Искренне Ваш, ~~~
На месте имени стоял прочерк. Моё бедное, истерзанное скорее всего безответной любовью сердце взлетело до небес и тут же рухнуло на землю. Я вновь и вновь вчитывалась в строки, пытаясь найти хоть какую-то подсказку, но каждый раз заходила в тупик. Я разбирала чуть ли не каждое слово, но единственное, что я знала — этого человека я сегодня могла видеть на балу. Но там же была почти сотня человек! Я понимала, что просто обязана ответить отправителю, но не решалась даже сдвинуться с места. Вскоре, собравшись таки с мыслями, я нерешительно зашагала к выходу из комнаты. Пробравшись к отцу в кабинет, я, как можно тише, насколько это позволяли сделать изредка скрипящие половицы, взяла чистый лист бумаги, чернильницу с пером и, вновь подойдя к своему окну, принялась писать. Здравствуйте, Незнакомец, Мне приятно было читать это письмо, и я бы с радостью приняла Ваши чувства. Но как я могу это сделать, если не знаю даже Вашего имени? И, к сожалению, моё сердце принадлежит одному человеку. Я подозреваю, что он не имеет ко мне чувств, поэтому не могу допустить, что Вы — тот самый человек, к которому я испытываю те же чувства, что и Вы ко мне. Мне очень не хочется разбивать Вам да и кому-либо в этой жизни сердце. Дайте мне хоть одну подсказку, чтобы я могла знать, кто Вы.Искренне, Феодосия Бёрр
Я понимала, что иду на риск, так как это письмо мог обнаружить папа, но он вряд ли зашёл бы в комнату пока я спала. И хоть письмо вышло рваным и коротким, я всё же попыталась высказать всё самое важное, что я думала. В попыхах я отнесла чернильницу с пером обратно в кабинет отца. Я, боясь, что папа проснулся и вот-вот ко мне придёт, оставила уже запечатанное письмо на подоконнике и, нежно взяв цветок орхидеи, легла с ним на кровать. Я рассматривала цветок со всех сторон, и пока я смотрела на него, по телу разливалось приятное тепло. В глубине души теплилась скупая надежда на то, что отправителем был сам Филип Гамильтон. Эта мысль заставляла меня улыбаться, но я тут же одёргивала себя, ведь понимала, что это всё лишь мои наиглупейшие фантазии о вечной любви. Филип никогда бы не написал мне ничего подобного, он совершенно равнодушен ко мне, а письмо писал другой человек, чьё сердце я разобью своим отказом. С этими беспокойными и чем-то пугающими мыслями я и заснула, так и не закрыв окно.***
С утра вставать было легко, в кровь бурлила от воодушевления. Мысли спутались, но чувствовала я себя на удивление радостно. Я кинула взгляд на окно, которое было закрыто, а рядом письма уже не оказалось. Я повернула голову и посмотрела на тумбу из красного дерева. На ней лежал белый цветок, что не давал мне забыться и был лёгким напоминание, послевкусием, невесомым шлейфом прошлой ночи. По спине пробежал холодок, ведь я вспомнила, что письмо мог обнаружить папа. К счастью, оказалось, что отец ещё спал. Я видела, как он устаёт последнее время. Я не глупа, вообще женщины отнюдь не глупые создания, как принято считать. Мы замечаем гораздо больше, чем высказываем. Вот и сегодня я в который раз вижу измотанного отца, но лишь с грустной улыбкой прохожу мимо, будто не замечаю. Этот день не исключение. Я не спрошу, отчего он так выматывается, не спрошу, отчего же он так беспокоится. Пусть папа будет думать, что я не вижу, иначе он станет ещё и расстраиваться по поводу моих беспокойств. Пускай…***
Через день я снова обнаружила конверт с цветком на подоконнике, но в этот раз цветок был розовым. Я затрепетала, когда увидела письмо, всё-таки моя надежда на то, что писал мне сам Филип не давала мне покоя. Моя дражайшая Феодосия, Когда я увидел Ваш ответ, меня уж посетили мысли о жестоком отказе, но содержание письма меня не на шутку удивило. Я вновь хочу сказать, как я люблю Вас, моя дорогая Феодосия, Вы — мой луч света в этом мире. Я буду тешить себя мыслью, что, возможно, именно я любим Вами, но понимаю, что это вряд ли возможно. Вы просили меня дать Вам подсказку, но, боюсь, сделать этого я не смогу — не в моих это силах. Знайте только, что один мужчина готов отдать за Вас жизнь, а я же буду ловить Ваши мимолётные взгляды.Искренне, со всей любовью, ~~~
