***
– И я вам говорю, что нужно приложить все силы для спасения этих людей!.. – запыхавшийся Николас Фламель пристукнул кулачком по подлокотнику. – Для противостояния Гриндельвальду мы должны объединиться!.. Реакция на речь была значительно скромнее, чем он надеялся. Кто-то слушал с изрядным скепсисом, кто-то вообще делал вид, что его клонит в сон. Амадео дель Монако согласно кивал, лицо Сингха оставалось непроницаемым. Это была одна из тех неофициальных встреч, которые часто случаются перед полноценными заседаниями Конфедерации. За круглым столом в одном из малых залов особняка сидело одиннадцать человек – только члены Синклита и никого кроме. И, пока Фламель пытался убедить всех, остальные настороженно переглядывались меж собой. – Вы произнесли пламенную речь, Фламель-сан, – вежливо, но твёрдо начал японец Киносита. – Но с ней сложно согласиться. Вы преувеличиваете опасность, демонизируя Гриндельвальда. Это понятно, как понятно и стремление разделаться с ним: вы ему проиграли и вас выгнали из собственного дома. Но к нам это отношения не имеет. Фламель неприязненно на него посмотрел. До этого момента он и не думал, что со стороны его заявление может выглядеть так. То есть в целом это заявление было очень логичным – ваш Геллерт Гриндельвальд нам не угрожает, разбирайтесь с ним сами как хотите. Восточные волшебники двадцать лет назад не стали поддерживать Гриндельвальда с его прогнозами, а сейчас не собирались поддерживать Фламеля. Политика, ничего личного. Но... – Послушайте-ка. Я правильно понял: международного преступника, нового Тёмного Лорда вы предлагаете просто... простить? Захватил страну – так и чёрт с ней, у нас стран много. Так? – Нет, неправильно, – всё так же непреклонно-вежливо отрезал японец. – Не хотите прощать – не надо. Хотите бороться – боритесь. Хотите найти союзников – ищите. Но если вы считаете, что помогать мы вам должны просто так, потому что Конфедерация для этого существует, то ошибаетесь. Она существует не для этого. – А вы что, думаете, что вас это не коснётся? Что до вас Гриндельвальд не дойдёт? – А вы что, думаете, что у нас сейчас всё спокойно? – резко бросила Янь Цин, китайская волшебница-даос. Для неё, всегда спокойной, такой тон был почти равносилен бешенству. – В нашей стране война идёт уже три года! Тринадцать волшебников погибло только за последний месяц! А вы теперь жалуетесь на то, что война пришла в ваш дом! Фламель поднял брови: он не понимал. И не он один. – Но разве конфликт ваших государств не есть конфликт исключительно маглов? – Амадео дель Монако подобрался, глядя на двух чародеев Востока. – Такие обвинения неуместны здесь, если ваши волшебники гибнут от магловских пуль и снарядов. – Они гибнут от рук других волшебников, – подчёркнуто спокойным голосом произнесла китаянка. – Даже на меня было совершено покушение. Монахом из секты Агарти. – Не слышал о такой, – серьёзно ответил Киносита. – И я в очередной раз готов заявить, что мы не можем проследить за каждым. Мы не имеем отношения к ренегатам из нашей страны. Делая то, что они делают, они нарушают закон, и, несомненно, понесут за это наказание. Мы не объявляли вам войну, госпожа Янь. – Но вы её ведёте. Фламель устало потёр лоб. Четверть века назад в Европе творилось то же самое – волшебники не были готовы спокойно сидеть и смотреть, как умирают маглы, живущие с ними по соседству. Для одной стороны – смельчаки-добровольцы, для другой – преступники, нарушающие соглашения. Министерства, громко заявляющие о «неправомерности» и «недопустимости», под шумок вели свою игру, а потом обвиняли друг друга во всех смертных грехах. Ну кто там, в самом деле, разберёт, был ли то в самом деле ренегат-отступник, или штатный мракоборец Министерства? А если вдруг даже и разберёт – так что же, по-вашему, мракоборец не может преступником оказаться? Одним словом, сплошной беспорядок. Для Фламеля исход всей этой заварушки на Востоке был совершенно неважен; важно было лишь то, что вследствие неё на помощь можно не рассчитывать. Но он постарался сделать ещё одну попытку. – Гриндельвальд – самый сильный боевой маг в мире, и он стремится к мировому господству! – напряг голосовые