Burning for your touch

— Не смей мне сейчас что-то говорить, — бормочет Эвен, когда Мутта находит его у дерева, под которым он скрывался последние десять минут. Курчавые волосы Мутты прилипли ко лбу, кажется, ему холодно в костюме, состоящем из окровавленной медицинской формы без рукавов и лёгких штанов. Эвен бы почувствовал угрызения совести из-за того, что заставил его уйти с вечеринки и бежать к нему посреди ночи, если бы не выражение его лица. — Даже не… — Ты дотронулся до него! — восклицает Мутта, округлившимися глазами уставившись на правую ладонь Эвена. — Ты… Ты сказал, что пойдёшь домой. Ты… Блядь, что за херня, Бэк Насхайм?! — Я тебя позвал сюда не ради лекции, — стонет Эвен, по-прежнему держась левой рукой за правое запястье, словно оно вот-вот отвалится. — Тогда зачем ты меня сюда позвал?! — Ты знаешь, что с этим делать? — спрашивает Эвен, поднимая руку и стараясь не морщиться. — У тебя ещё остались антибиотики, и повязки, и мази? Я не хочу ехать в больницу или пугать маму. — Да что вообще случилось? — теперь Мутта хмурится. — Ты в него врезался или что? Ты пьян? Я знал, что нужно пойти за тобой! — Мутта! — стонет Эвен, пытаясь скрыть смущение, замаскировать его раздражением. — Эх, ладно! Мы можем пойти ко мне и разобраться с этим. Но ты ответишь на все мои вопросы! — Договорились. . — Что ты сделал? — спрашивает его Мутта позже, когда заканчивает бинтовать руку и охлаждать кожу. — С чего ты взял, что это я что-то сделал? — Эвен изгибает бровь, чувствуя, что у него совершенно не осталось сил, чтобы демонстрировать эмоции. Мутта многозначительно смотрит на него, и Эвен понимает, как глупо звучат его слова. Очевидно, что именно он что-то сделал. В конце концов это у него сейчас забинтована рука. — Ты пошёл за ним, — говорит Мутта, но в его голосе нет осуждения. — Пошёл, — признаёт Эвен, опустив глаза на пострадавшую руку. Пытается убедить себя, что ему не очень больно. — И что случилось потом? — спрашивает Мутта. — Я дотронулся до него, когда не должен был. — И он обжёг тебя. — И он обжёг меня. . Оказавшись дома, Эвен принимает обезболивающее и пытается уснуть. Но всё напрасно. Его рука пульсирует острой, но странно успокаивающей болью. Мутта, ставший экспертом после собственного инцидента, объяснил, что у него ожог первой степени, так что Эвен не слишком переживает. «Это пройдёт», — говорит он себе. По крайней мере он чувствует, чувствует его, чувствует хоть что-то. Однако вина, злость, опустошение не дают ему заснуть. Лицо Исака не даёт ему заснуть. . — Отпусти меня! — голос Исака звучал напряжённо и слабо, будто ему понадобились все силы, чтобы произнести эти слова. И каким-то образом Эвен услышал, что просит он об обратном, каким-то образом понял это как «продолжай меня обнимать». Сумасшествие — Эвен не знает, какое ещё слово подобрать — овладело им, когда он сцепил руки у Исака за спиной, обвил их вокруг всего его тела и прижал к своему. Тогда он и почувствовал, как каждый мускул, каждая мышца Исака расслабляется от соприкосновения с его плотью, с его сердцем, словно кубик Рубика складывается магическим образом. Он понял это по тому, как Исак перестал вырываться спустя всего несколько секунд, по тому, каким слабым и прерывистым стало его дыхание, по тому, как его руки безвольно повисли вдоль тела, по тому, как он полностью сдался и практически захныкал… Эвен не уверен, как долго они стояли под этим нелепо огромным деревом, чья тень будто бы обнимала их. Эвен не уверен, как долго он прижимал Исака к себе, не уверен, как долго огонь полыхал в его груди. Эвен не уверен. Но когда они наконец