Каждое слово, каждая буква написанная рукой незнакомца будто выжигалась в моём мозгу, оставляя после себя ясный чёткий след. Уверена, если я закрою глаза, передо мной предстанут эти строки. Вихрем я металась по комнате, придумывая, что же всё-таки стоит ответить, по пятам за мной следовала невесомая ткань сорочки, нередко путаясь в моих ногах. Но отчего-то я была рада. Письма молодого человека (хотя, не могу не допускать, что он может оказаться не самым молодым) приносили мне величайшее удовольствие, утопала я в сладких строках и возвышалась к самому небу. Перо в моей руке оставляло за собой ровную синюю линию, линии превращались в буквы, буквы — в слова, слова складывались в предложения, а мысли к концу написания письма совсем спутались, мой разум предательски рисовал картину Филипа, что получал написанное мною письмо. Мне было стыдно за эти ничем необоснованные образы, возникающие в моей голове, но поделать ничего не могла. Горела ясным огнём свеча, отбрасывая во все стороны танцующие страстные танцы пучки света. От неё шло тепло, но дрожащие руки продолжали леденеть от будоражащих мыслей и необузданного страха перед неизвестностью. Мой милый Незнакомец, Уж не знаю, как вымолить у Вас хоть намёк, хоть мимолётную подсказку? Мне больно об этом просить, и я страшно боюсь этой подсказки, кажется, даже больше, чем собственной смерти. Меньше всего на этом свете я желаю разбить Вам сердце в случае моего отсутствия чувств, но совладать с собой я не могу. Прошу, молю Вас, пара слов помогут мне! Не томите меня, происходящее сейчас — самая страшная мука и самая жестокая пытка для меня.Со всей душой, Феодосия Бёрр
Этой ночью на тубме у моей кровати лежал новый цветок, на который я смотрела, пока засыпала, оставив у чуть открытого окна только написанное мною письмо.***
— Он благороден, удивителен в своих манерах, наши мнения сходятся просто во всём! Только, думаю, он не особо с моим считается. Это его самый существенный, если не единственный минус — хоть он и уделяет мне большее внимание, чем ко всем остальным девушкам, он остаётся холоден и постоянно отмахивается от меня. Я заметила — это его черта характера, но, да простит меня Бог, как же он меня этим раздражает! Он просто отвратителен в этом плане! Ты представляешь, какое разочарование?! — Мария всплёскивала руками раз за разом, возмущённо вертела головой или топала ногой. Её монолог длился уже около десяти минут. Девушка положила голову мне на плечо, тяжело вздыхая. Я обняла горюющую подругу за плечи, и лишь по-доброму улыбалась, не смея прерывать столь важный для Марии поток чувств. — А как ты? — вопросила Мария, поднимая на меня глаза. — После бала ты почти ничего не рассказала об этих фантастических танцах с твоим возлюбленным. — Ох, ну, я… я совершенно ничего не поняла из того вечера. Единственное, что я ясно помню — это вальс и Филип. Ни разговоров, ни музыки — совершенно ничего не помню. — Ну как же? — разочарованно спросила Мария. — Совсем-совсем ничего? Ну, расскажи хотя бы, как он подошёл к тебе. — Взял и подошёл. Пара до ужаса избитых комплиментов — и он пригласил меня на танец. — Вот так вот грустно? — Да, но я думала, что накинусь на него и начну восклицать о вечной любви! Боже, я тонула в его глазах, Мария! Однако, он сказал такую вещь, что я ну не могла ему отказать, вообще никак! — Какую? — Что-то вроде: «Я слишком эгоистичен, чтобы видеть, что Вы танцуете с кем-либо кроме меня». — О! — воскликнула Мария. — Да! А ещё я всё-таки заставила его обращаться ко мне на «ты». — Ну наконец-то! Думала, этот день никогда не настанет. — И не говори… Я решила не говорить Марие о Незнакомце, что пишет мне по ночам, уж слишком я боюсь хоть кому-то говорить. Не могу, ну не могу!***
