Burning for your touch

. В воскресенье утром Эвен идёт в тот бассейн, что расположен неподалёку от дома, чтобы проветрить голову и разогнать тучи, окутавшие его сердце. Он практически не спал прошлой ночью, его мысли в беспорядке, противоречивые чувства раздирают душу. С одной стороны, есть парень, хитрый, лживый манипулятор, который играет людьми, словно шахматными фигурами. Парень, который знает о слабостях Эвена и продолжает их использовать, чтобы получить желаемое. Парень, которому плевать на него и его чувства. С другой стороны, есть парень, который обнимал его так, словно наконец мог дышать, словно воздух никогда раньше не наполнял его лёгкие, пока он не оказался в руках Эвена. Парень, который постоянно испытывает боль, который перестал принимать лекарства ради исполнения плана. Парень, который сидел позади него в столовой в тот день, чтобы, возможно, найти поддержку, успокоить боль, снова дышать. Сердце Эвена уносит в лавину. Он слишком вовлечён в происходящее и не может этого вынести. Он собирается снова нырнуть в воду, как вдруг чувствует, что грудь охватывает огнём. Он чувствует тепло, и покой, и утешение, и Эвен ощущает его присутствие прежде, чем видит его. Исак. Когда Исак заходит в бассейн, на голове у него тёмно-синяя шапочка, а тело закрыто длинным белым халатом. Он замирает у двери — он почувствовал меня — и Эвен всерьёз думает о том, чтобы вылезти из воды и вообще уйти отсюда. Правда. Они смотрят друг на друга. Эвен в воде, а Исак у двери, ведущей в бассейн, они оба молчат. Эвен слышит биение собственного сердца и убеждает себя, что может слышать и стук сердца Исака. Что это будет? Борьба или бегство? Дверь снова открывается, и Исак исчезает за ней. Бегство. Эвен старается не принимать это на свой счёт. Он ныряет в воду и проплывает два бассейна кролем, стараясь справиться с клокочущей в душе злостью. Он насколько может задерживает дыхание, не делая вдох через каждые три гребка, как обычно. По какой-то причине слова Исака о самонаказании снова крутятся у него в голове. Грёбаный мальчишка. Эвен прекращает свой яростный заплыв, хотя сердце по-прежнему охвачено огнём. И когда он наконец осматривается по сторонам, в противоположном конце бассейна он видит Исака, лежащего на воде в костюме для серфинга, закрывающем его от шеи до щиколоток. Ох. Исак вышел, чтобы переодеться. Но теперь он здесь. Почему? Эвен хочет спросить, когда Исак записался в этот бассейн, потом приходит в ужасающему заключению, что тот, вероятно, знает, где он живёт и куда ходит плавать, и что он здесь не просто так. Ему что-то нужно от Эвена. Эвен смиряется с этой мыслью, наблюдая, как Исак плывёт к нему и наконец замирает рядом. Его щеки, как всегда, горят, а глаза зелёные и прозрачные. — Чего ты хочешь? — спрашивает Эвен, и слова звучат грубее, чем он намеревался. — И тебе доброе утро. — Как ты узнал, что я здесь плаваю? — Я только что заходил к тебе домой, — отвечает Исак. — Твоя мама подсказала, где я могу тебя найти. И прежде чем ты начнёшь беситься, твой адрес мне дал Мутасим. — Ты видел мою маму? — стонет Эвен. — Очень красивая женщина. Шикарные глаза. Она предложила мне чай, — говорит Исак, чем застаёт Эвена врасплох, потому что его глаза — копия материнских. — Ты прикасался… — Эвен спохватывается и прикусывает язык. Это гадко, но Исак всё равно понял. — Я же не псих. Конечно, я не прикасался к твой маме, — говорит он. — Я назвал своё имя, и она, кажется, и так уже всё обо мне знала. — Не смей впутывать мою мать в свои извращённые планы, — предупреждает