связки Фламель. – Если его не остановить!.. – Что будет, если его не остановить? – вкрадчиво осведомилась Бенедита Дораду. – Франция была захвачена в конце июня. Сейчас уже середина августа, а Геллерт Гриндельвальд до сих пор не сделал ничего более. Франция – это, месье Фламель, не мир. Европа, как бы вам ни хотелось – тоже не мир, а просто полуостров большого континента. Мир слишком велик, чтобы его мог захватить пусть даже сильнейший из чародеев. Николас Фламель беспомощно огляделся. Он не был хорошим политиком, но даже он видел, что здесь и сейчас никого не переубедит. Может быть, они и правы, с горечью подумал он. Может быть, я, проиграв впервые за пятьсот лет, и вправду преувеличиваю опасность. Целый мир – это ведь очень, очень много... Но тут с места встал Амадео дель Монако, и вид у него был чрезвычайно серьёзный. – Должен сказать, что я поддерживаю вас и разделяю ваши опасения, – прелат очень вежливо кивнул Фламелю. – Что же до вашего вопроса, Бенедита, то я думаю, что знаю на него ответ. Эта информация стоила нам нескольких жизней и не должна выйти за пределы этой комнаты. Он выдержал небольшую паузу, и оба его глаза – карий и голубой – внимательно оглядывали Синклит. – Не так давно нам стало известно, что Адольф Гитлер – не без помощи Геллерта, само собой – заполучил в свои руки артефакт, известный как Копьё Судьбы. Это сразу делает его едва ли не самым опасным человеком в мире. Опираясь на такого союзника, Гриндельвальд может достичь очень многого. – А чего он хочет достичь? Я серьёзно спрашиваю, потому что не понимаю, – волшебница обвела насмешливым взглядом залу. – Революции у него не вышло и не выйдет – без нас, я имею в виду. То есть даже если он как-то избавится от всех нас, он всё равно не сможет в одиночку, ну, силами одного Министерства, установить магократию по всему миру. На что он рассчитывает? – На победу Германии, – размеренно ответил дель Монако. – Он рассчитывает, что Германия станет доминирующей державой мира – в идеале, захватит его полностью, – а потом там случится переворот, и власть перейдёт в его руки. По крайней мере, именно так он говорит своим сторонникам. – О. Это... объясняет наличие Копья. – Если поглядеть на карту, – невозмутимо продолжил прелат, – то видно, что у Гриндельвальда не так уж много вариантов. Против Святого Престола он не пойдёт – побоится... того, что в этих стенах принято называть «нарушением правил». На Британских островах есть Хогвартс с его Директором. Туда Гриндельвальд не рискнёт идти по крайней мере до успешного завершения наземной операции. Остаётся только Россия... – Подождите-ка, – вновь прервала его Бенедита, тоже посерьёзневшая до невозможности. – Вы упомянули про возможное нарушение правил. Но правила нельзя нарушить просто так. Это значит... В комнате опять повисло молчание: бразильская волшебница не решилась произнести вслух то, о чём думала. – Да, именно так, – глухим голосом сказал прелат. Рука его непроизвольно нащупала под рясой тяжёлый золотой крест. – У нас есть основания полагать, что после обретения Копья Адольф Гитлер впал в богопротивный и наитягчайший грех апостасии, совершив то, что не должно совершать никому. И уже только поэтому его надо остановить. – Не думаю, что ввязываться в ещё одну войну – в наших интересах, – холодно отчеканила взявшая себя в руки Янь Цин. Ладонь её с громким хлопком опустилась на дерево стола. – Что бы вы ни говорили, но действительная вероятность нарушения правил не может быть велика. – Я понял, – кивнул прелат. – Что думают остальные? Синьор Акинбаде? Чернокожий метаморф, ставший членом Синклита совсем недавно, неуверенно кашлянул. – Я... не знаю. Пусть выскажутся остальные. – Синьор Харис? Полное его имя было Харис ибн Салим ас-Сахир аш-Ширази, но Амадео сомневался, что сумеет правильно всё это выговорить. – Я против войны, – коротко сказал сильнейший чародей Ближнего Востока. Харис ибн Салим властвовал в Иране, Турции и странах Аравийского полуострова. – Не поймите неправильно, мне не нравится то, что делает Гриндельвальд. Но на войне убивают, а это мне не нравится ещё сильней. Ещё куда ни шло, если убиваю я; но с Гриндельвальдом всё