отодвинулись друг от друга, Исак дрожал. Исак плакал. Что я наделал?! Эвен впал в панику, пока не заглянул в глаза Исака. Его лицо было мокрым от слёз, но в глазах не отражалось эмоций. Они по-прежнему были стеклянными, по-прежнему были зелёными, по-прежнему были пустыми. И если бы не его тяжёлое дыхание и дрожь, сотрясающая тело, Эвен бы предположил, что он ничего не почувствовал, что слёзы были вызваны физиологическим сбоем, а не эмоциональной разрядкой. Катарсис. Но Исак что-то почувствовал. Эвен точно знал. Исак выглядел поражённым, не осознающим, что у него по щекам текут слёзы, словно человек, который давно отказался от подобной концепции, словно человек, который так долго и много плакал, что теперь сама мысль об этом кажется ему абсурдной. Эвен почувствовал, как разбивается его собственное сердце. — Исак… — начал он. Исак сделал шаг назад, отшатнувшись от него. — Нет! — прошипел он, прижимая руку к лицу и касаясь мокрых дорожек, словно не мог поверить, что плачет. — Исак… — Блядь, не подходи ко мне! — закричал он. Эвен видел, что Исак пытался осознать произошедшее, понять причину своих слёз, понять, почему Эвен не корчится от боли, почему он не обжёгся. Вероятно, он потрясён собственной реакцией на объятья, тем, как полностью капитулировал в руках Эвена. — Боже мой! — восклицает Исак, скорее про себя, заставляя что-то в груди Эвена задрожать. — Исак, прости… Остальное он помнит смутно. Эвен потянулся к Исаку правой рукой, чтобы накрыть ею его левую щёку, не особо задумываясь о том, что делает. Он не надел перчатки, потому что не подумал, что они ему понадобятся. Исак не причинит ему боли. Исак не может причинить ему боль. Они уже это выяснили, по крайней мере Эвен. Правда, ему ещё нужно поделиться своими выводами с Исаком. И он так и сделает, сразу после этого. Сразу после того, как погладит его по лицу. Эвену интересно, гладил ли кто-то когда-нибудь Исака по лицу. Эвену интересно… Исак обжигает его. Ну то есть на самом деле он не обжигает его. Если уж на то пошло, Эвен сам обжёгся об Исака. Ведь это он решил до него дотронуться. Исак не прижимал щёку к ладони Эвена. Это была не его вина. Эвен вскрикнул, мгновенно отняв руку и подпрыгнув на месте. Глаза Исака широко раскрылись. Он выглядел одновременно грустным и рассерженным. Видимо, он может обжечь меня. — Блядь! Да что с тобой не так?! — закричал Исак, перестав дрожать и казаться слабым и потрясённым, словно произошедшее вернуло его к реальности. Он отступил назад и начал искать что-то в рюкзаке, пока Эвен тряс рукой и стонал. Исак вынул бутылку с водой и мгновенно вылил её содержимое Эвену на руку, не касаясь его. И Эвену ничего не оставалось делать, как стоять на месте. Ему было больно, но ещё больнее было от осознания, что он ошибся. Исак обжёг его. У него нет иммунитета к его прикосновениям. Исак обжёг его. — Блядь, ты такой дебил! Ты что, пытаешься разрушить мою жизнь? Ты хочешь, чтобы меня заперли где-нибудь?! — Исак продолжал кричать, вынув из рюкзака ещё одну бутылку и смочив водой маленькое полотенце, которое, кажется, также было у него с собой. На мгновение Эвен задумался, носил ли Исак эти вещи с собой весь вечер, взял ли он их на вечеринку, ожидая, что кого-нибудь обожжёт. — Я не… я… я не подумал. — Да что ты! — прошипел Исак, потом начал осторожно прикладывать полотенце к ладони Эвена. Прикосновение было слишком мягким, слишком неуместным по сравнению с тоном Исака, с ядом, сочившимся из каждого его слова. У Эвена начала кружиться голова, поэтому он решил сконцентрироваться на чём-то, чтобы не утонуть в ненависти к самому себе. — Ты