***
Май 1943 года. Авалон, штаб-квартира МКМ. – Нет! – зло бросил Макар. – Нет, никогда! – Вам настолько нет дела до вашей страны? – мягко спросил Амадео. – Моя страна погибла четверть века назад! – русский волшебник бешено засверкал глазами и хватил деревянным посохом о пол. – Четверть! Века! Назад!! Амадео дель Монако чуть помолчал, глядя на разъярившегося старца. – Мне кажется, в своих суждениях вы немного... – Столетиями на троне сидели цари, – тяжело прохрипел тот. – Столетиями мы помогали царям. Но царь мёртв, а новая власть не признаёт ни Бога, ни волшебства. Нас прогнали вон! травили как крыс!! Нет, мы не нужны Советам, а Советы не нужны нам! Если они думают, что могут обойтись без нас со своими машинами и материализмом, так пусть и обходятся! Пусть юный Геллерт покажет им, чего стоит весь их материализм!.. – Пока вы так считаете, ваш договор обойти не получится никак, – задумчиво сказал прелат. – Жаль. – А мы ведь ещё пытались!.. – не слушая, перебил его Макар. – Мы ведь ещё пытались их предупредить, чтобы они не вскрывали гробницу Железного Хромца! Но нет, они же больше не верят в магию!.. Так пусть теперь и пожинают то, что заслужили!.. Амадео дель Монако вздохнул. Теоретически вся МКМ, весь Синклит должны были защищать Статут. На практике выходило не очень. Обвинять Макара толку не было, он хотя бы был связан своим договором, а вот тот же Сингх... Впрочем, Сингха заставить либо уговорить нельзя было никак. Надежды ещё оставались насчёт Дамблдора, но прелат предчувствовал, что Дамблдор не согласится. ...Он не то чтобы не согласился; скорее, он очень не хотел соглашаться. – Вы собираетесь убить десятки тысяч людей. Возможно, сотни. Чем вы лучше Геллерта, Амадео? Чем вы от него отличаетесь? – Разве не вы нас столь упорно убеждали нас, что Гриндельвальд опасен? – Я призывал остановить его, – жёстко произнёс Дамблдор. – Но я никогда не призывал выжигать кварталы и города. Вы вообще понимаете, что готовы сотворить?! – А что вы предлагаете, Альбус? – спросил Амадео. Дамблдор молчал. – Вы говорили, что с Гриндельвальдом нужно воевать. Да, вы были правы, и мы все с вами согласились. Вы говорили, что никогда не убивали и не собираетесь убивать людей. Пусть так, войны выигрываются не только на фронте. Но сейчас надо сделать выбор. Сейчас вы, не желая запачкать ваше белое пальто, прямо играете на руку Гриндельвальду. Что вы на это скажете? Дамблдор молчал. – Это война, – тихо закончил Амадео. – На войне убивают. Иногда – в особо крупных масштабах. Не так ли, Альбус? – Да, я знаю, – скрипуче проговорил Дамблдор. – И всё же это неправильно. Прелат вновь вздохнул и покрутил карту. В штаб-квартире, ставшей на время войны просто штабом, сегодня было людно. Собственно, с тех пор, как МКМ начала активные боевые действия, тут всегда было людно, но сегодня – особенно. Анклав был легкодоступен и надёжно защищён, являлся идеальным транспортным узлом, и неудивительно, что все нити управления очень быстро стали сходиться именно здесь. Сюда вели портальные круги со всех Министерств, всех филиалов МКМ, и отсюда же можно было мгновенно попасть в любой из этих филиалов. Кроме тех, что находились под властью Гриндельвальда. Ему ход на Авалон был перекрыт намертво. В большом зале заседаний теперь располагался командный пункт. Здесь находилось множество волшебников: одни сидели за столами, что-то оживлённо строча перьями по бумаге и пергаменту; другие напряжённо следили за загадочными приборами, попутно отдавая какие-то приказы в переговорные зеркала; третьи оживлённо переговаривались между собой, ругаясь и жестикулируя. По центру помещения была огромная иллюзия, отображающая карту всей Европы и Северной Африки; повинуясь жестам, иллюзия поворачивалась и меняла масштаб. Около неё сейчас и стояли эти двое. Интересно, слегка отстранённо подумал Дамблдор, а как долго он будет меня убеждать, прежде чем поймёт, что это бесполезно? Чего-чего, а убеждать прелат умел – получилось же у него как-то вытащить сюда разочаровавшегося в политике Фламеля. На месть надавил, наверное. А на что будет давить сейчас? – Но вы же понимаете, что в жизни невозможно всегда поступать правильно? – Да, – глухо сказал британский волшебник. – На войне действительно убивают, а морально безупречный выход есть далеко не всегда. Я понимаю, что иногда надо выбирать меньшее зло, потому что иначе всё станет ещё хуже. Но я не уверен, что ваше решение – меньшее зло, и мне претит мерить нравственность процентами. – Проблема в том, Альбус, что вам в любом случае придётся сделать выбор между действием и бездействием, – Амадео непроницаемо смотрел на него. – А нам нужны все, потому-то я и пытаюсь убедить вас действовать. – Я всё понимаю, – ответил Дамблдор, – но... Он не договорил. – Я догадываюсь, что вас тревожит, – задумчиво произнёс прелат. – Вы боитесь стать похожим на Гриндельвальда. Участие в операции будет для вас первым шагом на пути превращения в него... по крайней мере, вы так думаете. – ...Да, так, – Дамблдор, помедлив, кивнул. Проницательность Амадео для него секретом не была. – Если я сейчас соглашусь с вашими методами, руководствуясь мыслями о меньшем зле и спасении мира, то почему бы мне потом не продолжить применять их во имя высших целей? Геллерт ведь тоже мир спасает. Только от нас. – Это как водится, – всё так же задумчиво согласился прелат. – Человек с твёрдыми убеждениями, готовый умереть за своё дело – для одних это неподкупный герой, борец с несправедливостью, а для других фанатик с мозгами, промытыми пропагандой. – И когда эти твёрдые убеждения сталкиваются, гибнут люди, – закончил Дамблдор. – Много людей. И пусть Геллерт не прав, но... но как вы можете быть уверены в том, что правы и что ваши действия не приведут к ещё худшему? Как я могу быть в этом уверен? Нет, я не хочу принимать в этом участия. Амадео дель Монако вздохнул и попробовал сменить тактику. – Не кажется ли вам это некрасивым? – спросил он. – Сначала вы нашли тех, кто будет сражаться против Гриндельвальда, убивать и умирать, а теперь собираетесь отсидеться за их спинами? – Против Гриндельвальда?.. – сквозь зубы проговорил Дамблдор. – Против маглов, вы хотите сказать? Ради того, чтобы сокрушить Геллерта со всей его техномагией, вы хотите предать страшной смерти сотню тысяч маглов! Да у него самого, как к нему не относись, на счету на порядок или полтора меньше жертв! Вам это не кажется некрасивым, Амадео?! Амадео дель Монако при этой вспышке Дамблдора улыбнулся – искренне и печально. – Что значит – я хочу? – сказал он. – Будь моя воля, я бы спас каждого. Но я не могу. Не я придумал этот план, но я согласился с ним. Как иначе, Альбус? Нам придётся это сделать, ибо Гриндельвальда надо остановить. Или он нарушит Статут и пойдёт в открытую завоёвывать мир. – Я не обвиняю лично вас, – покачал головой Дамблдор. – Но ещё раз скажу: присоединяться к вам я не намерен. – А если я прикажу вам? – прелат устало прислонился к столу рядом. – Как президент Конфедерации и кардинал церкви. Вы ведь, кажется, христианин? – Я англиканин, – хмуро ответил Дамблдор. – И не слишком-то усердный. – Да, это заметно, – без иронии согласился прелат. – Но знаете что? Я очень сомневаюсь, что вы превратитесь во второго Гриндельвальда. В вас... э-э, скажу так: в вас слишком много хорошего. Иначе я бы и не просил вас. – Вы, гляжу, мните себя большим знатоком душ человеческих? – Дамблдор вдруг разозлился. Диалог выходил какой-то бессмысленный. – Хватит меня упрашивать! Вы-то почему вообще согласились с этим планом?! Я знаю, почему Геллерт готов на массовые убийства – но вы-то почему на них готовы?! Вы ведь тоже всё прекрасно понимаете – но почему тогда решили сделать так, как решили?! Почему думаете, что эта затея – это действительно меньшее, необходимое зло?.. Он выдохнул и помотал головой. Эта вспышка была внезапна и глупа. Друг на друга сейчас злиться ещё не хватало. Вон, Макар и без того ушёл, только что дверью не хлопнув. Амадео помедлил. Он не был уверен, что на этот вопрос стоит отвечать, потому что знал – Дамблдор его не поймёт. – Вы рассуждаете неправильными категориями, – мягко сказал он. – Не суть важно, кто прав, кто нет; где большее зло, а где меньшее. Вы совершенно правильно говорили – это не надо мерить процентами. Надо действовать, вот и всё. Дамблдор насторожился. – Как это – «не суть важно»? Мне кажется, мы говорим о разных вещах... – Это неважно, потому что ответ на этот вопрос, как правило, невозможен. Людям свойственно иметь точку зрения и прочно на ней стоять, но у каждого – своя точка зрения. Я не смогу вас переубедить, Альбус – ни вас, вообще никого. – Я спрашивал не об этом, – прервал его Дамблдор. – Я спрашивал, почему вы считаете допустимым убивать людей во имя ваших убеждений? Я боюсь стать вторым Геллертом – но почему вы не боитесь? Со стороны вопрос, наверное, выглядел странновато, но Амадео дель Монако его прекрасно понял. – Потому что у нас совершенно разные цели. Разные мотивы действовать. – Но чего стоят эти цели, если ради них приходится убивать?.. Вы думаете, что можете решать, кому жить, а кому умереть?! Опомнитесь, не вам делать этот выбор! – Альбус, я прекрасно понимаю вашу гуманистическую позицию, – Амадео смотрел почти с жалостью, – но разве вы не видите её бессилие и бесполезность в нынешней ситуации? Если вы будете пытаться