Ответ шёл долго, по сравнению с остальными, и я начала изрядно переживать. На бумаге со столь привычным ароматом и со столь привычным цветком орхидеи рядом столь привычным почерком были написаны столь приятные строки! Моя дражайшая Феодосия, Вы представить себе не можете, как я не хочу причинять Вам боль, ведь проще мне утешать себя тем, что Вы можете любить меня взаимно, но Ваше желание для меня важнее, чем собственная трусость. Могу лишь сказать, что Вы подарили мне возможность танцевать с Вами на летнем балу. Как Вы были прекрасны, я могу написать об этом хоть тысячу строк! В своих мечтах я всё так же с Вами танцую этот замечательный вальс, хоть и совершенно не запомнил музыки.Искренне Ваш, ~~~
Моё несчастное сердце ринулось вниз, кончики пальцев превратились в льдины, которые я тщетно пыталась согреть своим дыхание. Точнее, это произошло непроизвольно, когда я закрыла рот руками, чтобы не вымолвить ни звука. Я танцевала с ним! Танцевала! Неужели… неужели это он?! Неужели сам Филип может любить меня столь страстно и столь горячо?! На моём лице расплылась счастливая улыбка, стук сердца отдавался в висках, а в голове играла музыка, которую я, казалось, никогда не запоминала. Я кружилась по комнате на носочках, а невесомые ткани сорочки танцевали вместе со мной неизвестный, беспорядочный радостный танец. Материя колыхалась из стороны в сторону, повторяя мои движения, и одновременно идя им наперекор. Я танцевала, словно на том балу, напевая себе под нос ту самую мелодию, что играл оркестр и что я, казалось бы, не помнила. Уже не сумев справиться с эмоциями я прыгнула на кровать и выдавила из себя радостный писк прямо в подушку. Побив немного от переизбытка эмоций ни в чём не виновную кровать, я поднялась и снова подошла к окну. Я взяла в руки нежный цветок и осторожно прижала его к себе вместе с письмом. Стоп. Это ведь мог быть не Филип. Письмо и цветок обожгли пальцы. От одной мысли стало не по себе. А вдруг не он?.. А если всё-таки он? Я села на кровать и уставилась в окно. — Зачем мне такие трудности? Ладно. Если не Филип, то кто? Коллинс туп, как бревно. Он не смог бы написать ни десятой части того, что пишет мне этот незнакомец. Остаётся только Брук. Он приятен, красноречив, но… я думала, он ухаживает за Эмилией. Больше я ни с кем не танцевала тогда. Боже, ну что за напасть?! Ответ я написала незамедлительно, он получился очень скомканным и коротким. В письме я написала, что обязана знать имя отправителя, ведь не хочу мучать его ложными надеждами, или же, в обратном случае, так и не узнать, что наши чувства так давно были взаимны. Я боялась, что провалюсь в сон прямо за письменным столом, но всё-таки я управилась за пять минут и вскоре спала мирным сном.***
Прошла почти неделя. Он не отвечал так давно, что в мою голову закрадывались самые неприятные мысли. Я его спугнула? Это была лишь чья-то злая шутка? Я потеряла его навсегда? Хоть кто-то искренне любил меня именно в этом смысле, не родительской любовью, а другой… От письма, что я получила, веяло холодом. Хоть цветок был прекрасней, чем все прежние, даже не вскрывая конверта я поняла, что ответ вряд ли меня порадует. Когда же я распечатала знакомо пахнущий конверт, я удивилась отсутствию всех принятых частей письма: ни тебе вступления, ни завершения — сразу текст. Глаза забегали по строчкам. Я не могу. Дальше я уже не хотела читать, думала — не вынесу. Но я не могла оставить столь важное для нас обоих письмо непрочитанным. Понимаете, я просто не могу справиться с собственной трусостью. Я думал, что смогу преодолеть препятствия в виде собственной нерешителтности, но не смог. Прошу простить меня за это. — Боже правый! — с трудом выдохнула я, наконец выпуская из сдавленных лёгких воздух. Я перечитывала письмо, раз за разом, оценивая и замечая каждую деталь, с мыслью об обязанности препринять хоть что-то, но в конце концов глаза мои сомкнулись под тяжестью сна — так сказывался недосып. Вот так я и заснула — оперевшись на руку, сидя в кресле у окна, с письмом и пышным цветком на коленях. Я не почувствовала, как у меня забрали письмо, как ко мне нежно прикоснулись, не почувствовала я и того, что положили меня на кровать — всё это я заметила лишь утром.