может прийти к тому, что убьют меня, а это совсем плохо. Нет, я против войны. – Вас, Сингх, конечно, спрашивать бесполезно. Говиндрал Сингх кивнул. Он жил на свете шестьсот с лишним лет и ни разу не участвовал ни в каких конфликтах. Вроде бы. – Синьор Дамблдор? Дамблдор помедлил с ответом. Он не желал выступать против Гриндельвальда – и дело было не только в их старом знакомстве или клятве, которую они когда-то друг другу дали. Дело было в Бузинной палочке. Вокруг неё ходило много слухов сомнительной достоверности, но одно было правдой, и Дамблдор это знал. Никто и никогда не побеждал в честном бою обладателя Бузинной палочки. Никто и никогда. И Геллерт Гриндельвальд тоже это знал. – А мы сумеем его победить? Дель Монако чуть улыбнулся. – Он один, а нас одиннадцать. Как ни искусен Гриндельвальд, со всей Конфедерацией ему не справиться. – Вот именно, – кивнул Дамблдор. – И меня настораживает то, что он не может этого не понимать. Но я с вами. – Замечательно. Синьор Киносита? – Простите, а что вы вообще собираетесь сделать? – вежливо спросил японец. – Вы не остановите Гитлера, не нарушив Статут. Амадео перевёл взгляд на него. – Мне почему-то кажется, что вы не нарушения Статута боитесь. В чём дело? – Как вы помните, я проголосовал за Геллерта Гриндельвальда, – Киносита Таро сплёл узкие пальцы, – ибо счёл, что война сейчас – дело необходимое и даже полезное для общества. Война нужна, и всегда была нужна, чтобы сбросить возникающее напряжение, стравить пар. Предположим, вам удастся завтра же избавиться от Гриндельвальда и Гитлера. И вы думаете, что-то изменится? – Война кончится, – надтреснуто сказал Фламель. – Если и кончится, то всё станет только хуже. Отдельные люди ничто на фоне исторических процессов. Эту войну начали не Гитлер и не Гриндельвальд – им лишь повезло оседлать возникшую волну, – и не они её закончат. Вы понимаете, что я имею в виду? – И сколько, по-вашему, должно умереть, прежде чем всё кончится? Японский оммёдзи смотрел прямо в глаза Фламелю. – Волшебников – тысячи. Неволшебников – миллионы. Бессмысленно говорить о мире, пока у сторон есть силы воевать и они думают, что могут одержать верх. Уничтожение отдельных людей, какие бы посты они ни занимали, значимого эффекта не создаст. – Любопытно знать, почему вы так считаете, – раздался как бы задумчивый вопрос Бенедиты Дораду. – Уж не потому ли, что Японская империя тесно сотрудничает с Рейхом? – Вы хотите спросить, заключили ли мы с Гриндельвальдом союз? – японец был совершенно невозмутим. – Нет, но мы тесно общались ещё двадцать лет назад, и я сказал ему, что не собираюсь против него воевать. Это что-то меняет? Бразильянка от такой наглости даже не нашлась что сказать и лишь тряхнула роскошными медовыми кудрями. Подобное, по её мнению, было почти предательством. – Я скажу ещё раз, яснее и примитивнее, – Киносита Таро на полтона повысил голос. – Пол-Европы Гриндельвальда терпеть не может. Но пол-Европы его, наоборот, обожает. Если вы ничего с этой второй половиной делать не собираетесь, то устранение Гриндельвальда ничем не поможет. А если вы эту половину собираетесь устранить вслед за ним, то чем вы отличаетесь от него? – Вы передёргиваете! – громко произнёс кто-то. Все обернулись к говорящему, лысоватому типу с густыми чёрными бровями. Джозеф Эдвард Дэвис был американским чародеем широкого профиля, что вошёл в Синклит лет пять назад, одновременно с африканцем Акинбаде. Среди Великих волшебников он был самым молодым (всего-то шестьдесят с небольшим) и самым слабым. Основной причиной принятия его в Синклит были обширные связи в правительстве США, где Дэвис занимал немаленький пост. Было решено, что такой человек может оказаться очень полезным в условиях новой Великой войны. – Вы передёргиваете, и очень грубо, – повторил Джозеф Эдвард Дэвис, привычным жестом поправляя галстук-бабочку. – Но оставим. Вы говорите обо всём так, будто господин Гриндельвальд обязательно должен проиграть. А если он победит? – Победит? – с легчайшей ноткой сарказма переспросил японец. – Вы тоже думаете, что он может захватить мир? – Да, – сказал Джозеф Эдвард Дэвис. – Если его не остановить, конечно же. Янь