всегда носишь это с собой? — спросил он, имея в виду бутылки с водой и полотенце в его рюкзаке. — Да, на случай, если такой идиот, как ты, попытается дотронуться до меня, — резко ответил Исак. Он был слишком грубым, учитывая количество боли, испытываемой Эвеном. — Я не хотел, чтобы это произошло, — пробормотал он. — А на что конкретно ты надеялся? Что я магическим образом вылечусь, потому что ты из вежливости решил прикоснуться к моей щеке? Что ещё мне нужно сделать, чтобы ты держался на расстоянии? Я и так уже ношу двадцать слоёв одежды. Мне что теперь, маску на лицо надевать? — пробормотал Исак, не отрывая глаз от руки Эвена. Он сосредоточенно нахмурил брови, а его слова продолжали жалить ядом. Но осторожность его действий выдавала Исака. И когда Эвен заметил, что у него из глаз по-прежнему текут слёзы, нежность, которую он испытывал к Исаку, снова наполнила его душу. — Стой спокойно, — прошипел Исак, почувствовав, что Эвен немного пошевелился, слегка покачнувшись. — Ты всё ещё плачешь, — тупо сообщил ему Эвен, инстинктивно подняв руку и заставив Исака вздрогнуть и отступить назад. — Какого чёрта? Ты что, снова пытаешься до меня дотронуться? — взорвался Исак. — У тебя склонности к суициду или что? Тебе нравится причинять себе боль? Ох. Это жестоко. Сначала Эвен ошарашен, но потом это чувство быстро переросло во что-то сильное, яркое, неистовое. Он почувствовал, как от этих слов в глазах защипало от подкативших слёз. Он почувствовал ярость в груди. Почувствовал боль в сердце. Как ты смеешь. На мгновение Эвен понял, что благодарен физической боли, потому что мог сконцентрироваться на ней. И когда он внезапно сделал шаг назад, это заставило Исака вздрогнуть. Исака, который кажется поражённым реакцией Эвена, словно не ожидал, что его слова спровоцируют нечто подобное. Конечно. Для большинства людей — это просто слова. Исак не мог знать. Откуда бы. Он просто срывал свою злость на Эвене. Не позволяй ему увидеть. Не позволяй ему увидеть, как тебе больно от этого, потому что он использует это знание против тебя. — Ты, конечно, можешь мне не верить, но я просто хотел, чтобы тебе было хорошо, — тихо признался Эвен. Он был уверен, что в тот момент на глаза навернулись слёзы. Но надеялся, что Исак спишет это на физическую боль от ожога. — Что ж, не надо! — прошипел Исак, но уже без огня, явно потрясённым признанием Эвена. — Я никогда не просил тебя ничего такого делать! — Люди могут быть добрыми, даже когда их не просят, Исак. — Есть разница между тем, чтобы быть добрым, и считать, что ты на всё имеешь право, Эвен! И ты это знаешь! — Ты не мог бы перестать орать на меня? — неожиданно выпалил Эвен, потому что он испытывал уже достаточно физической боли. Он не мог вынести ещё и это. — А ты не мог бы перестать преследовать меня? И спрашивать обо мне, и носить меня на руках, и одеваться пожарным ради меня? Пожалуйста, ты не мог бы перестать трогать меня? Ты не мог бы перестать пытаться спасти меня? — Я не пытаюсь тебя спасти! Я просто пытаюсь быть милым! — Нет, это не так! Ты делаешь это лишь потому, что у тебя в голове живёт представление об этом бедном маленьком искалеченном мальчике, которому нужна твоя помощь. Мне это не нужно. Ты мне не нужен! И это не твоя обязанность утешать меня, после того как какие-то уроды сказали, что никто никогда меня не захочет. Тебя это не касается! Эвен снова обратил внимание на странные детали в его речи. Значит, Исак расстроился из-за комментариев тех парней, и он знал, что Эвен тоже их слышал. — Я физически могу чувствовать твоё присутствие, ты забыл? — сказал Исак, словно