***
Раздался резкий хлопок, и из воздуха появился волшебник. Волшебник был высок, рыжеволос и облачён в недлинную синюю мантию почти официального вида. – Альбус! – негромко окликнул его чей-то знакомый дребезжащий голос. Альбус Дамблдор обернулся. Сзади стояла лёгкая ажурная беседка, а в беседке был Фламель. Разумеется. Кто же ещё. – Ты уже здесь, замечательно, – сказал чем-то встревоженный Фламель. – Решил прибыть пораньше? – Я тоже рад вас видеть, академик, – улыбнулся Дамблдор, очень осторожно отвечая на рукопожатие. Николас Фламель – древний шестисотлетний старик – был дряхл и сед. Философский камень продлевал жизнь, но не сохранял молодость; возможности его были ограничены. Тем не менее, для своего возраста выглядел Фламель вполне бодро. На нём был зелёный камзол с длинными рукавами и широкие чёрные брюки, на ногах – пара мягких туфель; мантии он не носил вовсе. – Теперь вы – временно исполняющий обязанности? – полувопросительно сказал Дамблдор. – Вызов пришёл от вас. – Я, – согласился Фламель. – Хочешь стать новым президентом? Дамблдор издал странный звук: нечто среднее между кашлем и смехом. К такому он готов не был. – Не хочешь, – кивнул сам себе Фламель. – Я-то тебя знаю. Пошли в особняк. Погода здесь была противно-промозглой. Густейший туман укрывал собой весь пейзаж: дальше трёх футов перед собой было уже ничего не видать. Смутными тенями прорисовывались силуэты деревьев, да впереди торчал шпиль здания – вот и всё. Под ногами тихо скрипела мокрая трава. – Генделю всего лет пятьдесят было, – нарушил молчание Дамблдор. – Он точно своей смертью умер? – Умер он чисто технически. Просто решил отправиться в иные миры. – Что теперь? Фламель споткнулся о камень, чуть не упал и недовольно нахмурился. – Сам-то как думаешь? – по-стариковски ворчливо спросил он. – Очень не вовремя всё это. Если я когда-нибудь решусь помереть, то уж постараюсь сначала закончить все свои дела! – Выборы, – хмыкнул Дамблдор. – А вы не слишком с этим спешите? Александер умер в тринадцатом году, меня мурыжили шесть лет и только сейчас допустили до Синклита. У вас там ротация медленно происходит, спешить некуда... – А сейчас есть куда, – с раздражением прошамкал Фламель. – Гриндельвальд не должен стать президентом. Ты ведь поддержишь нашего итальянского «коллегу»? – А вы этого хотите, академик? – У-у! – Фламель погрозил ему пальцем. – Альбус, ты в Конфедерации человек новый, всего шесть лет заседаешь... но неужели уши так сложно держать раскрытыми?! – Из меня плохой политик, – уклончиво ответил Дамблдор. Ну что такое – он, профессор Хогвартса, как будто снова вернулся на школьную скамью! – Из меня тоже, Альбус, из меня тоже... – хмыкнул Фламель. – Сам-то что думаешь? – Геллерт не победит, – сразу же ответил Дамблдор. – Это точно. – Дело не в его победе, дело в расколе, – с досадой сказал алхимик. – А он ведь будет. Я сейчас не знаю, чего и от кого ждать. Не знаю наверняка. Надо будет как-то отложить всё до переголосования, тогда можно обеспечить решающий перевес. Хотя это тоже не так просто сделать... – А, вот что, – понимающе кивнул Дамблдор. Понимал он на самом деле только то, что академик собирался прокрутить какую-то свою комбинацию, и потому спешил с созывом Синклита. – Именно, – подтвердил Фламель, с лёгкой усмешкой глядя на бывшего ученика. Они вышли из полосы тумана и направились к зданию – огромному трёхэтажному особняку с двумя крыльями, к которым вели небольшие колоннады. Дамблдор, человек, в архитектуре несведущий, при взгляде на построенный в классическом стиле особняк всегда вспоминал американский Белый дом. Но у дверей их уже кто-то поджидал. Кто-то, закутанный в длинную одежду с капюшоном и широкими рукавами. – Здравствуйте, – вежливо произнёс человек, у дверей. Фламель едва дернул головой в ответ. – Что, преосвященнейший прелат, не терпится занять новый пост? А? Вам-то это всё только на руку... – Мистер Гендель был хорошим человеком, – спокойно изрёк названный прелатом, – и нам всем будет его очень недоставать. – Банально, банально, – с ехидцей проговорил Фламель. – Да и не любил ты покойничка-то, чего сейчас перекрашиваться? Как ты там говорил?.. Еретиком, мол, был, церковь не уважал?.. – О мёртвых либо хорошо, либо никак, – прелат, пропустив их, прикрыл дверь и снял капюшон. Он оказался человеком лет тридцати на вид, с довольно приятною внешностью, характерной для жителей Южной Европы. Гладко выбрит; чёрные волосы уложены в аккуратную причёску; лицо сильное, волевое, с почти квадратным подбородком; глаза разного цвета внимательно смотрят за собеседниками. Звали его Амадео дель Монако, и был он, ни много ни мало, кардиналом католической церкви и одним из членов Священной Конгрегации. Дамблдор видел его раньше в этих коридорах, но вот так нос к носу ещё не сталкивался. – Дорогой Николас, делать-то вы что собираетесь? Фламель кхекнул и неприязненно посмотрел на