Цветок орхидеи

      Я проснулась и сладко потянулась, громко зевая. Солнце проникало в комнату сквозь незадвинутые шторы. Из окна тянуло сквозняком.       Из окна…       Стоп.       Нет-нет-нет-нет-НЕТ!       Я уснула прямо у окна, с письмом в руках. Я не могла лечь на кровать, значит, меня кто-то отнёс. Если это отец, а это точно он, то… Боже! Он меня убьёт!       Я проверила спальню и кабинет отца, но там было пусто. Тогда я как можно тише спустилась вниз, обошла все комнаты, но отца так и не увидела.       — Уехал, — облегчённо выдохнула я. Если наказания не избежать, его можно хотя бы отсрочить, верно?       Для полной уверенности я выглянула в сад, но, не увидев отца и там, выглянула из дома. Тётушка Фелисити уже проснулась и ухаживала за своими цветами.       — Здравствуйте! — помахала я соседке.       — О, доброе утро, Феодосия! Не папеньку ли ты ищешь? — глаза в обрамлении старческих морщинок смешно сощурились.       — Да, верно. Вы не знаете, где он? — я подошла к тётушке, шелестя юбками.       — Уехал он в центр, спешил сильно, милочка. Только Бог знает, зачем он уехал.       — Ясно, спасибо Вам. Прекрасные цветы — с каждым годом Ваш двор цветёт всё ярче! — сказала я напоследок, уже возвращаясь домой.       — Знаешь ведь, как заставить улыбнуться! — глухо засмеялась старушка мне вслед.       Я зашла в дом. В нём было прохладно и свежо, это особенно ясно чувствовалось после душной улицы. Поднявшись к себе в комнату, я подошла к окну. Вот он — источник всех проблем и всех моих радостей.       Я легла на кровать. Сейчас у меня есть время подумать. Но над чем? Кто прислал письмо? Очевидно, или Брук, или Филип. Кто положил меня на кровать? Тоже странный вопрос, ясно, что это отец. Хотя, это может быть и Неизвестный, но что-то мне в это не сильно верится.       Вот что мне делать, если отправителем окажется Брук? Он сразу поймёт, что я влюблена в Филипа, так как танцевала я только с тремя людьми в тот вечер, и методом исключения легко выяснить, кто же пленил моё сердце. А если бы я не была влюблена в того, с кем танцевала на весеннем балу, я бы сообщила об этом сразу же. Брук — взрывного характера человек, и я не знаю, что случится дальше, если…       Если. Постоянно эти «если». Я уже начинаю сердиться на себя за то, что прочитала то злополучное письмо, за то, что ответила на него, за то, что не рассказала об этом Марие.       Точно, Мария! Пока не поздно рассказать! Может, она мне поможет и как-нибудь разузнает об отправителе?       Я снова вышла на улицу, но в этот раз надела на голову шляпу, как подобает. Улыбнувшись тётушке Фелисити, что выглянула из окна, я побрела по тропинке в сторону дома семьи Вестерн. Он находился чуть подальше и севернее, чем дом Гамильтона, поэтому я решила, что зайду к старым друзьям поздороваться. Точнее, навестить я хотела именно Элайзу Гамильтон — как мне кажется, самую прекрасную женщину в мире после моей матери. В обществе этой женщины мне казалось, что любая мелочь важна, что всё в мире радует, и все беды отступают как-то сами собой.       Когда я увидела выглянувший из-за деревьев дом, внутри всё приятно забурлило. Не знаю, хотелось ли мне видеть Филипа, или всё же Элайзу, но, в любом случае одно другому не мешает. Постучав в дверь, я замерла в ожидании. Открыла мне дверь Анжелика — младшая сестра Филипа. Девочка была сонная и, когда увидела меня в проходе, не сразу среагировала, пару секунд всматриваясь в моё лицо, будто могла увидеть во мне другого человека.       — Феодосия!       В конце концов удивлённо воскликнула она, распахивая руки для объятий.       — Привет, малышка, — я обняла девочку, уткнувшись в её шёлковые волосы.       — Прошу заметить, не такая уж я и маленькая, — преувеличенно обиженно ответила Анжелика, отстраняясь.       — Ладно, ладно, ты не маленькая, — улыбнулась я маленькому солнышку. — А где все?       — Братья ушли в город, папенька тоже, а мама наверху.       — Неужели все разом ушли? — спросила я.       — Да, именно так. Разве что Джеймс гуляет где-то неподалёку, он у нас такой. Ну, ты проходи, а то мы так давно не виделись.       Девочка пропустила меня в дом.       — Милая, кто там? — послышался голос Элайзы со второго этажа.       — Феодосия, мамочка! Мы сейчас подойдём! — крикнула Анжелика. — Пошли, — она повела меня за собой наверх.       — Ты же понимаешь, что я не задержусь надолго? — спросила я Анжелику, взбираясь по лестнице.       — Конечно. А жаль, помню, раньше ты заходила почти на целый день, — расстроенно протянула девочка.       