прочитав его мысли. — Конечно, я знал, что ты там, когда они это говорили! — Ладно. — Перестань подвергать себя опасности и добавлять мне поводов чувствовать себя дерьмом лишь из-за того, что у тебя комплекс спасителя! По какой-то причине слова Исака стали казаться слишком резкими. Эвен понимал, что Исаку не нравилось терять контроль, не нравилось, когда к нему относились, как к девице, попавшей в беду. Он всё это понимал. Но нападки Исака были злыми и ядовитыми, и Эвен не мог этого терпеть. Он не был таким сильным, и бесстрастным, и рациональным, как Исак. Он знал, что Исак просто срывал на нём злость, он видел, что слёзы по-прежнему текли по его лицу, что от обычного спокойствия не осталось и следа. И, будь Эвен чуть более спокоен, он бы, вероятно, гордился, что вызвал такие эмоции у обычно холодного как камень Исака. Но Эвен не был слишком хорош в структурировании и обосновании. И каждое слово, произносимое Исаком, бередило рану, которая и не думала заживать. — Я понял, — сказал Эвен, глядя в землю, в его голосе слышалось опустошение. Рука по-прежнему болела, но он практически этого не чувствовал, так как теперь тонул в боли, которая была ему более знакома, в боли, что жила внутри него. — Ладно, — выдохнул Исак, наконец перестав кричать. Казалось, он сам был шокирован собственной истерикой и даже немного раскаивался в ней. Эвен почувствовал, что он подошёл ближе, и сделал шаг назад. — Просто дай мне посмотреть… — сказал Исак. — Не бери в голову, — холодно ответил Эвен, по-прежнему глядя себе под ноги. Он понял, что смущён. Ему было стыдно. Исак оказался прав во всём. Эвен не имел права прикасаться к нему. Он не имел права считать, что может спасти его. Он даже себя не мог спасти. — Тебе нужно домой. Это моя проблема. Я могу сам о себе позаботиться. — Но… — Просто иди, — сказал Эвен. — Я позвоню другу. Иди домой. — Не упрямься. Чем дольше ты ждёшь, тем хуже будет. У меня есть необходимое… — Исак, пожалуйста, уходи?! — теперь Эвен практически умолял, его голос сорвался, а выражение лица Исака воспринималось, как удар в живот. Он был полон раскаяния, был потрясён отчаянием, сквозившим в просьбе Эвена. По крайней мере он может чувствовать вину. — Эвен… — Пожалуйста! — прошептал Эвен. — Я понимаю. Я грёбаный идиот, и мне уже достаточно стыдно. Мне не нужно, чтобы ты ещё заботился обо мне. Пожалуйста. Исак ушёл после этого, ну или по крайней мере притворился. В эту игру могли играть двое, и Эвен чувствовал, что он прячется за углом соседнего дома. И знал, что Исак тоже это понимает. Возможно, таким образом он хотел извиниться за грубость. Эвен понятия не имел, поэтому просто вытащил телефон и позвонил Мутте. . — Я ничего не буду говорить, — сообщает утром мать, заметив его забинтованную руку. — Спасибо, — отвечает Эвен и чувствует себя глупо, пытаясь приготовить завтрак левой рукой. — То есть я, конечно, беспокоюсь, но ничего не буду говорить, потому что верю, что ты сам расскажешь мне, когда будешь готов. — Ты только что сказала кучу всего, мам, — слабо смеётся Эвен. — Да? Ну я стараюсь изо всех сил быть матерью года и не давить на тебя, но, милый… — Она делает паузу, и Эвен готовится к продолжению. — Это совпадение, что ты получил ожог, когда пошёл на вечеринку в костюме пожарного? — Нет, — вздыхает Эвен. — То есть я не знаю. Это был несчастный случай. — Дорогой… — жалобно тянет она, и он отчётливо слышит это в её голосе, этот менторский тон. Ты развёл огонь? Ты сделал это? — Это всё новенький, ясно? — выпаливает Эвен, чувствуя, как колотится сердце в груди. — Это Исак. — Ох. — Он не виноват. Я немного