Эвен, чувствуя, как закипает кровь. — Я… я не буду. Я не собирался. Я просто… — Ты просто что? — Я хотел увидеть тебя и извиниться за вчера, — говорит Исак, и его глаза внезапно округляются, и взгляд кажется искренним. Не доверяй ему. — Нет, тебе что-то нужно, — сухо отмечает Эвен. — Ты хочешь узнать, что я собирался тебе сказать вчера, разве нет? — Нет, — возражает Исак. — Мне ничего от тебя не нужно. Я просто хотел извиниться, что использовал тебя, что манипулировал тобой и твоими друзьями. Я забыл сказать это вчера. — Ты не из тех парней, что чувствуют вину и ходят по чужим домам, чтобы просить прощения. Исак не отвечает, и Эвену нужно мгновение, чтобы понять, что он только что намекнул, что Исак «не хороший парень». Он хочет что-то добавить, но Исак лишь улыбается и отплывает от него. Эвен подумывает, не уйти ли из бассейна. Он и так провёл здесь больше часа, и скоро настанет время ланча. Но по какой-то причине тепло в его груди слишком приятно, чтобы добровольно отказаться от него. Исак сводит с ума, но тепло от нахождения рядом с ним очевидно успокаивает, разливаясь по всем уголкам тела. Эвену интересно, настолько ли хорошо сейчас Исаку, как и ему. Он смотрит в его сторону, в часть бассейна в трёх дорожках от себя, и видит, что он лежит на спине с закрытыми глазами. Он выглядит умиротворённым. Он выглядит… Красивым. Эвен вдруг понимает, что Исак выглядит красивым, когда молчит. Он проплывает ещё несколько бассейнов, потом проклинает себя, потому что не может сдержаться и перебирается на дорожку, расположенную ближе к Исаку. Проплывает ещё сто метров, на этот раз баттерфляем — самым сложным стилем, и останавливается посреди бассейна, чтобы отдышаться и передохнуть. Он задыхается, в то время как Исак не двигается на крайней дорожке, спокойно лежит на спине, закрыв глаза и раскинув руки, словно морская звезда. Есть что-то поэтическое в том, что они — единственные люди в бассейне в это тусклое воскресное утро. Они окружены водой, в то время как огонь соединяет их сердца и притягивает, притягивает, притягивает. Эвена до боли тянет к Исаку, его убивает осознание, что он одновременно хочет его утопить и утонуть в нём. Ты чувствуешь это? Ты чувствуешь это дерьмо? Эвен переплывает на соседнюю дорожку одновременно с Исаком. И вдруг оказывается, что Исак так же взъерошен, так же обескуражен, так же тяжело дышит, как и Эвен. Его спокойная и расслабленная поза ранее скорее всего была показной. — Меня это убивает, — выпаливает Эвен, потому что больше не может терпеть эти противоречивые чувства, необходимость просто обнять его. — Я не мог спать прошлой ночью, — задыхаясь, вторит ему Исак, и Эвену хотелось бы запечатлеть этот момент. — Я ничего не мог делать сегодня утром. Мне пришлось пойти к тебе, чтобы снова быть ближе. В этом есть смысл? — Ты сейчас врёшь? — Нет! Не вру. Меня тоже это бесит. Ты постоянно всё портишь. — Что я сделал на этот раз? — стонет Эвен. — Пришёл к тебе домой? Но ты именно этого и хотел. Это было частью твоего плана! — Да, но я не ожидал, что всё будет так… ты просто всё испортил! Ох. Вероятно, Исак имеет в виду то, что Эвен сказал его отцу. Видимо, его заставляют вернуться в школу. — По плану ты должен был прийти, Леа бы тебе впустила, хотя я просил её этого не делать, я бы произнёс дерьмовую речь о вине по Ницше, и ты бы возненавидел меня и никогда бы больше не побеспокоил. Вот каким был план, — говорит Исак, тяжело дыша. — Я не должен был хотеть… — Быть рядом со мной, — Эвен заканчивает предложение за него, потому что он