Новая упаковка.

      Солнце медленно падало в море. Небо огромной чашей накрыло мир, и тысячи трещин-облаков окрашивались в нежно розовый цвет. В тонких пальцах тлела сигарета. Последняя в пачке.        А ведь это так странно. Привычно курить, ощущая морской ветер, и будучи среди моря, но понимать, что это не родной Гонец, а Гоинг Мерри. Грёбаный корабль Мугивар, чтоб Одачи инфаркт схватил… Хотя что-то меня понесло. Пусть еще пару сотен лет проживет. Ван Пис вечен! — О чем думаешь? — Нами. Действительно кошка, еще та причём. Гибкая, тонкая, грациозная. И смотрит, так пристально, словно в душу заглянуть хочет. — Да так, — не хочу отвечать, она не поймёт. — Прежний корабль вспомнился. — Хочешь вернуться на него? — ну не смотри ты так на меня! Нет у меня души и совести. Я фикрайтер, мы все хуже дьяволов по своей сути. — На тот свет не рвусь. А так, может и свижусь с кем-нибудь из старых друзей. Мир умнее, чем мы того хотим. — Веришь в судьбу? — а вот это неожиданно. Нет, рыжик, в судьбу я не верю. И не буду. — Судьба лишь вымысел. Причём самих людей. Оправдание. Если у человека есть Мечта: настоящая, путеводная. Если есть, то у таких людей уже нет судьбы. У них есть путь. Сотни путей, которыми они идут к мечте. И чем сложнее он, тем вероятнее, что он правильный. А судьбы нет. Это так, выдумка. Как то, что рыболюди — это всегда зло, или то, что тенрьюбито — потомки Богов. Ложь, всего лишь ложь людей. А люди, как известно, смертны.       Где-то сверху раздался громкий одобрительный хмык, а следом смех капитана. Оба слышали. Точнее трое. Все в общем. Хотя да, мой голос трудно не услышать. Привыкла командовать на свою голову. — Усопп, я прекрасно вижу твой нос. Я не кусаюсь, не бойся. — Я великий воин моря! Я ничего не боюсь!       Со смешком киваю на его дрожащие колени и подхожу сама. Носатик пятится от меня, пока не врезается в борт Мери. Приблизившись, как можно плотнее, щелкаю его по носу и со смехом возвращаюсь к Нами. — Бояться не стыдно. Стыдно, когда ты не можешь признать свой страх. Если ты его не признаешь, значит не сможешь перебороть. Я вот, например, живой рыбы боюсь. И ничего, шесть лет на торговом судне проходила матросом. И рыбачила со всеми, и чистила эту мерзость. И даже готовила её на костре. Лучше, чем у коков было.       Парнишка приободрился. Да, шикарный будет парень. Просто шикарный. Хотя мне больше недоразумение в соломенной шляпе нравится. Вон сидит довольный, словно тонну мяса дали… Интересно, а в него столько влезет? — Ты слишком умная, — Зоро, зевая, прошёл мимо меня, чтобы лечь на тёплые доски палубы. Звякнули серьги-капельки. Парень рухнул на палубу, мгновенно засыпая. Нами скривила губы в гримасе муки. Жалко мне её. Очень жалко. — Доброй тебе ночи. Вы с капитаном дежурите.       Луффи посмотрел на меня, задорно улыбнувшись. Хитро прищуриваюсь в ответ. Рыжая скрылась в каюте. Мечник спал, как убитый. Усоппа не было видно. Подойдя к Монки, мягко села на палубу рядом с ним. Брюнет, вопреки показанному Одачи, любил сидеть на палубе возле носа корабля — чтоб видеть всю команду. — Останешься? — он не смотрел на меня. Он даже не столько спрашивал, сколько утверждал. А в моей голове, в этот момент последние минуты на родине: Ладога, регата и родной Гонец, под чьими парусами мы шли к победе сквозь шестибалльный шторм. И последнее напоминание в виде пустой пачки сигарет, только что улетело за борт. — Думаю да. На подольше. — На всегда? — Навсегда.