сохранить жизнь каждого, вы сойдёте с ума, но не достигнете цели. – Но в чём тогда разница между вами и Геллертом? – с горькой усмешкой спросил Дамблдор. – Вообще между всеми, кто стремится к высшим целям? Геллерт сказал мне когда-то, что цель оправдывает средства – и мне стоило очень многого осознать, что он был неправ. Но иначе, выходит, нельзя достичь вообще никаких целей? – Разница, Альбус, не в той плоскости, где вы её ищете. Не во внешних действиях, а внутри вас. Не в том, что вы делаете с миром, а в том, как. – И как? – Это к вам вопрос, в том-то и дело, – Амадео вздохнул. – Это вы на него должны ответить и действовать, исходя из ответа. У меня-то он есть, но я не могу убедить вас в его правильности. Свой вы должны найти сами. – И каков ваш ответ? Чудотворец из Ватикана тихо улыбнулся. – Ну я же прелат. Духовное лицо католической церкви и даже, если хотите, инквизитор. Я следую за Христом, вот и всё. – Ага, – британский волшебник с несколько насмешливым видом приподнял брови. – Жгите всех, Бог узнает своих – так, да?.. – Казуистика, достойная схоластов, – с серьёзным до несерьёзности видом парировал прелат. – О мистере Дамблдоре известно только, что он не сидел в Азкабане, но почему не сидел – неизвестно. Конечно, Амадео не мог знать о его отце, но всё же шутка слегка задела за живое. Дамблдор, впрочем, виду не подал. – Знаете, – сухо сказал он, – те, по другую сторону фронта, тоже верят в Бога. Они верят: если не все, то многие; идут воевать и грабить, и полагают, что с ними Бог. – Да, вы ухватили суть. В этом-то всё и дело, – кивнул прелат, между делом взглянув на наручные часы. Он уже слишком много времени потратил на этот разговор. – С нами Бог, подумать только. Более самонадеянное заявление сложно и представить. Неудивительно, что рога того «бога» видны из-за горизонта. Дамблдор моргнул. Он не понял. – Будь вы чуть лучшим христианином, у вас подобных вопросов бы не возникало, – беззлобно объяснил Амадео. – Неужели вы не видите разницы между оправданием действия и его причиной? Господь есть причина, есть цель, но не оправдание. Он не будет сражаться на вашей стороне. Это вы, Альбус, можете сражаться на стороне Господа. – По-моему, – помедлив, произнёс Дамблдор, – оба заявления выглядят глупо. Что так, что иначе. Что Бог, что Высшее Благо... Какая разница, во имя чего убивать людей, если их приходится убивать? – Как я уже сказал, на этот вопрос вам надо ответить самостоятельно, – голос итальянского прелата по-прежнему был мягок, но где-то под этой мягкостью крылся металл. – Я хотел бы, конечно, чтобы вы ответили на него поскорее. Но я больше не имею времени вас убеждать, Альбус. И прелат отошёл, ловко протискиваясь меж собравшихся; Дамблдор смотрел ему вслед. Он собирался спросить у него ещё что-то, но в голове царил сумбур, из которого сложно было выцепить конкретный вопрос. ...Работа шла. Слева важный работник МАКУСА – глава департамента защиты магического правопорядка – припёр к стене какого-то лысеющего типа и спрашивал его про срыв поставок зачарованной спецодежды. Тип отбивался, упирая на то, что мануфактура у него одна, желающих много, а за срочность надбавки никто делать не собирается. Справа английский офицер из Управления специальных операций – магл, конечно – что-то отмечал флажками на подробной военно-топографической карте незнакомой Дамблдору местности. Его внимательно слушали. Чуть поодаль молодой парень из обслуживающего персонала докладывал смотрителю про неполадки с шестым и семнадцатым портальными кругами; та устало хмурилась и обещала сейчас подойти. В общем, царила здоровая военная неразбериха. Дамблдор поморщился, осознав, что вот уже минуту почём зря тупо смотрит на жирную красную точку на карте. Место грядущего удара. Он знал, что из девяти Великих отказались от участие в операции трое, включая его. Причём и Сингх, и Макар – по совершенно иным причинам. Этот отказ прямо нарушал устав МКМ, и в иные года за такое самоуправство непременно призвали бы к ответу, но сейчас Синклит находился в слишком тяжёлом положении, чтобы следовать таким формальностям. И ещё отстранили Дэвиса, но по иной причине. Он, волшебник в общем-то неплохой, боевой магии не знал совершенно и был там попросту бесполезен. Оставалось пятеро. Пятеро против Гриндельвальда с Бузинной палочкой. Интересно, а сам Дамблдор многое смог бы там сделать? Вряд ли. По крайней мере в этом он мог себе признаться. Иномирный чародей Медариэн научил его всего лишь одному заклинанию, не особенно даже сложному, но неизвестному на Земле. Оно действительно могло помочь против Геллерта, но для этого им требовалось овладеть на высшем уровне. А пока Дамблдор этим похвастать не мог. Нет, можно попытаться и так... но при неудаче второго шанса ему не дадут. И даже если он выживет, фактор внезапности всё равно будет утерян. Сзади негромко кашлянули, и Дамблдор вздрогнул. Он совершенно не услышал шагов подошедшего. – Альбус Персиваль Вулфрик, – вежливо поздоровался Говиндрал Сингх. – Вы не против небольшой беседы? – Что вы хотите? – Я полагаю, операция провалится и они все погибнут, – сказал Сингх. Без предисловий и вступлений, так просто, словно речь шла о вчерашнем обеде. Ну провалится, ну погибнут – делов-то. – Это кто же – все? – даже не понял в первую секунду Дамблдор. – Весь Синклит? Сингх безучастно наклонил голову. – Почему вы так думаете?.. – Такова логика событий. Так велит судьба, если хотите, – просто ответил Сингх. – Впрочем, я не пророк, могу ошибаться. Но скорее всего, я прав. Дамблдор молча опустился на стул рядом. Он не знал, что и думать. – А почему вы говорите это мне? – Хочу спасти вас от мук выбора – сейчас они вам не принесут ничего хорошего. Будет Синклит иметь вас в своём составе или нет – он проиграет. Ваше действие или бездействие здесь совсем не так важно, как вы думаете и как вас пытается убедить Амадео. – Он знает о ваших предположениях? Он должен позаботиться... – Амадео знает что делать и без наших советов, – оборвал его Сингх. – Я с ним не говорил, но он умён. Он должен понимать. – Значит, он позаботится обо всём. Тогда в чём проблема? – хмуро бросил волшебник. – С меня хватило уже одного мудреца. Если хотите что-то сказать, говорите прямо! – Всё уже сказано, – Сингх чуть улыбнулся, – куда ещё прямей? Вы слишком европеец, Альбус Персиваль Вулфрик, вы делите и усложняете, вместо того чтобы принять всё как есть. Не надо искать в моих словах то, чего там не было. – Тупой я человек, – едко хмыкнул Дамблдор. – Куда мне, европейцу, до глубин вашей мудрости? Уж будьте так добры, поясните! – Хорошо. Геллерт Гриндельвальд не вмешивался в ход войны до сих пор потому, что война шла удачно для него, для Германии, – отстранённо пояснил индиец. – Теперь он должен вмешаться, а Синклит должен ударить на опережение. Это несложные рассуждения, до них может дойти любой. Это значит, что операция планируется не только нами. Геллерт Гриндельвальд – тоже один из её создателей. Очевидно, что нам приготовили ловушку; очевидно, что мы знаем о её наличии; очевидно, что ловушка приготовлена такая, что знание о её наличии нам не поможет. – Как он может всерьёз рассчитывать на победу? Против пятерых Великих не выстоит даже он. А объединённые силы авроратов половины мира, а поддержка всей Конфедерации!.. – начал отвечать Дамблдор, и его вдруг продрало холодом. Это были те же самые слова, которыми несколько лет назад убеждали его, что МКМ может разделаться с Гриндельвальдом в любой момент. Сингх улыбался. – Да этого быть не может, – с какой-то безнадёжностью проговорил Дамблдор. – У него есть преимущество, – голос индийского йога оставался совершенно отстранённым. – В Конфедерации у него есть шпионы, в том числе и на высоких должностях. А у нас столь же высокопоставленных шпионов в его рядах нет. И Дамблдор осознал, внезапно и вдруг, что это не просто пессимистический прогноз. Это действительно предсказание будущего. Может, не абсолютно точное... но сложно спорить с тем, чей опыт превосходит твой больше чем на полтысячелетия. Он вздрогнул. В зале, несмотря на идеально настроенный климат, было до ужаса холодно. – Но если Амадео понимает... – Конечно. Но что он может изменить? – Найти шпиона, отменить операцию, сменить место и время удара!.. Впрочем, Дамблдор и сам, по секундном размышлении, понимал, что это всё фикция. Время работало не на них, они уже утратили инициативу (если вообще когда-нибудь её имели) и теперь могли лишь отвечать на изменения обстановки. Отложить операцию (что совсем не так просто, в ней были задействованы тысячи людей) значило дождаться удара Гриндельвальда и иметь дело с огромным нарушением Статута. Сменить место было нельзя; и всё это сейчас уже имело мало смысла. Потому что выбора не оставалось. Действия Конфедерации могли привести к катастрофе – но бездействие могло привести к ней ещё быстрее. – Так что же вы выберете, Альбус Персиваль Вулфрик? Дамблдора охватило раздражение. – Сначала вы сами сказали, что мой выбор неважен, а теперь интересуетесь им?.. – Именно, – безмятежно ответил Сингх. – Не выбрать вы всё равно не можете, вот в чём дело. – А вы-то почему здесь сидите и ничего не делаете? – зло спросил Дамблдор. – Вас лично что, всё это никак не касается? Вы единственный, кто может сразиться с Геллертом на равных! Вы можете всё изменить! Сингх смотрел