наконец всё понимает. Исак здесь, потому что жаждал его близости, как и Эвен хочет быть ближе, когда не может его чувствовать. Исак здесь, просто чтобы быть рядом, и его это бесит. — Ты хочешь быть рядом со мной. И для тебя это невыносимо. — Я… мне надо идти, — бормочет Исак, и Эвен видит, как румянец ещё сильнее заливает его лицо, целиком, до кончиков ушей. Желание, которое сейчас исходит от Исака, ошеломляет. Оно практически душит. Эвен чувствует, как два противоположных, конфликтующих потока разрывают Исака в этот момент. Он ощущает его смятение, видит это в его глазах, слышит в его прерывистом дыхании. Исак жаждет его. Ты жаждешь моего прикосновения. Эвен хочет схватить его, обвить пальцами запястье и притянуть к себе, так, чтобы их тела снова прижались друг к другу. Он хочет видеть, как Исак извивается и сдаётся, только на этот раз с открытыми глазами, а не на грани обморока. Он хочет почувствовать, как Исак обвивается вокруг него. Он хочет ощутить, как он расслабляется в его руках, как он тает, приоткрывает губы и молит, чтобы Эвен не отпускал его. Эвен хочет обнять его, прижать к себе, подарить прикосновения, которых тот так желает. Это сумасшествие, что Эвен хочет дать Исаку всё, чего тот захочет. Вместо этого он отпускает Исака. Он смотрит, как тот забирается на бортик и бежит в раздевалку. Эвен не идёт за ним. Он его отпускает. . — Заходил твой друг Исак, — говорит ему мать, когда он возвращается домой. — Я знаю, — кивает Эвен. — Он такой хорошенький! Ты не говорил, что он такой симпатичный. — Мама! — Что? — смеётся она. — И он очень вежливый и тактичный. Ты должен как-нибудь пригласить его к нам на ужин. — Я даже парней ещё не приглашал. — Ну ты мог бы пригласить всех своих друзей. Как тебе идея? — предлагает она. — А Исак пойдёт с вами на вечеринку в честь Хэллоуина? — Что ещё за вечеринка? — Я видела, что тебя пригласили на Фейсбуке, — ухмыляется она. — Мама! . На следующей неделе Исак возвращается в школу, и Эвен снова чувствует себя потерянным. И не только из-за этого, но и потому, что Исак теперь, кажется, дружит с Арвидом и его компанией. У Эвена начинает болеть голова от одной мысли об этом. Только Исак мог такое провернуть. — Я думаю, он промыл им мозги, — говорит Адам. — Я считаю, у него действительно есть сверхспособности, ну типа как у людей икс или типа того. — Заткнись, — Мутта закатывает глаза и кидает в него картошкой фри. — Ну, а как ещё объяснить, что он не только вернулся в школу, но и подружился с парнем, который пытался от него избавиться?! — Ну значит у него есть варианты, — пожимает плечами Мутта, переворачивая страницу книги, которую читает, — что-то об искусстве уборки. Эвен вдруг понимает, что не говорил с Муттой о том, как Исак использовал его. Он даже не знает, с чего начать подобный разговор, и стоит ли вообще. — Думаешь, он шантажирует Арвида? — спрашивает Адам. — Ну типа Исак сказал, что сожжёт его, если тот попробует сотворить какую-нибудь глупость? — Ты когда-нибудь заткнёшься, чувак? — стонет Юсеф, держа в руках телефон и быстро набирая кому-то сообщение. — Я просто пытаюсь разгадать загадку. Почему никого это не волнует? Исак что-то сделал с Арвидом. Почему всем плевать? — Может, он на него запал, — тихо замечает Микаэль, и это заставляет всех оторваться от своих книг и телефонов. — Э-э-э, что? — недоумённо моргает Элиас. — Может, у Арвида чувства к Исаку или что-то типа того. Может, поэтому он издевался над ним сначала. Чтобы привлечь внимание. Как мы делали с девчонками в детском саду, — Микаэль