прелата. Этого типа он явно недолюбливал и откровенничать с ним не собирался. – Вы тут все простые такие. Что делать, что делать... – А тут несложно, – спокойно сказал прелат. – Президент Конфедерации мёртв, и мы должны выбрать нового. Из одиннадцати членов нашего собрания за этот пост готовы бороться двое – Геллерт Гриндельвальд и я. Вопрос в том, кому вы отдадите предпочтение. – Ещё есть Бенедита, – прошамкал Фламель, упорно не желающий соглашаться. – Ей недостаёт магического таланта, и она не может компенсировать это талантом политическим, и вы об этом прекрасно знаете. Давайте смотреть на вещи прямо... Дамблдор подумал, что недостаток таланта – это сильно сказано. Бенедита Дораду, как и он сам, входила во вторую десятку сильнейших волшебников мира... но для президента МКМ этого было маловато. – Все вы тут себя самыми умными считаете. Прямо? Будет тебе прямо, – сказал вредный алхимик и как-то, будучи ниже их на голову, ухитрился посмотреть сверху вниз. – Не желаю я тебя видеть главным в Конфедерации. Не будет церковник стоять над магами! Не было такого, и не будет!.. – Я так понял, мы вам где-то в прошлом крепко на мозоль наступили, – не без иронии парировал прелат. – Так садитесь сами в первое кресло, и я замолчу. Но вы же не хотите. – Давайте отложим это, пока все не соберутся, – быстро влез Дамблдор, увидев недобрый блеск глаз Фламеля. Тот, имея характер в общем-то добродушный, порой всё же выходил из себя, и достаться могло всем. ...Здание Конфедерации было построено ещё в первой половине восемнадцатого века. И построено «на вырост» – тогдашней МКМ такие площади не требовались. Но среди волшебников нашёлся один энтузиаст-архитектор с командой домовых эльфов, и... особняк появился. Хотя такие площади не требовались и сейчас. Даже в дни общих заседаний, когда делегации прибывали в полном составе, с журналистами и всеми сопровождающими, половина здания простаивала. А сегодня собирался исключительно Синклит, вследствие чего мероприятие выходило полуофициальным и укороченным. Журналисты должны были быть, но в очень ограниченном числе. На постоянной основе на острове никто, кроме двух-трёх смотрителей, не жил, а они сейчас на глаза не показывались. Зал заседаний был кругл и велик. В центре его стояли по кругу же двенадцать кресел; перед каждым – небольшой столик; за ними – длинные ряды стульев для остальных членов делегаций. Одно из кресел – более массивное, явно выше прочих. Место президента Международной Конфедерации магов. Сегодня должен найтись человек, что займёт его. Британия. Франция. Италия и Южная Европа. Германия и Северная Европа. Россия. Северная Америка. Южная Америка. Китай. Индия. Япония. Ближний Восток. Африка. Двенадцать человек здесь представляли двенадцать регионов мира. Самые могучие волшебники планеты, чья сила была неоспорима, а влияние – бесспорно. В зале уже суетилось несколько журналистов, настраивающих громоздкие фотокамеры и дающих приглушённые указания своим помощникам. Дамблдор постарался не обращать на них внимания: прошлое невыразимца давало о себе знать, и от камер хотелось чем-нибудь закрыться. Но у своего кресла он на секунду остановился. – Мерлин... – пробормотал волшебник, проведя пальцами по подлокотнику. – Подумать только, я – здесь! Я признан Великим! Он чуть растерянно улыбнулся. Это была вершина карьеры; многие, очень многие хотели бы получить то письмо, что несколько лет назад получил он. Иные могли заседать в этом зале десятилетиями, но так и не усесться в одно из кресел Синклита. Скажи Дамблдор, что он никогда такого не хотел, он бы соврал. Хотел, конечно. Иногда даже мечтал. Ему подобную карьеру предрекали с детства – по большей части шутливо, но иногда и всерьёз. И всё равно исполнение мечты вышло... внезапным. В зал потихоньку подходили и остальные. Газетчики выглядели возбуждённо-радостно (далеко не все подобные заседания были открыты для прессы), а вот Великие волшебники были хмурыми и напряжёнными. О причине гадать не требовалось. Макс Гендель, американский делегат и бывший президент МКМ, являлся человеком необычайно талантливым в умении выходить сухим из воды. Ему, потрясающему демагогу и оратору, как-то удавалось балансировать на гребне этой волны, угрожавшей захлестнуть – уже захлёстывающей! – всех, удавалось заткнуть рот непримиримым противникам и откладывать окончательное решение на потом. Но теперь... Президент – это ведь не самый сильный из чародеев. Президент – это дополнительная куча обязанностей при отсутствии дополнительной кучи прав. Кто должен следить за МКМ? Он. Кто является высшей инстанцией, которая должна принимать сложные решения? Он. На кого будут жаловаться в первую очередь? На него. Но президент – это всего лишь первый среди равных. Если он попробует попросить о чём-нибудь другого Великого волшебника, то ему вполне могут отказать. Если он попробует действовать через голову этого Великого... ну, будут плохие последствия. Поэтому просить надо вежливо и с уважением. Гендель это умел как никто. ...