на него, как на малое дитя. – Зачем? – Чтобы выиграть войну! – процедил волшебник. Они с Сингхом говорили словно бы на разных языках. – Чтобы предотвратить все эти десятки, сотни тысяч жертв! – Зачем? – вновь спросил Сингх. Альбус Дамблдор смотрел на него безмолвным и страшным взглядом. – Удивительно, что вы, в вашем возрасте, этого не понимаете, – очень аккуратным, умиротворяющим тоном проговорил тот. – Впрочем, это объяснимо: люди, достигшие величия в одних областях, в других могут быть совершенно беспомощны. Сидеть и ничего не делать – единственное, что имеет смысл. Судьбы начерчены, река течёт, и её течение из ниоткуда в никуда нам не изменить, сколько бы мы ни поднимали брызг. Единственное, что мы можем – это выбраться на берег и молча наблюдать. – Что?.. – Люди не вечны, – серьёзно ответил Сингх. – Все они однажды умрут. Прекратят своё существование. Какая разница, чуть раньше или чуть позже? Дамблдор понял: это не было иронией, лицемерием или жестокостью. В устах индийского сиддха это был просто факт. Войны начинаются и кончаются, люди рождаются и умирают, жизнь и смерть меняются местами. Крутится колесо сансары. – Джозеф Эдвард Дэвис с его сциентизмом, вероятно, ответил бы мне, что умрут не все, – продолжил Сингх, мягко и непреклонно. – Что можно стать бессмертным, используя сверхсложную магию, технологии или совместив их. Что однажды всё человечество достигнет подлинного, взаправдашнего бессмертия; подчинит себе жизнь и смерть, материю и энергию, магию и саму реальность; распространится по множеству планет, проникнет в иные миры, встретит иные разумные виды, научится создавать звёзды и коллапсары, сделает ещё множество не менее славных вещей. Сингх на секунду прервался, вопросительно поглядев на Дамблдора. Но тот не знал, что ответить на это. – Конечно, это ответ довольно примитивный. Метавселенная вечна и бескрайна, и объять её не под силу никому. Сколь долго бы ни жило существо, тысячу или миллион лет, но однажды оно умрёт, попадёт в мир духов, уйдёт на реинкарнацию. Сколь долго бы ни существовала цивилизация, миллион лет или миллиард, но однажды она падёт, оставшись лишь в воспоминаниях. Воспоминания превратятся в историю, та – в легенды, а потом исчезнут и они. Планеты сотворяются и уничтожаются, галактики возникают и исчезают, вселенные сжимаются и увеличиваются вновь, но Метавселенной нет дела до этого. Всё движется к концу, и от конца вновь к началу, и даже боги не свободны от этого бесконечного движения. Всё, что может быть, было уже мириады мириад раз и будет ещё. И я спрошу ещё раз, Альбус Персиваль Вулфрик – зачем? От его слов на Дамблдора веяло чем-то запредельно жутким, каким-то сверхъестественным могильным холодом. Не Тьмой, не злом – просто небытием. За ними стояло отрицание всякого смысла, абсолютная ненужность всего. Ибо вправду, если всё было, то зачем всё? Все достижения, чувства, жизни людей – какой от них толк, помимо кратчайшего сиюминутного момента переживаний, не стоящего ровным счётом ничего на фоне бесстрастной бесконечности Метавселенной? Но Альбус Дамблдор был европейцем, христианином – может, не в строгом религиозном смысле, но хотя бы по воспитанию и культуре, и такая позиция была ему глубоко противна. Он бы скорее согласился с истовой верой Амадео, со сциентизмом Дэвиса или даже с Высшим Благом Геллерта, чем с достигшим просветления Сингхом. К тому же он не особенно верил в переселение душ. И тут ему в голову пришла очевидная мысль. – Э, нет, – усмехнулся Дамблдор. – Если бы вы считали так, как говорите, вы бы не беседовали сейчас со мной. А вы от меня что-то хотите, только я не понимаю, что. – Я ведь не будда, – покачал головой индус, – я всего лишь махасиддх, человек, овладевший кое-какими способностями. Но речь не обо мне, а о вас. Вопрос тот же: что вы будете теперь делать? – Не знаю, – вздохнул волшебник. – Не знаю. Он и правда не знал и чувствовал, что почва ушла у него из-под ног. Он верил – верил всю жизнь, после смерти Арианы, – что добро не должно быть с кулаками, и что насилие в ответ на насилие лишь увеличивает количество зла в мире. И жизнь был готов отдать за то, чтобы зла в мире стало чуточку поменьше. Однако теперь без насилия было не обойтись. Причём речь уже шла не о точечном уколе, позволившим бы остановить лавину, а о вмешательстве масштабном, массовом. Армия против армии. Зло против зла. – Я могу подсказать третий вариант, – спокойно сообщил Сингх. – Хотите? – Подсказывайте, – устало сказал Дамблдор. – Вы же за этим сюда пришли. – Почему Гитлер, даже обладая Копьём Судьбы, не сумел добиться поражения России? – Не сумел? – слегка удивился волшебник. – Копьё не даёт победу в каждой битве, два или три проигрыша ничего не значат... – Нет. Сталинград стал поворотной точкой, и теперь без помощи волшебников Германии не победить. – Не знаю, – вторично признался Дамблдор. До Копья Судьбы ему было мало дела. – Догадки у меня появились ещё в прошлом веке, после похода Наполеона, но полтора года назад я убедился окончательно. Если вы хотите победить, Альбус Персиваль Вулфрик, отправляйтесь не в Гамбург, а в Россию. Полагаю, Фламель рассказывал вам про основателей Синклита?.. В таком случае вы знаете, к кому надо обратиться. Это Дамблдор понял, непонятным осталось другое. – Если ничего не имеет смысла, то почему вы говорите мне всё это? Говиндрал Сингх вновь поглядел на него, как матери глядят на неразумных детей, и строго и чуть-чуть устало изрёк: – Потому что для вас так будет лучше. Понятно? Альбус Дамблдор, чародей, которому вот-вот должно было перевалить за век, прикрыл глаза и вспомнил себя десятилетнего. Тогда, в десять лет, всё было просто. Тогда не надо было думать о будущем и том, чем надо заниматься. Было достаточно делать то немногое, что говорили родители, и в остальное время заниматься своими делами. И вот теперь он профессор трансфигурации и могучий Великий волшебник, но, как и в детстве, он не знает, чего ждать от будущего, и не знает, как ему поступать. Круг замкнулся. Так, может, стоит пока послушать совета умного человека?.. – А откуда вам знать, что для меня будет лучше? На лице Сингха была улыбка бессмертного всезнающего мудреца. – Я могу ответить кратко, могу подробно. Краткий ответ бессмысленен, подробный вы не поймёте или поймёте неправильно, что ещё хуже. Перед тем как разбираться с высшей математикой, стоит разобраться с алгеброй. Поэтому ответа вам я не дам. Дамблдор плотно сжал губы. Сингх только что назвал его школьником, который, не имея ни малейшего понятия о карте звёздного неба, хочет её исправить. Назвал очень вежливо, завуалированно, но догадаться всё равно было несложно. – Мне интересно, – несколько ядовито спросил он, – а кто, по-вашему, вообще способен понять? Есть ли среди нас хоть один, приблизившийся к вашей мудрости?.. – Наш президент, – неожиданно сказал Сингх, не обратив ни малейшего внимания на иронию. – Амадео умён, мы с ним похожи больше, чем он готов признать. И это его прямая обязанность – разбираться в душах людей и в дихотомии добра и зла... Спустя несколько дней. Франция, Париж. – Мне нужен Макар, – произнёс Дамблдор. – А вы, кажется, не нужны ему, – заметил человек, сидящий против него. Это был пожилой, но крепкий ещё господин с роскошными седыми усами и блестящей лысой головой. Особенно заинтересованным в разговоре он не выглядел. – Это неважно. Передайте ему, что Конфедерация нуждается в своём основателе. Передайте, что Альбус Дамблдор от имени Синклита просит личной встречи. Он поймёт. – Господин Макарий – не основатель Конфедерации. – О, я знаю, – кивнул Дамблдор. – Так вы сумеете передать? Его собеседник помедлил, допивая свой бокал вина. Он был русским магом – одним из тех, что обучался в этой их загадочной маленькой школе, находившейся неведомо где. После революции он, подобно многим своим соотечественникам из обоих миров, из России эмигрировал. И вот уже лет двадцать жил во Франции, где занимался со своими учениками, писал книги и пытался открыть людям некие истины. – Суметь-то не проблема, – не стал спорить он. – Вы правы, контакты у меня есть. Проблема в том, что помогать вам он не будет. – Да, но это моя проблема, – ответил Дамблдор. Пожилой господин с лысой головой, очевидно, в древний секрет посвящён не был. – Мне достаточно с ним встретиться. – Вы могли бы просто поехать в Россию. – Гм! – невнятно произнёс Дамблдор. – И что бы я там делал? Гнался за диким гусём?.. А какой смысл? Господин усмехнулся в усы. Нет, ехать в охваченный крупнейшей в истории войной Советский Союз, чтобы найти Макара, было действительно глупо. Во-первых, Дамблдор там ни разу не был, а во-вторых... а во-вторых, словом, не всё так просто. ...