пожимает плечами. Все потрясённо смотрят на него, включая Эвена. Микаэль всегда придерживался консервативных взглядов, когда речь заходила о гомосексуальности, никогда не пытался даже вникнуть в суть. Он всегда расстраивался и сердился, если эта тема поднималась в разговоре, и это разбивало Эвену сердце, мысль, что лучший друг никогда его не примет. После произошедшего было особенно трудно, и Эвену пришлось принять жалость Микаэля, и чувствовать благодарность, что по крайней мере тот больше не злился. И всё же это что-то новенькое — Микаэль, говорящий о том, что парень может испытывать чувства к другому парню, словно это само собой разумеющееся. И Эвену не остаётся ничего другого, кроме как смотреть на него во все глаза и не отводить их, когда Микаэль наконец встречается с ним взглядом. Воздух. Какое странное чувство. Несколько недель назад Эвен, наверное, подавился бы воздухом, если бы Микаэль смотрел на него так, как сейчас. Но теперь это ничто. Ничто по сравнению с огнём, который разжигает в его сердце Исак, находясь в одном с ним помещении. Исак хихикает. Он не просто сидит с Арвидом и его друзьями во время ланча, но он хихикает. Эвен не может этого выносить. Он не может выносить его и его игры. Он не понимает, почему Исак вернулся в школу после случившегося, почему он решил подружиться с Арвидом, почему он выставляет эту дружбу напоказ, почему он морочит Эвену голову. Он ничего не понимает, но знает, что у Исака новый план и что он, Эвен, является его частью. Он просто это знает. Просто держись от него подальше. . Эвен курит травку с Адамом у Сони дома и жалеет об этом после второго косяка. Он жалеет, потому что теперь они уже курят пятый, и Эвен не собирается останавливаться. Он знает, что ему это вредно, но стоит сделать затяжку, и он не может остановиться, не может затушить сигарету. — Разве ты не собирался сегодня вечером плавать? — напоминает ему Соня с мягкой, но фальшивой улыбкой. Она всегда держит всё под контролем. И сейчас, когда они уже не вместе, она попыталась добавить улыбку к своим обычным покровительственным комментариям. — Собирался. — Хочешь утопиться или что, мальчик в плавках? — смеётся Адам. И если бы Эвен так не накурился, он бы, возможно, пнул его и наконец бы взорвался. Перестань шутить о том, что я, блядь, сумасшедший или что я пытаюсь утопиться, ты, кусок дерьма! Эвен игнорирует его и снова устраивает голову на животе Сони. . Эвен приходит в бассейн позже, чем планировал. Исак уже там, в своём гидрокостюме и тёмно-синей шапочке. Он кажется взволнованным, словно ждал прихода Эвена. Это происходит уже какое-то время. Они встречаются в бассейне рано утром или поздно вечером, просто чтобы побыть рядом. Между ними молчаливая договорённость. Они не разговаривают. Они просто плавают. Оба признают, что эти плавательные сессии стали чем-то похожим на необходимость. Кажется, что это их маленький грязный секрет, словно они встречаются, чтобы помочь вколоть друг другу дозу героина или обменяться быстрыми, ни к чему не обязывающими минетами. Последняя мысль заставляет Эвена глотнуть воды и откашливаться целую минуту. — Ты в порядке? — Исак материализуется прямо перед ним, проплыв через несколько дорожек, разделявших их. Он бы обжёг мой член. Блядь. Эвен снова давится водой, потом начинает глупо хихикать. — Почему ты смеёшься? — хмурится Исак. Они не разговаривали несколько недель, а теперь Эвен думает о том, что Исак обожжёт его гениталии. Я этого заслуживаю. — Просто так. Боже! Я такой придурок! Прости меня, — выдаёт Эвен, продолжая