выпил и коснулся его, хотя не должен был. Это была моя вина. У Эвена начинает кружиться голова, аппетит внезапно пропадает. Он заканчивает делать омлет для матери, потом просит позволения уйти к себе в комнату. Он не может вынести то, как она смотрит на него сейчас. Просто не может. . Он не может пойти в бассейн в воскресенье — рекомендация от доктора Мутты — поэтому Эвен отправляется к Соне. Он не мог больше находиться в своей комнате, где мысли душат его, где одиночество грызёт изнутри. Поэтому он оказывается на кровати Сони, и её длинные, тонкие пальцы массируют ему голову, успокаивают его. Он нуждался в этом, в том, чтобы кто-то поиграл с его волосами, успокаивая его, заставляя расслабиться и почувствовать себя в безопасности. Эта мысль внезапно потрясает его. Чувствовал ли это Исак? Играл ли кто-нибудь когда-нибудь с его волосами? Он садится и хмурится, отчего Соня фыркает и отталкивает его от себя. На ней шорты, из-за которых Эвен раньше всегда терял контроль. При этом в комнате совсем не жарко. Она надела их специально. — Что с тобой такое? — Ничего, — отвечает он. — Ты расскажешь, что у тебя с рукой? — Я уже рассказал. Это всё новый парень, Исак, — пожимает плечами Эвен. — Да, но с чего ты вообще решил трогать его лицо? Он тебе нравится, что ли? Ты поэтому меня бросил? Тебе теперь нравятся парни? — игриво смеётся она, но Эвен молчит. Он даже не знает, привлекает ли его Исак или всё дело в их связи. Он вообще не знает, привлекают ли его парни. Он ни разу не пытался обдумать это, потому что сразу начинает паниковать. Он никому не рассказывал об этом. Он даже не знает, с чего начать, если бы вдруг захотел. Игривая улыбка слетает с лица Сони, она слегка хмурится. Она думает. Он знает, о чём она думает. Она думает, что Эвену действительно нравятся парни. Она думает, что её беспокойство о его близости с Микаэлем было небезосновательным. Она думает, что Эвен отвратителен из-за того, что испытывает влечение к собственному лучшему другу. Она вспоминает каждую ночь, проведённую им в домах друзей. Она вспоминает все ночи, когда у него не стояло, потому что он был слишком расстроен, чтобы думать о сексе. Она думает. И Эвену стыдно. Он наклоняется вперёд и целует её, не успев ничего обдумать. — Это за что? — смеётся она, когда Эвен, морщась, отдёргивает пораненную руку от её коротких волос. — Я забыл об этом. Чёрт! — стонет он, тряся рукой. Он снова ложится на её ноги, а она снова перебирает пряди его волос, и рассказывает о своём автобусе, о том, как девчонки сводят её с ума. Он смеётся вместе с ней. Потом начинает чувствовать тяжесть в сердце. Соня всё ещё любит его, и он знает об этом. И тем не менее Эвен ищет у неё утешения, даёт ей ложную надежду, хотя именно он порвал с ней. — Мне нужно идти, — говорит он. Она провожает его до двери, и Эвен боится, что она может попытаться поцеловать его. Она этого не делает. — У меня для тебя новое правило, — говорит она, улыбаясь и скрестив ноги, обтянутые шортами, которые так любит Эвен. — Слушаю, — сияя улыбкой, откликается он. Большинству бывших не удаётся сохранить нормальные отношения, но у них получается благодаря их правилам. — Не целуй меня больше, если не хочешь, чтобы мы снова сошлись, ладно? — говорит она. — Ладно. . Когда он возвращается домой, то находит эко-сумку с логотипом какого-то бара — Blue Ruin – аккуратно лежащую на кровати. — Что это? — спрашивает он мать. — Пока ты был у Сони, заходил Исак, — с ухмылкой отвечает она. — Он оставил обезболивающее и ещё какие-то лекарства, которые, по его словам, будут полезны. Это так мило с его стороны. Эвен