Сопротивление планктона

Все приходящее от солнца тепло поглощается лишь верхним слоем Мирового океана, и если бы не шторма, перемешивающие разные уровни воды, этот верхний слой, насыщенный планктоном, буквально вскипел бы, убивая все живое. Можно сказать, что шторм играет в океане ту же роль, что обмен веществ - в организме человека.

- Пассивное, Лева, курение, это как пассивная позиция в... - Порох, ты бросил? - перебил Корольчук. - Чист семь месяцев! - И радуйся молча... Богданыч, ты что ли? - Я! Открывайте... - Чего стучишь? - Проходку дома забыл, нахрен эти замки даже в курилке?! - Кто ж знал, что тут курилку устроят, ставили везде. - А че мы вообще тут? - Богданыч жадно вдохнул дым. - Во! Еще одного умного человека послушай! - Начальство курит, терпи холоп, - Корольчук выдохнул в потолок. - Я твою систему отводов, Мамонт, посмотрел. Хороша, как Надя Стайлз. - До того, как в христианство подалась? - Обижаешь! - Вы молодцы, лупинг, блин, в головной залупили, а где я под него... - Ребят? - в курилку заглянула Тома, отмахнулась от облака дыма. - Вы все тут... Богдан, ты мне не поможешь? Там Монстр Нуверович на нас рычит. Монстром звали нуверовский промышленный ксерокс, который купили специально под проекты, но юзали его все, кому не лень. - А че сразу Богдан? - взметнулся Порох. - Между прочим, специалист по тяжелой технике тут я. В результате монстра смотреть пошли всем скопом, Корольчук "чтобы Порох ныть перестал про пассивное курение", Порох, "чтоб ты, Тома, знала, кого просить надо", а Богданыч потому, что Тамара гнев на милость сменила, а это ж надо было застолбить. При покупке ксерокса начальство подписало документ о правилах эксплуатации со страшными словами про "радиационный фон и выделение неоднородных органических составов при копировании". От греха подальше монстра засунули в самый конец коридора, в глухую техническую комнатенку. - Кошмар, - жаловалась Тамара, вышагивая впереди. - Мы сегодня выезжаем в бауманку на охоту за свежим мясом, а я забыла анкеты размножить. Не починим, аллес капут. - Не волнуйся, Тома. С Вами Атос, Портос и д’Артаньян, честь королевы будет спасена! Тамара нынче баловала мужское общество юбкой-тюльпаном выше колена, и Богданыч засмотрелся на аппетитные тылы, Порох пнул его в бок. - Чего? - Ничего. Из комнатки доносилось возмущенное Идкино: - Я не офис-менеджер! Ну и что, что я в административке! Что я с ним сделать могу? Мастера... - Нашла я мастера, - сказала Тамара, входя внутрь. - Даже трех. - И этот здесь, - поморщился Порох. - Доверенность от Ротштейна застряла. Оригинал, - Перемычкин и так был весь на иголках из-за священного документа, а увидев Богданыча и Ко, вовсе смешался. - Так, дамы, разойдись, - Порох закатал рукава рубашки. - Берем попкорн, усаживаемся поудобнее и наслаждаемся работой профессионала. - Юра, подожди, - заволновалась Идка, - ты его не сломай! Там гарантия... - Ида! Ты вступление слышала? - свет несколько раз мигнул. - Что за...? - А это, - сказал Богданыч, - спецэффекты для профессионала. Корольчук заржал, и...