Цин еле слышно хмыкнула. Киносита Таро улыбнулся – впервые за всё заседание. – Вы слишком приземлены, – ответил он, – в вас слишком много... магловского, как говорят у вас на Западе. Мир существует тысячи лет, десятки тысяч; он зрел слишком многое. Завоевателей с Копьём и без него, амбициозных чародеев; войны, революции; взлёты, падения стран. Он не зрел лишь одного – того, кто сумел бы его захватить. Колесо вертится; наверх поднимается то, что уже было. Геллерт Гриндельвальд может добиться чего-то или пасть на этом пути, но мир стоит и будет стоять и впредь. – Да, – вновь сказал Джозеф Эдвард Дэвис. – Колесо сансары, конечно. Я немного изучал восточную философию в Висконсине. Простите за излишнюю резкость, но в философии вообще мало здравого, а в восточной в особенности. Единственное, что имеет смысл – позитивизм. Двадцать лет назад господин Гриндельвальд в этом здании говорил, что ход научно-технического прогресса может представлять большую опасность. Насколько я знаю, ему ответили, что он преувеличивает, и что волшебникам, en masse, никакая опасность не грозит. Тогда такое мнение имело под собой основание. С тех пор, однако, кое-что изменилось – во главе прогресса стал один из сильнейших волшебников! – Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, – невыразительно изрёк японский оммёдзи, демонстрируя осведомлённость в философии западной. – Прогресс не меняет ни людей, ни отношения между людьми. В свой срок он сменится регрессом, как сменялся и тысячелетия назад. Ничто не вечно. – Прогресс меняет всё, – отрезал Джозеф Эдвард Дэвис. – Вы можете окукливаться в своём недеянии, но мир вокруг будет изменяться. И если вы забудете об этом, то вам придётся увидеть корабли нового коммодора Перри! Известно ли вам, например, про меморандум Фриша-Пайерлса? Слышали ли что-нибудь про реакцию деления урана? Киносита Таро собрался возразить, но случайно встретился взглядом с Сингхом и осёкся. В глазах Сингха, его бывшего учителя, было еле заметное сожаление. Киносита Таро почувствовал стыд. Он родился в начале девятнадцатого века, сам давным-давно стал учителем и уважаемым человеком, и так стыдно ему не было уже очень-очень давно. Он потерял лицо, пусть из всех здесь присутствующих это и понял только один. Он промолчал; Дэвис продолжил: – Не далее чем через десять или пятнадцать лет у человечества – у господина Гриндельвальда – будет оружие, способное разрушать города и страны за считаные минуты! Вы понимаете, против кого оно обратится? Планета становится слишком маленькой; мировое господство – это уже не просто слова. Японец смотрел на Дэвиса немигающим взглядом. Они встретились глазами – Восток и Запад, две противоположности, две разные точки зрения. Для одного жизнь была лишь мгновением вечности, другой ценил каждое мгновение жизни. – Геллерту Гриндельвальду никогда не стать владыкой мира. – Но он им станет, если все будут считать подобно вам! – парировал американец. Он думал, что вышел победителем из словесной схватки. Дель Монако опустил ладонь на подлокотник: раздался хлопок. – Ваше мнение понятно, синьоры. Кто ещё желает высказаться?.. – Остался только я, – брюзгливым голосом произнёс русский маг. – Ишь, высказаться. Ты что услышать-то хочешь? Готов ли я сражаться с – хе-хе! – Гриндельвальдом? – Мы были бы рады услышать ваше мнение, – терпеливо сказал прелат. – Не готов. – И вы его не боитесь? Следующий удар Гриндельвальда неизбежен, и прийтись он должен по вам. – Почему? – Вы не слушали моих объяснений? – ровно поинтересовался прелат. – Объяснений, объяснений... – старик Макар ехидно посмотрел на итальянца. Настроение у него сейчас было весёлое, а проявляться оно имело обыкновение в бесконечном подтрунивании над окружающими. – Знаю я ваши объяснения. Рубля нет, топора нет, рубль должен – и главное, всё правильно. Будь уверен, Геллерт не придёт к нам с войной. Прелат на секунду подумал, что Макар начинает выживать из ума. Кажется, во взгляде его промелькнуло что-то, выдавшее эту мысль, потому что Макар расхохотался: – Нет, я ещё не настолько стар и знаю, о чём говорю! Я заключил с Геллертом договор! Он не придёт ко мне с войной, а я не явлюсь с