Магическая Россия была страной куда менее централизованной по сравнению с любой из других европейских стран. Менее развитой, если говорить честно. Нет, там были и волшебные магазины, и мануфактуры, и всякие закрытые от маглов территории, и даже неплохая волшебная школа с именем и историей... Но всё это существовало как бы отдельно друг от друга. Великобританию можно было накрыть Надзором и опутать каминной сетью. Сделать подобное с территорией России было почти невозможно, особенно учитывая много меньшее число там волшебников – как в абсолютном, так и относительном значении. Было, разумеется, Министерство (а точнее, Верховное Ведомство Магии и Чародейства), но оно являлось очень формальным образованием. Любой, кто хотел на него наплевать, мог на него наплевать. И что хуже, оно было тесным образом связано с маглами и во многом от них зависело. Даже Организация, которая должна была выступать в роли буфера между двумя мирами, в России была опорой одного из них. Российский филиал Организации (в XIX веке он именовался Особой экспедицией Третьего отделения собственной Его Императорского Величества Канцелярии) в управлении магическим сообществом принимал роль едва ли не большую, чем это Ведомство. Тесная смычка между маглами и волшебниками вообще характерна для не сильно развитых стран, и пусть Россия всё же не Африка, большая часть её территории освоена чрезвычайно слабо. Во многих местах христианство причудливо мешается с бытовым язычеством и суевериями, о новейших достижениях науки там слышали едва ли, а люди с равным усердием обращаются к священникам и к старухам-ведуньям. Или сибирским шаманам. Насколько это плохо – вопрос открытый. Статут ведь был европейским творением, на весь мир его распространили позже... Однако в случае Дамблдора – да, это было плохо. Ибо когда в России кончилась монархия, государственная поддержка магического сообщества тоже кончилась, вдруг и сразу. Все Тайные канцелярии и Охранные отделения оказались сметены революцией, а Верховное Ведомство и в мирное-то время не могло контролировать чародеев громадной империи. А уж когда в ней началось такое! Вдобавок русские волшебники (и Макар лично) умудрились поссориться с новой властью. Дамблдор, человек со стороны, не знал и половины всего, что там происходило за последнюю четверть века, но последствия были очевидны. Русское волшебное сообщество, и так не сильно монолитное, перестало существовать как, собственно, сообщество. Ведомство, сохранявшееся на бумаге, ничем не управляло и ничего не знало. Найти хоть что-нибудь на просторах страны стало той ещё задачей. И потому связаться с Макаром, наотрез отказавшимся участвовать в операции, было непросто. Официальные каналы имелись по-прежнему, но там ответа можно было ждать не одну неделю. Кроме того, у Дамблдора имелось подозрение, что Макар совсем не будет рад его просьбе, формально полностью законной, и если дать ему возможность её не заметить, он её не заметит. Так что здесь нужно было не просто послать письмо с совой, а найти кого-то, кто был неплохо знаком с Великим российским волшебником. Кого-то, кто имел на него прямой выход. Например, вот этого лысого господина. Лысый господин, как Дамблдору было известно, являлся довольно неплохим магом и имел определённую репутацию среди своих немецких, российских и французских коллег. – Хорошо, – наконец согласился он. – Хорошо, я передам ваше послание господину Макарию. – Премного благодарен, – ответил Дамблдор по-русски и улыбнулся. – Ваш акцент ужасен, – хмыкнул в усы господин. – Впрочем, я знаю, мой французский тоже не идеален. – Тогда я свяжусь с вами, скажем, через два дня? – Не стоит, – покровительственно сказал русский маг, – господин Макарий сам свяжется с вами. Он сумеет, будьте уверены. – В таком случае я надеюсь, что он не будет это откладывать, – озабоченно произнёс Дамблдор и встал. – Доброго дня, господин Гурджиев. Улица Полковников Ренаров была тесной и сумрачной. Небольшая её ширина и высота домов оставляли мало шансов солнечному свету. Выйдя из кафе – они говорили именно там, в этой совершенно обычной дешёвой забегаловке, – Дамблдор направился на северо-восток, рассчитывая выйти к проспекту Карно и далее к площади Звезды. Возможно, сейчас было не самое лучшее время для прогулок, но сделать он больше не мог ничего, оставалось только ждать. А в гостинице сидеть не хотелось – собственно, и гостиницей то место, где он остановился, можно было назвать лишь из жалости. Однако не в «Рице» же селиться, когда находишься на нелегальном положении? Дамблдору не составляло труда скрыться и от гестапо, и от французской полиции, но вот привлекать внимание приспешников Геллерта не хотелось абсолютно. Встреча с русским и без того была достаточным риском. Ходьба помогала отвлечься от тревожных мыслей. Однако, подходя к знаменитой Триумфальной арке, Дамблдор поймал себя на том, что его мозг не о прекрасном думает, а мрачно прикидывает, сколько ему здесь ещё придётся проторчать. У него имелось в запасе примерно два месяца – срок достаточный, если воспользоваться им с умом. Но если здесь, в Париже, ничего не выйдет... что ж, промедление будет смерти подобно. И по всему выходило, что ждать дольше пяти дней смысла не было. ...Макар пришёл через два. Дамблдор сидел у пруда в Булонском лесу, кормил уток, когда его окликнули сзади скрипучим старческим голосом. – Юный Альбус. – Да, – сказал Дамблдор, вставая. Мокрая трава неприятно скрипела под каблуками туфель. – Я вас слушаю. – Нет, юный Альбус, – старик стоял аккурат между двух деревьев, чьи ветви переплетались и образовывали будто бы арку (Дамблдор помнил, что прежде этой арки там не было). Он выглядел точно так, как и неделю назад, когда послал Амадео ко всем чертям, и деревянный посох всё так же насторожённо подрагивал в его левой руке. – Это я тебя слушаю. Это же ты меня сюда позвал. – Конфедерации нужен кто-то, кто сможет остановить армию Геллерта, иначе она очень скоро перестанет существовать. Конфедерации нужен её основатель, и Конфедерация имеет право попросить его о помощи. – Конфедерация – это ты, что ли? – ехидно уточнил Макар. – В том числе, – без тени сомнения подтвердил Дамблдор. – Как член Синклита Великих я имею право говорить от её имени, и вы это знаете. – Сдаётся мне, юный Альбус, я кое-чего не понимаю, – старик по-птичьи склонил голову набок. – Конфедерация собирается сражаться, и у неё есть дела поважнее всяких старых бумажек. Скажи-ка мне, почему ты сейчас не с ними? Если тебя волнует судьба Конфедерации, почему ты сейчас стоишь тут? – Это не имеет значения, – холодно произнёс Дамблдор. – Геллерт связал вас договором, но я знаю: есть и более древний договор. Договор, который должен быть исполнен вне зависимости от моих намерений и ваших желаний. Я взываю к нему, и этого достаточно. – Давай-ка начнём с начала, юный Альбус, – голос Макара стал очень неприятным. – Ты снова хочешь заставить сражаться с Геллертом кого-то другого, а что же сам? Почему бы тебе не присоединиться к нашему священному прелату? Дамблдор понимал, что «юным Альбусом» старик просто пытается вывести его из себя, но ему это всё равно не нравилось. – Потому что он проиграет, со мной или без меня, – коротко сказал Дамблдор. Он не чувствовал той уверенности, с которой говорил. – Но, как я уже сказал, это не имеет значения. – Проиграет, ну да, да, – Макар покивал. – А может, оно и к лучшему? Пусть себе воюют, что мне до этого? Нас эта война не коснётся. – Нарушение Статута неизбежно прекратит ваш договор с Геллертом. А Статут будет нарушен, и это коснётся всех. – Ну и что? – едко вопросил старик, и Дамблдор сжал зубы, понимая, что так результата добиться не выйдет. – Я вновь говорю тебе, юный Альбус: русским чародеям эта война не страшна. Мы не маглы, и мы не выступаем против него. Хочешь сражаться – сражайся, а мы... – Вы собираетесь пойти против договора и воли одного из основателей Синклита?! – жёстко перебил его Дамблдор. – Нарушить обязательство, что возложили на себя давным-давно?! Вы понимаете, чем это вам может грозить?! Макар резко стёр ухмылку с лица. – Это не твоё дело, – медленно проговорил он. – Нет, моё. Это касается всего Синклита. Русский чародей ещё сильнее сдвинул кустистые брови и, крепче сжав в руке волшебный посох, тяжёло закряхтел. Магические договоры нарушать чревато, это знают все. За соблюдением их следит не мифическая воля Магии, не законы природы, но только твоё собственное подсознание. Можно сколько угодно убеждать себя, что ты сделал всё верно, но если ты на самом деле не веришь в это, итог будет печален. Поэтому договоры стараются не нарушать, но обойти, отыскать какие-то лазейки, неточности формулировки, что позволят быть правым хотя бы формально. Не то чтобы такие договоры нельзя разорвать... силовыми методами. Можно. Но это требует оч-чень нетривиальных усилий. Дамблдор вспомнил, как он сам разрушал ту клятву на крови, и внутренне поёжился. В любом случае он не хотел давать Макару шанс ускользнуть. Миру нужен был тот древний волхв – основатель Конфедерации, неучтённая переменная в уравнении Геллерта. – Руки мне выкручиваешь, юный Альбус? – в тоне чародея слышалась угроза. – Видно, сильно тебя припекло... Дамблдор молчал. Мелкий дождь противно стучал по листьям деревьев и серой фетровой шляпе, туфли потихоньку пачкались в сырой земле. Макар стоял и смотрел на него, и Дамблдор думал, почему он упорствует. В конце концов, лично его ведь никто сражаться не заставляет; соглашение требовало всего лишь пробудить одного очень старого волшебника. Вероятно, какие-то личные причины. В самом деле, встреча прошлого и настоящего может повлечь за собой... если не неприятности, то по крайней мере неудобства. – Мне не нравится то, во что превратилась Россия, – внезапно сказал Макар. – Не нравится разобщение её чародеев. Не нравится её власть, её политика, война, которую она ведёт. А его дождь ведь не касается, заметил вдруг Дамблдор и недовольно переступил с ноги на ногу. Над Макаром