чувствует, как его охватывают два противоположных желания: закатить глаза и радостно вилять хвостом перед ним из-за проявленной заботы. Он играет. — Он так извинялся. Такой милый ребёнок, — вздыхает мать. — Он так переживает, хотя ты сказал, что он вообще не виноват. Милый ребёнок. Эвену интересно, как именно Исак ведёт себя со взрослыми или теми, кто его не знает. Ему также интересно, насколько иначе вёл бы себя Исак, если бы Эвен оказался дома. Возможно, он надеялся, что Эвен будет в бассейне, и просто хотел добиться расположения его матери. В конце концов обычно в это время по воскресеньям они ходят плавать. Исак ведь всегда что-то замышляет. Он открывает сумку и смотрит на содержимое, которое выглядит довольно дорогим. Исак также приложил инструкцию о том, как использовать эти средства и в каком порядке применять. На дне сумки Эвен находит два маленьких листка: на одном написан номер телефона, на втором — слова «Мне жаль. Исак». Эвен забивает телефон в адресную книгу под именем Гераклит, потом берёт листок с извинениями и приклеивает на стену рядом со своими рисунками. Тебе не жаль. Просто я тебе нужен. . — Так что, мы поговорим об этом или как? — говорит Адам, зарабатывая подзатыльник от Мутты. — Что?! Я ещё ничего не сказал! — Это превентивная мера, — пожимает плечами Мутта. — Ты даже не знаешь, что я собираюсь сказать! — Я знаю. Мы все знаем. Эвен тоже в курсе. Он хочет поговорить о его руке. — Я не буду об этом говорить, — заявляет Эвен, поднимаясь и закидывая рюкзак на плечо. — Ты подрался с Исаком? — спрашивает Адам и получает пинок от Юсефа. — Я ухожу, — говорит Эвен, вынимая из-за уха сигарету и поднося ко рту. Он морщится, доставая из кармана зелёную зажигалку. Такое странное чувство — прикасаться к чему-то, что трогал Исак. . Во время ланча Исак сидит в другом конце столовой, и Эвен хвалит себя за то, что не поддался искушению и не отправил ему сообщение. Он бы не выдержал, если бы после этого Исак снова его проигнорировал. Эвен слышит, как люди шепчутся о них, строят предположения о его ожоге. Но больше всего его беспокоит тот факт, что Исак улыбается и шутит с теми самыми парнями, что называли его фриком на хэллоуинской вечеринке, а потом ужасно вели себя с Саной. Элиас рядом тоже кипит. — Он вообще серьёзно? Сана вступилась за него перед этими парнями, а он теперь с ними дружит? — Они друзья Арвида. Может, он старается не отсвечивать, чтобы никто не попытался снова вышвырнуть его из школы, — предполагает Мутта. — Это не имеет значения, когда люди причиняют боль твоему другу! — парирует Элиас. — Когда кто-то причиняет боль твоему другу, ты перестаёшь общаться с этим человеком. Вот так просто. — Я слышал, он теперь в их автобусе, — говорит Адам. — Возможно, он пытается сохранить там гармонию. — Что?! — одновременно восклицают Мутта и Эвен. — Ну да. Не знаю, как они позволили ему присоединиться. Но так как Арвид там главный, видимо, у них не было особого выбора. — Почему он присоединяется к их автобусу, если они его терпеть не могут? — хмурится Элиас. — Никак не пойму, что на уме у этого парня. Он что-то замышляет. — Гораздо важнее, как ему удалось попасть в самый популярный автобус, если он начал год с конфликта с их лидером? — говорит Адам. — Самый популярный автобус? — закатывает глаза Микаэль. — Чувак, ты себя слышишь? Звучишь, как девчонка. — А что не так с девчонками? — вклинивается Юсеф. Эвен не может больше выносить разговоров об Исаке и автобусах, поэтому надевает наушники и просматривает случайные тэги в инстаграме. Кого вообще волнует, что Исак внезапно решил стать частью автобуса?