По твоей прихоти

К тому моменту, когда похоронные хлопоты, наконец, были закончены, Тор до безумия измучился беспокойством. Что в это время происходит в Асгарде, что с Сигюн? А главное, что они сделали с Локи? Выздоровел ли он, простил ли себя за гибель Сиф? Смогут ли они увидеться, когда Громовержец, наконец, вернется домой? Сможет ли Локи понять, почему он так поступил, почему допустил этот суд, этот фарс, сможет ли простить Тора? Все эти вопросы не давали ему покоя, лейтмотивом проходя через все его пребывание в Ванахейме. Порой он вскакивал с кровати посреди ночи и пытался докричаться до Хеймдалля, чтобы тот забрал его в Асгард хотя бы на несколько часов, дал ему убедиться, что Локи жив и здоров, что Сигюн не нуждается отчаянно в помощи и поддержке, что ничего ужасного за время его отсутствия не произошло... Но крики улетали в пустоту, а Хеймдалль даже не отвечал ему. И вот, наконец, когда память Сиф была почтена, и причин оставаться на земле ванов у Громовержца более не было, он услышал от стража одно-единственное слово: "Пора!", и Биврест унес его домой, в асгардскую обсерваторию... В которой никого не было. - Вот это дела... И как это понимать, а, Хеймдалль? - вопрошал Тор в пустоту. Внутри него медленно просыпался гнев. Если уж даже Хеймдалль не соизволил... или не нашел в себе наглости явиться и поприветствовать брата и бывшего царя, значит, хорошие новости его здесь не ждут. Но насколько нехорошими могут быть эти новости?.. Чувствуя, как в груди громко бьется сердце, Тор поднял Мьельнир и, вцепившись в него крепче, полетел во дворец. Ему нужен был Форсети - вот уж кто ответит на все его вопросы без прикрас. Сам же Форсети, едва успев закончить дела к сроку, вылетел из покоев, собирая в руках разлетающиеся бумаги. Вот уже который день он не мог доделать все документы к совету. Несмотря на все его таланты, на всю его выдержку и самодисциплину, все же ему было слишком сложно справиться с неожиданно свалившейся на него обязанностью. Иногда он спрашивал себя: как только Локи, находясь в ещё более юном возрасте, мог решать такие серьёзные вопросы? Но все размышления моментально вылетели из головы советника, стоило ему столкнуться прямо у дверей своих покоев с ужасно злым бывшим царем. - Господин, - Форсети застыл на месте, прижимая к себе бумаги. - Вы приехали... Очень рад. Я чем-то могу помочь? - Можешь, - очень тихо начал Тор, а потом толкнул дверь в покои советника. - Поговорим? Расскажешь мне, как вы решили воспользоваться моим отсутствием и провернуть это предательство. - Господин, о чем вы? - Форсети отошел в сторону, немного отдаляясь от Громовержца. - Ваше отстранение было абсолютно законным, Вы ведь сами это признали. К сожалению, у меня сейчас нет времени на разбирательства. Я очень тороплюсь. - Тогда ответь мне всего на один вопрос, Форсети. Не как царю, а как дяде. Где Локи и что вы с ним сделали? Гнев клокотал внутри Тора, но он чувствовал, что если поддастся ему, то, возможно, никогда не узнает о том, что случилось с Локи, а эта перспектива пугала его сильнее всего. - Вы... Вы не знаете? - советник лишь сильнее прижал к себе бумаги, бледнея: что же будет с Тором, когда правда всплывет наружу? А в том, что это была правда, сомневаться не приходилось: не станет же новая царица, вернувшаяся во дворец в окровавленном платье и с мертвенно-бледным лицом, выгораживать пусть и бывшего брата, но врага своего отца и своей страны?.. - Мне очень жаль. Вчера на рассвете была проведена казнь. Дядя Тор, Вы ведь сами в курсе того, что натворил Локи. - Как? - Тор почувствовал, что земля уходит из-под ног. Он не верил, даже не мог поверить в то, что Локи, с его Локи могли такое сотворить, что