Дни обид

— Я в шоке. Я просто в шоке, — шепчет Уильям, схватившись за голову. — Я в таком шоке, что, кажется, сейчас умру. Вы молодцы, что сделали фото… Но я не понимаю, где трупы… В доме Кэмпбелл собрались абсолютно все: Эшли, Салли, Ларри, Тодд и Нил, даже Лиза. Сидят в одной комнате — кто на полу, кто на диване, а кто-то на столешнице. Салли посередине комнаты, словно ведущий какого-то реалити-шоу — главный активист этого дела, рассказывает всё в подробностях — как оно было, и показывает фотографии, совсем позабыв стянуть протез с макушки на лицо. — Жутко. Просто жуть как отвратительно, — говорит Тодд, подходя к Салли и разглядывая фотографии поближе. — Если земля не была разрыта, как вы говорите, это значит, что гробы хоронили уже пустыми. Никто не мог просто так выкопать: остались бы следы разрытия, хотя бы. — Да, но где тогда тела мамы и Бена? — Эшли сжимает кулаки. — А что, если… Что, если они живы? Что, если их на самом деле не убили? — Ларри осматривает побелевшие костяшки младшей Кэмпбелл. — Хорошо, но кто тогда был на фотографиях? Те, что я принёс в день их смерти. Почему моя звёздочка Кэйси не дала никакого знака — ни единого намёка на то, что она жива? — Уильям подскакивает с места и подходит к окну. За стеклом сгущается тьма. — Она бы никогда не поступила так со мной! Она любила меня! — Пап, я знаю, что мама любила тебя, но… Что, если произошло нечто ужасное? Гораздо хуже, чем смерть, — Эшли подбадривающе кладёт отцу руку на плечо, подойдя ближе. Хотя, кажется, ей самой нужна поддержка не меньше. — А что, если она давала нам намёки? — Салли окликивает Уильяма. — То, что было с вами — не просто так. Записки, шёпот, то, что случилось с Ларри. Какая-то удивительная череда событий. И всё явно завязано друг с другом. Будто… Не знаю, у меня совершенно нет идей. За окном уже начало смеркаться: прошли целые сутки после поездки на кладбище. Никто не мог ничего понять, все мысли спутались и Салли, рассердившись, что ничего не получается узнать в этом расследовании, вышел из дома Кэмпбеллов. Со словами: «Я пойду в магазин за пивом. Моя голова уже ничего не соображает», натянул куртку и, обмотавшись шарфом, захлопнул дверь за собой. Холодало. До магазина — рукой подать, буквально десять минут ходу; завернуть за три угла и идти по прямой. По неосвещённым улочкам. — Блин, вот же ерунда какая, — шепчет он, раскидывая ботинком редкий снег. — Ничего не понимаю. Фонарь над головой внезапно заморгал, а затем и вовсе потух; дуновение ледяного ветра, пробравшееся под маску, заставило Сала поёжиться. Слишком резко стало совсем холодно и темно: то ли наяву — то ли в глазах — не ясно. А потом странные шорохи за спиной, будто кто-то подошёл сзади: Салли не успел рассмотреть человека, лишь только тень в капюшоне. Затем удар по голове тяжелым предметом. И глаза Салли застлала тьма. Очнулся Фишер с ужасной болью в затылке: зрение плыло по фронту. Сколько времени прошло — знает один лишь Бог, если он вообще есть, но одно точно — слишком знакомые обшарпанные серые стены. Его закрыли в одиночной камере, никаких тебе столов или кроватей, только пустые стены и неровный пол. А сквозь решётки давний пейзаж культистских коридоров. Редкие огни горят на прикреплённых факелах и колыхающимся от сквозняка пламенем освещают ветхие стены. Руки закованы в наручники. Фигуры в чёрных плащах снуют мимо решёток, словно совсем не замечают новоиспечённого пленника. А Салли лишь в ужасе смотрит на всё это, не обращая на стучащие друг о друга зубы никакого внимания. Волосы на затылке встают дыбом только от одного осознания: Значит культ всё-таки действующий. Значит, в нём есть живые души. Сал подбегает к решёткам, едва коридор пустеет. Бесполезно трясёт прутья, но тщетно. Ограждения будто вросли в землю. Заперто. Ну, а как иначе, думает про себя. Одна единственная фигура в чёрном обличии подходит к решёткам безмолвно. Накинутый сверху капюшон не даёт разглядеть лицо полностью — лишь только нижнюю часть. Всё так же безмолвно фигура отпирает камеру, распахивая двери настежь и манит юнца пальцем к себе. А затем прикладывает указательный палец к губам, без слов приказывая сильно не шуметь. И Салли уже хочет начать кричать и избивать фигуру скованными руками, но мнимо повинуется. Даже сам не знает, почему. Человек в чёрном ведёт его сквозь коридоры, внимательно просматривая все дороги: будто хочет, чтобы никто не попался на их пути. Чтобы никто их не увидел. Салли всё так же послушно следует за фигурой, не раскрывая рта: всё равно уже бесполезно что-либо предпринимать. Человек заводит его в какую-то светлую комнату, заперев за Салом тяжеленную дверь. И эта комната представляет собой какую-то жилую каморку — не в тех тонах, которыми исписан весь культ. Словно это личная комната человека. Скромная, но словно жилая. Теперь они одни в этой комнате. Только фигура в чёрном плаще и Салли, у которого уже кончается терпение. — Какого дьявола Вы меня притащили сюда?! Кто Вы?! — ядовито выплёвывает от в спину фигуры. Человек долго стоит на месте, будто боясь повернуться к Салу лицом. Но потом, всё же, скидывает с себя капюшон медленно, словно в замедленной съемке. Неторопливо поворачивается к Салу лицом и у того мурашки бегут вдоль спины мелкой дрожью. Короткие, почти бритые под ноль рыжие волосы и горящие зеленью глаза. Мама Эшли. — Кэйси?...