свет погас. Богданыч услышал, как кто-то нервно вдохнул в кромешной тьме, и вспомнилось детское: "Без окон, без дверей, полна горница людей". Двигаясь по стенке, он нащупал замок. - Порох, проходку дай. - Держи! - Ну где?! - Я тебе кинул! - Ты дурак?! - Он профессионал, - Корольчук снова заржал. Кто-то зажег фонарик на мобильнике. - Богдан, возьми, - Мамонтов узнал Перемычкина. - Не фурычит, - Богданыч провел белой карточкой вдоль замка. - Значит, электричества нет. - Точно нет, - сказала Тамара. - Красная кнопочка внизу не горит. - Тогда бы дверь обесточилась и открылась, - сказал Корольчук. - Датчик не сработал, кто эту дверь проверял-то, - Порох посвистел, дергая ручку. - Ох, ну и классно, - Идка засмеялась. - Так работать седня не хотелось... Может, мы до часу здесь просидим! А потом обед! - У вас в отделе вечный обед, - Тома покрутила своей карточкой возле замка. - Блин, как не вовремя! Юра, может, ты пока Монстра посмотришь? - Как я его без электричества посмотрю? Он щас железяка. - Профессионал бессилен... - Это моя нога была! - Прости, Тома! - А я стул нашла! Чур мой! - Порох, харэ! Да, бля... Все-все, признаю тебя профессионалом всех времен и народов! - Сразу бы так, Левушка! - Ты чего вцепился? - спросил Богданыч и, не получив ответа, достал мобилу и посветил Перемычкину в лицо, тот зажмурился. - Боишься? - Н-нет... Извини, - Женя отпустил рукав пиджака и прижался к стене. Корольчук выспрашивал у Тамары, сколько мест под выпускников выделили. - С одной стороны, сейчас у них есть выбор, в наше время же как... - Слушайте! Можно в жмурки играть! - Фонарики на телефонах включите все, - сказал Богданыч. - А я не знаю, где у меня... - В настройках... Дай сюда. - Нет, ну теперь все видно... А можно ведущему глаза галстуком завязать! Богданыч глянул на Перемычкина, тот уставился в одну точку, а ладони зажал подмышками. - Юрка, дай галстук! - Ид, угомонись, помнется. - Ну какие вы скучные! А я телефон в кабинете забыла, Верка обзвонится. Свобода! - Тише! Слышите? - Кричат че-то... - Ой, я Верку слышу! Смеется... - Топчут, как стадо бегемотов. - Че кричат-то? - Не разобрать... - Тише! - Эвакуация? - Точно, эвакуация. - Ядрена вошь, это на пару часов! Когда здание отрубает, всех выгоняют... - Каждый месяц! Летом-то ладно, а зимой достало. - Эй! Так нечестно! Можно было в киношку сходить! - Ид, то киношка, то жмурки, праздник всегда с тобой? - Надо Верке позвонить! - Блять, точно - позвонить! - Уже, - Богданыч прижимал телефон к уху. - Кому звонишь? - Белковскому. Черт. Сигнала нет. - Тоже... - МТС, зараза, чтоб им икалось! - Билайн тоже не ловит. - Я вспомнил, - сказал тихо Перемычкин, - у меня здесь никогда не принимает. - Стены... - Шахта лифта рядом. - Да по барабану! - И что теперь? - возмутилась Ида. - Все гулять, а мы тут?! - Флэшка с презентацией у меня... - Тамара застонала. - Черт! Черт! - С одной стороны, мне очень жаль, Тома, но с другой - ты не могла бы еще раз издать этот звук? - Так, ребятки, - скомандовал Корольчук. - Ну-ка давайте хором кричать. - А Верка с Кристинкой небось в киношку умотают... - Я попробую еще набрать. - Кричим! Ида, Тамара! - Че кричим-то? - Похрен. SOS. Но кричали кто что, вразнобой: "люди", "елочка гори", "мы нашли нефть". Порох выдал: "Россия - священная наша держава..." Богданыч дубасил кулаком в дверь. - Чего расшумелись? - раздался хриплый голос из дальнего угла комнаты. Идка завизжала. - Бля, Ида! - Порох покрутил пальцем в ухе. - Инвалидом сделаешь! - Господи! Надежда Федоровна? - Ида прижала руку к сердцу. - Напугали! - Я и забыл, Надежда Федоровна, - пробасил Корольчук, - про ваш погреб. В углу действительно была неприметная дверь, завешанная старым календарем. Каморка уборщицы. - Чего забыл-то? Вчера заходил... - Она у вас проходная? - спросил Богданыч. - Тупиковая, там туалет для уборщиц и инвентарь...