Когда собрались все, с места, кряхтя, встал Фламель, и негромкие разговоры тотчас умолкли. В отсутствие президента негласное лидерство принадлежало французскому алхимику, который, несмотря на физическую немощь, считался самым сильным волшебником в мире. – Заседание будем считать открытым, – негромко проговорил он. – Как мы все знаем, наш друг Макс Гендель решил нас покинуть. Нам нужен новый президент. На рассмотрение предлагаются две кандидатуры, – Фламель, повернувшись, указал на два кресла. – Господа Геллерт и Амадео. Что ж, по традиции, которая заведена не мной и которая кончится не на мне... – Вами, – негромко сказал кто-то. – Что? – развернулся туда Фламель. – Традиция заведена вами, – тощий седобородый индус слегка улыбнулся. – Извините, что вмешиваюсь. – Мной?.. – дряхлый алхимик наморщил лоб. – Гм, да. Ну может быть. Двести лет прошло, уже запамятовал малость... Так о чём я? А. Согласно традиции, кандидат должен рассказать нам, почему мы должны выбрать президентом именно его. После этого мы будем голосовать. Итак, господа, прошу вас. Он медленно отступил к своему креслу и так же медленно опустился в него. Вперёд вышел Геллерт Гриндельвальд, представитель Германии. Вот Геллерта Дамблдор видел впервые с... с того самого момента. В смысле, вживую – фотографии в газетах-то печатали. Изменился он сильно. От образа златокудрого Адониса мало что осталось – лицо его несколько погрубело, над верхней губой появилась жёсткая щёточка усов, а длинные прежде волосы превратились в короткий взъерошенный ёжик. Следы былой красоты ещё оставались, но в целом Геллерт заметно погрузнел и подурнел. Это касалось не только внешнего – внутри изменений тоже хватало. Прекраснодушный идеалист стал гораздо циничнее, и восторженный блеск в глазах сменился твёрдым цепким взглядом. Что осталось прежним – так это убеждения, в которых Геллерт со временем только всё больше укреплялся. С Дамблдором они за всё это время не общались ни разу. Ни разговоров, ни писем, вообще ничего. Дамблдор подозревал, что бывший друг тоже внимательно следит за его карьерой, но точно знать не мог. – Вы меня знаете и знаете, что я хочу сказать, – проникновенно начал Гриндельвальд, обводя всех пристальным взглядом. – В мире маглов только что закончилась Великая война. Некоторые говорят, что раз война прошла, беспокоиться больше не о чем. Однако это неправильная и вредная позиция! С уверенностью можно сказать: эта война – лишь первое из тех событий, которые я предсказывал ещё пятьдесят лет назад. Тогда это видел один я – сейчас это может увидеть каждый. Достаточно обратить внимание на несколько простых вещей: количество людей на планете увеличивается в геометрической прогрессии; научно-технический прогресс идёт вперёд всё быстрее; амбиции и желания человека остаются прежними. Отсюда следует одно: наш мир будут сотрясать разрушительные и масштабные войны, подобные этой; каждая следующая война будет опаснее предыдущей. Чем это всё может кончится, я не знаю. Таковы глобальные закономерности. Конкретный повод, из-за которого произойдёт следующая Великая война, пока указать нельзя. Но многие участники результатом этой войны остались недовольны, и очевидно, что произойдёт она очень скоро. Не далее чем через поколение! Меня могут спросить: причём здесь волшебники? Зачем нам лезть в дела маглов? Я отвечу. Мы уже в них влезли, влезли сильно! В начале войны мы – я говорю и о Конфедерации, и отдельных Министерствах – приняли закон, запрещающий ведьмам и волшебникам вмешиваться в войну, чтобы избежать массовых нарушений Статута. Знаете, сколько магов нарушили этот закон? Десятки тысяч! Сложно ожидать невмешательства, когда их родные сыновья, или братья, или отцы сражаются и погибают на фронте. Массовых нарушений избежать удалось, хотя стиратели буквально сбивались с ног. А что дальше? В следующей войне будет участвовать на порядок больше людей и будет на порядок большее число жертв! Как бы мы ни хотели, но в стороне мы не останемся! Пока наше воздействие было сравнительно небольшим. Помощь, поддержка... на этой войне волшебники не сражались с волшебниками. Не было крупномасштабных антимагловских выступлений. Следующая война будет войной волшебников! Маги будут стоять по разные стороны фронта и биться друг с другом. Мы (здесь Гриндельвальд широким жестом указал на окружающих) будем биться друг с другом! Когда мир охвачен огнём, нельзя спрятаться и остаться в стороне! Тогда маглы узнают о нас, и Статут будет нарушен навсегда и непоправимо! Мы можем попытаться избежать этого. Можем ужесточить наказание, ввести более строгие законы и уйти глубже в подполье. Это, вероятно, позволит нам предотвратить глобальный катаклизм. Но проблемы это не решит. Всё те же вещи, о которых я говорил – рост числа людей и развитие магловской науки однажды приведут к столкновению двух миров... с фатальным исходом для нашего мира! Я бы хотел напомнить всем, с чего начинался Статут о секретности. Его целью было отделение магии от государства! Волшебники не пытаются претендовать на власть, правители не лезут в дела волшебников. (Дамблдор подумал, что это было излишним. Геллерт являлся самым молодым среди них всех, и «напоминать» тем, кто, собственно, и принимал Статут, было по меньшей мере самоуверенно.) ...