План архимага

      Гарри Поттер не любил Северуса Снейпа, а Северус Снейп не любил Гарри Поттера. И минимум раз в неделю, во время сдвоенного зельеварения, эта нелюбовь получала деятельное подкрепление, и обе стороны лишь подтверждали своё мнение.       К чему-то всё это, наверное, должно было привести. Но то, что произошло... это было как-то внезапно, неожиданно и почти глупо.       Дело произошло где-то во второй половине ноября, после, собственно, двух уроков зельеварения. Гриффиндорцы и слизеринцы выходили из класса; Рон, Малфой, и он сам, Гарри Поттер, едва выйдя за дверь, продолжили свой ожесточённый спор.       Вообще, хоть Гарри и постарался-таки наладить отношения с обоими своими приятелями, меж собой они по-прежнему не ладили и даже не собирались начинать. Малфой не стеснялся высказывать мнение (явно отцовское) о том, что во всех этих турнирных странностях замешан Дамблдор; Рон по-прежнему упорно думал, что имя в Кубок бросил сам Гарри (ну а что – дверь в Тайную комнату он же как-то открыл?). У Гарри же была своя точка зрения, насчёт вмешательства не то Каркарова, не то Волдеморта. Но стоило только кому-то из них начать излагать свои мысли, как другие двое тут же объединялись и начинали недружно орать.       Можно было ожидать, что кто-то из них обидится окончательно и разговаривать перестанет совсем, однако такого почему-то не происходило. Вооружённый нейтралитет Рона и Малфоя вновь сменился словесными перепалками, но дальше дело не пошло. Сам же Гарри испытывал... смешанные чувства. Время от времени ему хотелось послать подальше и Рона, и Малфоя, и постоянно бывшую где-то рядом Гермиону, и приставучего Колина, и... вообще всех, одним словом. А то ишь, умные все такие, когда со стороны смотрят. Вот их бы в этот Турнир! До первого испытания – дракона – всего-то пара дней осталась!       Но пока сдерживался.       А в этот день произошло несколько роковых, сложившихся в резонанс случайностей. Во-первых, Малфой, сделав презрительную физиономию, предложил Рону решить их разногласия на дуэли. Предлагал он не в первый раз, и, на взгляд Гарри, не совсем честно – подобные вещи в Хогвартсе-то были запрещены. Давай, мол, Уизли, нарушь правила, коли не боишься!       Во-вторых, Рон, и без того разозлённый, сказал что-то в духе «да я прямо сейчас с тобой разделаюсь!» и вытащил волшебную палочку. Вряд ли дошло бы до чего-то серьёзного, но... В-третьих, из кабинета выглянул Снейп – то ли услышав шум, то ли просто так.       – Ага, – сказал Снейп, – значит, в коридорах колдуем, да, мистер Уизли?       Малфоя, который тоже начал тянуть из кармана палочку, Снейп, конечно, не заметил. Малфой тут же убрал её назад и сделал вид «я тут ни при чём».       – Так не я первый начал, – ершисто ответил Рон. – Вон, Малфой...       – Что-то я не вижу, чтобы мистер Малфой колдовал, – с холодной вкрадчивостью заметил Снейп. – А вот вы...       – Профессор, мы... – начал было Гарри, но его перебили.       – Минус пять баллов Гриффиндору за нарушение правил, – притворно спокойным голосом сказал Снейп. – И ещё минус пять – за глупый спор с преподавателем.       – Профессор, это нечестно! – Гарри стиснул зубы. Почему-то заболел шрам на лбу.       – Нечестно? – спросил зельевар, глядя на него сверху вниз. – Вы, Поттер, кажется, считаете, что школьные правила не для вас, да? Считаете себя умнее преподавателя? Ну-ну, благодарите небо, что я не снял с вас ещё десять баллов.       – Профессор!..       Снейп молча повернулся спиной, взмахнув полами мантии. Дальше разговаривать с ним он явно не собирался.       ...Ну и в четвёртых, у Гарри Поттера в этот день было очень плохое настроение. Просто хуже некуда.       В голове всплыло вдруг всё: предвзятое отношение к Гриффиндору вообще и к нему, Гарри Поттеру, лично; постоянные придирки на уроках и оценки не выше «удовлетворительно»; нечестные снятия баллов, игнорирование и высмеивание перед слизеринцами. Вспомнились и его высказывание насчёт отца, и то обещание его отравить...       Профессор Снейп обещал отравить нерадивых учеников как бы не чаще, чем профессор Трелони предсказывала смерть, но это Гарри в голову не пришло. Ему много чего в голову не пришло... а пальцы уже сами собой скользнули в карман, нащупывая волшебную палочку. Больше он не собирался это терпеть!       Обжигающая волна поднялась откуда-то изнутри, ударила в голову. И Гарри не замечал, как лицо его становится страшно-чёрным, как начинает пульсировать ярко-красный шрам. Внезапно нахлынувшая ярость вела его, и сейчас в разуме Гарри было лишь одно, лишь одна мысль, вытеснившая всё!       