войной к нему – уж по крайней мере до тех пор, пока не будет нарушен Статут! Ошеломлены были все. Все постарались это скрыть, но ошеломлены были все. Может быть, кроме Сингха. Если он и скрывал удивление, то скрывал лучше прочих. – А... простите, – вкрадчиво начал Акинбаде. – А зачем мы тогда вообще здесь? – Поддерживаю, – Харис ибн Салим движением кисти создал на круглом столе карту Европы и стал, постукивая пальцем по дереву, закрашивать страны в разные цвета. – Гриндельвальд властвует сейчас в Германии, Дании, Швеции, Норвегии, Франции... и так далее. Южная Европа – Италия и Испания – под властью Конгрегации и Святого Престола, туда, вы говорите, он не полезет. Англию сперва должны покорить магловские войска – а это ещё нескоро будет. Может быть, у Гитлера и не получится, не дойдёт до покорения. А теперь мы узнаём, что не дойдёт и до Восточной Европы, которая находится в ведении... – В моём ведении, – пробурчал Макар. – Всё так. Какой там мир собирается покорить Геллерт? Против кого воевать? А? Не слышу? Члены Синклита в молчании глядели на разноцветную карту. По всему выходило, что сунуться Гриндельвальду действительно некуда. – Ещё есть Турция, – неуверенно сказала Бенедита Дораду. – Балканский полуостров... Она, впрочем, и сама знала, что на Балканах нет ровным счётом ничего важного, да и волшебников там кот наплакал – захватывать попросту нечего. А Турция... – Если Турция – то почему сразу не Америка? – дель Монако покачал головой. – Нет. Гриндельвальд сотрудничает с Гитлером и действует совместно с ним. Значит, всё-таки Англия. Всё-таки решился на штурм Хогвартса... – Не думаю, – пробормотал Дамблдор, у которого в голове вертелась неоформившаяся мысль. – Нет, Англия – это вряд ли... – Предположим, Англия, – неторопливо вымолвила Янь Цин. – А потом? Никто не ответил. – Предлагаю считать европейский конфликт не стоящим нашего внимания. МКМ существует не для сугубого недопущения войн. Вмешаться она обязана – мы все обязаны вмешаться – лишь в том случае, когда под ударом стоит весь волшебный мир. Разве не для того создавал её Пьер? – Говорил я ему, что будут проблемы... – уныло проворчал Фламель, совершенно подавленный. Попытка справиться с Гриндельвальдом в одиночку была обречена на провал, а собрать коалицию не получалось никак. Приходилось смиряться с потерей Франции. – Мы сочувствуем вам, Николас, – совершенно дежурным тоном сказала китаянка, – но не должны вам помогать. Передел влияния – дело обыкновенное. Самому Пьеру приходилось сражаться на дуэли с палочкой в руках, и если бы он проиграл, первым президентом стал бы Деверилл. Дамблдору невольно вспомнилась эта история. Деверилл, как и Гриндельвальд, был лучшим магом Центральной Европы, причём магом чёрным. Идею создания Конфедерации он поддерживал, только считал, что во главе Конфедерации должен быть не какой-то там Пьер Бонаккорд, а он сам. Но чародейское мастерство того оказалось чуть побольше, а потому быстро выяснилось, что поста главы Девериллу не видать как своих ушей. Он, конечно, не сдался и изо всех сил пытался подсидеть Бонаккорда ещё лет двадцать – была там, в числе прочего, довольно шизофреническая история с лихтенштейнскими троллями, каким-то чудом попавшая на страницы учебников. Потом, видимо, признав своё неумение интриговать, Деверилл, желая-таки взять реванш, отправился на поиски непобедимого Бузинного жезла. И даже его нашёл. И даже успел сотворить с его помощью много всякого нехорошего. Но потом, правда, внезапно помер. – Этот передел влияния – совсем не то, что было раньше, – негромко напомнил Джозеф Эдвард Дэвис. Он тоже потерял былую уверенность. – Прогресс... – Это мы уже слышали, – оборвал его персидский иллюзионист. – Прогресс есть и у вас. Никто не мешает Америке сделать это... оружие на урановых лучах. И вы тоже сотрудничаете с не-магами. Все сотрудничают. А мир пока стоит целый. – Что бы там ни утверждал юный Геллерт, нарушать Статут он не будет, – скрипуче сказал русский. – Он может попробовать сделать что-нибудь, открыто вывести своих волшебников на поля сражений, выйти с палочкой против железных машин – но тогда на поля сражений выйдем и мы. А нас