смеяться, и когда он поворачивается лицом к Исаку, то замечает румянец на его щеках. Эвен теперь научился видеть в нём отличия, ну или по крайней мере он так думает. — Простить тебя за что? — За всякое, — пожимает плечами Эвен. — Ты под кайфом? — Возможно, — Эвен улыбается. — Ты когда-нибудь был под кайфом? — Нет. — Почему? — С кем ты предлагаешь мне накуриться? С сестрой? С отцом? — Исак закатывает глаза. — Хочешь накуриться прямо сейчас? . В результате они оказываются в парке неподалёку от бассейна, лежат прямо на земле, с мокрыми волосами и звенящей кровью. На улице холодно, и его мама, наверное, волнуется, где же он, но Эвену сейчас на это плевать. — На тебе только рубашка, — тихо отмечает Исак, пока Эвен скручивает для них косяк. — Тебе не холодно? — Исак, ты прекрасно знаешь, что мне сейчас не холодно, — отвечает Эвен. И он ничего такого не имеет в виду, но замечает, как расширяются глаза Исака и румянец на его щеках становится ярче. Симпатичный. Блядь, такой хорошенький. — Можешь зажечь? — спрашивает Эвен, потрясённый внезапным открытием. — В смысле? — Косяк. Можешь зажечь его? Исак прищуривается, вероятно, обдумывая ответ. — Конечно, — отвечает он, и Эвен бросает всё, чтобы посмотреть, как Исак зажжёт сигарету пальцами. — Твою мать! Ты прижмёшь пальцы к кончику или? — Нет, — отвечает Исак. — Ещё круче. Смотри. Он с нетерпением наблюдает за тем, как Исак что-то ищет в рюкзаке Эвена. — Я использую вот это, — шепчет Исак, показывая зажигалку, зелёную зажигалку Эвена, а потом разражается смехом. — О боже! — стонет Эвен, чувствуя себя полным идиотом. — Блядь, а что ты думал? Что я дракон? Думаешь, я могу поджигать вещи руками? — продолжает смеяться Исак. У него приятный голос, такой приятный для ушей Эвена. Огонь в его груди разгорается сильнее, он тёплый, такой тёплый. Блядь. — Я не знаю, — жалуется Эвен. — Я уже так обкурился. Не обижайся! — Никогда тебе этого не забуду, — Исак снова смеётся, и Эвен так занят созерцанием его красивого лица, сияющего от радости, что забывает, что нужно разозлиться. И всё же злорадство Исака длится недолго, потому что его первая попытка затянуться оборачивается катастрофой. Он кашляет, и кашляет, и кашляет, до тех пор, пока Эвен всерьёз не начинает думать о том, чтобы вызвать скорую. Он чувствует, что его руки совершенно бесполезны, потому что он даже не может похлопать Исака по спине. — Блядь, это всё я виноват, боже! Но постепенно Исак втягивается, после того как Эвен объясняет ему каждый шаг процесса. В конце концов он был рядом с каждым из друзей, когда они впервые курили траву. Он теперь своего рода эксперт. И у Исака не так плохо получается. Если уж на то пошло, то он ничем не отличается от остальных, единственная разница в том, что у него на руках перчатки, чтобы не обжечь Эвена, когда они передают косяк друг другу. Эвен хочет попросить, чтобы он их снял, потом вспоминает, что так и не сказал Исаку, что его прикосновение не обожгло его. — Почему я на это согласился? — бормочет Исак. Он широко раскинул руки и ноги, словно звезда. И Эвену пришлось подвинуться и лечь на спину, голова к голове Исака, чтобы слышать его. Есть что-то поэтическое в том, как они лежат и смотрят в противоположные стороны, при этом практически соприкасаясь головами. — Согласился на что? На то, что я любезно подарил тебе твой первый косяк? — фыркает Эвен. — Ты хотя бы представляешь, какая хуйня сейчас у меня в голове? Эта херня для людей, которые не привыкли думать и задаваться вопросами, я уверен. — Задаваться вопросами