был словно невидимый купол, отклоняющий капли. Ну да, ему-то здесь опасаться нечего, от колдовства воздерживаться не надо... – Так что у меня есть одно условие. Ты должен кое-что сделать, юный Альбус. Дамблдор настороженно поднял бровь. Ему это не нравилось, но если не идти на уступки, можно не получить вообще ничего. Нарушение договора ударит по Макару, но Дамблдору ведь от того легче не будет. – Я слушаю, – произнёс он. И по мере того как Макар говорил, брови Дамблдора поднимались всё выше и выше. 20 мая 1943 года. СССР, Москва. Время стояло военное, и рестораны работать не должны были. Собственно, они и не работали, за исключением тех, что располагались при отелях класса люкс. Дамблдор и сам подумывал остановиться в одном из таких отелей – том же «Национале», – но Дэвис его отговорил. В конце концов, «Националь» – всего лишь гостиница. В принадлежащем посольству США Спасо-хаусе можно было расположиться с большим комфортом. И не пришлось бы иметь дело с сотрудниками госбезопасности, которые, как успел узнать Дамблдор, внимательно следят за приезжающими в СССР иностранцами. То есть вряд ли бы это их НКВД сумело создать хоть какие-то проблемы Великому волшебнику. Дипломатическая неприкосновенность, опять же, все дела. Но зачем мешать людям спокойно работать, когда легко можно обойтись без всякой магии? Поэтому – двухэтажный особняк Спасо-хауса, хотя посол Стэндли чем-то остался недоволен. Дамблдор, однако, не для того прилетел в Москву, чтобы сидеть там безвылазно, а потому на следующий день после прилёта выбрался в город. Его миссия отлагательств не позволяла, но к советскому руководству нельзя было прийти просто так, когда тебе вздумается. Дэвис же отправился в Кремль вместе со Стэндли – встретиться с Молотовым и выяснить, когда можно будет увидеть Сталина. Ему это тоже было важно: секретное послание президента Рузвельта требовалось передать лично в руки. Но возвращаясь к ресторанам. Уже здесь, в Москве, Дамблдор с удивлением услышал, что один из них таки работает. «Арагви» на Советской площади, специализирующийся на грузинской кухне. Конечно, он не ради ресторанов гулял по центру российской столицы. Дамблдор проехался на метро, поглядел на закрытый и до конца не восстановленный после падения бомбы Большой театр, обошёл вокруг памятника поэту Пушкину, постоял у подножия чудом уцелевшей радиобашни Шухова. И, собственно, всё; в воюющем городе смотреть особо было не на что. Нет, граница фронта располагалась теперь не в нескольких десятках, а в нескольких сотнях километров от Москвы, и аэростаты заграждения уже не висели постоянно в воздухе, однако дыхание войны всё равно чувствовалось. И чувствовалось сильнее, чем в оккупированном Париже. Дамблдор подмечал и зенитные установки на крышах зданий, и следы от бомб на мостовой и домах; по улицам шагали патрули, а большая часть кафе и магазинов была закрыта. Ну а потом немного разочарованный и немного уставший волшебник и узнал про «Арагви». И не замедлил туда заглянуть. За массивными двустворчатыми дверями, выходящими прямо на площадь, стоял суровый швейцар. При виде вошедшего он, нахмурившись, грозно пробасил: «Мест нет!» Однако Дамблдор внимательно посмотрел ему в глаза, и тут же выяснилось, что места всё-таки есть. Мрамор, картины, узорная роспись стен, ровные ряды столиков с снующими между ними официантами... Внутреннее убранство «Арагви» было, по мнению Дамблдора, чересчур тяжеловесно и монументально. Вообще власть нынешней России (да и Германии тоже) почему-то любила всё тяжеловесное и монументальное. Дамблдор знал про себя, что в архитектуре он не разбирается, и всё же, по его мнению, в ресторане это было излишним. Ему не нравились эти скруглённые низкие своды, словно бы нависающие над людьми. Впрочем, в целом здесь было довольно приятно. Подали меню: волшебник внимательно его изучил и остановился на шашлыке по-карски, супе харчо, фирменном салате и хачапури. Читать по-русски он тоже умел; собственно, он умел читать более чем на пяти десятках языков. Оглядывая зал, Дамблдор подумал, что люди здесь сидят явно не последние в иерархии советского государства. Пожалуй что он и сам, одетый по-магловски, в строгий серый костюм-тройку, мог сойти за какого-нибудь влиятельного чиновника. – Извините, многоуважаемый, – внезапно раздалось рядом, – не позволите ли вы присесть мне за ваш столик? Говорящий был невысоким человеком еврейской наружности, со слегка вьющимися чёрными волосами и крупным носом, в твидовом пиджаке с аккуратной бабочкой. Дамблдор чуть поднял брови. – Здесь ещё есть места. – Простите великодушно, – тут же откликнулся человек еврейской наружности, очень по-доброму глядя внимательными чёрными глазами, – я, понимаете ли, не могу сидеть в одиночестве. Так и тянет с кем-нибудь пообщаться, поговорить, так сказать. Я надеюсь, вы не будете сильно против моего скромного присутствия... – Пожалуйста, – Дамблдор указал на место напротив. Тот сел, не уставая повторять, как он благодарен. Скоро волшебник начал понимать, что совершил ошибку. Человек еврейской наружности не отвлёкся даже на разглядывание меню, потому что и так его хорошо знал. Слова из него лились, как вода из дырявой бочки; рассыпаясь в красивых многословиях, человек длинно рассказывал о своей работе в цирке, о переезде в СССР, о том, как он любит Москву. При всём этом он так внимательно вглядывался в Дамблдора, что тому становилось ясно – от него ожидают ответной реакции и активного сопереживания. Не совсем, правда, было понятно, когда это сопереживание проявлять, потому что вставить хоть слово в быструю цветистую речь человека представлялось совершенно невозможным. Поэтому Дамблдор просто молча смотрел в живые, быстрые глаза человека, слушал и в нужных местах кивал, благо рассказывал тот действительно интересно. Где-то минут через десять он, однако, понял, что кивает уже абсолютно машинально, рассказ сливается в какую-то монотонную дурманящую муть, и единственное, чего он ждёт – это когда уже этот профессионал ораторского искусства наконец заткнётся. И тут он заткнулся, утирая пот со лба. – Но почему же я всё о себе? Дорогой друг, а вас как зовут? – Дамблдор, – автоматически ответил волшебник. – Альбус Дамблдор. – Просто прекрасно, – просиял человек. Дамблдор вежливо улыбнулся в ответ. – А когда вы прибыли в Москву? – Вчера, – пожал плечами Дамблдор. Он не видел ничего плохого в том, чтобы сказать это человеку, который, в свою очередь, так много рассказал ему о себе. – Я надеюсь, добрались удачно? Вы летели над Европой? – Нет, кружным путём. Бразилия, Египет, Багдад, Тегеран, потом СССР. – Бразилия? – слегка удивился человек. – Но вы же из Англии? – Я сел на самолёт в Египте, – Дамблдор почувствовал что-то неправильное. Вроде бы он не говорил о том, что он из Англии... – Это Дэвис летел через Бразилию. И... простите, кажется, я запамятовал ваше имя. – О, простите великодушно. Вот моё удостоверение, взгляните, – человек протянул ему документ. Дамблдор взял и прищурился. Буквы почему-то расплывались перед глазами. – Что-то я не могу понять... – Вон, написано же: Вольф Мессинг. – А, – с облегчением выдохнул Дамблдор. – Да, конечно, вижу. Вольф Мессинг. – Зачем вы прибыли в Москву, товарищ Дамблдор? – А какая разница? – не понял волшебник. – Впрочем, могу сказать. Я потребовал от русских – от ваших – чародеев сделать кое-что. Мне нужна их помощь в войне против Гриндельвальда. – Так, так, – сочувственно поддакивал Мессинг. – Но они поставили единственное условие, – Дамблдор замолчал. Говорить это почему-то не хотелось. Однако господин Вольф Мессинг очень участливо смотрел ему в глаза, и молчание было бы совершеннейшей грубостью. – Они хотят провести переговоры лично с мистером Сталиным. – Вот как, – Мессинг наклонил голову. – Гм! Это последнее – для нас новость. И что же они хотят предложить товарищу Сталину? – Победу в войне, очевидно, – пожал плечами Дамблдор. – Гм! – живо поинтересовался Мессинг. – А что, они могут её предоставить? Дамблдор кивнул и почувствовал себя виноватым перед этим человеком – он ведь не знал точного ответа. Ему надо было объясниться, но ему задавали уже следующий вопрос. – Так что же, они собираются вновь прибыть в Москву? – Не... нет, – выдавил из себя Дамблдор. В горле почему-то жутко першило; по счастью, к их столику уже направлялся официант с подносом. – Наоборот... – Это всё усложняет, – его собеседник явственно помрачнел. – Простите великодушно, товарищ Дамблдор, но мне надо идти. – А как же обед?.. Но Мессинг уже вставал из-за стола. Протянул руку Дамблдору, торопливо сказал: «До встречи» – и ушёл. Официант стал расставлять тарелки на столе, и волшебник внезапно заметил, что его странный собеседник оставил то своё удостоверение. Он поискал взглядом Мессинга, но тот уже вышел из зала. – Вы не могли бы вернуть этот документ вон тому господину, который только что вышел отсюда? – Какой документ? – официант странно на него глянул. Дамблдор взял со стола удостоверение... и опешил. Подушечки пальцев вместо твёрдого кожаного переплёта ощущали мягкую бумагу. Поражённый страшной догадкой, Дамблдор зажмурился и прошептал про себя несколько слов, очищая и успокаивая разум. Когда он открыл глаза, на его ладони лежала салфетка. Обычная белая салфетка из салфетницы на столе. – Я вам больше не нужен? – всё тем же странным тоном спросил официант. Он явно что-то заподозрил, но сейчас Альбуса Дамблдора это почти не волновало. Альбус Дамблдор наконец-то осознал, что только что произошло. Гипноз. Или, правильнее, кооперативная суггестия в исполнении специалиста высочайшего класса. Не чтение мыслей, не навязывание своей воли – нет, Дамблдор рассказывал всё только потому, что ему хотелось рассказать. А гипнотизёр мистер Мессинг просто... инициировал это желание и подавил определённые аспекты критического мышления. Умелец. Дамблдор нахмурился: послание было совершенно очевидным. Кремль сделал небольшое предупреждение британскому волшебнику. Мол, мы знаем, кто вы, и знаем, что вы можете. И мы умеем обращаться с подобными вам. Ну нет, второй раз он так глупо не попадётся. ...