- Ида начала смеяться. - Как я испугалась! Знала ведь... - Свет вырубило? - Вы спали, что ли? - Тамара пригляделась к растрепанной Надежде. - Там мой кабинет, имею право в нем находиться. - Да ради Бога! - У господина Ротштейна убрала, а остальное после трех... - Итак, у нас имеются: швабры - две штуки, ведро - одна штука, - перечислял Юрка, высвечивая мобильником предметы в каморке, - мешки с одноразовой посудой - четыре штуки, раскладушка - одна штука, картина "Девятый вал", надеюсь, репродукция - одна штука, за зеленой ширмой унитаз - одна штука, елка искусственная ненаряженная - одна штука. Окна - ноль штук. Итого, господа: выхода нет. - Нужно вписать в чью-то тетрадь... - Ида, в ушах до сих пор звенит... - кровью, как в ме-тро-по-ли-тене... - Ид, ну честное слово! - Так чего вы в темноте? - Электричества нет, а дверь заклинило. - Выхода нет! Выхода нееет... - У Надежды Федоровны все есть! - женщина ушла в коморку и зашуршала пакетами. - Че думаешь? - Корольчук подошел к Мамонтову. - Ждать надо, - Богданыч пожал плечами. - Вот что у меня есть! - Надежда Федоровна зажгла фонарик. - Оба-на! - Порох приблизился. - Красава! Светодиодный... - Его Ротштейн партнеру дарить хотел, а потом передумал. - Батарейки новые? - Откуда ж я знаю? - Лишь бы мы проснулись в одной постели. Скоро рассвет, выхода нет... - Ид, солнышко, голоса нет, а не выхода. - Злая ты девчонка, Тамара! - Тут крючок, повесить можно. - Календарь с двери снимите. - Вот так! Да будет свет, сказал электрик... Свет от фонарика был рассеянный, теплый и хоть лица выхватывал, углы комнаты и потолок оставались в тени. Богданыч увидел, что Перемычкин сидит возле ксерокса на полу, а рядом с ним Тамара что-то нашептывает ему на ухо. - Девчонки! - крикнул Порох. - А больше двух говорят вслух! Богданыч подошел к ним и присел на корточки: - Че с ним? Женя закрыл лицо руками и слегка раскачивался. - Это из-за того, что темно было, - сказала Тамара, - и закрыто. - Еще и клаустрофоб! - Порох с любопытством заглянул Богданычу через плечо. - Два сдвига по цене одного! - Порох, иди...швабры пересчитай. - Не могу, там Корольчук оккупировал раскладушку. - В смысле? - Сказал, раз такая петрушка, хоть выспится. - Ой, бледный какой! - Сердечник? - спросила Надежда Федоровна. - У меня валидол есть. - Не надо ничего, - Богданыч оглянулся. - Так, отошли все, не концерт. Порох, откатись! - Блин, Мамонт... - что "блин" Порох не уточнил, отошел к двери и подергал ручку. - Жень? - спросил вкрадчиво Богданыч. - Же-ня, слышишь меня? - У? - Ты же в лифте ездил... - Там свет, - пробубнил Перемычкин сквозь пальцы. - Здесь тоже свет. Глаза открой. Давай-давай, светло, людей много... Богданыча перед заброской на баржу заставили какой-то левый тренинг проходить по работе в ограниченных пространствах. Тогда еще думали, что ему придется следить за укладкой шлангокабеля на дне и жить месяц в барокамере. - Женя. Перемычкин бормотал что-то, Богданыч лицо приблизил, но расслышал только "опять" и "хватит". - Тамар, двинься, - Богданыч сел сбоку, расстегнул Перемычкину пиджак, надавил ладонью на живот, а другую - под спину подсунул. - Дыши так, чтобы ладонь моя поднималась. Сильнее, животом, молодец. Раз и, два и, три и... Глаза не закрывай, на меня смотри, нет, на меня, сказал. Какого у меня глаза цвета? - С-светлые... - Какие ж светлые? Глубже вдыхай, раз...и, два...