Да, а потом я влюбилась в Филипа и просто физически не могла находиться с ним так близко. Со временем, конечно, это прошло, я научилась держать себя в руках, но в дом к Гамильтону я заходить так и не решилась. Всё-таки неправильно вот так — бац! — и прийти, когда до этого почти не заходила.       Мы поднялись наверх, и нам навстречу из комнаты, если не ошибаюсь — там была спальня, вышла Элайза.       — Здравствуйте! — я подошла к женщине, и на лице тут же появилась широкая улыбка — как на её, так и на моём.       — Здравствуй, дорогая, — обняла она меня — легко и нежно, как обнимала мама. — Надеюсь, в этот раз ты всё-таки задержишься?       — Ну, не то чтобы… — я опустила глаза, так как не хотела видеть расстроенное выражение лица у столь лучезарной женщины. Я услышала тяжёлый вздох, и сразу захотелось остаться тут навсегда, лишь бы Элайза Гамильтон не вздыхала так никогда.       Когда мы устроились в гостиной с чашками чая, Анжелика, что сидела на полу у ног матери, раскидав юбки, спросила:       — А почему ты решила к нам зайти?       — Я шла к Марие и по пути решила зайти к вам.       — Дорогая, расскажи, что у тебя нового? — спросила у меня Элайза, кутаясь в тёплый плед. — Какие изменения в жизни, какие успехи, какие поражения? Мы так давно не разговаривали по душам, словно сто лет прошло.       В её словах я слышала горечь и небольшой укор. Только сейчас я поняла, как, оказывается, моё общество было важно для неё и Анжелики. Знали бы они, как для меня трудно преодолевать себя! Если бы могла, я бы обязательно заходила к ним чаще.       — На самом деле, есть у меня кое-какая проблема, но она довольно деликатного характера, — всё-таки решила поделиться я.       — Ты можешь поделиться со мной всем, чем угодно, — Элайза нежно положила свою руку поверх моей в знак того, что я могу ей доверять.       — Я знаю, но всё равно как-то неловко, — я заметила, как затаилась Анжелика. Она, как обыкновенный ребёнок, перестала шевелиться, чтобы про её присутствие ненадолго забыли, а потом уже бы и не выгнали.       Элайза перехватила мой взгляд и своим неповторимым взглядом с добрым укором взглянула на дочь.       — Ну ма-а-ам! — сразу запротестовала Анжелика, не дожидаясь просьбы уйти.       — Я тебе потом всё расскажу, — шепнула я девочке.       — Точно? — она хлопнула ресницами пару раз.       Я кивнула ей и незаметно подмигнула. Анжелика недоверчиво и недовольно посмотрела на нас, но ушла, оставляя нас наедине. Элайза широко улыбалась, смотря вслед неугомонной дочери.       — Ты не обязана говорить, но проще ведь справляться с проблемами не в одиночку, верно? — повернулась она ко мне.       — Верно, думаю, — протянула я, после чего вкратце, но в красках рассказала про всю кутерьму с письмами, про все переживания о последствиях, немного покорила себя за безответственность, и рассказала про ожидаемое наказание. Рассказывала я эмоционально, то и дело начиная громко восклицать, тут же неловко стихая. Элайза слушала меня внимательно, изредка кивая, выражая согласие с моими словами. Конечно, я упустила ту часть, где надеялась, что пишет мне именно Филип, но делала я это очень неумело, так что для Элайзы не составило труда восстановить недостающие кусочки пазла. После недолгого молчания она застала меня врасплох.       — Тебе нравится Филип? — прямо спросила она, удивлённо поднимая брови. В этот момент я поняла, что она не Мария, она не моя подружка, а его мать, и вдруг поняла, в каком я ужасно глупом положении оказалась.       Я секунду молчала, а потом, как бы я ни старалась напустить на себя равнодушие, всё равно залилась густой краской.       — Боже мой! — всплеснула руками женщина.       — Только не говорите никому, прошу! — взмолилась я.       — Да что ты, конечно я буду молчать, солнце! Как же я раньше не догадалась? — уже тише сказала она.       — Это так заметно? — обеспокоенно спросила я.       — Теперь, когда я об этом думаю, да.       — Боже, — выдохнула я.       Я закрыла лицо руками, не зная, что делать с пылающими щеками. Если это так очевидно, значит, кто-то уже знает. А может кто-то уже пустил слух, а это значит…       — Что же мне делать? — спросила я у Элайзы, сглатывая ни от чего подступивший ком в горле.       — Ждать, остаётся только терпеливо ждать. Возможно, в скором времени ты наткнешься на какую-нибудь подсказку. Это может быть как сегодня, так и через года, но ты обязательно узнаешь.       — Меня это так терзает! — я обессиленно упала на плечо женщины.       — Не убивайся, дорогая, всё со временем станет ясно, как летний день, — она успокаивающе обняла меня. — Просто жди.

