Дни обид

Преддверие Нового Года — всегда праздник для людей любого возраста. Именно поэтому двадцатиоднолетняя Фрига Гердэль скорее спешит домой, загруженная подарочными пакетами в обеих руках. На душе настоящая весна, хоть и вся земля усыпана толщей белых хлопьев. Её бойфренд, Кеннет, пообещал приготовить своё фирменное имбирное печенье с корицей вечером, так что это является веским поводом не особо задерживаться на улице. — Йо, чувак, я вернулась! — кричит она с порога, едва зайдя в квартиру. Кладёт шуршащие пакеты на пол и стягивает промокшую шапку, но никто не отзывается. Тишина. — Кен? Фрига скидывает с себя зимние кроссовки, в одной лишь куртке медленно проходя в глубь квартиры. А когда на цыпочках доходит до кухни — застывает на месте. Её возлюбленный не шевелясь лежит на полу, вцепившись мёртвой хваткой в собственные волосы. Какая-то страшная чёрная субстанция обволакивает всё его тело: будто берёт начало она как раз из него. — Кен, мать твою, что произошло?! Фрига кидается к другу детства, но он, резко дёрнувшись, поднимает налитые чернью глаза на девушку. Голос неестественно низок; раздваивается, будто сам Сатана говорит из подземного царства. — Стой… Не подходи ближе… По щекам стекает кровь, смешиваясь в единую массу с чёрной вязкой жидкостью, разлившейся по полу. На лбу проступили три толстых жилки. — Я не контролирую… себя… Просто… не подходи… Фрига садится на корточки рядом, грустными глазами смотря на печальную картину. Из горла Фелпса рвутся рваные всхлипы-вздохи; он отчаянно пытается побороть сущность внутри себя. Ту самую. Всё тело пробирает судорога, он выплёвывает черноту на светлый линолеум, стараясь не смотреть на девушку. Чувствует себя полным ничтожеством. — Твою мать. А в этот раз тебя сильнее кроет, чем в прошлый... Фелпс поднимает налившиеся кровью глаза; посиневшие губы дрожат в безмолвной мольбе. Чёрная слякоть медленно расползается в сторону девушки, но в ответ та лишь отречёно качает головой. Гуськом подходит ближе к Кеннету, ногами вступая в неприятную вязкую жижу; кладёт обе ладони на перепачканные кровью светлые волосы парня. Он облегчённо прикрывает глаза. Кухню застилает мягкий жёлтый свет; прямо из-под рук Фриги разлетаются будто десятки светлячков, таких тёплых и ярких, что готовы застлать своим свечением весь дом. Из-под пальцев проступает заметная теплота и лёгкость, благодаря которой вся чернота потихоньку испаряется, будто никогда её и не было. Взмывает в воздух, как лёгкий пепел. Фрига отстраняется от Кеннета. Тот, чуть погодя, шумно вдыхает и раскрывает глаза. Медленно поднимается на дрожащих ногах, и взлохмачивая волосы, подаёт руку девушке. — Ты меня спасла. Снова. В ответ Фрига лишь грустно улыбается. Снег валит за окном — на улице уже совсем стемнело. Начавшаяся вьюга заставляет окна в доме немного дребезжать. На кухне пахнет корицей и мёдом; и теплый свет, струящийся с потолка, озаряет молодую влюблённую пару, что сидя за столом пьёт чай. — Мой дед был дьяволом, — шепчет Кеннет, кутаясь сильнее в флисовый плед на плечах. — Самим исчадием Ада. Я помню, как он сказал мне в раннем детстве, что… Я достоин. Не мой отец, а я. Дед всё время называл отца ничтожеством и что он разочарован в нём; потому как «в нём не течёт сила». А во мне она есть. Якобы. Руки Кеннета слабо дрожат; он уставляется невидящим взглядом в пустоту. — Мне по-настоящему страшно, каждый раз… Это был уже второй или третий приступ, и с каждым разом это всё тяжелее. Я чувствую… Фрига, я чувствую, как во мне что-то меняется! И я боюсь, что… Что однажды, я… Боже. Он хватается за волосы, склоняясь над полом. Фрига подсаживается ближе, приобнимая, пытаясь успокоить дрожащего юношу. Гладит тёплой ладонью мягкие светлые локоны и слегка улыбается, тихо шепча: — Пока я с тобой, тебе ничего не грозит. Ты никогда не станешь, как твой отец или дед, пока я рядом. Любое бремя будет меркнуть в сравнении с нашей любовью. И этот манящий шёпот, и нежный поцелуй в щёку действительно вселяют в дрожащего парня большие надежды.