и... - Золотисто-зеленые. Богданыч прифигел, так его карие еще никто не обзывал. Даже на живот давить перестал. А живот был мягкий, впалый, это он через рубашку чувствовал, брюшного пресса там и в планах не стояло. - Дышать не прекращай, через нос выдыхай. Взгляд у Перемычкина прояснился, но как будто лихорадило его, и над верхней губой блестел пот. - Как мило, - обронила Ида у двери. - Я так племяшке делаю, когда она плачет, она морщится и рожицы такие смешные корчит. - Чего? - Порох обернулся на сеанс скорой помощи у ксерокса. Богданыч дул этому малахольному в лицо, а Тамара Женю за ручку держала. "Мило" было так, что Пороха затошнило. - Помаши ему, сподручнее... - Надежда Федоровна протянула Богданычу журнал. - Ага, спасибо. Через полчаса Перемычкину полегчало. А еще через полчаса народ взгрустнул, в комнате сделалось душно, даже неугомонную Идку сморило, она положила голову на колени и задремала. Порох сел у стены напротив Жени, Богданыча и Тамары и не сводил с них насмешливого взгляда. Ксерокс, отбрасывающий кривую черную тень, и правда, походил на монстра. Богданыч весь взмок, но терпел, а потом плюнул и стянул свитер. Под свитером у него была майка, но не в этом суть. Конечно, все начали пялиться, ну кроме Пороха, тот и так все знал. Правую руку у Богданыча обвивал длинный уродливый шрам, самое обидное, полученный не в драке за честь девушки, а по дурости, спьяну. Поспорил с ребятами со двора, что кулаком разобьет стекло машины. На трезвую обошлось бы, а так тридцать швов и память на всю жизнь. Зато вон с Перемычкина бледность сразу сошла, трепетный такой, страсть. Да, впрочем, Богданыч понимал: зрелище не из приятных. - Как тебе, Женечка, подфартило-то, - протянул Порох, вытирая галстуком взмокший лоб. - И облапали всего и стриптиз показали. - Порох, ты прифигел? - возмутился Богданыч. - За базаром следи. - Это ты, Мамонт, прифигел! Возишься, как... смотреть противно. Богданыч встал. Тамара хотела что-то сказать, но Мамонтов шикнул: "Сиди". Порох по стенке тоже поднялся, в глазах у него щипало от пота, жрать хотелось, с утра во рту ни росинки... у него ж Людки, как у Корольчука, нет, в холодильнике мышь повесилась. Все, что противно щекотало нервишки последний...месяц? Год? Вдруг навалилось на Пороха пудовой гирей. А тут еще Тамара этого нежного за ручку держит, Мамонт ему в рожу дует, и, конечно, это он, пидар, во всем и виноват. В том числе в том, что соседи, гады, ему вчера антресоли затопили, хреновы снайперы, прямо детскую коллекцию кораблей. Полвечера доставал из коробок взбухшие, испорченные макеты: византийский белый акат, трехмачтовый красавец барк, многопалубный галеон, шхуну с косыми алыми парусами, линкоры было жалко до слез, их батя из Германии привозил. Сидел на протертом паласе в коридоре и чувствовал себя так, словно проиграл сотню морских сражений. Богданыч припер его к стенке: - Ты чего нарываешься? - Тебя, блять, самого не бесит, как этот... к Томе подкатывает? - Ты, Порох, определись уже: этот... или подкатывает. - Ребят, - Ида вдруг резко подняла голову. - Вы запах чувствуете? Ой! Все подвалили к двери, Тамара нагнулась к щели между полом и дверью, принюхалась: - Гарью пахнет... И в этот момент из каморки раздался грохот и мат Корольчука: - Мужики! Мужики, дым из вентиляции! Сбежались все в каморку, начали мобилами высвечивать угол на потолке. Дым шел слабо, вырывался сквозь стальные решетки порциями и затихал. - Горим... - растерянно прошептала Надежда Федоровна. - Батюшки, горим... - Выбираться надо, - Тамара бросилась обратно к двери. - Быстрее! - Тома, отойди. Да, Ида, блин, чего ты свою проходку суешь! - А как! Как мы выйдем?! Как! - Я попробую! Попробую! - Надежда Федоровна вытащила из тугого пучка