***

      Когда я вышла из дома Гамильтона, на улице уже вечерело, подул прохладный ветер, горизонт окрашивался в нежный розовый. К Марие идти было уже поздно, посему я отправилась домой.       Увидевшись с Элайзой и Анжеликой, я почувствовала облегчение и поддержку. Я знала, что теперь, когда о моих чувствах знает даже Элайза, ситуация выглядит несколько комично, или, как минимум, неправильно, но поделать с этим уже ничего не могла.       По пути домой я встретила Брука. Он куда-то спешил, поэтому, обменявшись парой фраз, мы разошлись. Из его оборванных предложений я поняла, что он опаздывает на какую-то встречу, что-то он должен сделать, это очень важно для него, и он надеется таким образом обрадовать Эмилию. Я пожелала ему удачи, хоть не особо поняла суть разговора, а после со спокойной душою продолжила путь.       Вечер был просто замечательным, такой бывает только летом, в первые дни после похолодания. Прохладный ветер гулял между деревьями, заставляя изумрудные листья шумно переговариваться. Заходящее солнце отдавало земле последние лучи солнца. Щебет птиц слышался много реже, чем днём, застрекотали сверчки. В некоторых домах начали зажигать свечи. На улице было пустынно, поэтому обычно тихий стук моих каблуков звонко разносился по всей округе.       Домой идти не хотелось. Там меня ждал отец со своими вечными нравоучениями, к которым я хоть и стараюсь прислушиваться, но получается не очень. Я оттягивала этот момент так долго, как могла. Теперь к долгому монологу про моего ночного гостя прибавится и разговор о долгих прогулках.       Когда я подошла к дому я увидела, что тётушка Фелисити уже спит — она всегда рано ложилась и вставала с первыми лучами солнца. У нас дома свет тоже почему-то не горел. Я забеспокоилась. Зайдя в дом, я крикнула:       — Папа? Ты дома?       Ответом мне послужило лишь молчание.       На всякий случай я всё-таки осмотрела каждую комнату в поисках отца, хотя дело было довольно бессмысленным.       Я подкинула парочку дров в камин, подожгла поленья и села рядом в кресло, укутавшись в тёплый плед из овчины. Кости немного промёрзли после прогулки.       Хотелось бы, чтобы рядом оказался хоть кто-нибудь. Так хотелось разделить это момент с кем-то близким! Я могла бы сидеть с Марией, и она бы рассказывала мне про свои романы, или рядом со мной могла сидеть Элайза, которая читала бы какую-то книгу вслух, пока я заплетала Анжелике косу, в конце концов рядом мог быть отец, напевающий песни из детства.       Или мама.       Но я была одна. В такие моменты я ощущала своё одиночество сильнее, чем когда-либо. Одна в совершенно пустом доме, ведь нет ни отца, ни… матери. Каждый раз я ощущала свою беспомощность и уязвимость, а на печальных глазах блестели слёзы — солёные, как в день кончины матери. Словно она покидала меня каждый раз снова и снова. И ком в горле, сдавливало лёгкие, дышать совсем тяжело.       Но Филип… Он спасал меня. Точнее, я своими же чувствами отгораживала себя от горьких мыслей, от боли и одиночества, а его образ, да даже в мыслях, озарял всё вокруг светом. Он сам — солнце, но его лучи с каждым днём всё тускнее. Я видела это, слышала каждый мимолётный грустный вздох, чувствовала любую его боль вдвойне. Но, несмотря ни на что, он продолжал светить людям, как светила моя мать мне, как светит мне мой отец. Только он отдавался всем.       И вот теперь, когда мысли о письмах отошли на второй план, я вновь ощущала потребность в нём.       Письма…       Как же мне хочется верить, что их писал он. Филип как и его отец, так же полон энергии, в нём бушует огонь, он умён не по годам, а я же… я предпочитаю посидеть и поразмыслить, я как спокойная гладь воды. И это чертовски привлекает!       Почему-то мои мысли внезапно обратились к Бруку. Я встретила его сегодня, но мы толком и не поговорили. Он так спешил, что я не успела выудить из него ни миллиграмма информации. Он лишь говорил, что…       — Ох, — воскликнула я, когда будоражащая мысль пронзила меня.       Теперь я знаю. Теперь я всё знаю.