Швейцария. Некоторое время спустя

Ставрогин не пошёл домой. Зачем? Снова слушать вопли младенца и вдыхать затхлость нежилой комнаты? Или натыкаться на недовольный взгляд Карлотты? В гостинице было куда спокойнее. До утра. — Ставрогин! Ставрогин! — теребил его за плечо Пётр Степанович. — Вставайте! Скоро придёт мой врач, и это… неприлично. Умойтесь и оденьтесь, а лучше… — Уйдите? — рассмеялся Николай Всеволодович. — Да, лучше бы так! Нет так не лучше, но так нужно! Николя! — Верховенский прижался к губам Ставрогина своими. — Прошу, вам ни к чему встречаться здесь и теперь. Прошу! — Кто же ваш врач, что вы так его боитесь? — удивился Ставрогин, поднимаясь с дивана и потирая кулаком затёкшую поясницу. Мебель в этой гостинице была отвратительна. — Вы узнаете в любом случае, поэтому отвечу прямо — доктор Вернер. — Что??! Нет… Да вы шутите? — обернулся Ставрогин, подошедший к умывальнику. — Ничуть. У нас с Дарьей Павловной один врач. — Не был бы ты болен, я б тебя ударил! — Отлично себя чувствую сейчас! — физиономия Верховенского в этот миг просто лучилась желанием удара. Николай Всеволодович оценил подачу, свежий вид и наряд Петруши — шёлковый халат с белыми птицами поверх тёплой пижамы, и рассмеялся. Он больше не испытывал злобы к этому человеку. Не испытывал в данный момент ничего, кроме желания поскорее уйти. Поэтому он наскоро умылся и оделся, но всё же опоздал. В дверь вежливо постучали, когда Ставрогин повязывал галстук. — Доброе утро, Вернер! — Пётр Степанович почти позеленел от усилий сохранить лицо. — Я в полном порядке, зря вчера так волновались. Или это чудодейственная микстура? — Вижу по тому, как вы мельтешите, что это так. Здравствуйте, господа! Ставрогин отнюдь ничуть не смешался, пожал Вернеру руку и спросил: — Были у меня? Как там Даша и ребёнок? Верховенский зашёлся смехом, держась за грудь. Николай Всеволодович и старик доктор лишь взглянули на него с недоумением. — Был. Всё хорошо, — ответил Вернер. — Только о вас беспокоятся. — Через полчаса всех успокою. А Петра Степановича вчера нельзя было одного оставлять. Вечером жду вас обоих к ужину. Отпразднуем, наконец, рождение младенца. С этим и откланяюсь. — Вы пойдёте? — упавшим голосом спросил Верховенский. — Безусловно, — отозвался Вернер. — Не могу же я пропустить такой спектакль! — Спектакля, вероятно, не будет. Мы, всё-таки, приличные люди. Но вы слышали, как Ставрогин говорит о ребёнке? Не по имени, а как о каком-то предмете. — Не обнадёживайте себя, Верховенский. Младенцу лишь третий день от роду, а Николай Всеволодович ещё просто не знает, что Дарья Павловна уже определилась с именем. — Да? И как же его будут звать? Ваня? — Нет. Лев. Идея назвать сына в честь брата долго бродила в её голове, но ваш приезд заставил её переменить решение. Это поистине благородное сердце, и я больше не пожму вам руку, если вы её хоть чем-то обидите. — Боюсь, что я уже обидел. Сами видели. — Знаете, Верховенский, я думаю, что Дарья Павловна смирится с вашим присутствием. Отчасти из сострадания к больному, отчасти потому что не может пока исполнять супружеский долг. — И как долго не сможет? — Верховенский вспыхнул. — Это будет зависеть от состояния её здоровья и моих рекомендаций, как её врача. — Ах, Вернер, подольше бы! — Знаете, Пётр Степанович, а в этой истории главный ревнивец — вы! — рассмеялся доктор. — Знаю. Всё знаю. И что права ревновать не имею, и что справиться с собой не могу. *** Ставрогин вернулся домой, когда там вовсю шли приготовления к обеду. Он прошёл на кухню и обнаружил обеих женщин за делом. — День добрый, хозяюшки. А Вернер разрешил тебе вставать, Даша? — Даже рекомендовал. Здравствуй, Николенька. Сказал, что небольшие прогулки и лёгкий труд мне даже полезны. — Прости, что не предупредил, сам не знал, что останусь ночевать в гостинице, но Пётр Степанович чувствовал себя очень скверно, я не мог оставить его одного. Дарья Павловна тщательно вытерла руки и, пристально взглянув на Ставрогина, сказала: — Давайте выйдем. Нам есть что обсудить. Не обижайся, Карлотта, я всё тебе расскажу, но этот разговор только для двоих. Давно научившаяся понимать по-русски служанка лишь кивнула. — Похоже вы очень подружились с Карлоттой, — заметил Николай Всеволодович, оттягивая момент тяжёлого разговора. — Что в этом удивительного? Две простолюдинки, живущие несколько лет в одном доме и связанные общими хлопотами. Мы должны были либо возненавидеть, либо привязаться друг к другу. Но не об этом я хотела поговорить с вами. Я же не идиотка. Всё я понимаю о ваших отношениях с Верховенским. И готова это принять. Только не хочу ни лжи, ни подробностей. — Даша… — Не перебивайте. На самом деле я, возможно, ничего не понимаю, а представлять не хочу, но раз уж так вышло… Мои чувства к вам неизменны. Я люблю вас. Полюбила раз и навсегда. Раз и навсегда, Николенька. — Я