И если мы продолжим убегать от маглов, продолжим прятаться, то скоро они нас вытеснят! Этого нельзя не замечать! Промедление может привести к катастрофе для всех нас! И вы знаете, что я предлагаю. Совершить переворот во всех странах и взять власть в свои руки! Открытого противостояния с маглами нам не выиграть, но при наличии фактора внезапности такой точечный удар абсолютно осуществим! Мы, волшебники, должны объединить мир, став в нём привилегированным сословием! Не потому, что мы лучше маглов – но потому, что иначе нам не выжить! В конечном счёте такая ситуация пойдёт на пользу всем, в том числе и самим маглам. Объединённый мир с единым правительством сможет развиваться куда эффективнее, не тратя свои усилия на войны и конфликты. Слияние техники и магии даст новый толчок общественному прогрессу, и мы сможем двинуться вперёд, покоряя доселе неизвестные горизонты и пространства! На этом пути не обойтись без жертв. Но конечная цель оправдывает все средства. Ради высшего, всеобщего блага можно пойти на жертвы! К тому же хочу заметить, что количество этих жертв не идёт ни в какое сравнение с числом тех, кто погибнет в следующей Великой войне. Ergo. На посту президента МКМ я предприму все усилия, чтобы добиться того, о чём только что рассказал. Я знаю, некоторые упрекают меня – хотя это довольно глупо, – что я стремлюсь к личной власти и неограниченному могуществу. Что я придумал всё это только для того, чтобы стать едва ли не владыкой мира! (Здесь Гриндельвальд позволил себе небольшую усмешку.) Это не так. Я никогда не рвался и не стал бы рваться к власти ради власти. Не буду отрицать, она мне нравится, и я с удовольствием занимаюсь своим делом. Но каждое моё действие нацелено на достижение высшего блага и счастья всего человечества!.. ...Произнеся такую горячую речь, Геллерт Гриндельвальд ещё несколько времени стоял в центре, стараясь передохнуть и следя за реакцией. Реакция была. Полное молчание и задумчивые лица ясно говорили о том, насколько серьёзно отнеслись к точке зрения Геллерта все остальные. Среди журналистов зашептались. Разумеется, о его взглядах все знали и до этого. Немецкий волшебник не делал из этого секрета – его «Магополитика» стала бестселлером 1908 года, где он подробно и чётко говорил о своих идеях и своей программе. Это были не какие-то маргинальные идеи – это были идеи, витавшие в воздухе. Геллерт очень быстро обрёл большую армию горячих сторонников. Его узнали во всём мире – и его поддержали! Волшебный мир был меньше магловского: Великой войны там быть не могло, но противоречий хватало. Количество недовольных всё увеличивалось, и Гриндельвальд стал тем, на кого они возлагали свои надежды. Особенно много таковых было в его родной Германии, потерпевшей поражение и разорённой тяжёлой войной. Дамблдор закрыл глаза ладонью. Логика Геллерта, холодная и безжизненная, не вызывала у него ничего, кроме отвращения. Да и сам он... неужели он не понимает, что его идеи чересчур радикальны для большинства? Его позиция – позиция не политика, но революционера. По крайней мере, так думал сам Дамблдор. А другие?.. Некогда Геллерт жаловался ему на «старых пердунов», засевших в Конфедерации. Это была не фигура речи, под «пердунами» подразумевались вполне конкретные люди. Четверо старейших и могущественнейших волшебников, которые занимали посты в МКМ едва ли не со дня её основания. Француз Фламель, индиец Сингх, Асамоа из народа ашанти и русский чародей Макар. Каждый из них легко мог стать президентом, но ни один этого не хотел. Однако же все важные, ключевые решения, принимаемые Конфедерацией, обязательно имели поддержку этих четырёх. Если «старые пердуны» голосуют «за» – мало кто осмелится голосовать «против». Но сейчас – сейчас было не так, впервые за двести с лишним лет. Обычно выборы президента являлись... нет, не фикцией, но формальностью, мало для кого представляющей интерес. Кандидаты известны, скорее всего выберут этого, а не того, но даже если вдруг случится неожиданное – ну всё равно же ничего не изменится. Президент – не король и не диктатор; это просто волшебник, действующий от имени Конфедерации и представляющий её интересы – а значит, и интересы всего магического сообщества. Так было раньше. А теперь вдруг оказалось, что эти интересы можно отстаивать очень разными способами, и впервые с момента создания МКМ будущее было настолько неясным. Вся интуиция