План архимага

      Когда Гермиона вернулась домой, она сразу поняла, что к ним кто-то пришёл в гости. На крючке в прихожей висела незнакомая куртка, из кухни доносились ароматы праздничного пирога, а из кабинета – чей-то чужой голос. Вывод можно было сделать лишь один.       А поскольку гости были у них явлением нечастым, это удивляло.       – О, ты вернулась, – Джин Грейнджер выглянула из кухни. – Великолепно.       – Мам, кто пришёл-то? – спросила Гермиона, тоже проходя на кухню.       – Один старый папин знакомый, – как-то загадочно сказала та, – Томас Деннитсон.       – Первый раз слышу, – призналась Гермиона.       – Ну ещё бы, – Джин открыла крышку духового шкафа, и запах сразу стал сильнее раз в пять. – Он к нам приходил последний раз, когда тебе года три было. И вот сейчас снова. Ты бы пошла переоделась, что ли.       ...Где-то через четверть часа, когда пирог был уже совсем готов, двое мужчин вышли из кабинета. В гостиной уже было всё готово: накрыт стол, расставлены стулья и даже откупорена бутылка вина, дожидавшаяся особого случая. Гермиона даже не могла припомнить, когда ещё её родители ставили на стол вино.       А потом она наконец увидела этого загадочного мистера Деннитсона. О, его нельзя было не заметить!       Томас Деннитсон был человек шести футов ростом, имел волевой подбородок, короткие чёрные волосы и высокий лоб с залысинами; облачён в безукоризненно выглядящий костюм-двойку с галстуком и остроносые чёрные туфли. На правой щеке находился тонкий, почти незаметный шрам. В целом мужчина был чрезвычайно импозантен, явно знал впечатление, которое производил на окружающих, и умел им пользоваться. Больше всего он походил на голливудского киноактёра или, быть может, на чуть постаревшую фотомодель. Вёл себя Деннитсон очень непринуждённо, но вместе с тем не развязно, и чувствовалось, что для него не было больших различий между скромным обедом в семье Грейнджеров и приёмом в Букингемском дворце; это был не человек, скованный правилами этикета, но человек, который сам составлял эти правила.       Разумеется, большую часть этого Гермиона поняла значительно позже. Пока же она отметила только, что мистер Деннитсон был красив – той самой чеканной красотой греческих статуй – и обаятелен. Он неплохо поддерживал разговор за столом, делал комплименты и воздавал должное кулинарному мастерству хозяйки.       Девочке пришлось немного покраснеть, когда разговор коснулся её учёбы – где учится, каковы успехи, и тому подобные вопросы. Не желая врать, она отделалась общими словами – и отдуваться за неё пришлось отцу. Эндрю обстоятельно пояснил старому знакомому, что его дочь – самая лучшая в классе, учителя нарадоваться не могут, а он сам тоже очень счастлив. При этом на лице его играла весёлая улыбка.       И если бы Гермиона была внимательней и чуть лучше разбиралась в людях, она могла бы заметить, что у Деннитсона в уголках рта притаилась точно такая же улыбка.       – Том, – задумчиво спросила Джин Грейнджер, – пожалуйста, не сочтите за бестактность, но... Сколько вам лет?       – Сорок недавно исполнилось, – сверкнул белоснежной улыбкой гость. – Увы, никто из нас с годами не молодеет...       – Я-то уж точно нет, – согласилась Джин. – А вы в прошлую нашу встречу говорили, что вам тридцать семь. Та встреча была десять лет назад, а вы с тех пор ничуть не изменились.       – Я занимаюсь гольфом и верховой ездой, – доверительно сообщил Деннитсон. – Спорт продлевает жизнь!       – ...А когда вы познакомились? – спросила тем временем у отца Гермиона.       – Да лет двадцать назад дело было, – призадумался Эндрю Грейнджер. – Когда я в армии служил.       Гермиона поперхнулась:       – Ты служил в армии?!       – Ну да, – совершенно искренне удивился отец. – А ты что, не знала?       Откуда ей было знать, если он ничего на эту тему не говорил?.. Насколько же это типичное для него поведение – других обо всём расспрашивает, а из самого всё клещами приходится вытаскивать! Хотя казалось бы – родной отец, за тринадцать-то лет можно узнать как облупленного! Но ведь нет; а когда всё это как-то случайно всплывает наружу, он делает большие глаза и изумляется. Сколько раз она уже подобное видела!..       – Кем ты там был, в армии?       – Так стоматологом, – легко пожал плечами Эндрю. – Кем же ещё?       – Я же серьёзно спрашиваю, – насупилась Гермиона.       – Так я тебе серьёзно говорю, – снисходительно поглядел на неё отец. – Есть, знаешь, в наших Вооружённых силах такое подразделение – военная стоматологическая служба. Я там по молодости некоторое время провёл.       – А вы... – Гермиона перевела взгляд на Деннитсона, который мило болтал с Джин, – где служили?       – Роял Нэви, – вежливо улыбнулся тот. – Флот Её Величества.       Несмотря на то что в тоне его вроде бы ничего не изменилось, Гермиона почувствовала, что эту тему ей лучше не продолжать.       – Да, кстати, – оживился Эндрю, – почему ты только сейчас приехал? Я тебе ещё полгода назад звонил, даже больше.       Деннитсон чуть посерьёзнел.       – Занят был. Дела, поручения... пришлось поездить. Зимой, когда ты звонил, меня посылали в командировку в Африку.       – Серьёзное что-то?       – Как посмотреть, – Деннитсон улыбнулся, вспоминая. – Мы там на леопардов охотились... одного хотели живым поймать. У местных проблемы с ними были.       – На больших леопардов? – уточнил Эндрю.       – Точно так. Видел когда-нибудь зверя, что может двигаться после попадания нитроэкспресса? Жуткое зрелище. А попаданий четыре было.       Гермиона уважительно покачала головой. Она не знала, чем был этот «нитроэкспресс», но слово звучало очень внушительно.       – Вы охотник?       – Не совсем, – наклонил голову Деннитсон. – Но иногда приходится.       – Так... что у вас за профессия-то всё-таки?       – Я решаю проблемы, – непонятно ответил гость. – Вот подходит иногда ко мне босс и говорит: Том! У нас серьёзная проблема! Организации угрожает большой кризис! А я ему говорю: спокойно, босс. Я зарешаю любую проблему. Выдайте мне командировочные и можете забыть об этом!       Эндрю, прикрыв лицо ладонью, не то закашлялся, не то рассмеялся.       ...Позже, когда обед кончился, мужчины отправились в кабинет, и между ними продолжился разговор о делах ничуть не менее интересных, но уж точно намного более важных.       – Что у нас, я понял. А из других стран?       – Из Америки пришло подтверждение, – Деннитсон, убравший с лица улыбку, собранный и строгий, слегка развёл руками, – с материка тоже, но и всё. Наши... партнёры пока молчат.       – Ещё не знают?       – Знают, конечно. Но не больше нашего.       Эндрю Грейнджер хмыкнул. Наступила небольшая пауза.       – А Музыкант-то что? Вы вообще что дальше делать будете?       – Ты босса так не называй, он это по-прежнему не любит, – Деннитсон нахмурился и посерьёзнел ещё больше. – Но он не знает. И в центре тоже не знают. Ты думаешь, я почему тебе всё это рассказываю? Потому что информация не секретная. Никто просто не понимает, что с ней делать. Кто знает, тот знает, а кто не знает... огня не спрятать в соломе.       – Огня?..       – Пока нет, – уточнил Деннитсон. – Пока ещё нет.       – О'кей. Твой прогноз: чем всё это может кончиться? – поставил вопрос ребром мистер Грейнджер. – Я-то об этом по-прежнему знаю только то, что ты мне тогда рассказывал, поскольку в штате, знаешь, никогда не состоял. К секретам не допущен.       Гость машинальным движением потёр шрам и искоса посмотрел на Грейнджера.       – Печально всё может кончиться, – отрезал он. – Разумные существа делятся на два типа – тех, кто умирает, когда пятидесятый калибр разносит им голову, и тех, кто не умирает. Вторые мне очень сильно не нравятся, но их, к счастью, довольно мало. А если всё пойдёт плохо – совсем плохо... эти вторые могут стать очень большой проблемой.       – Ага, – согласился Эндрю. – Но погоди. Ты говоришь, что никто ничего не знает. И тем не менее у моей дочери в школе... ну я говорил. Есть кто-то, кто хорошо обо всём осведомлён. Это не моё дело, конечно, но... вы у Дамблдора спросить не пробовали?       Деннитсон издал неопределённый звук и криво усмехнулся.       – Дамблдор-то, естественно, всё знает. Даже больше. Но он не поделится информацией, пока не решит, что ей надо поделиться. И никакие вопросы тут ничего не изменят. Хотя вроде босс собирается послать ему официальное письмо... но это так, формальность. От безысходности.       – Никогда не понимал, почему все с таким пиететом говорят о Дамблдоре, – задумчиво произнёс мистер Грейнджер. – Волшебник он крутой, но и только. Так-то он всего лишь директор частной школы. Ещё президент Конфедерации – но это же такая... сомнительная должность, нет? Как генсек ООН. Вот ты помнишь, кто там сейчас этот генсек? Я не помню.       – Ты не учитываешь одно важное отличие нашего мира от их, поэтому такое сравнение неверно, – Деннитсон вздохнул. – Но в случае Дамблдора даже это неважно. Понимаешь, есть люди, которые придали нашему столетию тот облик, какой мы видим сейчас. Геополитическая обстановка, уровень технологий, изменения в обществе, просто вид за твоим окном – всем этим ты обязан какому-то числу людей. И было несколько человек, без которых наш мир сейчас выглядел бы совсем по-другому. Выдерни любого из них из двадцатого века – и двадцатый век, каким мы его знаем, посыпется как карточный домик.       – Я догадываюсь, к чему ты клонишь, – пробормотал Эндрю.       – Точно так, – кивнул Деннитсон. – Этих людей не так много, пара десятков, может быть. Черчилль, Гитлер, Сталин, Рузвельт, Эйнштейн, Тьюринг, Мао, Ленин, фон Браун, Форд. Можно продолжить, но... оставим, тема слишком спорная. Так вот, Дамблдора с полным на то основанием тоже можно внести в этот список. Его не просто так называют величайшим чародеем двадцатого века.       – Чего он сделал-то? – Эндрю тяжело посмотрел на гостя. – На вопрос ты так и не ответил.       – Читал учебники дочери по истории? Помнишь, кто был главным противником Дамблдора?       – Какой-то Гриндельвальд, – мистер Грейнджер чуть пожал плечами. – И что?       – В учебниках об этом обычно не пишут, но неофициально факт известный. Геллерт Гриндельвальд был очень деятельным союзником Гитлера, и если бы не Дамблдор, Вторая мировая могла закончиться иначе.       – А, вот как... – Эндрю Грейнджер, казалось, обдумывал что-то. Прищурившись, он посмотрел на гостя внимательным пристальным взглядом:       – Послушай, но если Гриндельвальд помогал Гитлеру... кому тогда помогал Дамблдор?       – О! – Деннитсон почему-то снова усмехнулся. – Точно так, это хороший вопрос. Правильный вопрос. Но отвечать на него я, конечно, не буду.       – ?       – Гриф секретности на некоторых документах срока давности не имеет, – веско сказал Деннитсон и поднялся с кресла. – Тайны проигравших могут стать достоянием общественности. Но тайны победителей – никогда.       ...Альбус Дамблдор не доверял никому, кроме себя, да и то с оглядкой. Но если бы ему пришлось выбирать человека, которому он мог оказать наибольшее доверие, то таковым бы явилась, конечно, Минерва МакГонагалл.       Сейчас был именно такой случай. Когда Дамблдор в общих чертах рассказал ей, что задумал Креол и какой природы был тот загадочный астральный импульс, пару месяцев назад ударивший по мозгам волшебников Британии, МакГонагалл малость изменилась в лице и только что не схватилась за сердце.       В этом вообще вся проблема людей, которые хотят – порой даже требуют – сказать им всю правду как она есть. Они совершенно не представляют, чего им с этой правдой потом делать.       И пусть сейчас случай был немного другой, но суть оставалась та же. Правда – вещь своеобразная и относительная, и прежде чем её преподносить людям, надо хорошо подумать – а так ли это надо?       Сейчас, к сожалению, это было так.       – ...Сразу после первого числа я уезжаю, Минерва. Дела не терпят отлагательств. На вас останется школа... вместе с дементорами. Вернусь приблизительно недели через две. Самое важное, о чём я хотел вас предупредить – Сириус Блэк. Если он объявится...       – Какой Блэк, Альбус, о чём вы вообще? – МакГонагалл устало тёрла виски. – Вы хотите начать войну – глобальную войну с сверхсуществами, с... с самим Злом, с самой Тьмой! Наверное, я слишком драматизирую, но... мне никогда не приходилось иметь дело с чем-то таким... с чем-то настолько... потусторонним. И после этого вы хотите, чтобы я обезопасила школу от сбежавшего маньяка?! Вы о чём вообще?!       – Ну смешивать-то не надо, – мягко произнёс Дамблдор. – Одно – это одно, а второе – это второе. Может быть, нас всех через несколько лет сожрут Великие Древние, но это не значит, что про Сириуса Блэка можно теперь забыть. А мне надо позаботиться о том, чтобы... вот чтобы нас всё-таки не сожрали.       – Да, – МакГонагалл сняла очки и потёрла переносицу. – Конечно. Я понимаю. И что же вы собираетесь для этого делать?..       – Придётся кое с кем встретиться, кое-что обсудить... Сначала в Америку – с Дэвидом надо переговорить обязательно. В Индию не мешало бы заглянуть, в Японию... Да, и Бах мне вчера сову прислал, ответов требует. Ему тоже что-то сказать надо будет.       – Вам сперва в Италию надо, – хмуро проговорила МакГонагалл. – Представляю, что по этому поводу скажет Конгрегация...       – Вот именно поэтому в Италию я поеду в последнюю очередь.       – А чего вы хотите получить от всех этих встреч? В итоге?       Дамблдор успокаивающе улыбнулся.       – Если мы будем иметь дело с, как вы сказали, сверхсуществами, то нам понадобится сверхоружие. Я полагаю, подойдёт что-нибудь уровня... – здесь он, помедлив, произнёс короткий цифробуквенный код.       – Но Альбус!.. – МакГонагалл выронила очки из рук, но, кажется, даже не заметила этого. – Это же совершенно невозможно! Даже Гриндельвальд... даже он не применял подобное колдовство...       – Не то чтобы он не хотел. Просто я тогда ему помешал.       МакГонагалл вопросительно подняла бровь. Дамблдор чуть улыбнулся:       – Не верите, да?       – Я уже не знаю, – волшебница покачала головой, каким-то рассеянным движением вновь надевая очки. – Я уже ничего не знаю. Делайте, что хотите, Альбус. Вы считаете себя вправе вмешиваться в судьбы мира – ну... что я могу сказать? Вы в два раза старше меня; вы решали такие вопросы ещё до того, как я поступила в Хогвартс. Зачем я вам тут вообще нужна? Все эти проблемы, всё это... намного выше моего понимания.       – Не надо самоуничижения, – всё тем же мягким тоном сказал Дамблдор. – Минерва, вы замечательный человек и превосходный сотрудник. Кто мне сможет помочь, как не вы?       Декан Гриффиндора устало и безнадёжно кивнула.       – Вы знаете, Альбус, мне надо подумать, – ответила она. – Мне действительно надо подумать над всем этим...       Дамблдор молча проводил её взглядом. Он вспомнил, как сам отреагировал, когда понял всё. Да, МакГонагалл стоило дать время на осознание.       – Может быть, увеличить ей зарплату за вредность? – задумчиво пробормотал он, вставая из-за стола. Сейчас Дамблдору предстояло ещё одно важное дело.       Директорская башенка замка, пристроенная к нему где-то сбоку, не ограничивалась одним кабинетом. Там же была ещё и, например, небольшая спальня, и хранилище всяких разных интересных вещей, и одна маленькая непримечательная комнатка.       В этой комнатке не было ничего, кроме голого каменного пола и небольшой деревянной тумбочки, где были сложены какие-то металлические штыри и пара-тройка чудных предметов непонятного назначения. Здесь отсутствовало даже окно.       На полу, при более близком рассмотрении, можно было, однако, разглядеть выбитые в камне канавки. Идеальные круги и неглубокие лунки, странно изгибающиеся линии и несколько незаметных узких отверстий – всё это сплеталось в сложный вычурный узор, которым была покрыта почти вся комната.       Узор являлся разновидностью рунной магии. А комната – комната была своего рода управляющим центром Хогвартса, его «мозгом». Защитные и антиаппарационные чары замка, разного рода скрывающие и маглоотталкивающие заклятия – все они сводились именно сюда, контролировались именно отсюда. Эта незаметная комната была воплощением власти Директора Хогвартса, ключом к огромным возможностям.       