Локи может попросту больше не быть среди живых. - Ты что говоришь? Как казнен? - Решением суда он был приговорен к казни. Как именно казнили, я Вам не могу сказать. Дядя Тюр там присутствовал... - Форсети видел состояние дяди, чувствуя себя далеко не лучшим образом, но понимал: стоило закончить этот разговор и не делать тому еще больнее. - Мне правда очень жаль. "Тюр", - услышал Громовержец. Сознание отказывалось даже допускать возможность смерти Локи, но тело уже чувствовало, что что-то не так. Идти становилось труднее, воздуха казалось все меньше, и где-то под грудью потихоньку разрасталась физическая боль. Подойдя к племяннику ближе, Тор мягко, если, конечно, мог это контролировать, похлопал его по плечу и тихо сказал: - Разберемся. А потом ускорил шаг и устремился в противоположную сторону дворца, к покоям Тюра. Чем именно занимался Тюр после произошедшего? Пожалуй, ничем глобальным и важным. Сигюн вежливо дала понять, что для школы он уже немного староват, а нового учителя нашли достаточно быстро. Теперь бог войны все время посвящал если не тренировкам с юнцами, то только себе и никому ещё. Много времени он проводил на тренировочном поле, даже слишком много. Как когда-то любил говорить сам Тюр, он занимался тем, что воспитывал из мальчиков мужчин, а вот за воспитание девочек все равно брался неохотно, вспоминая то, что великая воительница Сиф забросила своё любимое дело ради семьи. Так, он думал, в конце концов будет с каждой девочкой, и тратить своё драгоценное время на бесполезный труд считал вершиной глупости. Но этот день выдался слишком дождливым, и по хмурому, затянутому тучами небу несложно было догадаться, что в Асгард вернулся "любимый" младший брат. А тот не заставил себя долго ждать, вмиг очутившись на пороге покоев бога войны. - Так что тебя так скоро привело в Асгард, брат? - ухмыльнулся Тюр. - Ах, да. Не говори... Уже знаешь новости? А в следующий миг в лицо его прилетел кулак. - Ты что сделал, Тюр? - прорычал Тор и схватил брата за грудки, хорошенько встряхивая. - Ты обещал мне, что Локи никто не тронет! И что я слышу, возвращаясь сюда? Оказывается, его казнили! Говори, что вы с ним сделали? Гнев вспыхнул внутри Тюра моментально: - Убери свои руки, тварь, - с этими словами сильно оттолкнул Громовержца от себя, еле сдерживаясь, чтобы не ударить в ответ. - Я обещал, что с ним ничего не произойдёт, но это было до того момента, как Локи решил побуянить. Он нанёс эйнхерию несовместимые с жизнью травмы, а ещё двоих серьезно ранил. Об убийстве Тьяльви узнала Сигюн. Она посчитала, что ни одного преступления не стоит скрывать, ведь все равны перед судом. Особенно тот, кто грел постель царю, - он сплюнул кровь на пол и вытер рукой губы, не отводя взгляда от брата. Дрожь пробрала Тора с головы до ног. В словах бога войны было столько скрытой ярости и при этом ни капли чувства собственного превосходства, что в правдивости произнесенного сомневаться не приходилось. Отшатнувшись от брата, Громовержец покачал головой и очень тихо произнес: - Вы же в угол его загнали, вы все! Эти ваши совершенно нелепые обвинения, да и как вы всё прекрасно устроили! Я знаю тебя, Тюр, с тебя сталось бы оставить его умирать от ран... - глаза чудовищно защипало, и Громовержец, чтобы хотя бы взять себя в руки, спросил: - Как его казнили? Хотя бы это я имею право знать? - На его теле не осталось ни одного живого места, - лицо Тюра в один миг приобрело небывалую серьезность, и с его губ пропала мерзкая ухмылка. - Палачи долго с ним работали. Может быть, конечно, казнь длилась дольше того, на что мы рассчитывали, но в итоге... Методы были выбраны с учетом его деяний. Вспомни, как казнятся государственные