Дамблдора говорила ему, что даже «старые пердуны» в своих мыслях далеко не солидарны. А если так, то само существование МКМ окажется в ближайшие годы под вопросом. Место Геллерта занял тот самый прелат – Амадео дель Монако, представитель Италии. Ему было около восьмидесяти лет, и он, обладая действительно выдающимися способностями, занимал пятую строчку в списке лучших волшебников мира, уступая Гриндельвальду лишь одну позицию. – Наш дорогой Геллерт произнёс замечательную речь, – мягким тоном сказал прелат. – Но мы не в первый раз слышим эти слова и эти аргументы, и ответ на них известен давно. Единственный момент, где я склонен согласиться с Геллертом – это то, что мы можем предотвратить участие волшебников в следующей Великой войне. Мы можем и мы должны это сделать. Со всем остальным я не согласен. Не надо пытаться пугать нас технологиями и прогрессом. Земля достаточно велика, чтобы на ней хватило места всем. Кроме того, вы, дорогой Геллерт, делаете в своих рассуждениях одну фундаментальную ошибку. Вы совершенно справедливо заметили, что мистер Бонаккорд, вводя Статут, не подумал о будущем; не подумал, о том, к чему приведёт Статут в изменившемся мире. Но об этом не думаете и вы! Вы говорите о характере развития магловского общества – но вы не учитываете, что этот характер может измениться даже на полностью противоположный! Смотря, как растёт население Земли, вы делаете вывод, что оно и дальше будет расти с той же скоростью – но ведь это вовсе не факт! Люди – не животные, они обладают разумом и могут контролировать своё общество. Ваши апокалиптические прогнозы строятся на бездумной экстраполяции сиюминутных тенденций. Я не говорю, что эти тенденции изменятся завтра или даже в ближайшие десять лет, но будущее отнюдь не столь мрачно, как вы предполагаете. И даже более того. Геллерт, ваш план технически можно осуществить в любой момент. Если положение дел станет столь отчаянным, что не останется ничего более... Я не вижу причин, которые бы не дали вам этого сделать! Но пока положение даже близко не таково, и тревогу бить рано. Я знаю: на это вы отвечаете, что в таких делах лучше проявить осторожность, чем небрежность; что лучше решительно действовать сейчас, чтобы не пришлось пожалеть потом. Но, может, пожалеть придётся именно после этих «решительных действий»? Если мы займём главенствующее положение в обществе, неизбежно появится множество новых серьёзных проблем, и решать придётся уже их. Ваше решение – отнюдь не панацея, и я не вижу смысла менять одну беду на другую. Ликвидировать Статут совершенно нет необходимости, поддержание существующего статуса-кво – дело вполне осуществимое. И на посту президента МКМ я буду заниматься именно этим, раз уж ещё одной большой войны не избежать. ...Прелат закончил и прошёл на своё место. Тягостное молчание вновь нарушил слегка дребезжащий голос Фламеля. – Претенденты были услышали. Начинаем голосование. Хочу напомнить, что... – старый алхимик легонько стукнул по подлокотнику кресла и сердито покосился на шепчущихся журналистов. – А!.. Все ведь это знают! Кто первый?.. Волшебники незаметно поглядели друг на друга. Какой выбор сделать? Кого поддержать? Какие будут последствия? А последствия будут в любом случае, сомневаться не приходилось. Равно как и в том, что выбор каждым уже сделан. – Я скажу! – грохнул посохом о пол угрюмый старик с клочковатой бородой и насупленными бровями. То был Макар, волшебник из Российской Империи. Ему было лет двести пятьдесят или чуть меньше – совсем молодой по сравнению со Фламелем, Макар и выглядел заметно покрепче, старым, но отнюдь не дряхлым. Непревзойдённый магобиолог и целитель, умеющий даже воскрешать людей, он был третьим среди сильнейших чародеев мира. Человеком он являлся неприятным и вредным, обществу людей предпочитал животных, но о волшебниках своей страны всё же старался заботиться. – Великая война привела к великому беспорядку, – тяжело заявил он. – Страны разваливаются, народы погружаются в бедность и хаос гражданских войн. Если мы возьмём власть в свои руки, лучше, возможно, не станет, но хуже не станет точно. Возможно, господин Гриндельвальд прав, и вправду настала пора что-то поменять. Я поддержу его. Раскол, как есть раскол. Дамблдор стиснул зубы и посмотрел на остальных. За спиной послышались тихие разговоры журналистов, внимательно следящих за всем. – Я его не поддержу, – прошамкала чернокожая высохшая старуха. Выглядела она как минимум не младше Фламеля: ещё чуть-чуть – и скончается прямо здесь, в кресле зала заседаний. Акосуа Маану Асамоа была метаморфом и продляла себе жизнь, напрямую омолаживая тело. Но это подобно пружине, которую нельзя растягивать до бесконечности – не так давно прежние методы помогать перестали, и Великая волшебница сразу стала выглядеть на весь свой возраст. (Какой, кстати? – подумал Дамблдор. – Триста лет? Чуть больше, чуть меньше?) Осталось