Тем не менее использовали её довольно редко, и тому имелись основания. Многие Директора так ни разу и не залезали в «настройки» замка, предпочитая обходиться тем, что было.       Однако Дамблдор к таковым не относился.       На полу, точно в канавках узора, был вычерчен мелом некий контур. Он занимал не весь узор и даже не большую его часть, но имел более сложную структуру. Линии, нарисованные мелками разного цвета, то сужались, то расширялись; в центре образовывали ровный круг, и расходились от него, заходя даже на стены.       А в центре круга лежал тот самый кусочек адаманта, который Креол отдал Дамблдору.       – Эксперимент пять-точка-три окончен. Результат отрицательный, отклика не поступило. Возможные причины: отсутствие искомого материала, нахождение его в некоей экранированной зоне, недостаток мощности, фундаментальная ошибка в ритуале поиска. Единственный разумный вариант действий – повысить мощность ритуала.       Дамблдор прервался и вздохнул. В углу тихо шуршал прилежный магический самописец – зачарованное перо, прыгающее по растянутому между двумя валиками пергаментному свитку.       Волшебник сверился с толстенной книгой, лежащей тут же, стёр несколько символов на полу, затем достал мел и начертал, среди прочих непонятных значков, две новых цифры.       – Приступаю к эксперименту шесть-точка-один. Внесённые изменения: подача энергии увеличена на пятьдесят четыре процента и составляет пятнадцать процентов от максимума. Начать ритуал. Инитий. Амнис! Квэйро! Орбис! Инвенир! Адамант! Резонис!..       Он выкрикивал короткие слова – и пространство вокруг начинало ему отвечать. Засветились линии на полу, тускло засиял и поднялся в воздух кусочек адаманта, а в воздухе словно бы повис на пределе слышимости какой-то глухой гул.       Скрытые в стенах электроновые тросы, пронизывающие Хогвартс снизу доверху, мелко дрожали, пропуская через себя манотоки. Энергия устремлялась вверх, вверх, к самой крыше, к шпилям... чтобы вдруг выплеснуться в пространство астральной волной!       Прошло где-то с полминуты. Бурление маны затихало, свечение линий угасало, адамант стукнулся о пол, а лицо Альбуса Дамблдора приобрело мрачное выражение.       Отклика по-прежнему не было.       – Эксперимент шесть-точка-один окончен, – произнёс чародей мерным голосом, по которому, однако же, можно было понять, насколько он утомлён. – Результат отрицательный. Поиски прекращаю. Конец записи.       – Поттер! – раздался чей-то очень знакомый голос.       Гарри поморщился. Его всё ещё мутило после недавнего визита дементора в купе. Здесь, на свежем воздухе, стало чуть получше, но разговаривать сейчас с кем бы то ни было ему всё равно не очень хотелось.       На платформе, как всегда, была толкучка: первокурсники протискивались к лодкам, остальные стройным потоком двигались к каретам. Рон и его сестра, Джинни, с которыми он ехал в поезде, куда-то в этой толчее подевались. Зато нарисовался жизнерадостный Драко Малфой.       Какой-то чересчур жизнерадостный.       – Ты какой-то невесёлый, Поттер, – без обиняков сказал ему Малфой. – Что, дементор? Я уже слышал, говорят, ты в обморок хлопнулся...       Гарри скорчил рожу. Ну да, дементор, высосавший все положительные эмоции... а ещё желающий убить его маньяк, побег из дома дяди и тёти и вытекающая оттуда угроза отчисления... последний месяц вообще выдался весёленьким. Нет, не всё было так плохо, имелись и положительные стороны, но... короче, Малфоя он решил своими проблемами не грузить.       – А ты чего весёлый такой? – хмуро спросил он.       – Потому что я знаю то, чего наверняка не знаешь ты, – Драко поглядел на него с чувством превосходства. – Пойдём-ка, расскажу.       В карету кроме них двоих сели ещё и Крэбб с Гойлом. Гарри молча кивнул им, те ответили ему тем же. Карета тронулась.       Малфой с заговорщицким видом наклонился вперёд. Ему явно не терпелось поделиться тем, что он знал.       – Ты про Блэка слышал?       – Конечно, – недоумённо ответил Гарри. – О нём все слышали. Его даже по телевизору... по магловским новостям показывали.       – А ты знаешь, кто он?       – Это все знают, – пожал плечами Гарри. – Правая рука Волдеморта, Пожиратель Смерти... вроде бы. В газетах писали же.       – Ага, – довольно протянул Малфой. – Значит, не знаешь.       – Чего не знаю?       – Истории не знаешь. Слушай внимательно, Поттер, сейчас я тебе всё расскажу...       Ну и рассказал. Про то, как Сириус Блэк был ближайшим другом Джеймса Поттера, как стал крёстным отцом самого Гарри; про то, как Блэка сделали Хранителем Тайны и как он предал своего друга, а затем убил выследившего его Питера Петтигрю, устроив взрыв посреди многолюдной улицы. Гарри осоловело молчал и слушал.       Сириус Блэк потихоньку поднимался в его личном рейтинге злодеев всё выше и выше; незаметно обогнал уже Волдеморта и Гитлера и теперь находился где-то между профессором Снейпом и Сатаной.       Когда Малфой закончил, они уже подъехали к замку. Гарри тоскливо посмотрел на высокие дубовые двери.       – Ну что? – нетерпеливо спросил слизеринец.       Гарри помотал головой, пытаясь выкинуть оттуда ненужные мысли и настроиться на более весёлый лад.       – Ты-то это откуда знаешь? – недоверчиво спросил он.       – От отца, откуда ещё, – чуть свысока поглядел на него Малфой. – Он-то всё это помнит.       – Хочешь сказать, что он учился вместе с...       – Поттер, тогда об этом все слышали. Известное же дело было. Тебе дементор чего, все мозги высосал?       – А мне ты всё это зачем рассказал?       – А что, не надо было? – Малфой даже приостановился и вопросительно изогнул бровь. Толпа студентов двигалась вперёд, и их то и дело задевали плечами. – Так ты сразу предупреди, чтобы я в следующий раз молчал, если чего узнаю. А то ещё обижаться будешь.       – Извини, – Гарри и в самом деле почувствовал себя неудобно. Глупый вопрос был. – Что-то я и в самом деле... не очень хорошо.       – Поттер! – раздался чей-то строгий голос. – Подойдите!       У входа в зал стояла профессор МакГонагалл. Гарри извиняюще пожал плечами.       – Зовут чего-то. Ладно, Малфой, ещё увидимся.       Слизеринец чуть наклонил голову.       Тянущее чувство ностальгии охватывало Люпина, когда он шагал по каменным коридорам Хогвартса. В былые времена он знал каждый дюйм этих стен, каждый тайный проход в замке, каждый портрет на стене – и он никогда не думал, что ему придётся вернуться сюда в качестве профессора.       Но вот пришлось.       Дамблдор попросил его немного приглядывать за Гарри и сообщать в случае возникновения... различных ситуаций. Люпин приглядывал бы и без напоминания старого Директора, но вот сообщать... Конечно, Директор хотел отслеживать процесс взросления и воспитания Гарри Поттера; конечно, ничего плохого мальчику он не хотел. Конечно, у него были какие-то свои резоны, сложные двойные и тройные планы, о которых Люпин не знал, да и не особо хотел знать. А уж участвовать во всём этом он тем более собирался с большой оглядкой.       Однако если он уже здесь, то в стороне остаться не получится.       – Римус, рад вас видеть! Как доехали, как расположились? Что там у вас в поезде произошло?       – Я тоже рад. Хорошо. Тоже хорошо. А об этом вы уже знаете.       Дамблдор весело посмотрел на свежеиспечённого профессора из-под очков. Люпин слегка улыбнулся.       – Римус, ну так же неинтересно, – развёл руками старый волшебник. – Мало ли чего я знаю. А вдруг нет? Давайте не будем общение на ноль сводить.       – Давайте, – согласился Люпин. – Вот у меня тут как раз вопрос есть. Что это за загадочный человек Креол, который занимал мою должность в прошлом году?       – Один могущественный древний маг, – меланхолично ответил Дамблдор. – Но думаю, у вас ещё будет шанс познакомиться. Давайте ближе к делу, Римус. Я слышал, у юного Гарри был обморок в поезде?       – Слишком острая реакция на дементора, – Люпин пожал плечами. – Это встречается у людей, перенёсших в прошлом различные потери. Вы этого ожидали, а потому попросили меня ехать со школьниками на поезде. Так?       Дамблдор обезоруживающе улыбнулся.       – Я вас хотел попросить ещё об одной вещи. Как вы смотрите на возможность индивидуальных занятий с мальчиком?       