шпильки, и густые черные волосы раскрутились, упав на плечи. - Какая, ей богу, шпилька! Замок видели? - Позвонить надо... - Юра, открой ее! - Ида трясла Порохова за руку. - Открой! - Да, блять, заткнитесь! Мамонт! - Порох обернулся. - Чего вы?! Чего встали?! А?! Лева! Вышибать надо! Корольчук с Богданычем застыли посреди комнаты и растерянно смотрели на дверь, как будто впервые видели. - Да я, блять, сам! Разойдись! - Порох несколько раз ударил ногой около замка, дверь не шелохнулась, тогда он отошел в другой конец комнаты и, сделав короткий разбег, впечатался в металическую нашивку плечом, и еще раз, еще. - Угомонись ты... - Богданыч перехватил Пороха поперек груди. - Пусти! - Порох, она вовнутрь открывается. - И броненакладка, - сказал Корольчук, вытащил телефон, начал жать кнопки. - Твою мать! - Какого ж! Кто-то несколько раз дотронулся до плеча Богданыча. - Чего? - Богдан, надо всем сесть, - Перемычкин выглядел чудно́. Не скуксился, как Ида, не побелел, как Тамара, у Пороха вон, вообще, рожа полубезумная, Надежда Федоровна на шамана со своими космами похожа, колдует со шпилькой в руках. А этот, точно блаженный... - Внизу воздух чище. - Садимся, народ! - приказал Богданыч. - Пожарные проверят здание. Главное, дождаться! - Какие, блять... - Захлопнись, Порох! Садимся! Идка и так уже сидела возле двери и просовывала пальцы в щель, словно просочиться наружу пыталась. Все кроме уборщицы опустились на колени. - А когда... - Тамара прочистила горло, - когда огонь до нас дойдет? - Зависит от того, где горит и что горит, - ответил Корольчук и не стал добавлять, что дым в любом случае дойдет быстрее. За баб Корольчук переживал - заистерят, заплачут. - Надежда Федоровна, угомонитесь! Шпилькой... - Она хоть что-то делает! - взвилась Ида. - Побейся головой об стену, эффект тот же. - Мужики называется... - А как нас найдут? Может, покричим? - Надежда Федоровна села на пол и робко взглянула на Богданыча. - Стучать будем каждые... - Богдан запнулся, - каждые пять минут, расход кислорода меньше. И тоже умолчал, что даже если найдут, дверь хрен вышибут. Но про кислород он, конечно, зря ляпнул, Ида начала всхлипывать. - Ид, ну хватит, - Порох поморщился. - Анекдот хочешь? Горит, значит, школа в Техасе...а нет, там про расизм. Тома, расизм - это же плохо? - Ребят, а может, под потолком ловить будет? - спросила Тамара. - Иди сюда, - сказал Порох. - Зачем? - На плечи сядешь, подниму, проверим. - Я в юбке же. - Ида, ползи сюда. - Ой... - Ида захихикала истерично. - Держишься? - Ай! Да... - Да не души меня! - Ида, на телефон посмотри. - Я боюсь. - Я тебя за ноги держу крепко. Идочка, милая, проверь телефон. - Телефон, блять, проверь! - Здесь сильнее пахнет. Все, я сейчас... - Ну?! Сигнал есть? - Нет вроде. Душно... Нет. - Порох, к несущей пройдите. - Здесь тоже нет, опустите меня. - Погодь, мой возьми, билайновский. - Не ловит! Ничего не ловит! Опустите, мне душно! - Опускаю! Тише ты! Блин... - Порох сел по-турецки, рванул ворот на рубашке. - А если не найдут нас? - Тамара отбросила бесполезный мобильник. - Эта комната на планах, вообще, значится? - По идее... - По идее?! - Откуда мне знать! - О, вспомнил! В публичном доме случился пожар, все кричат: "Воды! Воды!", вдруг из-за дверей зычный голос поручика... - Юра, помолчи. Дым если и шел, то слабо, глаза не резало, но гарью пахло все отчетливее, Тамара достала из кармана платок и приложила к лицу. - Н-не н-н-нааадо м-моо-молчать, - попросила Ида. - Кошмар... - Ид, ты чего? - Она в