ей уже совсем немного. – Что бы вы там ни говорили о важности революции во всём мире, – здесь старуха тыкнула пальцем в Гриндельвальда, – вы неправы. Революцию вы можете совершить в своей маленькой уютной Европе. Это там вы можете сковырнуть своих королей с тронов и усесться на троне сами. Какой переворот вы собираетесь делать в Африке? Кем править? Какую магократию устанавливать? Думаете, несколько человек смогут контролировать территорию всего континента? Думаете, поубиваете местных князьков – и пустыни сразу превратятся в луга? Чтобы превратить Африку в Европу, вам потребуются десятилетия, и я не думаю, что вы этим будете заниматься. Пусть будет священник. Это было ожидаемо. Прелат вежливо кивнул ей. – Наверное, настала моя очередь? – поднял узкую ладонь индус. Его звали Говиндрал Сингх, и он, как и Фламель, не так давно разменял седьмую сотню лет. Догадаться об этом было совершенно невозможно: Сингх, единственный из ныне живущих людей, овладел секретом взаправдашнего физического бессмертия. Дамблдор считал, что индиец может выглядеть так, как захочет, и пожилой вид нужен ему только для пущей солидности. – Я воздержусь, – сказал Сингх, и тишина в зале стала изумлённой. – Я не считаю себя вправе принимать такие решения. – Раньше вас это не останавливало, – проворчал раздражённый Фламель. – Мы здесь принимаем решения. Мы не воздерживаемся от них. – Раньше я лишь подтверждал то, что приняли бы и без меня, и отрицал то, от чего отказались бы и без меня, – Сингх улыбнулся всезнающей улыбкой Будды. – Сейчас будущее не определено. Я не буду в него вмешиваться, ибо решение должно быть вашим. И, Николас, я никогда не хотел входить в Синклит. Но вы очень старались, уговаривая меня. Великий алхимик лишь кхекнул. Теперь ожидающе смотрели на него, но он лишь махнул рукой – мол, продолжайте. И это тоже было необычным – «старые пердуны», насколько знал Дамблдор, всегда высказывались первыми. Следующей была лаконичная Янь Цин, загадочная волшебница из Китая: – У Конфедерации всегда была цель – предотвращать войны. Ради этого она была создана. Пока стоит вопрос – что выбрать, войну или мир? – надо выбирать мир. Если мы начнём войну, мы предадим то, чего хотели добиться создатели Конфедерации. Я за Амадео. ...Затем в пользу итальянского прелата высказался сам Дамблдор. Бенедита Дораду, директор бразильской школы волшебства, воздержалась вслед за Сингхом. Кажется, она всё ещё была обижена на Фламеля за то, что тот не позволил ей выдвинуть свою кандидатуру. Киносита Таро, японский повелитель духов, без всяких комментариев проголосовал за Гриндельвальда, и в зале вновь зашептались. Харис ибн Салим, иллюзионист из Персии, задумчиво обвёл взглядом зал. – Я пришёл в Синклит не для того, чтобы править миром, – сухо сказал он, немолодой смуглый человек маленького роста. – Высокий статус – да. Спокойная жизнь – да. Участие в войне – нет. Дела совсем не настолько плохи, чтобы всерьёз говорить о таких больших изменениях, как война с маглами и революция. Пусть всё идёт как идёт. – Таким образом, решено, – с явным ожиданием чего-то произнёс Фламель. – Четыре человека – за дель Монако, двое – за Геллерта, ещё двое воздержались. Следующим президентом Конфедерации... – Подождите! – Гриндельвальд встал. – Герр Фламель, я не услышал вашего голоса! – Распределение голосов пять-три-два. Какой бы выбор я ни сделал, ничего уже не изменится. – Не согласен, – вкрадчиво сказал Гриндельвальд. – Нас одиннадцать. Пять – это меньше половины. А в истории Конфедерации никогда ещё президентом не становился тот, за кого отдано меньше половины голосов! И тут Дамблдор сообразил наконец, на что рассчитывал Геллерт. И сообразил не он один – в зале наблюдалось явное шевеление, а на лицах некоторых отразилась тревога. Скрип перьев сзади вызывал уже головную боль. Дело в том, что в уставе МКМ этот вопрос чётко не регламентировался. Президент выбирался «согласно решению большинства»... что в данном случае можно было понимать двояко. На рубеже XVII-XVIII веков такие вещи мало кого волновали – Пьер Бонаккорд полагал, что Великие волшебники меж собой договориться как-нибудь смогут. Тогда и впрямь могли. А сейчас... времена изменились. Фламель-то мог наступить на горло собственной неприязни, но Геллерту ведь не справедливость была нужна. Он просто не хотел, чтобы президентом МКМ становился кто-то кроме него. – Это глупость, – встал со своего места и прелат. Разноцветные глаза его быстро перебегали с одного волшебника на другого. – Послушайте, Геллерт, вы же всё равно не сможете стать президентом. – Как и ты! – парировал тот. – Тебе нужен ещё как минимум один голос... а вообще – два! – Два! – удивился прелат. – Но нас же одиннадцать? – А должно быть двенадцать. – Нет, не должно. Теперешний состав Синклита – одиннадцать человек. Возможно, среди нас вновь окажется волшебник из Америки... но сейчас там нет Великих