тоже тебя люблю. Быть может, не так сильно, как ты меня… — Ох, я уж боялась, что ты скажешь «не так, как Петрушу», — засмеялась Даша. — Помню, Степан Трофимович изредка называл так своего сына и ты, вероятно… Хотя это как раз то, чего я знать не хочу. — Да, не нужно. Ты очень мудра и смела. А ещё я рад, что мы вновь на ты. — Я не хочу сердиться на тебя. Наверное, и права такого не имею, ведь я выбрала это всё сама. И была счастлива, возможно счастливей всех женщин на свете. Но сейчас мне страшно. Скажи: ты любишь его? — Ко-го? Верховенского? Нет, конечно! — Тогда что это? Страсть? Вожделение? Что? — Вероятно, всего лишь моя скотская натура и его фанатичная любовь. То, что я не могу контролировать. А я, действительно, не могу. Или не хочу в своём эгоизме. Но он скоро нас покинет и всё вернётся на круги своя. — Ты странно говоришь об этом. Ты ведь не об отъезде Петра Степановича, а о смерти его говоришь. И так спокойно… — Разве ты не знала, что живёшь с чудовищем? Впрочем, меня это печалит. Просто я не хочу об этом говорить. Кстати, забавный факт. Доктор Вернер давний друг Петра Степановича, а теперь и его врач. — Стало быть… — Даша поджала губы и пальцы её сами собрались в кулаки. — Да, он приехал в это время не случайно. Ты абсолютно верно меня поняла. — Но как мог Антон Сергеевич… — Да, Даша, у Верховенского было два информатора. Но Вернера я не могу за это упрекнуть. В конце концов, он прекрасный врач. И совершенно ничем нам не обязан. — А меня, стало быть, упрекаешь? — Нет. Не могу не признать, что сначала меня разозлила ваша тайная переписка, но потом я подумал, что в этом нет ничего страшного или удивительного. Почему бы не сойтись двум сумасшедшим, выбравшим главного психа своей… Не могу подобрать слово, Даша, — Ставрогина трясло, он терпеть не мог задушевные разговоры. — Судьбой? Любовью? — она обняла мужа, чувствуя, как лихорадочно бьётся его сердце. — Зачем он приехал, зачем? Ведь мы были так спокойны и счастливы! — И скоро будем вновь. Он действительно очень болен. Я сомневался сначала, но вчера убедился воочию. Ставрогин постепенно успокаивался в крепких объятиях. Даша тихо заплакала на его плече. — Я пригласил Верховенского и Вернера на ужин сегодня. Отправить Йохана отменить приглашение? — Нет, не нужно. Не хочу быть злостной и вредной женой! — Дарья Павловна на шаг отступила от Ставрогина, утирая слёзы. — Пусть всё идёт, как идёт. В конце концов, я тоже отчасти соскучилась по Петру Степановичу, а Карлотта безмерно, — она улыбнулась. Улыбка вышла жалкой и фальшивой, но Николай Всеволодович не ставил ей это в вину. Он лишь поразился её терпению. — Вы меня в святые записать готовы, кажется, — усмехнулась Дарья Павловна. — Не спешите. Я тоже по своему эгоистична и расчётлива. Лучше уж Верховенский будет бывать у нас, чем ты вовсе перестанешь бывать дома, — она чуть сощурила глаза, внимательно следя за реакцией Ставрогина. — Ты просто, как обычно, трезво смотришь на вещи, — улыбнулся тот. — А с такими безумцами как я и Верховенский, это очень важно. Ты и Карлотта — наши спасательные круги. Йохан вон ещё вам на шею. — Нет, Николенька, Йохан прекрасный помощник. Я очень рада, что ты нашёл ему дело по плечу и по душе. Совсем ведь дурачком был, когда только к нам пришёл, а теперь, посмотри, со всем справляется, говорит вполне осознанно. Карлотта не нарадуется на него. А любое благое дело… Прости, но ты сам знаешь, что поступил хорошо. — Брось, это был вполне прагматичный поступок. Когда я вдруг увлёкся идеей животноводства, то сначала даже и не подумал, что за всем этим зверьём надо убирать и следить. А наёмный работник мне не по карману. Йохан же трудится, как пчёлка, просто за еду. Ну папаше его пришлось немного заплатить, хотя хитрый пьянчуга сам был рад избавиться от дурачка-приживалы. — Не важны мотивы, Николенька. Главное, что он так счастлив теперь! И это сделал ты. Ты! Понимаешь, вовсе ты не чудовище. Ты способен делать людей счастливыми, — в глазах Дарьи Павловны вновь заблистали слёзы. — Полно, Даша. Не говори ерунды. Дай-ка пощупать твой лоб, — Николай Всеволодович нежно коснулся губами лба жены. — Холодный, — шепнул он ей в ухо. А Даша обняла его и, быстро целуя лицо и шею, забормотала: — Не бросай нас! Я так люблю тебя! Только не бросай нас! Пусть всё будет так, как ты хочешь, только останься со мной и Лёвой! — Лёвой? — улыбнулся Ставрогин, отстраняя её и глядя в глаза. — Ты выбрала имя для нашего сына? — Да. Лев, если ты не против, — Даша вспыхнула и зажмурилась, как делают совсем маленькие дети от испуга. — Конечно не против, — Ставрогин прижал её к себе. — Забавно, Лев Николаевич. Прямо как твой любимый писатель — граф Толстой, — он нежно гладил Дашу по голове. — Только Лев Николаевич Ставрогин звучит гораздо лучше. Пойду взгляну на нашего Лёву, а вы с Карлоттой заканчивайте обед.