больше. Дамблдор щёлкнул пальцами. Он наконец-то сформулировал мысль. – Но он же тоже должен это понимать. – Понимает, конечно, – снисходительно пояснил русский старик, взирая на Дамблдора сверху вниз. – А вы думаете, он всё революцию хочет, поубивать президентов и королей? Да власти он хочет, а не революцию. Больше и больше. Не он первый, не он последний. – Не хочет он власти, – тихо произнёс Дамблдор. – Вы не видите главного. Геллерт просто копит силы. И когда он их накопит, он атакует. Всех нас. Весь мир. Он желает облагодетельствовать человечество, и плевать он хотел на Статут. – Какие силы он копит? – по-прежнему снисходительно спросили у него. – Или вы думаете, что волшебников-воинов можно штамповать, как те машины? Дамблдор пожал плечами, задумчиво глядя на собравшихся. Ему, разумеется, не верили. Русский, японец, перс и китаянка верить не хотели; бразильянка, американец, итальянец и француз верить не могли в силу отсутствия доказательств. Африканец колебался; бессмертный индиец был, как всегда, непроницаемо-спокоен. – Геллерт хочет, чтобы мы так думали. Чтобы мы не готовились. А когда он будет готов, он ударит – и если мы не выдержим этот удар, если не предупредим его, он уничтожит нас и дойдёт до края земли. – А вы можете предоставить что-нибудь помимо слов? – иезуитски улыбнулся Акинбаде. – Как он сумеет нас уничтожить? Он всё ещё один, а нас всё ещё одиннадцать. За ним несколько магловских стран, а за нами весь прочий мир. – Я не знаю, – сказал Дамблдор. – Но постараюсь узнать. – Тогда дальнейший разговор не имеет смысла, – сухо сообщил японец. – Полагаю, так, – дель Монако обвёл всех мрачным взглядом. – Заседание окончено. И волшебники один за другим начали исчезать. Большинство просто аппарировали (аппарировать на Авалоне могли только члены Синклита), некоторые пользовались более экзотическими методами. Русский чародей дважды обошёл вокруг своего кресла, с каждым шагом становясь всё прозрачнее, пока не пропал вовсе. Харис ибн Салим соединил кончики пальцев вместе и тут же рассыпался мелким серым песком. Индиец Сингх чуть согнул реальность и исчез просто так, без заклинаний и жестов. Бенедита Дораду, опытнейший метеомаг, унеслась по небу, обратившись сплетением воздушных потоков. – Амадео, – негромко произнёс Дамблдор, единственный оставшийся в зале. Прелат обернулся. – Мы не должны повторить ошибок маглов, Амадео. Два года назад их премьер-министр сказал, что он привёз Англии мир. Сейчас на Англию сыплются бомбы. Если не действовать, через два года бомбы посыплются на нас. – Какие бомбы? – устало спросил прелат. – Я образно выражаясь. – Допустим, я одержу победу над Гриндельвальдом, – всё так же устало сказал прелат. – Допустим, я убью его или посажу в Азкабан. Дамблдор не стал недоверчиво хмуриться. Великие волшебники сильно различны меж собой. Гриндельвальд без особого труда одолел Фламеля и мог бы одолеть его, Дамблдора. Наверное, даже их двоих одновременно. Но чудотворцы Ватикана сотни лет имели дело с чёрной магией и знали, как с ней бороться. У Амадео дель Монако вполне были шансы одолеть Гриндельвальда. Хотя не так чтобы очень большие. Единственным, против кого Геллерт вряд ли рискнул бы выйти и со Старшей палочкой, был Сингх. Но сам Сингх против Геллерта не выступит ни за что, это все знали. – ...А что дальше? Киносита отчасти прав. У Гриндельвальда есть армия – несколько сотен человек, все убеждённые. Одному мне, как ни допускай, не справиться. Соберём Синклит, соберём мракоборцев – в Азкабане, правда, места на столько людей не найдётся, придётся их убить. Допустим, убьём. Но у Гриндельвальда есть ещё поддержка населения – десятки тысяч... Ладно, не буду продолжать, задам простой вопрос. Скольких человек, Альбус, вы готовы убить, чтобы остановить Гриндельвальда? Сотню? Может быть, десяток? – Не готов я никого убивать, – оторопело сказал Дамблдор. Амадео дель Монако с очень красноречивым выражением лица развёл руками. – А зачем вы мне тогда что-то советуете делать?.. Дамблдор молчал. – Можно было бы сказать, что нелёгкие времена требуют нелёгких решений. Что либо мы их, либо они нас. Мне не нравится такая логика, – Амадео дель Монако