По твоей прихоти

По просьбе Локи ему помогли перебраться в комнату с большим окном: вид на ветви дерева был отнюдь не самым лучшим, а ведь Локи любил большие окна в покоях. Хоть эта комната была в два раза меньше предыдущей, зато окно открывало куда больший обзор, к тому же, подоконник был у него не в пример шире. Частенько, не слушаясь наставления матери, царевич перебирался из кровати поближе к великолепному виду. А он был совершенно необычный, такого из царских покоев точно никогда не получилось бы увидеть: бесконечные леса с маленькими сверкающими речушками на фоне величественных зеленых холмов, усыпанных невероятным количеством цветов. В дневное время Локи спал, и получалось так, что он просыпался только ночью. Впрочем, вид ночной природы ему нравился куда больше. Царевич засыпал на подоконнике, как только розовая полоска света появлялась на горизонте, и частенько так его и находила Хела поутру. Не обходилось без споров, в которых поначалу Локи очень охотно принимал участие, но потом... С каждым днем царевич становился все тише и молчаливее. Раны затягивались быстрее, хоть боль и продолжала иногда беспокоить его. И, конечно, за это стоило благодарить именно Хелу. Пожалуй, собственное самочувствие стало для него последним, о чем он бы беспокоился на данный момент. Неизвестное будущее... С кем его сведет судьба на этот раз, сможет ли он дожить в Мидгарде остаток своих дней или же опять ввяжется в какую-нибудь авантюру и не доживет даже до двадцати лет? Да и вообще... Тот человек, о котором говорил Хеймдалль... Какие отношения сложатся у Локи с ним? А еще... Ни дня не проходило, чтобы Локи не думал о Торе. Сердце, разбитое печалью и унынием, разбитое предательством, не хотело верить, что их отношениям не дан второй шанс. Каждый день он порывался спросить у Хеймдалля, когда, наконец, прибудет Тор, чтобы с ним увидеться. Может быть, Тор отправился бы в Мидгард с ним, и они вместе начали жить заново?.. Но чем больше царевич думал об этом, тем чаще приходил к выводу, что эта жизнь нужна только ему, и Громовержец отказался бы от такой возможности, бросив Локи одного... - Мне очень страшно, дядя... - закутавшись в одеяло, Локи сидел, прислонившись головой к прохладному стеклу. Стоящий позади Хеймдалль приблизился к нему и положил теплую руку ему на плечо: - Норны не посылают нам испытаний больше, чем мы в силах вынести. Ты же пережил куда больше, чем многие асы и йотуны, что на десятилетия старше тебя. Тебе нечего бояться. - Что если и новая жизнь не будет лучше настоящей? Я больше не хочу мучений. Не хочу, чтобы мне разбивали сердце. Очень не хочу... - царевич прикоснулся пальцами к гладкой поверхности, смотря на то, как под теплыми подушечками пальцев запотевает стекло: этот асгардский вечер был не в пример холоднее предыдущих. - Я просто устал. - Это не так, - возразил Хеймдалль. - Ты не одинок, помни это. Новая жизнь может быть в чем-то лучше, в чем-то хуже, но что ждет тебя здесь? Твоя прежняя жизнь закончилась, Локи, и теперь все, что остается, - это идти вперед. И я, и Хела - мы все равно будем присматривать за тобой. - Она еще не закончилась... В ней остался Тор... Не могу без него начать новую. Это глупо звучит, да, дядя? - Локи повернул голову в сторону Хеймдалля, грустно смотря в его золотые глаза. - Я не могу понять, что чувствую. Может, эта самая новая жизнь без него будет в разы лучше, а, может, и нет... Вдруг я так никого и не полюблю? Тот приподнял брови и мягко улыбнулся, сверкнув полоской белоснежных зубов: - Значит, так тому и быть. Только норнам ведомо, что ждет нас впереди, возможно, когда-нибудь еще ты увидишься с Тором... - Он в Асгарде? - тихо выдохнул царевич. Прикрыв глаза на мгновение, страж кивнул: - Да, он только прибыл. И очень недоволен тем, что меня нет на посту. - А действительно, Хеймдалль, - раздался голос Хелы позади него, - что это ты вдруг оставил свой пост? Локи, мальчик мой, как ты? - подойдя ближе, богиня смерти проследила взглядом руку Хеймдалля на плече