот охотно помогает соулу раздеть себя и прижимается кожей к коже. Кажется, они даже выдыхают в облегчении синхронно: забавно, метка ли, привычка или самая настоящая ванильная любовь, но от такой простой физической близости ведёт, как подростков. Федя, лениво перебирая пальцами чужие волосы, шепчет на ухо, прикусывая мочку: — Пойдём в кровать? Только вначале - душ. — Нет, — резко заявляет Эл, и Федя удивленно вскидывает брови. — Давай трахаться в кроссовках*. Они не выдерживают оба — напряжение последних двух дней наконец спадает, и они заливаются смехом. В процессе целуются, совершенно неумело стукаются зубами, цепляются руками друг за друга и, кажутся тонут в ощущениях. О-ху-ен-но. Выдержки хватает то, чтобы стянуть друг с друга джинсы, да припустить боксеры — смазка оказывается у Федука в кармане, и он совершенно забавно тушуется, мол, это так, на всякий случай. Эл ржёт, но тут же сдавленно охает, стоит только смазанным пальцам проехаться по его члену. Федук дрочит ему, предварительно разогрев смазку в горячих пальцах, и твёрдая ладонь ощущается совершенно отлично от маленькой женской. Лёша вскидывает бёдра, жадно подаётся навстречу. Щурится, когда Инсаров берет оба их члена в ладонь, и откровенно жалобно стонет, когда Федук берет сразу быстрый рванный темп, колечком пальцев, кажется, собравшись свести преступника под собой с ума. Надолго Лёшу не хватает —он разгорячен недавней дракой, странным слащавым признанием и просто ощущением близости, которое пульсирует не то в метке, не то где-то в груди. Инсаров шепчет ему на ухо, какой он охуенный, что он скучал за этот день, когда думал, что потерял его; что он, Инсаров сам, идиот и блять, кается; что хочет разложить соула прямо здесь, на столе, не отходя от кассы. Все это срабатывает, как катализатор — а ещё Федук нагло притирается к некогда святая святых, второй смазанной рукой надавливает на дырку, проникая так же резко, как и дрочет им обоим, и сразу давит и давит и давит на простату... Лёша успевает ещё подумать, а какого, собственно, хуя, каждый раз покушаются на его жопу — но это слишком приятно, чтобы сейчас спорить, потому что криминалист не останавливается, трёт чувствительный бугорок внутри, безжалостно гладит гладкие стеночки в такт собственной руке на их членах, и на ухо ещё успевает шептать, какой же он, Лёша узкий, и что мол, интересно, если он так же разложет грозного Элджея на собственном столе в участке, это можно будет засчитать за официальное начало их сотрудничества? Лёха не выдерживает всего этого — чужого члена, прижатого к своему, пальцев (блять, сколько уже успел пропихнуть?) в заднице, горячего шёпота на ухо, — и с низким стоном кончает, испачкав оба их торса. Федя еще не финиширует, но отнимает руку с чужого члена — только, чтобы натолкнуться на чужие ладони. Тут же понятливо возвращает руку и дрочит оба члена, пока не кончит сам. Лёху потряхивает от такого — после первого оргазма чувствительность такая, словно тумблер вывернули на максимум и его заклинило, и такая стимуляция выбирает из него откровенные всхлипы и что-то невнятное между «блять, да», «Федя-а-а», и «Инсаров, блять!» В уголках глаз, кажется, даже влага собирается, когда Федук снова начинает шароебить пальцами внутри него, безошибочно попадая по тугому комку нервов так, что Лёхе почти стыдно от того, как разъебанно не сокращаются мышцы растраханного сфинктера после оргазма — и наконец дотрахивает его и собственную руку, изливаясь так же между их телами. Тяжело опускается сверху, придавливая к поверхности стола, и жарко дышит куда-то в шею. Лёша, все ещё дрожа от стимуляции и тяжело дыша, лениво массирует чужой ёжик волос; не слушающимися ногами крепко обнимает бёдра соула. Осознание того, что кончил в этот раз он без напоминания того, что они соулмейты, приходит как-то неожиданно и само собой — Узенюк только собирается это сказать, когда Федя тоже это понимает. — Странно, — чешет в затылке Элджей, — типа метка уже не работает? Я хуй знает, никогда в теорию не вникал. Незачем было. Федук улыбается всепрощающей улыбкой порочной Девы Марии, которая трахает соулов на кухне, и тянется за очередным поцелуем: — Думаю, это значит, что мы больше привязаны друг к другу не из-за соулмейтства. Лёше требует секунду, чтобы понять весь смысл сказанного — и он смеётся, ерошит волосы Феди и недовольным, в общем-то, не выглядит. Окидывает посветлевшим взглядом кухню и решительно встаёт на ноги. — Значит, жду тебя в душе, соулмейт. Федя на такой каламбур только смеётся и идёт следом. Хорошо. Нет, не так. У них все о-ху-ен-но. Японские ведьмы, кроты и перестрелки однозначно того стояли. Метки на запястьях снова сменяются синими скрипичными ключами, а тепло в груди отдаётся широкой улыбкой на лице — только для того, чтобы отразиться в такой же улыбке напротив. Над городом встаёт солнце — и это забавно, думает Эл, прикуривая от сигареты Феди, пока они оба стоят на балконе, соприкасаясь бёдрами, ведь всякий раз, когда они раньше шли на сближение, все происходило к закату. Когда они собирались съехаться после взрыва на квартире Мэй — закат; когда покончили с Орлом и разошлись — тоже закат. Сейчас же — рассвет. Какой же приятный цвет солнца Такой же приятный цвет неба И город весь как на ладони Влюбляемся заново смело*