Люпин хмыкнул.       – Ну не сейчас. Сначала освоиться здесь надо, с расписанием разобраться, а уж потом и...       – Но вообще вы не против? – мягко осведомился Дамблдор.       Люпин прищурился: он хорошо понимал, чего Директор хотел в итоге добиться. А Дамблдор, конечно, знал, что он понимает и что помогать-то ему будет – но на своих условиях.       – Не против.       – Хорошо, – жизнерадостно сказал старый волшебник. – Просто замечательно. Тогда у меня остался ещё один вопрос...       И вот тут волшебник напрягся, буквально спинным мозгом предчувствуя, куда теперь свернёт разговор. По определённым причинам это сворачивание ему не нравилось.       – Блэк, Римус. Сириус Блэк. Я вам уже говорил, что он, кажется, собирается убить мальчика. Поскольку мне в этом году в школе удастся присутствовать не всегда... я надеюсь, что вы приглядите за ним должным образом. Блэк хорошо знает Хогвартс... впрочем, вам это должно быть известно, как никому.       Люпин, ничуть не изменившись в лице, кивнул. Да, ему-то было известно! Они в своё время... ну, много чего там в своё время было. Визжащая хижина, анимагия, Карта... веселье, школьная любовь, первые магические поединки.       А вот что было известно Дамблдору? Что знал он про потайные ходы Хогвартса и анимагов-Мародёров?       Доказательств у Люпина никаких, конечно, не было; не было даже уверенности; но с годами появились смутные подозрения, что Директор-то обо всём этом мог как минимум догадываться. Особенно если сопоставить, гм-м... некоторые факты.       – Вы хотите вернуть его в Азкабан?       – От меня тут ничего не зависит, – Дамблдор покачал головой. – Дементоры здесь находятся не просто так.       – А если бы зависело? – настойчиво продолжил Люпин. – Если бы вам пришлось выбирать: возвращать Сириуса в Азкабан или нет, – что тогда?       Дамблдор внимательно поглядел на него. Зная Римуса, можно было предполагать, что сама идея заключения в Азкабане – вне зависимости от личности преступника – ему очень-очень не нравится. Никто не заслуживает быть батарейкой для демонов – смертная казнь и то более милосердная участь.       – А если, Римус, это зависело бы от вас? – с хитрецой спросил он. – Что бы сделали вы?       Римус Люпин пожал плечами. Нравственно безупречный выход есть далеко не из всякой ситуации. Он, по правде, и сам не знал, как поступил бы в таком случае.       И откровенничать сейчас с работодателем он не собирался. Может быть, потом...       – Наверное, я должен был бы иммобилизовать его и сдать в Азкабан? А, Директор? Это вы от меня хотите услышать?       Дамблдор почему-то усмехнулся и поцокал языком. Люпин на секунду вновь ощутил себя студентом-первокурсником.             – Давайте лучше о другом, – предложил Дамблдор. – Вам что-нибудь понадобится для проведения занятий?       Волшебник мотнул головой.       – Пока справлюсь самостоятельно.       ...На выходе из дамблдоровского кабинета он столкнулся с Снейпом. Тот смерил его взглядом, в котором можно было прочесть целую гамму эмоций – от страха до ненависти. Преобладало, однако же, презрение.       Люпин, проходя мимо, поприветствовал декана Слизерина вежливым кивком. Снейп демонстративно отвернулся.       Когда профессор зельеварения исчез за поворотом лестницы, Люпин потёр лоб и вздохнул, припоминая те давние события. С этим надо было что-то делать. Снейп, до известной степени, был в своём праве, но...       Но, во имя Мерлина, сколько можно-то?!       ...Это началось два десятилетия назад, когда в Хогвартсе, среди прочих студентов, учились Джеймс Поттер и Сириус Блэк. И, конечно, он, Люпин. И Петтигрю. И Снейп, разумеется. И ещё много-много кто ещё.       Но именно Джеймс и Сириус были в центре всего. Именно они были звёздами тогдашнего Хогвартса. Оба из богатых и знатных родов, обаятельные, неугомонные, постоянно придумывающие новые проказы и воплощающие их в жизнь!.. Яркие воспоминания одно за другим всплывали в голове, и Люпин даже приостановился. Джеймс и Сириус... ещё такие молодые, берущие от жизни всё и не задумывающиеся о завтрашнем дне... и талантливые, Мерлин! Талантливые до зубовного скрежета! В Хогвартсе хватало талантов – иных сюда обычно и не брали, – но эти двое сияли ярче всех!       