сына, а потом заглянула Локи в лицо. Проигнорировав вопрос матери, тот спросил, все еще глядя на Хеймдалля: - Что мне нужно знать о Риге - я не ошибся в его имени? Он что-нибудь знает об Асгарде, других мирах? Он в курсе, кто я такой? - Имя ты запомнил правильно. Об Асгарде и других мирах он знает немного, для него все эти миры подобны далеким, неизведанным землям Мидгарда - кроме нашего, асы считаются покровителями смертных. Про тебя он будет знать лишь то, что ты не из Мидгарда, что тебе нужно будет освоиться в новом мире и что ты маг. Остальное можешь рассказать ему сам, на твое усмотрение, - произнес страж и, обращаясь к Хеле, добавил: - Я пожелал проследить за отправкой Локи в Мидгард. В данный момент мое присутствие на посту не является необходимым. - Со мной все хорошо, мама, - царевич, наконец, посмотрел на Хелу и слегка улыбнулся. - Правда хорошо, - он сжал ее ладонь в своей. - Как скоро я отправляюсь в Мидгард? - Через несколько минут, - проговорила Хела и скрипнула зубами. - Боюсь представить, сколько времени я не смогу с тобой увидеться, мой мальчик... Пообещай, что будешь осторожен, что будешь беречь себя. Хорошо? - Так скоро... - совершенно безэмоционально проговорил царевич. - Я постараюсь не влипать в неприятности. Да и... Ты же сможешь при любом удобном случае отправиться в Мидгард. Я буду тебя ждать... Хела протянула руки к сыну, а потом крепко прижала его к себе. - Не думай о плохом, Локи. Ты отправляешься туда отдохнуть, поправить здоровье, изучить что-то новое... Конечно, тебя это все пугает, но во всем можно найти что-то хорошее. Я буду навещать тебя, когда смогу. И, прошу, не думай о плохом. Все обязательно будет хорошо. Локи в ответ обнял мать, утыкаясь носом куда-то в шею. И в этот момент неконтролируемыми ручьями из глаз потекли слезы. Царевич и сам не осознал, что плачет, и заметил это лишь тогда, когда щеке на плече матери стало слишком мокро. - Я буду скучать, мама... - И я буду скучать, мой мальчик... - богиня смерти крепче прижала к себе сына, с трудом подавив желание расплакаться вместе с ним. Если бы она только могла забрать себе все страдания и переживания Локи! Но ее ребенок вырос, он прошел через множество испытаний и мучений, и такое малодушие было бы оскорбительно для него, для всего того, что он пережил, взрослея. - Ты справишься, я в тебя верю, слышишь? - Угу, - Локи так и не сдвинулся с места, ближе прижимаясь в матери. - Мне пора? Хеймдалль кивнул, соединяя пальцы рук вместе: - Пора, Локи. Помни, ты не один. Если захочешь узнать о чем-то, стоит просто спросить. Ты готов? - Нет. Но у меня нет выбора. Кивнув своим мыслям, Хеймдалль повел рукой, а потом вновь соединил кончики пальцев, и в следующий миг фигуру Локи поглотило сияние Бивреста.

***

Лучи вечернего солнца освещали коридоры Золотого чертога, отражаясь от доспехов эйнхериев и дрожащими пятнами света оседая на стенах. Одно такое пятно - самое маленькое - быстро двигалось в сторону балкона, и Тор проводил его невидящим, пустым взглядом. Приближался звонкий стук каблуков, и обладателя этой походки Громовержец узнал без труда. Встав с пола, он несколько раз моргнул и выпрямился, готовясь отвесить церемонный поклон. Шаги зазвучали совсем близко, а потом все резко стихло, и он услышал: - Папа? Склонив голову, Тор усмехнулся, не скрывая печали, и произнес: - Моя царица. - Это же я, твоя дочь! - воскликнула Сигюн в ответ на это, пораженно глядя на отца. - Посмотри же на меня! Неужели ты и меня забыл? Усмешка пропала с его лица, и он поднял голову. На новоиспеченной царице Асгарда было легкое алое платье, закрывающее шею и плечи, а на груди красовалась золотая пластина. Золотые локоны Сигюн растрепались, а под глазами угадывались темные тени. В самих же глазах, прежде синих, будто асгардское небо, а теперь даже как-то потускневших, читалась какая-то отчаянная усталость, будто ей за несколько дней опротивели трон и правление. - Сигюн... - хрипло проговорил Тор и обнял дочь, уткнувшись носом в спутанные