изменники и ты все поймёшь... - он скрестил руки на груди, холодным взглядом смотря на горе Громовержца. "Братец, не глупи, ты сам заслужил все это". - Мразь! - проревел Тор и снова бросился на брата. На этот раз Тюр быстро среагировал и незамедлительно врезал ему в челюсть. - Кого винишь, Тор? Кого ты винишь? - прорычал бог войны, наступая на брата. - Я не виноват, что ты не следил за своим ребёнком! Ты не воспитывал его! Ты не привил ему чувство долга перед родителями, а затем и перед мужем! У этой твари не было и грамма уважения к старшим! Все эти деяния - также и твоих рук дело! Подумай над тем, что ты натворил! То ли удар в лицо, от которого Тор прокусил губу, то ли слова Тюра возымели эффект, но весь гнев, весь запал в считанные мгновения испарился, словно его и не было. Прижав руку ко рту, Тор опустил голову и нетвердой походкой вышел из покоев брата. В голове шумело, обрывки разговоров с братом доносились до него как будто сквозь туман, словно что-то мешало внутри, какой-то барьер, не позволяющий словам пробиться внутрь. Туда, где звуки обращаются в смыслы, и приходится понимать и принимать все ужасающее значение сказанного. Дойдя до ближайшего балкона, Тор уселся прямо на пол и вытянул ноги. Панический ужас, которого он доселе не испытывал, накрывал его с головой, и он сжал руки, пытаясь унять дрожь. Даже молнии, пробегавшие по пальцам, ощущались как мелкие пчелы, жалящие то туда, то сюда. Но эта боль, эта легкая физическая боль была ничтожна по сравнению с тем, что, подобно горячей лаве, затапливало Громовержца изнутри. Локи мертв. Локи больше нет. Не будет больше ни коротких мгновений, когда их взгляды пересекались, и в зеленых глазах не было ни ненависти, ни мучения, ни враждебности. Не будет случайных жестов и прикосновений, не будет хитрой ухмылки на тонких губах или нежного румянца на ушах, когда царевич внезапно смущался. Не будет обещаний, не будет поцелуев, не будет жарких ночей... Но что хуже всего - не будет того, о чем Тор мечтал каждый раз, когда держал Локи в объятиях: возможности хотя бы раз в жизни сделать все правильно, подарить супругу то счастье, которого тот заслуживал, оставить в прошлом все те поступки и слова, что причиняли боль обоим, любить Локи и не просить ничего взамен, довольствуясь хотя бы тем, что тот не бежит от него, не ненавидит, не мечтает умереть, лишь бы не чувствовать прикосновений Тора... А Тюр был абсолютно, бескомпромиссно и безжалостно прав. Именно он, Громовержец, сделал Локи таким. Именно он, по своей собственной прихоти, привязал его к себе, сделав супругом, и даже когда все вернулось на круги своя, когда Тессеракт больше не имел власти над его разумом, - отказался отпустить, пользуясь тем, что царевич не мог быть один, не мог оставаться наедине со своими кошмарами, еще сильнее загнал в угол и лишил свободы, лишил всего. Что уж тут удивляться да сокрушаться, если Локи решил освободиться, будто окруженный врагами зверь, бросился туда, где видел единственно верный выход? Но сильнее всего Тор винил себя за то, что после их ночного разговора оставил супруга. Ведь именно тогда он дал им обоим шанс на то, что все образуется, что несмотря ни на что он, Тор, сможет Локи защитить даже от самого себя. Именно тогда он подарил надежду на избавление от всех мучений. А потом уехал, практически своими руками бросил возлюбленного супруга на растерзание врагам, в эту пучину всеобщей ненависти и безжалостных асгардских законов. И теперь он знал: он не имеет права оплакивать смерть Локи. Не имеет права даже надеяться увидеть хоть что-то, что осталось от того. Не имеет права, потому что кровь Локи - на его собственных руках, и этого не изменит никто и ничто.