волшебников. – О, вот здесь вы ошибаетесь, – протянул Гриндельвальд. – Есть! И он был бы не против войти в наше собрание! Половина голосов плюс один – всего семь. – Тот, о ком вы говорите, в этот зал не войдёт никогда, и мы это обсуждали, – мягко отрезал прелат. – Не надо вновь поднимать этот вопрос. Но было ясно, что Гриндельвальд будет тянуть эту резину столько, сколько сможет. Введение в Синклит нового волшебника дело очень небыстрое, а ему было важно как можно дольше избегать конфронтации с МКМ. С этим понятно, подумал Дамблдор, а в чём же тогда состоит замысел Фламеля?.. – Хватит! – неожиданно громко для своего возраста сказал Фламель. – Геллерт Гриндельвальд, я заявляю, что нарушения устава Конфедерации допущено не было. Президент избран большей частью голосов! Ты хочешь это оспорить?! Индиец Сингх продолжал улыбаться. У Дамблдора эта улыбка почему-то очень ясно отпечаталась в памяти. Сингх смотрел на эти выборы, как взрослый смотрит на драку детей у карусели. – Президент не был избран большей частью голосов, – въедливо прищурился Геллерт. – А что вы предлагаете? – спросил итальянец. – Я?.. – немецкий волшебник был самой оскорблённой невинностью. – А почему я должен что-то делать с вашими ошибками?.. Но тут снова вмешался Фламель. – Есть одна традиция, согласно которой мы, волшебники, поступаем в таких случаях... – алхимик сделал торжественную паузу. – Когда меж нами встают неразрешимые противоречия, остаётся только одно – дуэль. Дуэль между претендентами, господа! Если ты победишь, Геллерт Гриндельвальд – что ж, мы прекратим сегодняшнее заседание и будем голосовать ещё раз, чтобы добиться однозначного результата. Дуэль, мысленно кивнул Дамблдор. Старый способ. Сам Бонаккорд стал во главе Конфедерации, лишь победив на дуэли своего соперника Деверилла. Хотя прелат совершенно не выглядит довольным таким решением – ему, духовному лицу, драться на дуэли?.. Хорошенькую же свинью ему подложил Фламель. Но Геллерт-то на что рассчитывает? Даже если он победит и переголосование будет... разве это что-то изменит? Да Фламель к следующему месяцу поговорит со всеми, чьё мнение он сегодня услышал, и не понадобится никакой двенадцатый волшебник. Геллерту всё равно придётся смириться с решением Синклита. Или уйти. Для него это цугцванг. – Дуэль? – тихо переспросил немецкий маг и предвкушающе улыбнулся своей тонкой улыбкой. Дамблдор почувствовал, как внутренности сжимаются в ожидании страшного. – Древний обычай, да: кто сильнее, тот и прав... Можешь засунуть свою дуэль себе в задницу, пердун старый!! – сорвался вдруг он на крик. – Я [цензура] тебя вместе с твоей дуэлью и твоими древними традициями!! Не ду!.. Николас Фламель был человеком, что воспитывался и немалую часть жизни прожил в Средневековье. В Западной Европе XV-XVI века считалось, что не ответить на оскорбление, не принять вызов на дуэль – это позор, от которого потом не отмыться. В те времена на многие вещи смотрели куда как проще, и дворяне повсеместно убивали друг друга на дуэлях. Николас Фламель в этом смысле был продуктом своей эпохи. И пусть он постарел и одряхлел, но магическая сила не делась никуда. Черты лица его ожесточились сразу и мгновенно. Фламель вскинул вверх тонкую старческую руку – и с ладони сорвалось нечто свистящее и фиолетовое. Конечно, Гриндельвальд мог бы защититься – он превосходно владел боевой магией. Но он не стал. Заклятие со страшной силой швырнуло его в стену, куда он впечатался с хорошо слышным треском. Это было равносильно примерно падению с десятого этажа, если не больше. Будь на его месте кто другой – умер бы сразу же. Но Гриндельвальд не зря был признан одним из сильнейших. Он поднялся на ноги. Кости внутри него с тошнотворным хрустом вправлялись и вставали на своё место. Грудная клетка была проломлена, правая рука висела плетью, а по лицу текла кровь... но Геллерт Гриндельвальд смеялся. – А ведь я всего лишь пытался указать вам на ошибки в протоколе, – он обвёл всех каким-то растерянным взглядом. – Я просто попытался... и за это меня попытались убить! Да, пусть я был невежлив и погорячился! – но самый могущественный волшебник в мире напал на меня на глазах у всех, и никто не сказал ему ничего. И такова наша Конфедерация?.. Меня обвиняют во многом – но я хотя бы не пытаюсь убить людей за брошенные в запале слова... Ну что ж, герр Фламель, вы можете не беспокоиться – больше я Конфедерацию не потревожу. Сказав так, маг, не оборачиваясь, захромал к выходу из зала. Дамблдор был абсолютно уверен, что на лице уходящего Геллерта сейчас играла торжествующая улыбка. Камеры за спиной щёлкали не переставая, шелест бумаги не умолкал ни на секунду. Журналисты почуяли свою добычу. Кто-то вскочил со своего места. Не приходилось сомневаться, что самое позднее завтра о случившемся прочтут во всех газетах – и в «Пророке», и в «Призраке», и в «Голосе волшебника»... И что именно там