В белом цвете

      Их встретили сир Джейме и её зять, Эдвард Пламм, в сопровождении Аддама Марбранда, её кузена, прежде, чем они достигли Утёса. Альба невольно засмотрелась и на золотые волосы Цареубийцы, и на сливовые глаза Эдварда — да, в его жилах текла толика драконьей крови. Бедное её сердце! Ей никогда не нужен был красавец, но почему её жених не мог быть обычным смертным мужчиной? Она бы его любила нежнее, чем любого из этих троих. Гордые и самоуверенные, они осмотрели её, как интересную вещицу. Кузен Аддам был проще, но и он со своими тёмно-медными волосами до плеч и стройным станом мог потягаться в красоте с любой дамой. Альба чувствовала себя неловко. — Миледи, прошу, я брат вашего жениха, — первое слово взял сир Джейме, как самый старший и знатный, говорил он с усмешкой и казалось, ему было всё игрой да забавой — мы хотим вас сопроводить до замка. — Дорогая свояченица, вашей сестре не терпится встретиться с вами, а маленький Майнард будет рад познакомиться со своей тётей, — улыбнулся Пламм. — Дорогая кузина, — Аддам был краток, склоняя голову. — Дорогая тётя.       Ей дали лошадь из приданого, которое выделил ей отец — белые выездные Остлеров были известны по всему Западу и Простору. Она села по-дамски и поехала прямиком к воротам, в окружении четырёх мужчин-родственников включая Албана, а когда они вошли, мальчонки кидали лепестки белых роз под копыта её кобылки, но та не пугалась и шла прямо. Позади ехала повозка её родителей с Алоизом и Амандой, следом ехала повозка Бетани с детьми и Джулией, дальше только челядь и само приданое в виде дюжины жеребцов. — Леди Альба Остлер! — кричали мальчишки и раздавали хлеб. — Лорд Тайвин угощает!       Утёс Кастерли показался ей чудовищным и уродливым — кому понадобилось столь огромное жилище? Не то, что милый Предел, который был в сто раз меньше и уютнее, настоящий дом для семьи. В самом замке её встретила леди Дженна, сестра лорда Тайвина, бойкая полная женщина. Она была добра и позаботилась, чтобы их всех распределили с удобствами, приличных для родственников Ланнистера. — Алис, солнышко, годы не берут тебя! Я помню, и моя матушка, да упокоит её Неведомый, совсем не менялась после родов. Сколько твоему младшему? — и кузины бросились в пустой и тёплый женский разговор, касающийся потомства, фигуры и нарядов.       Пока они были заняты, невестка Дженны взялась провожать Альбу. Джейн Фрей, в девичестве Дарри, была темноволосой девушкой на крайнем сроке беременности, однако управлялась довольно ловко, показывая комнаты. Пустая просторная спальня вся красно-золотая и с видом на море показалась Альбе слишком грустной и холодной — она ещё больше расстроилась, узнав, что эти покои будут принадлежать ей и после замужества. Альбе принесли немного еды прямо в комнату, а после дали ополоснуться и прилечь. И она быстро провалилась в глубокий сон.       Но что-то тревожное разбудило её посреди ночи, подняло с кровати, и она вновь рыдала. Неужели, вот и всё? Чужая комната была зла и опасна, море блестело неузнанной красой, зовущей на самое дно, волны бились о скалы с ужасающим шумом. Одинокая луна сияла на беззвёздном небосклоне, луч её, бледный и скупой, как скряга над сундуком, осветил худые девичьи коленки. Это была настоящая смерть, что прыгай в волны, что не прыгай — она мертва. В истеричном припадке звала она покойную сестру, её утешительницу. Так и заснула вновь.       К ней пришли засветло: мать, две сестры, леди Дженна, кузина Дарлесса (недавняя вдова), портниха со служанкой Бриони. Платье её было белее снега, точно саван, лиф расшит серебряной нитью, а на рукавах и подоле — сирень, которая уже отцветала. Да, цвела сирень в начале года, второго-третьего месяца, а нынче был четвёртый. Дженна приложила лёд к её воспалённым глазам, потом её омыли с маслами — роза и пион. Волосы надушили густо, Бриони стала их собирать в сложную причёску под руководством Дарлессы; мать плакала, Дженна её утешала: «Тирион очень умный и добрый, никогда не видела таких умных