о чём? — Обо всём. Блядь, Эвен. Ты только посмотри на звёзды? Разве это не охуенно? То, насколько огромна вселенная? — Ты и наполовину не такой пафосный, когда под кайфом, — шутит Эвен. — Куда делись твои заумные слова, Вальтерсен? — Да нет, просто посмотри на небо или на нас прямо сейчас. Разве не странно, что вчера мы были готовы убить друг друга, а сейчас я курю с тобой свой первый в жизни косяк? — Ну это не более странно, чем то, что ты дружишь с Арвидом или что ты вернулся в школу, хотя придумал целый сценарий, чтобы тебя отчислили. Повисает тишина. Эвен мгновенно жалеет о сказанном. Он всё испортил, эту лёгкую, непринуждённую беседу, которую они вели в кои-то веки. Когда всё казалось настоящим. — Ты прекрасно знаешь, что я не дружу с Арвидом, — отвечает Исак, и его голос звучит на несколько октав ниже. — А я? Со мной ты дружишь? — выпаливает Эвен, потому что чувствует себя храбрым. Ему бы хотелось сейчас видеть лицо Исака. Исака, который закутан во множество слоёв одежды, в то время как сам Эвен — лишь в белой рубашке с длинными рукавами, а вода с волос по-прежнему капает в траву. — Не думаю, что я предназначен для дружбы, — отвечает Исак, и это признание звучит высокомерно и в то же время разбивает сердце. — Аристотель говорил, что существует всего три типа дружбы. Дружба ради удовольствия, дружба ради удобства и дружба, опирающаяся на благо. Не думаю, что подхожу под какой-то из этих типов. Эвен не знает, что сказать, поэтому начинает скручивать следующий косяк. . Они оба изрядно накурились, и Исак говорит о грёбаном Иммануиле Канте и о том, как он его ненавидит, словно знаком с ним в реальной жизни. Эвен одновременно поражён и очарован. Он не знает, есть ли ещё люди, которые разражаются гневными тирадами о ком-то, кто умер четыреста лет назад, просто из-за того, что этот человек считал моральным или аморальным. Это мило. Исак милый, когда под кайфом. — То есть тебе больше по душе Ницше? — спрашивает Эвен, когда они раскуривают четвёртый косяк. Его волосы уже практически высохли. — Нет. Нет. Нет, — отвечает Исак. — То есть я люблю философию экзистенциализма, но Ницше тоже иногда несёт такую пургу. — Так кто тебе нравится? Сартр? — Слишком современный для меня, — фыркает Исак. — Мне по душе Гераклитус. — Гераклит по-норвежски. Исак подмигивает ему, и это выходит одновременно неуклюже и прелестно. — То есть тебе реально нравятся стариканы, — дразнит его Эвен. — Не знаю, почему решил, что тебе зайдёт Ницше. Видимо потому, что я всегда думаю, что умные люди любят Ницше. Возможно, из-за того, что я мало кого ещё знаю из философов. — Что ж, в твоё оправдание можно сказать, что он довольно убедителен, — говорит Исак. — Только вот меня безумно раздражают его рассуждения о вечном возвращении. — Что это? — Это теория о том, что вселенная и наше существование повторяется и будет повторяться в том же самом виде бессчётное количество раз до скончания веков, — отвечает Исак. — Что это значит? — Что существует бесконечное количество Исаков и Эвенов, которые лежат на земле в парке в 23:20, курят травку и разговаривают о Ницше, как и мы сейчас. — Это правда так ужасно? Проводить время со мной? — спрашивает Эвен, прежде чем успевает остановить себя. Он решает, что идея о бесконечном количестве версий самого себя, оказывающегося с Исаком, не сильно его беспокоит. — Дело не в тебе, — отвечает Исак. — Меня беспокоит не бесконечность. Я только за бесконечность. Я не возражаю тусить с бесконечными версиями тебя. — В чём тогда дело? — В идее, что в каждой