покачал головой, – но допустим. Только вот где оно, это противоречие? Мы – я, вы, Макар – наперебой говорим, что к нам Гриндельвальд со своей армией точно не пойдёт. И все мы вроде бы правы. Так что, нападём на них первыми, чтобы лишить их всякой возможности напасть на нас? Чтобы отомстить за поражение Фламеля? – Вот с чего-то такого и начиналась Странная война, – сказал Дамблдор, печально опустив глаза. Он тоже не знал, что надо делать. Но он знал, что он прав. Раздался хлопок: прелат аппарировал. Британский волшебник теперь сидел один в тёмном пустом зале. Сидел, подперев голову ладонями и глядя в стол. – Вот почему ты всегда считал меня главным своим противником, – шёпотом произнёс он. – Ни Синклит, никого из Великих. Потому что я знаю тебя, Геллерт. Знаю, чего ты хочешь. ...Через два месяца госпожу Янь Цин, неформального лидера духовных практиков и волшебников Китая, найдут мёртвой в собственной постели. Секта Агарти сделает выводы, и второе покушение на её жизнь будет куда успешней. Через год с небольшим обнаружится, что Харис ибн Салим бесследно пропал. Точное время и даже место пропажи установить не получится – ибн Салим, лучший иллюзионист в мире, использовал высококачественных двойников, почти неотличимых от оригинала и могущих действовать в отрыве от него. И когда оригинал бесследно исчезнет за стенами Нурменгарда, никто ничего не заподозрит. Геллерт Гриндельвальд начал свою войну против мира. Но мир этого пока ещё не понял.***
Апрель 1938 года. Германия, Нюрнберг, трактир «Шиффмайстер». Вюст поминутно утирал лоб и нервно ёрзал на стуле, то и дело поглядывая в окно, толпа за которым становилась всё больше и больше. – Вы кушайте, Вальтер, кушайте, – спокойно сказал Гитлер, ловко промакивая губы салфеткой. Он только что разделался с густым гороховым супом и сейчас придвигал к себе тарелку с овощным бифштексом. Если бы Вюст не знал о том, что это овощи, он, впрочем, и не догадался бы: на вид блюда фюрера не отличались от тех, что подавали всем остальным. – Спасибо, – выдавил из себя он. – Что-то не особо хочется. – Да? – удивился Гитлер, и в голосе его была плохо спрятанная усмешка. – Это вы зря. Спагетти с яйцом здесь отличные делают. И картофель тоже хорош. Вон, взяли бы пример с Отто. Вюст натужно улыбнулся. Этот «Отто», стриженый здоровяк в парадной чёрной форме СС, молча поглощал еду с истинно армейским аппетитом. Бицепсы его были едва ли не толще, чем шея самого Вюста. – Извините, – Вальтер Вюст достал платок и лихорадочным движением снова утёр лоб. – Я просто... беспокоюсь. Это было слишком неожиданное... – Мой дорогой Вальтер, – нетерпеливо произнёс Гитлер с мягкостью стального пресса. – Я прекрасно понимаю, что вы удивлены и не хотите иметь с этим дела. Но сейчас такое время, когда каждый должен исполнять не ту работу, которая ему нравится, а ту, которую он может исполнить. Родись я в более спокойные времена, я бы тоже, наверное, стал не фюрером, а архитектором. Он слегка раздражённо бросил на тарелку нож; металл зазвенел. – К тому же вам, напомню, вообще делать ничего не придётся. Исключительно административное руководство! Отповедь заставила Вюста побледнеть; но тут, на его счастье, отворилась дверь заведения. Вошедший был энергичным тридцатилетним мужчиной, с высоким лбом и внимательным взглядом недобрых глаз. Как он сумел миновать собравшуюся за стенами здания толпу, оставалось загадкой. И Вюст сильно подозревал, что этот человек прошёл незамеченным даже мимо эсэсовцев охраны. – Садитесь, Зиверс, – холодно произнёс Гитлер, указывая на свободное, четвёртое место за столом. – Вы опоздали. – Прошу прощения, герр Гитлер, – лицо Зиверса не выражало абсолютно никакого раскаяния. – Гроссмейстер меня задержал. – Он многовато о себе думает, – недовольно бросил фюрер. – Давайте к делу. Вы хотите получить дополнительное финансирование, ресурсы, а также расширение своих полномочий. Вы... Вюст подумал, что Гитлер ведь совсем не боится этого типа, в отличие от него. Он сам испытывал ко всем этим экстрасенсам-колдунам какую-то почти физиологическую неприязнь пополам с опаской. Чувство отторжения было таким сильным, что он старался в сторону Зиверса даже не смотреть. – ...