Джозеф Эдвард Дэвис сообщил ему, что встреча в Кремле назначена на девять вечера. Машина должна была приехать приблизительно за полчаса до того. Перед самым выходом Дамблдора отозвал в сторону офицер охраны – единственный офицер охраны, прилетевший с ними на «Скаймастере» в Россию. (По мнению Дамблдора, и этого было много, но у американцев имелись какие-то свои соображения.) – Хочу вас предупредить. Мистер Дамблдор, там, в Кремле, вас должен встретить один лейтенант государственной безопасности. Пожалуйста, обратите на него особое внимание. – Что? – Дамблдор посмотрел на него с лёгким изумлением. – Лейтенанта? Томас, вы же ведь знаете, кто я. Да и в Кремле, мне кажется, лейтенантов несколько больше одного. – Вы, вероятно, поймёте, когда увидите, – молодой черноволосый офицер не улыбался. – Вряд ли это понадобится, но я должен был вас предупредить. – До свидания, Томас. Чёрный правительственный ЗИС-101 (впрочем, Дамблдор этого названия не знал) стоял у ворот Спасо-хауса. Дэвис его уже ждал в салоне; кроме него там был только водитель – ни охраны, ни сопровождения. Дамблдор закрыл за собой тугую дверь, отрезая себя от внешнего мира, и машина плавно тронулась. ...Россия. Российская Империя. Советский Союз. Что он знал обо всём этом? Довольно мало. Большой театр и собор святого Василия, Кремль и яйца Фаберже, Достоевский и Толстой, Сибирь и казаки – обычный набор ассоциаций, возникающих при упоминании этой страны. Россия в представлении Дамблдора была огромна и заснежена, с утопающими в роскоши столицами и всей остальной территорией, где царила бедность. Страна лесов и равнин, контрастов и противоречий, страна, где жили либо никак, либо на полную катушку, где сколачивались миллионные состояния и где миллионы умирали от голода каждое десятилетие. Страна царей-самодержцев, правящих своевольно и безудержно. Крупнейшая из континентальных держав в истории, что уступала только Монгольской Империи, наследником коей и являлась. Спонтанная и непонятная страна, которую не сумел одолеть Наполеон. Британию, впрочем, Наполеон тоже не одолел. Британская Империя была крупнейшим государством из всех вообще, и она-то как раз побеждала Россию. Дамблдор не был специалистом-историком, но он достаточно знал и про Восточную войну; и про убийство императора Павла, сорвавшее российский поход в Индию; и про начавшуюся вскоре после того столетнюю Большую игру. И исходя из того, что Российская Империя во всём своём контрастном великолепии развалилась, Дамблдор с некоторой долей гордости считал, что его страна выиграла в этом противостоянии. После революции семнадцатого года на месте единого государства появилось множество мелких образований. Началась военная интервенция союзников. Неудивительно, подумал Дамблдор, что Макар в те годы такой злой ходил. И Геллерта на этих эмоциях поддержал... Но потом произошло непредвиденное. Непредвиденное в политике случается регулярно, однако менее неожиданным быть от этого не перестаёт. Вышедшие откуда-то из глубин Хартленда, в России появились те, кто называл себя большевиками. Большевики не были политиками; они были революционерами, более того – террористами. Они не имели ни малейшего опыта государственного управления и, кажется, не особо-то и желали им заниматься. Они, вдохновлённые гением Маркса, хотели лишь мировой революции. А вышло так, как вышло. Погибшая уже империя возродилась вновь – в совсем ином виде, конечно, что не прибавило ей любви в той же Англии. Спенсер-Мун как-то откровенно сказал Дамблдору, что если бы все не считали Советский Союз государством нежизнеспособным, то с ним постарались бы разделаться ещё лет пятнадцать назад. Но советское правительство, прикладывая сверхусилия и заливая страну кровью, сумело выстоять. Они действовали как могли, потому что все остальные действовать боялись; они не боялись, потому что им нечего было терять. Потому что у них не было ничего, кроме «Капитала» и безумного авантюризма. И у них получилось. И теперь в этой стране, одетой в серое, не было контрастов, не было слишком богатых и слишком бедных – теперь все были одинаково бедны. ...Хотя представления Дамблдора обо всём этом были довольно смутны, знания – отрывочны, и он сам это хорошо понимал. Со Спенсер-Муном ему доводилось говорить не так часто, Спенсер-Мун со своими делами умел справляться самостоятельно. Но во время полёта Джозеф Эдвард Дэвис, горячий сторонник Советской России, полтора года проживший в этой стране, успел немного просветить Дамблдора. Дамблдор (как это было свойственно большинству волшебников) в тонкостях магловской политики вообще разбирался слабо. Он неплохо знал некоторые частности общественной жизни в Европе, Америке и, конечно, в своей собственной стране, но политиком в полном смысле этого слова не был. Вообще он мог сказать, перефразируя древнего царя Агесилая, что никто в Синклите (за исключением самого Дэвиса, слабейшего из всех), не был политиком*. В Синклите были трансфигураторы и алхимики, священники и шаманы, учёные и учителя, но не политики. Им не надо было десятилетиями карабкаться на вершину власти, их политическое влияние проистекало из превосходящей магической силы. А сейчас – сейчас они, два Великих волшебника, как раз ехали на встречу с человеком, что стоял на самой верхушке властной пирамиды. Это был человек, который, пройдя все этапы политической борьбы от самых низов и до самого верха, взнуздал и поднял на дыбы эту страну, став величайшим её правителем со времён едва ли не Петра Великого. Советский император, который не был волшебником, но делал то, что не делал никто из них. Только вместо волшебной палочки у него была перьевая ручка. А вместо убийственных заклятий – короткая надпись, ставящаяся резолюцией на первую страницу списков. Расстрелять всех. И. Ст. Реки крови текли по стране, и руки этого человека были по локоть в ней. Сотни подписей были поставлены. Десятки тысяч – убиты. Никакой Гриндельвальд со всеми его деяниями к подобным масштабам не подошёл и близко. В абсолютном соотношении все чёрные маги Европы были злом гораздо меньшим, чем один этот человек. Но такой ход мысли к хорошему не вёл, и подобные рассуждения Дамблдор оставил в прошлом. В данный момент у него имелась чёткая задача – остановить Геллерта. А маглами пусть правят маглы, и вмешиваться в это он не собирался совершенно. Хотя, разумеется, он бы в жизни не оказался здесь, если бы опасность не угрожала всему миру. И если бы не Сингх. ...В треугольник Кремля ЗИС въехал через ворота знаменитой Спасской башни. Дамблдор не знал, как она называется, но башню, конечно, вспомнил – когда говорили о Кремле, в первую очередь вспоминали именно её и её куранты. Машина остановилась точно у подъезда Сенатского дворца. Снаружи открыли дверь, и они с Дэвисом выбрались из автомобиля. – Мистер Дамблдор, мистер Дэвис, – по-английски сказал встречающий. – Будьте добры следовать за мной. Встречающий был человеком довольно молодым и без особых примет; среднего роста, коротко стрижен, в военной форме цвета хаки и светло-синей фуражке. На плечах – золотые погоны с двумя маленькими звёздами; но за левым плечом висел почему-то на ремне какой-то тонкий свёрток примерно метровой длины. Дамблдора он не слишком заинтересовал – магией от него не веяло, и был он, вне всяких сомнений, стопроцентным маглом. Они поднялись на второй этаж по широкой каменной лестнице, повернули, прошли по недлинному коридору. Кто другой, наверное, здесь почувствовал бы волнение или даже трепет. Это здание, этот дворец с его коридорами и кабинетами был средоточием Советской России. Воплощённой советской властью, откуда управлялась почти одна шестая часть земной поверхности. Обычный гость здесь, в этом царстве строго-величественной роскоши, должен был слегка оробеть и преисполниться невольного уважения. Однако Альбус Дамблдор не был обычным гостем, да и Джозеф Эдвард Дэвис ходил по этим коридорам уже не первый и не второй раз. В небольшой комнате перед огромной полированной дверью провожатый остановился. Здесь справа, за столом, сидел дежурный секретарь. Но внимание волшебника привлёк совсем не он. – Здравствуйте, многоуважаемый товарищ Дамблдор! – радостно поднялся навстречу ему Вольф Мессинг. – Я вас так рад видеть, так рад, вы даже себе не представляете... – Подрабатываете придворным гипнотизёром, мистер Мессинг? – вежливо спросил Дамблдор. Дэвис усмехнулся. – Вас ждут, – прервал их провожатый в военной форме и показал в сторону огромной двойной двери. – Сюда. Мессинг улыбнулся – как-то извиняюще и вместе с тем по-хитрому – и уступил дорогу. Дамблдор открыл дверь, и они оказались в кабинете. Кабинет был велик. Стены в нём были обшиты дубовыми панелями, в тон дверям. Стояло два стола – один, длинный, слева от входа; другой – напротив него, у дальней стены. На столах были ручки, чернильницы, графины с водой, две пепельницы. Был ещё небольшой столик с телефонами; на стене – крупный портрет Маркса и ещё кого-то, кого Дамблдор не узнал. И, конечно, там были люди. Двое. Сталин и Молотов, министр иностранных дел. Не те личности, которых можно недооценить. Впрочем, переоценить их тоже было сложно. Дамблдор прошёл мимо длинного зелёного стола к дальней стене. Представители двух миров встретились и посмотрели друг другу в глаза. Взгляд Иосифа Сталина был суровым и властным, Альбуса Дамблдора – собранным и невозмутимым. Они встретились. Будь тут сторонний наблюдатель – и ему бы показалось, что тесновато стало в просторном кабинете. Захотелось бы немного раздвинуть стены, раскрыть окна. Но никого стороннего тут не было. У дверей стояли бесстрастный провожатый в военной форме и гипнотизёр Мессинг, и чувствовалось, что и им подобные встречи не в новинку. Двое великих пожали друг другу руки. Дамблдор подумал, что его визави действительно очень похож на свои парадные портреты. Разве что чуть пониже и лоска, конечно, поменьше. – ...