детстве заикалась, - пояснила Надежда Федоровна. - Вернулось. - Меня к-к-к-ааак в "Король говорит" лечили, - Ида смущенно улыбнулась и скривилась, как младенец, прежде чем зареветь. Следующую четверть часа никто не проронил ни звука, время тянулось, отмеряя свой ход стуками в дверь, в мозгах, как в густом бульоне, плавали клецками мысли. У Тамары, несмотря на духоту, зуб на зуб не попадал, она принялась растирать себя руками, красные ногти в тусклом свете чернели и, как жуки, метались по белой кофте. Юра смотрел на нее и думал: "Может, пиджак предложить? Так ее же не от холода колотит". Хотелось Тамару как-то утешить, но он не знал как. Там, где стена граничила с шахтой лифта, что-то затрещало и грохнуло, они придвинулись ближе к центру комнаты. Богданыч подполз к двери и заколотил в нее кулаком, стук отдавался вибрациями в груди и казался слишком слабым, чтобы проникнуть наружу. А еще казалось, кроме этого стука у них ничего не осталось: слова лопнули, и все, что они могли - обмениваться колючими, требовательными, тусклыми взглядами. Эти взгляды пропитывали комнату, сгущая и без того спертый воздух. Корольчук уставился в пол, люди его раздражали, от их присутствия хотелось чесаться, как от комариных укусов. Он знал, что скоро начнется. Он такое уже видел. Во как Надежда Федоровна посерела, спрятала лицо в морщинистых ладонях. Только они-то, ладони, возраст и выдавали. "Скоро начнется, - понимал Корольчук. - Скоро каменный мешок затянется, и их всех отрубит. В головах отрубит, не от мира, а от живого. Скоро они смирятся". Комната, и вправду, словно сжалась. "Что же так-то, - пронеслось у Богданыча. - Столько раз сдохнуть мог, а... впрочем... Я всегда твердил, что жизнь - игра. Вот и смерть - игра. Богданыч старался не думать, иначе в животе шевелилось что-то холодное и подступало к сердцу. Долюшку свою Мамонтов оплакивать не собирался. Однако страшно было. Стыдная жуть сосала под языком, и мухи в горле перебирали лапками, но он на Женю поглядывал, и почему-то отпускало. Людей Богданычу было жалко, Идка с Томкой - девчонки совсем, уборщица эта ни к селу ни к городу, вздремнула, называется. У Корольчука Людка с ума сойдет и сын опять же. Порох вон как распереживался, он же эмоциональный, че ты хочешь, холерик, с детства такой. Знал ведь про дверь, лучше чем он с Лёвой знал, и все равно долбился. В одиночку Богданычу было бы проще, вот разве что Перемычкина он бы сейчас оставил. Для себя. Имеет право - вместо последнего стакана воды. То, что там, за дверью в Жене дико бесило, сейчас, странным образом, завораживало... Тот сидел, призадумался... Домашний такой: взъерошенный, без пиджака и галстука, будто не пожарных ждет, а когда чайник вскипит. Щас накидает заварки с мятой, лимончик тоненькими кружочками нарежет, с сахаром разотрет и позовет Мамонтова чаи гонять. Богданыч будет прихлебывать горячий душистый - из своей любимой кружки, а сбоку Перемычкин в плед клетчатый завернется с гражданским кодексом Российской Федерации. Или че там блаженные читают - житие Епифания Премудрого? Богданыч аж хохотнул, настолько сказочная картинка вышла, Корольчук глянул на него грозно, мол, твоих тут истерик не хватало. - И что? Сидеть будем? - Порох пнул ногой ксерокс. - Не порть техни... - Ида не договорила, заплакав. - Что будем делать? Лева, блять, ну хоть ты! - Что, что... - Корольчук дернул галстук с шеи и задрал голову к потолку. Неосвещенный фонариком он зиял над ними черной дырой, как клочок беззвездного неба. - Подыхать будем.