Он, юный Римус, и сам был очень неплох, но он, как и Снейп, брал своё упорством и настойчивостью, а не природным дарованием. Там, где ему на понимание требовался час, эти двое схватывали всё за пять минут. Почти гении, которым все пророчили блестящее будущее, известность, славу!.. Они знали, чего хотят от жизни, знали, как это получить, но...       Но какими же они все – все Мародёры, не только Сириус и Джеймс! – тогда были дураками! Весёлые школьники, гордившиеся своей крепкой дружбой и как-то наивно считавшие, что и после школы ничего не изменится. Вспыльчивый Сириус, который совершенно не задумывался о последствиях своих действий. Недалёкий Джеймс, который совсем не разбирался в людях. Слабовольный Питер, который так и не научился правильно расставлять приоритеты в жизни. Он сам, нерешительный и трусливый Римус, был слишком малодушен, чтобы настоять на своём и говорить открыто, без недомоловок. И, в конце концов, асоциальный Снейп – являвшийся не частью, но, некоторым образом, спутником их компании, – у которого решительно не получалось жить своим умом...       Пока они были школьниками, это всё им ещё было простительно. Отсутствие ума – не того математически-острого ума, он-то как раз был! – простой житейской сообразительности ещё не было столь большой бедой. Пока были профессора, пока был Директор Дамблдор, готовый в случае чего помочь ученикам, подсказать, прикрыть от бед...       А потом школа кончилась, и их всех выплюнуло во взрослую жизнь.       А во взрослой жизни шла, ни много ни мало, гражданская война.       А на войне ошибки не прощаются. На войне за себя отвечать надо самому.       И жизнь отвесила им всем полной мерой. Все очень быстро получили себе ту судьбу, которую сами же и выковали.       Обиженным не ушёл никто.       ...Странно, конечно, получилось, но из всех них он, Римус Люпин, оказался самым успешным. Самым счастливым даже, можно сказать. Это говорило о многом, учитывая, что ему-то как раз сильно хорошего будущего не предрекал никто, знавший о его оборотничестве.       А Снейп... Люпину не хотелось думать о нём плохо – он вообще не любил думать о людях плохо, – но нынешний декан Слизерина являл собой довольно нездоровый пример человеческой личности. Личности инфантильной и, прямо сказать, дурной.       Не то чтобы он хорошо его знал – они не пересекались с тех пор, как закончили Хогвартс, – однако, судя по всему, с тех пор Снейп ничуть не изменился. И всё так же ненавидел его и его оборотничество, когда-то чуть не погубившее совсем-ещё-не профессора зельеварения.       Проблема Снейпа (хотя Люпин, умея рефлексировать, такого бы не сказал вслух никогда, поскольку не считал, что имеет пусть даже наималейшее право судить кого-то) состояла в том, что он был вопиюще несамостоятелен. Он не умел самостоятельно принимать решения и нести за них ответственность. Были у него и другие недостатки – отсутствие рефлексии, низкие социальные навыки, злопамятность; были и достоинства, безусловно, и немалые!..       Но именно этот инфантилизм, эта безответственность и была тем качеством, которое, гм, в некотором роде определяло всё бытие слизеринского декана. Да, ему было за что обижаться на Люпина, однако обида – это вообще не то чувство, которое должен испытывать взрослый человек. И все негативные эмоции его плавно вытекали из той детской обиды – на Люпина, на Мародёров... вообще на весь этот жестокий и несправедливый мир.       М-м-да. Римус Люпин передёрнул плечами. Наверное, он чересчур далеко зашёл в своей оценке, слишком уж нехорошей она получалась.       Люпину всё-таки хотелось, очень хотелось исходить из того, что люди – существа в общем-то неплохие, и что любого можно если не простить, то уж во всяком случае понять.       Его внутренний циник, однако же, мрачно усмехался и бурчал, что поведение людей обычно не способствует тому, чтобы о них думали хорошо.