Я думаю, с этим мы разберёмся в рабочем порядке, – небрежно отмахнулся Зиверс. – Нас интересует другое. Вы уже взяли Копьё из Хофбурга? Фюрер медленно наклонил голову. – И-и?.. – протянул Зиверс. – Что-нибудь случилось?.. – А что должно было случиться? – ядовито поинтересовался фюрер. – Мы не знаем! – живо воскликнул тот. – Но Гроссмейстер почувствовал некие странные... – Вы не понимаете намёков, Зиверс! – жёстко отрубил Гитлер. – Печальный недостаток! Копьё и то, что с ним связано – это дело совсем не ваше и не вашего «гроссмейстера». Потрудитесь это запомнить! – Гроссмейстеру Гриндельвальду это не понравится, – щёгольские усы Зиверса гневно встопорщились. – Мы помогали вам ещё с двадцать девятого, а вы теперь... Взгляд Гитлера, и без того тяжёлый, стал жутко-свинцовым. Круги вокруг впалых глаз, казалось, стали ещё темнее и глубже, губы плотно сжались, и всё лицо неприятно заострилось. Он всем корпусом подался вперёд – и Зиверс невольно отпрянул. Вюсту показалось, или тень фюрера на полу действительно почернела и выросла в размерах? – Не забывайтесь! – пролязгал тот. – Если «Врил» думает, что может обойтись без Адольфа Гитлера, то я вас заверю, что прекрасно смогу обойтись и без «Врил», ибо сейчас за мной стоят силы, что не снились ни вам, ни Гриндельвальду! Запомните, Зиверс – Копьё будет лежать не в Нурменгарде, а в Вевельсбурге!.. Вольфрам Зиверс нервно сглотнул. Звучные, почти мистические интонации отрывистого баритона Гитлера заставляли его дрожать, проникали в самую душу. Он впервые испытал этот таинственный дар убеждения на себе – и он не мог устоять перед ним. – Поглядите в окно, – фюрер внезапно сменил сталь в голосе на душевный, почти дружеский тон. – Вы видите этих людей? – Да, – машинально кивнул Зиверс, ошарашенный такой сменой. – Вы знаете, зачем они здесь? Почему они хотят увидеть меня, услышать, получить автограф из моих рук? Зиверс замешкал с ответом, и Гитлер мягко продолжил: – Они любят меня. Обожают. Благодарят. А знаете, почему? – Потому что вы умеете воздействовать на толпы? – принуждённо усмехнулся Зиверс. – Потому что я забочусь о них, и они это знают, – доверительно сообщил фюрер. Круги из-под глаз каким-то образом исчезли, и сейчас он выглядел вполне мирно. Вюст глянул на пол – нет, тень как тень, ничего больше. Вюст, однако, знал слишком много, чтобы теперь не доверять собственным глазам. – Я дал им то, что они хотят. Я дал им могучую, объединённую Германию, полную чувства собственного достоинства. Я покончил с безработицей и добился устойчивого роста экономики. Я построил автобаны, плотины и железные дороги, оживил промышленность и вооружил армию новейшим оружием. Наша страна вновь обрела подобающее место среди мировых держав! Я умолчу про Олимпийские игры и возрождение культуры; но взять хотя бы последнее достижение: воссоединение с Австрией! Наконец наши собратья-немцы!.. Он кашлянул. – Вы простите, Зиверс; увлекаюсь по старой привычке оратора. – И Гитлер, выглядевший точь-в-точь как чей-то милый дядюшка, вдруг снова оскалил клыки. – Я создал Германию такой, какая она есть. Я! – не вы. Меня – любят. А о вас – не знает никто. Мне уготовано решать судьбы мира, и я справлюсь с этим без вас. Германия справится. А вы без меня – нет. Вюст облился холодным потом. Он, считавший себя довольно обычным человеком, не понимал, как можно так спокойно рассуждать о собственном высоком предназначении. Зиверс молчал. – Финансирование у вас будет, – резко закончил Гитлер. – Ресурсы тоже. Но помните, что не государство должно служить магам, а маги – государству. И Копьё, конечно, вы не получите! ...Уже позже, когда обед кончился, Зиверс ушёл, в прямом смысле растворившись в воздухе, а неразговорчивый «Отто», так и не проронивший за весь день ни слова, отошёл зачем-то к парням из охраны, Вюст набрался смелости, чтобы спросить у Гитлера кое-что. – Вы совсем их не боитесь? Гитлер неприязненно посмотрел на него, и Вюст поспешно добавил: – Я их просто на дух не переношу. Эти... экстрасенсы со всеми их странными... возможностями... – Вот поэтому, – всё с той же лёгкой насмешкой сказал Гитлер, – вы и не фюрер.