вселенной всегда происходит одно и то же. Что в любой вариации вселенной я всегда такой. Это слишком жестоко для меня. Эвен садится. Он не знает почему, но его тело движется само по себе, повинуясь рефлексу. Он садится и смотрит на Исака. — Что ты имеешь в виду, говоря «такой»? — Неполноценный. Не имеющий возможности прикасаться к другим или позволять прикасаться к себе. Проклятый. Представляющий опасность для других. Я могу продолжить, — бормочет Исак сквозь зубы. Сердце Эвена сжимается от боли. — Проклятие всегда может быть благословением. Зависит от того, как ты на это смотришь, — говорит он. — И как именно я могу на это смотреть? — Ну ты мог бы рассматривать это как свою сверхспособность? Смотри, ты в буквальном смысле можешь обжигать людей. Это же супер круто. Сколько людей могут таким похвастаться? Ты как люди икс. Я всегда хотел быть одним из них. — Ты такой смешной, — говорит Исак, но по крайней мере он улыбается. — Ты как Роуг. Она тоже думала, что это проклятие, пока не научилась контролировать свой дар, — продолжает Эвен. — Может, ты тоже научишься. Так же, как ты научился играть на ударных. Это может быть круто! Если ты посмотришь на ситуацию с этой стороны, то тогда мысль об одной и той же жизни на протяжении вечности уже не будет казаться такой плохой, разве нет? — Серьёзно? — Исак закатывает глаза. — Ты правда ждёшь, что я смирюсь с ролью тикающей бомбы в каждой вселенной до бесконечности? Разве нет чего-то, что тебе хотелось бы изменить в другой жизни? Неужели ты правда хочешь переживать одно и то же, делать точно такие же ошибки каждый раз в каждой вселенной? Разве это не вгоняет в депрессию? Эвен слишком под кайфом для этого, но он знает, что смысл слов дойдёт до него позже, когда он сможет снова трезво смотреть на мир. Он ложится на землю и чувствует, что его клонит в сон. — Мой отец сейчас, наверное, в бешенстве, — бормочет Исак. — Ты что, оставил его ждать тебя у бассейна? — Ага, — фыркает Исак, и Эвен отвечает тем же. Они оба истерически смеются, пока Эвен не засыпает. . Когда он просыпается, Исак лежит рядом с ним на боку и смотрит на него, изучает его лицо. На нём лишь свитер, видимо, в какой-то момент он избавился от куртки. В обычной ситуации Эвен бы задрожал от подобной близости, оттого что он видит и чувствует Исака настолько рядом, но он слишком устал. Он ощущает тяжесть во всём теле. — Блядь, я так накурился, — говорит Исак так, словно делится с ним тайной. — Это мило. — Мне кажется, я весь вечер говорил всякие глупости. — Нет. Ты по-прежнему говоришь очень заумно. Ты самый умный обкурившийся парень в мире. Клянусь, — убеждённо говорит Эвен, потом снова зевает. — Не издевайся надо мной! — дуется Исак, и это очаровательно. — Я не издеваюсь! — улыбается Эвен. — Ты милый, когда не ненавидишь меня, — говорит Исак, и его непристойно длинные ресницы отбрасывают красивые тени на щёки. В этих словах, на первый взгляд, нет смысла, но если задуматься, то всё же есть. — Ты красивый, когда молчишь. Эвен видит, как у Исака перехватывает дыхание, как расширяются его глаза, как раскрываются губы. Эвен сонный и усталый, но он всё это видит. Жажду, желание, нужду. Он не знает, как это интерпретировать, но замечает, как его тупые слова поразили Исака. Он чувствует это. — Мне нужно идти, — говорит Исак, опустив глаза и не двигаясь с места. — Хочешь, я поговорю с твоим отцом? — спрашивает Эвен тихо, но его голос всё равно звучит слишком низко. Он видит, что Исак практически ёрзает. — Я могу сказать, что ты был со мной? — Не надо. Я сам.