Вкратце с вашими предложениями мы уже знакомы, – сказал Сталин после приветствий, переводя взгляд с одного волшебника на другого. – У вас есть какие-либо дополнения? «Знакомы». Да, после той беседы в ресторане заранее заготовленная речь очевидно не годилась, требовались некоторые изменения. – Полагаю, о текущем положении дел в Международной Конфедерации магов вы тоже осведомлены? – В общих чертах, – неторопливо ответил вождь народов. Министр Молотов бросил на него быстрый взгляд. – Высокий Синклит Конфедерации собирается нанести удар по Геллерту Гриндельвальду, – сказал Дамблдор. – Всеми силами. Мне не нравится эта затея: есть мнение, что она кончится провалом. Провал означает, что Синклит перестанет существовать; следовательно, некому будет удерживать Гриндельвальда от нарушения Статута. Сталин сделал жест левой рукой, призывая продолжать. – Я попросил о помощи представителя русских волшебников, пока сохраняющих нейтралитет. Он не хотел нам помогать, и тогда я напомнил ему об одной старинной клятве. Макар согласился, но с одним условием. – Они хотят вернуть старые порядки, – тихо произнёс Сталин, вертя в руке трубку. Брови его недобро сдвинулись, в речи прорезался грузинский акцент. – Увы, я плохо знаю, что у вас было раньше. Они хотят существовать в государстве как минимум на полулегальном положении, хотят восстановление российского отделения Организации. И что важнее – они хотят говорить с вами лично. Сталин чуть поднял брови. – Прошу прощения, – раздался недоверчивый голос Молотова. – В каком смысле – лично? – Макар заявил, что в прошлый раз он приходил сюда, – любезно пояснил Дамблдор. Мессинг, кажется, не счёл нужным рассказать товарищу Молотову про их разговор. – Теперь он ждёт ответного визита. – О какой старинной клятве идёт речь? – Это исторический вопрос, – уклонился Дамблдор. – Дело в том, что помочь он обязан, хоть и не хочет того. – И всё же нам интересно, – Сталин поглядел на волшебников, переводя взгляд между ними. – Что за исторический вопрос? – Конфедерация была основана в конце семнадцатого века шестью Великими волшебниками из разных стран, – сказал Джозеф Эдвард Дэвис. – Француз Николя Фламель, рождённый в четырнадцатом веке. Варнава Деверилл, чёрный маг Центральной Европы. Еспер Сведберг, профессор из Скандинавии. Американка Изольда Сейр, пилигрим с «Мейфлауэра». Древний русский волхв. И голландец Бонаккорд, объединивший их всех. Это то, что знают все. Дэвис сделал небольшую паузу; его внимательно слушали. – Спустя несколько лет русский волхв – а он уже в те годы был очень стар, старше Фламеля – лёг в глубокий сон на века, и попросил разбудить его, если то понадобится Конфедерации. И Макар, тогда его юный ученик, пообещал, что сделает это. – А чем этот древний чародей так примечателен? – резонно спросил Молотов. – Что он может такого, чего не можете все вы? Дэвис пожал плечами и жестом предложил говорить Дамблдору. Ответа на этот вопрос он не знал. Только Дамблдор его тоже не знал. Его знал Сингх, но Сингх ему лишь слегка намекнул, и Дамблдор мог только догадываться. Очень-очень смутно догадываться. – Дело не в том, что он что-то может, – медленно сказал он, – дело в том, что без него нам не обойтись. Я пока... не могу сказать точнее. Сталин прошёлся по кабинету туда и обратно. Незажжённая трубка по-прежнему была в его левой руке, и Дамблдор на мгновение подумал, что это довольно странная привычка. Сам вид вождя сейчас напоминал о чувстве колоссальной ответственности, которую нёс этот человек, и слова его должны были прозвучать громом. Молчание, однако, затягивалось, напряжение росло – словно кто-то медленно взводил очень тугую пружину. Но потом грянуло. – То есть вы не знаете и сами? – резко спросил вождь, и в его жёлто-карих глазах сверкнули зарницы. И ясный взгляд британского волшебника потускнел в сравнении с этим яростным пламенем. Воля Иосифа Сталина, держащего в своей деснице огромную страну, могла гнуть в дугу и архимагов. Чародеи властвовали над природой во всех её проявлениях – но императоры властвовали над людьми. – Вы пришли сюда и предлагаете мне отправиться к ним, имея вместо доказательств лишь подозрения?! Однако маги, переглянувшись, не отступили. – Мы вас просим, – твёрдо сказал Альбус Дамблдор. – Вот, взгляните. Здесь фотографии некоторых машин и объектов, над которыми трудился Гриндельвальд. Из внутреннего кармана пальто Дамблдор извлёк прямоугольный конверт. Сталин, чуть помедлив, взял его, открыл, достал стопку фотографий... На обычных чёрно-белых фотографиях был заснят ночной полигон с какими-то очень странными очертаниями – не то круги, не то диски, не то вообще что-то непонятное. Подошедший ближе Молотов недоумённо поднял брови. – Там не видно масштаба, – пояснил Дамблдор. – Размер – около тридцати метров. Вооружение... имеет не вполне техническую природу и превосходит всё, что есть у вас или нас. Очень хорошее бронирование. – А это? – негромко задал вопрос Сталин, глядя на новые снимки. – Сфотографировано на заводах «Крупп» и «Сименс». Существует, как мы понимаем, в единственном экземпляре. Орудия – те же, что стоят на «Бисмарке» и «Тирпице». Броня – до сорока сантиметров. Всё усилено волшебством, конечно. На самом деле я должен сказать, что эта штука способна в одиночку справиться с танковой дивизией. Может быть, армией. Этих слов Сталин, казалось, не услышал. – Это ультимативное чудо-оружие, созданной с помощью мощной техномагии, – спокойно заметил Дэвис. – Его первые образцы. Если Синклит проиграет, то с помощью чудо-оружия Гриндельвальд сокрушит ваши войска, а позже – и войска всего мира. – И вы полагаете, что ваш... древний экстрасенс сумеет остановить это? – Сталин поднял взгляд от фотографий с жуткими механизмами. – Единственный из всех? – У нас есть основания так полагать, – твёрдо ответил Дамблдор. – Но точных гарантий вам сейчас не даст никто. Сталин прищурился; вновь мелькнули зарницы. Дамблдор ожидал возражений или, по крайней мере, вопросов, но их не последовало. – Мы вас поняли, – сказал вождь народов с явно слышимым акцентом. – Перейдём к следующему вопросу. Мистер Дэвис, вы говорили о письме? Джозеф Эдвард Дэвис расстегнул тяжёлый дипкурьерский портфель, с которым не расставался с самой Америки, и достал оттуда письмо. «Лично в руки!» – сказал ему Рузвельт, и Дэвис не засыпал, не пристегнув портфель к руке. ...Пока он зачитывал письмо, Дамблдор, отступивший чуть назад, слушал его вполуха: дела сугубо политические, о послевоенном разделе мира, колониализме и империализме, его касались слабо. Они, конечно, имели значение, но сейчас его волновали вещи поважнее. Он слегка оживился, когда речь зашла о вопросах религиозных: Дэвис заметил, что предоставление некоторой свободы вероисповедания может повлиять на ход войны и общественное мнение Запада. – Разрешить церковь? – не без усмешки хмыкнул Сталин. – Может, ещё и Коминтерн распустить**? – Безусловно, это возымеет свой эффект, – вежливо ответил Дэвис. – Такой ход может оказать огромное влияние. – Мы подумаем над вашим предложением, мистер Дэвис, – сказал советский лидер, и стало ясно, что встреча закончилась. – До свидания. А с вами, мистер Дамблдор, мы ещё встретимся. И Дамблдор церемонно кивнул в ответ. * Дамблдор имеет в виду известный случай, описанный Плутархом: союзники спартанского царя Агесилая упрекали его, что они выставляют больше солдат на поле боя, чем он. В ответ Агесилай, усадив с одной стороны солдат союзников, а с другой – спартанцев, пригласил встать всех гончаров, кузнецов, плотников и прочих ремесленников. В конце из союзников стояли почти все, а из спартанцев – никто. Тогда Агесилай сказал: «Сами видите, насколько больше высылаем воинов мы, чем вы». ** Сталин иронизирует. Решение о роспуске Коминтерна было принято за несколько дней до этого разговора, но ещё не было опубликовано и согласовано с национальными компартиями. На тот момент Дэвис, конечно, знать о нём не мог.Запись седьмая. Товарищ Дамблдор
17 мая 2019 г. в 04:18
Из записок Альбуса Дамблдора.