детей! Сердце у него нежное, он обязательно полюбит твою девочку». Альба не верила и искренне ненавидела его уже сейчас: за собственные слёзы, за слёзы матери. Тем временем портниха чуть ушивала платье в талии — Альба похудела. Анджелина и Джулия крутились вокруг, ворковали с ней, пытаясь развеселить, хотя Анджелина говорила только о сыне: «Крошка так похож на валирийца… У него глаза Эдварда и льняные волосы, как у меня; он такой красивый! Я его сразу полюбила, как увидела. Он станет великим рыцарем, вот увидишь, он вернёт доброе имя Пламмов, опороченное в войне против короля Роберта». Джулия, по их старой детской привычке, держала её за руку. Погодки, некоторое время бывшие самыми младшими детьми, они были гораздо ближе друг к другу, чем к кому-либо ещё. Вместе с Джулией они бегали по всему замку, вместе играли куклами и вместе досаждали идеальной Анджелине, которую одну хвалила бедная их септа, старенькая Мейси. Но что взять с детей? Они не ценили своей септы, ставили её довольно низко, хотя и любили её и грустили по ней, когда она умерла. — Пора, — сказала леди Дженна.       Альба отчаянно сжала руку Джулии, та посмотрела на неё несчастными глазами, её выразительное личико потемнело. В последнем порыве они обнялись и поцеловались, потом обнимала её Анджелина, обнимала нежная мать — и провожала она её будто не на брачное ложе, а на войну.       Пока они шли к септе, Альба клялась полюбить его, только бы он вылечился от её поцелуя. В самом деле, велика ли разница, что принц-лягушка, что лорд-карлик? Отец встретил их у ворот, он весь сиял, как золотая монета, и взял её под руку. На её плечи накинули тяжёлый сиреневый плащ с гарцующей серебряной кобылкой. Войдя в септу, первым делом она оглянулась по сторонам: стоял лорд Тайвин, златоглавый, с пышными бакенами, рядом с ним сир Джейме, потом стояла не кто иная, как королева с самим королём Робертом, красивым и высоким мужчиной. Джейме и Роберт улыбались, лорд Тайвин показался ей равнодушным, Серсея была прекрасна и печальна, а на руках качала самого красивого ребёнка, которого Альба когда-либо видела. Пока она шла, все ей поклонялись. Наконец, она непонимающе уставилась на карлика — где она? Что она? — Миледи, — сказал он, высоко задирая голову, чтобы видеть её. Он действительно был уродлив, но уродство его было удивительным: это было лицо Джейме Ланнистера, которому внезапно увеличили лоб и ударили в глаз, да так, что тот расплылся и почернел. Она расстерянно кивнула ему. — Молю Тебя, Отче, даруй сему браку покровительство своё, да благоволи в делах их; Матерь Всеблагая, да принеси сему дому плодородия, сыновей наследных и дочерей прекрасных; Воин Благородный, вложи меч в руки сего достойного мужа для защиты сирых и убогих; Дева Всемилостивая, даруй любви молодым, да пребудут оне в мире и согласии; Кузнец Всесильный, скрепи узы брака сего крепче металла; Старица Многомудрая, освети молодым сим путь лампадой своей, да не собьются они и не примкнут к пути ложному; Неведомый, да не буде упомянут в суе, но прими их одной плотью и кровью, когда настанет черёд. — Пусть встанет и скажет тот, кто видит брак невозможным! — септон обратился к толпе; все молчали. — Этим поцелуем я клянусь тебе в любви и признаю тебя моим лордом и мужем, — сказала она, склоняясь над Тирионом. — Этим поцелуем я клянусь тебе в любви и признаю тебя моей леди и женой, — отозвался он, и примкнул к ней тёплыми сухими губами. Это был краткий поцелуй, лёгкое касание кожи и кожи, будто и не больше, чем случайно соприкоснувшиеся рукава за обеденным столом. И лицо его осталось тем же, ничто не изменилось, никакого волшебного преображения, от чего Альба прокляла себя за глупость. Кто верит сказкам? Только такая глупышка, как она. Септон вознёс над ними семигранный кристалл: — Пред ликами богов и людей торжественно объявляю лорда Тириона из дома Ланнистер и леди Альбу из дома Остлер мужем и женой. Одна плоть, одно сердце, одна душа отныне и навеки, и да будет проклят тот, кто станет между ними.