прочтут – ещё большой вопрос. Прав не тот, кто прав, а тот, на чьей стороне пресса. Да, вот оно что, мрачно думал Дамблдор. Геллерт не пытался остаться в Конфедерации – наоборот, он хотел с ней порвать. Фламель думал изгнать его с позором, но Геллерт... Геллерт оказался хитрее и ушёл как победитель. И сколь бы нечестно это ни было с его стороны – но со стороны Фламеля поддаваться на простую провокацию было глупо. Очень глупо. Академик бессильно рухнул в кресло. Политиком он и правда был так себе. – Сукин сын, – тихо пробормотал он, прикрыв глаза (но Дамблдор, сидевший рядом, услышал). – И я сам тоже хорош, дурак старый... Громкий хлопок ладоней разнёсся по всему залу, обрывая начавшиеся разговоры и недоумённые возгласы. – Объявляю перерыв! – твёрдо сказал индиец Сингх. ...Альбус Дамблдор вышел из малого зала, направился к дверям здания. Он взялся уже за ручку, когда его окликнули. – Подожди. Дамблдор остановился. – Скажи, Альбус, ты всё ещё на меня сердишься? – Геллерт стоял сзади, прислонившись к стене. – Из-за Арианы?.. Имя сестры отдалось болью в сердце, и Дамблдор медленно развернулся, с горьким сожалением глядя на бывшего друга. – Мы были молоды, глупы... – Гриндельвальд зло ударил кулаком по стене. – Мне же надо извиниться перед тобой? Я могу! Но, Альбус, нельзя жить прошлым! Я... Он недолго помолчал. – Из них всех ты единственный меня понимаешь, – произнёс наконец он. – По-настоящему понимаешь. Эти идиоты думают, что раз они не в Европе живут – их это не коснётся! Они ошибаются, конечно... но мне от этого не легче. Когда спасаешь мир, каждый норовит вставить палку в колесо. Присоединяйся ко мне, Альбус. Вместе мы справимся!.. – Коснётся, – согласился Дамблдор. – Гибель Арианы была следствием, а проблема в причине. Твои взгляды, твои идеи – вот проблема. Они не понимают, что ты прав. Они не знают тебя. – Не знают, – утвердительно сказал Гриндельвальд. – Но знаешь ты. – А в тебе достанет силы перевернуть мир. Силы... не магии, я имею в виду. Ты потрясёшь основы, Геллерт, и сделаешь что-то страшное. Полторы тысячи лет назад ты был бы, наверное, кем-нибудь вроде Алариха. – Мне нравится Цезарь, – хмуро ответил Гриндельвальд. – Не надо, Геллерт, а? – тихо попросил Дамблдор. – Пожалуйста, не делай того, что задумал. Или мир будет гореть. Но Гриндельвальд смотрел ему в глаза, и Дамблдор видел там только усталую и твёрдую решимость. Таран уже был нацелен, и никакие уговоры и мольбы не могли его остановить. Дороги этих двух навсегда разошлись ещё полвека назад.***
Конец зимы, 1913 год. Австро-Венгрия, Вена, где-то в центре города. Человек, неторопливо шагающий по широкому бульвару Ринга, был совершенно непримечателен: невысокий, худой, черноволосый, с каким-то смугло-серым цветом лица. Он (очевидно, иностранец) внимательно оглядывал всё вокруг, то ли стараясь не забыть дорогу, то ли наслаждаясь красотами габсбургской столицы. Потом он заметил справа нечто интересное. Там, в тени большого здания, торговали картинами. Человек подошёл ближе и остановился, рассматривая небольшие полотна, укреплённые на деревянном щите. Нарисовано было очень недурно; это понимал даже он, слабо разбиравшийся в живописи. Очередной клиент рассчитался с художником, и тот обратил внимание на человека. – Венские пейзажи, масло, акварель, – сказал по-немецки художник, молодой усатый парень. – Ещё пишу портреты на заказ. Что-нибудь хотите взять? Человек не говорил по-немецки, но общий смысл был понятен. – У меня нет денег, – ответил он по-русски, и, заметив непонимание, повторил ответ на скверном английском. – Если будут – приходите, – весело сказал художник на том же языке. Повод для радости у него был: торговля пейзажами шла хорошо. Только за последние несколько минут парень продал уже три своих работы. – Обязательно, – кивнул человек. Шустрый малый, невольно подумал он, двигаясь дальше по бульвару. Нам бы такой пригодился. Затем он встряхнулся и ускорил шаг, желая поскорее вернуться к Скобелеву. Вена, конечно, красивый город, однако ему здесь не нравилось. Следовало дописать статью и как можно быстрее вернуться назад, в Россию... Художника с его живописью человек выбросил из головы сразу же. Он не имел привычки хранить там ненужное. Сам художник, конечно, тоже не запомнил случайного прохожего. ...Это был их единственный разговор. Единственный раз, когда они встретились лицом к лицу. Эта встреча ничем не отличалась от тысяч и тысяч подобных им ежедневных случайных встреч случайных людей. Тектонические плиты истории ещё не столкнулись между собой. Но через тридцать лет эти двое станут смертельными врагами, и ведомые их волей теллурократии сойдутся, сотрясая весь мир, в жесточайшей схватке. Погибнут десятки миллионов, воспылает Евразия и небеса окрасятся багровым, когда два правителя вступят в борьбу за мировое господство. ...Просто встреча. Просто эпизод, от которого не зависело ничего.