Война волшебников и война маглов были двумя совершенно разными войнами не потому, что мы волшебники, а они маглы. Пойди история немного другим путём, отойди цивилизация от технического развития, и вместо танков и пехотинцев с автоматами на поля сражений выходили бы боевые маги и солдаты с артефактным вооружением. Принципиально не изменилось бы ничего.
Войны были разными потому, что разной была численность. У маглов были миллионные армии и эшелонированная оборона, войска занимали и оставляли территории, на всю мощь работала военная промышленность, и линии снабжения тянулись из тыла к фронту. К нам всё это не то чтобы не относилось совсем, просто масштабы были совсем не те. Сражались не миллионы, а тысячи; опорными точками были не города, а отдельные здания.
Отделившись Статутом, мы стали тайным волшебным сообществом внутри техногенной цивилизации. А сообщество, как бы нам ни хотелось, всё-таки не полноценная цивилизация. Мне доводилось (уже в конце XX века) слышать некоторые не очень умные высказывания о невероятных высотах нашего развития. Мол, маглы только мечтают о телепорте, а мы давным-давно пользуемся аппарацией и каминной сетью; они возятся с радиовышками и проводами, а мы уже придумали Протеевы чары; они высыпают на облака тонны реагентов, а мы обходимся одним метеомагом. Наши фабрики более экологичны. Опытный целитель может вылечить перелом позвоночника за пять минут и СПИД – за десять, а средняя продолжительность жизни волшебника превосходит магловскую лет на десять. И пусть у нас нет сверхзвуковых самолётов и атомных ракет – но к чему они, если любого генерала можно зачаровать Империусом?
Не то чтобы оно совсем неверно; но это стало возможным лишь благодаря тому, что наше сообщество изолировано и полностью (больше чем на 95%) состоит из волшебников. Совершенно уникальная ситуация, никогда более в мировой истории не встречавшаяся. Мы к этому, конечно, привыкли; но представьте, каким могло бы быть общество маглов, состоящее на 95% из людей с высшим образованием?..
Однако я отвлёкся.
...Я предоставил Конфедерации доказательства угрозы нарушения Статута; Конфедерация выступила против Геллерта открыто. Война перетекла в более горячую фазу, и, как я уже объяснил, на магловскую она не походила: ни позиционной, ни манёвренной её назвать было нельзя. Можно употребить слово «герилья» – это ближе к истине, хотя тоже не вполне верно.
Герилья эта шла чаще всего на улицах городов – Парижа и Мюнхена, Турина и Хадерслева, Дижона и Варшавы. Мы смотрели на карты и донесения разведок, пытались представить, куда можно уколоть противника так, чтобы ответный укол оказался как можно менее болезненным. Штаб Геллерта в Нурменгарде, полагаю, занимался тем же. Его бойцы – в том числе и те самые сверхлюди – сходились в кратких стычках с аврорами, побеждали и проигрывали, но в целом это была ничья. Верх взять не мог никто.
Из моих предыдущих записей должно было сложиться впечатление, что Конфедерация, в общем-то, могла справиться с Геллертом в любой момент и не делала этого лишь потому, что не считала нужным. Но когда выяснилось, что Геллерт успел набрать немалую силу, превосходившую наши ожидания, выступать против него никто почему-то не захотел.
Увы. Мы были разобщены и толком не готовы к войне, в то время как Геллерт непрерывно готовился к ней на протяжении нескольких последних лет. Его люди были прекрасно обучены, а все важные объекты внутри страны он плотно прикрыл целыми комплексами мощнейших заклинаний, количество и качество которых находилось в прямой зависимости от важности объекта.
Это не значит, что мы не могли победить. Нас было больше, на тот момент мы были однозначно сильнее. Но Конфедерация управлялась Синклитом, и всё в конечном счёте зависело только от воли Великих волшебников. А их – наша – воля не была единой; также нам недоставало решимости.
Вообще говоря, МКМ не первое десятилетие сотрясалась от серьёзных противоречий, и глупо было ожидать, что общая угроза обязательно объединит нас, а не усугубит положение. Бонаккорд как-то справился, но Бонаккорду было легче. Он имел дело лишь с волшебниками Европы, не целым миром. К сожалению, ясно это стало лишь постфактум.
Да, в учебниках истории пишут, что мы побоялись сразу дать решающее сражение, и это стало главной и серьёзнейшей ошибкой Конфедерации. С исторической точки зрения оно, пожалуй, верно, но избежать этой ошибки нельзя было никак. Легко рассуждать с высоты прошедшего полувека о том, как мы должны были поступить; но то, что вышло, было закономерным и логичным итогом сложившейся ситуации.
Мы в любой момент могли атаковать германское Министерство магии, базу на острове Рюен или даже сам Нурменгард, и перед совокупной мощью сотен чародеев не устояла бы никакая защита (кроме, гордо замечу я в скобках, щитов Хогвартса), но ведь и у другой стороны тоже были сотни чародеев. Наличие порталов и каминных сетей намного упрощает логистику: можно было не сомневаться, что любое длительное противостояние вылилось бы в схватку «все против всех». Подобный бой не устраивал никого, ибо исход его был, мягко говоря, сомнителен.
Геллерт, разумеется, проиграл бы или понёс тяжелейшие потери; но он был уже достаточно силён, чтобы тяжёлые потери понесли и мы. А мы не были готовы их нести. У Геллерта была армия, в классическом смысле слова (вооружённые силы, созданные для защиты границ своего государства и нарушения границ чужих) – у нас её не было, потому что не было и нужды в ней. Против преступности, опасных существ и стихийных бедствий у нас есть авроры, боевые маги, которых можно сравнить с полицией или специальными силами, но не с армией.
И дело было не в том, что авроры уступали чародеям Геллерта, а в том, например, что не всем хотелось терять большую часть своей полиции и наблюдать затем экспоненциальный рост преступности и несчастных случаев. Сама МКМ располагает лишь теми силами, что готовы предоставить ей отдельные страны. Говорить потому об «армии Конфедерации» совершенно неправомочно; об ополчении – ещё куда ни шло.
Были и другие соображения. Подобная схватка, с использованием чар массового поражения, с участием Великих волшебников, почти наверняка нарушила бы Статут. Шутка ли, сотни чародеев! Их совокупной силы хватит, чтобы разрушить до основания мегаполис, превратить в щебень горный хребет, отправить остров на морское дно! Как потом скрывать последствия? Да и останется ли кто-то, кто может это сделать?
Были и препятствия личного характера. Макар, связанный договором, не мог и не хотел выступить против Геллерта; Сингх прямо сказал, что если его будут заставлять, он вслед за Геллертом просто выйдет из числа членов Синклита. Фламель, пребывавший в глубокой депрессии, плевать хотел на всех остальных; Акинбаде, хитрый африканец, ждал, что всю работу сделают за него и упорно продолжал говорить, что проблемы Европы Африки, где влияние Статута почти не чувствовалось, не касаются. Японец Киносита колебался. А я...
Я тоже колебался. Я не знал, как поступить в такой ситуации. Чтобы убить дракона, надо самому стать драконом; а я не хотел уподобляться Геллерту. Я хотел быть лучше, но при том не знал, как мне поступить.
Можно сказать, что меня, как и Фламеля, в те годы настиг личностный кризис.
...В общем, всё вышеперечисленное (а перечислил я далеко не всё, и многое здесь сильно упрощено) в сумме и послужило причиной того, что Синклит откладывал решающее сражение, как Черчилль – открытие Западного фронта. Я не хочу оправдывать себя и прочих; я не уверен, что это стоит делать. По выражению одного из нас, всё произошло так, потому что не могло произойти иначе.
1942-й год весь прошёл в таком партизанском противостоянии, без каких-либо крупных событий. Статус-кво сохранялся, но он уже не нравился никому. А кроме того было очевидно, что затягивание войны выгодно в основном Геллерту, не нам. Геллерт нуждался во времени, чтобы завершить все свои чудовищные проекты, его армия росла с каждым днём за счёт сверхлюдей из пробирки, а у нас всё было совсем не так радужно.
И всё же мы тянули, пока это было возможно, пока действие выглядело страшнее бездействия. Но в первой четверти 1943-го года всё изменилось: Рейх потерпел поражение под Сталинградом и начал отступать. Это не вписывалось в планы ни Гитлера, ни Гриндельвальда.
Гитлер, очевидно, хотел, чтобы Гриндельвальд наконец открыто вступил в войну маглов и сделал успешным немецкое контрнаступление. Сам Геллерт, вероятно, хотел бы потянуть ещё, подготовиться получше, но выхода у него не было – поражения Рейха были и его поражениями.
Мы всё это, разумеется, понимали. Чтобы предотвратить крупномасштабное нарушение Статута, мы решили ударить первыми и разбить Геллерта в его логове. Что ж, идея была неплоха, однако в результате это привело к... полагаю, историю вы знаете.
К маю 1943 года всё было уже предрешено.