волосы. Да, он вряд ли когда-нибудь был хорошим отцом и, может быть, не был способен им стать, но сейчас даже от того, что Сигюн была рядом, жива и здорова, хотелось и смеяться, и плакать, ведь на долю той выпали отнюдь не легкие испытания... - Как ты? Царица сморгнула набежавшие слезы. Ну как, как она могла себя чувствовать сейчас? Но она прекрасно понимала, что и Тор лишился всего, что у него было: трона, уважения и любви окружающих, близких и любимых... На ум пришел недавно прошедший фарс с казнью Локи - ох, как нелегко далось Сигюн не только исполнить задуманное, но и решиться на нечто подобное! Конечно, она не одобряла того, насколько слеп и глух становился отец в обществе Локи, но Тюр так настаивал на смертной казни, а Хеймдалль лишь беспомощно, не сопротивляясь, повторял, что не может опровергнуть слова брата, что царица усомнилась: а действительно ли опальный царевич совершил все эти преступления? Или же его оклеветали, подтасовав факты и сделав козлом отпущения? И почему, зачем это стало бы нужно великому Иггдрасилю? Все эти противоречия и стали толчком к тому, чтобы Сигюн приняла это решение. - Я - нормально, - тихо ответила она, прижимаясь к отцу. - Ты... ты уже знаешь? Вместо ответа Громовержец втянул воздух сквозь стиснутые зубы, и она все поняла. Вздохнув в ответ, она еще крепче обняла отца и прошептала: - Все будет хорошо, папа, все будет хорошо... Этот момент окончательно уверил царицу в правильности принятого решения. Даже если бы Локи действительно являлся заслуживающим казни преступником, то подарить ему жизнь хотя бы ради отца стоило того. - Ты сама, Сигюн, скажи, - внезапно спросил Тор, отгоняя эту горечь, эти слезы, на которые не имел никакого права, - ты сама веришь в то, что он был виновен во всем этом? Царица помрачнела и посмотрела на отца: - Папа, зачем, к чему это все теперь... - Просто скажи, Сигюн, умоляю. Мне никто и ничего больше не говорит, мне даже не сказали, где его похоронили... - несмотря на дикую боль, которой было буквально пропитано каждое слово, голос Тора звучал твердо и ровно. Губы Сигюн дрогнули, а в сердце причудливым образом смешались радость от того, что она не стала убивать Локи, что тот не был безвинно наказан, и печаль от того, что всего этого она не могла рассказать отцу. - Мне не в чем было его обвинить. Эйнхерии знают, на что идут, проходя подготовку, маму он не убивал, а ваши разборки - это только ваше дело... - и вдруг она застыла, словно йотунская льдина, а взгляд ее устремился вдаль, за балкон, к горам. - Да что за... - Сигюн, что случилось? Громовержец обернулся вслед за дочерью и ахнул, увидев мелькнувший среди камней черно-зеленый плащ. Решение созрело в доли секунды. Подняв Мьельнир и отпустив дочь, Тор быстро раскрутил молот над головой и устремился именно туда, где увидел знакомое одеяние. - Хела! - прогремел его голос, подобно молнии, а потом он приземлился на траву возле кромки берега, аккурат перед ошарашенным взглядом богини смерти. - Что ты здесь делаешь? Ты... ты тоже знаешь, да? От неожиданности Хела застыла на месте, оглядывая невесть откуда взявшегося Тора. При виде этого лица, на котором будто бы рунами было начертано опустошение и непонимание, внутри нее вспыхнул гнев. - Как ты мог это допустить, Громовержец? - очень тихо, почти шипя, спросила она. - Как ты мог отдать его им на растерзание? Ты... после всего, что ты говорил ему, после того как заставил поверить в то, что все плохое закончилось... Ты предал его, ты понимаешь это? Тор отшатнулся от нее, поднявшись на ноги. Каждое слово било точно в цель, и от этого он ненавидел себя еще сильнее. Все, на что только хватало сил, - это смотреть на Хелу, не говоря ни слова, пока, наконец, дар речи не вернулся к нему: - Могу я хотя бы попрощаться с ним? Где его похоронили? В ответ на это богиня смерти странно фыркнула, а потом прошипела: - У него нет могилы, Тор, сын Одина. И, слегка толкнув его в плечо, прошла мимо, спеша к тайной тропе. Вслед ей Громовержец даже не посмотрел.