Да как!.. он смеет!.. так с ним поступать!!!       – Авада Кедавра!!       Голос был низким, почти чужим, рвущимся из самых тёмных его глубин. Вот сейчас, сейчас зелёный луч ударит в профессора, заставит его осознать, как он был неправ!..       Перед глазами полыхнуло красным. Гарри Поттер даже не успел произнести второе слово – Снейп, бывший Пожиратель Смерти, был слишком быстр. Он ушёл в сторону, приседая и одновременно разворачиваясь на сто восемьдесят градусов, выхватил свою палочку и ударил Оглушающим заклятием.       Гарри Поттер упал на пол. Рон и Малфой стояли с разинутыми ртами, пытаясь сообразить, что только что произошло на их глазах.       Гарри Поттер, Мальчик-Который-Выжил, только что хотел применить в стенах Хогвартса Непростительное заклинание? К одному из профессоров?! Что?!!       – Уизли, Малфой, – коротко приказал Снейп, пряча палочку, – отнесите этого в лазарет. А я иду к Дамблдору.       ...Как и в прошлый раз, Гарри очнулся в больничном крыле. Но в отличие от прошлого раза мадам Помфри рядом не было, не было и других пациентов. Зато был Альбус Дамблдор.       И Гарри стало не по себе.       Дамблдор был человеком жизнерадостным. Он часто улыбался, порой шутил, порой смеялся. Он не был строгим или чересчур требовательным профессором (он мог себе это позволить, потому что, собственно, предметов никаких не вёл). Этакий добродушный старый учитель, который вроде бы и может проявить суровость, но на деле ограничивается лишь беззлобным ворчанием.       Обычно ограничивается.       Сейчас Дамблдор, впервые на памяти Гарри, не выглядел ни добрым, ни понимающим. В усах не пряталась улыбка, в глазах не мелькала весёлая хитреца, а брови были сдвинуты к самой переносице. Гриффиндорец вдруг понял, что этот человек не является ему родственником и ничем ему не обязан. Он имеет сейчас полное право вышвырнуть Гарри из Хогвартса куда подальше, и ничего ему за это не будет.       И что самое скверное: сейчас Гарри не ощущал за собой той правоты, какую чувствовал в прошлом году. Он вообще плохо понимал, что на него нашло. Сириус Блэк... ну ладно, понять ещё можно. А сейчас-то чего такое вдруг случилось?..       И было страшно. Чего теперь будет с ним? Что он может сказать Дамблдору? «Профессор, я попытался убить одного из своих учителей. В своё оправдание могу сказать, что он порядочный козёл. Простите пожалуйста, я больше так не буду».       М-да. Ну может хоть в Азкабан не посадят, он же несовершеннолетний?       Видимо сочтя, что Гарри достаточно осознал своё положение, Дамблдор наконец нарушил тишину.       – Мне казалось, профессор Люпин в прошлом году достаточно подробно поговорил с тобой о Непростительных заклятиях. Видимо, я ошибался.       Гарри съёжился и хмуро молчал. «Да всё я понял! – хотелось ему крикнуть. – Ну да, карается Азкабаном, ну да, я виноват, знаю, не надо мне нотаций читать! Дальше-то что со мной будет?!»       – Винить только тебя в произошедшем было бы неправильно, – совсем неожиданно сообщил Дамблдор. – Здесь имело место и немалое влияние нашего общего знакомого Креола, и след от заклятия Волдеморта. Это так.       Гарри невольно коснулся шрама. Вспомнилось недавнее происшествие с Флёр... там ведь тоже что-то похожее было.       – Но вины с тебя это, разумеется, не снимает, – жёстко закончил Дамблдор в такт его мыслям. – За Убивающее заклинание сажают в Азкабан; а за то, что ты сегодня сделал, по меньшей мере выгоняют из школы.       Гарри постарался принять как можно более унылый вид и вообще показать, что он испытывает глубочайшее раскаяние. Он и в самом деле его испытывал.       – Будь ты не Гарри Поттером, а кем-нибудь другим, я бы тебя отчислил, – Директор Хогвартса смотрел прямо ему в глаза. – Но ты – Гарри, самый известный подросток в Магической Британии, участник Турнира. К тому же мне пришлось приложить усилия, чтобы ты вообще учился в Хогвартсе. Всё это перечёркивать я не хочу.       Это так не походило на знакомого Гарри Альбуса Дамблдора, что он невольно съёжился ещё сильней. И всё же испытал некоторое облегчение: по крайней мере сейчас его никто выгонять не собирается.       – В прошлый раз я этого не говорил, ибо надеялся на твой ум, – строго изрёк Дамблдор. – Что ж, сейчас придётся сделать предупреждение, первое и последнее. Если что-нибудь подобное повторится, ты, Гарри, будешь отчислен из Хогвартса. Всё понятно?       – Да, профессор, – всё так же уныло произнёс Гарри.       – Северус! – Директор чуть повысил голос. Дверь лазарета открылась; зашёл Снейп и первым делом неприязненно посмотрел на Гарри Поттера.       – Есть мнение, Северус, – Дамблдор, конечно, взгляд заметил, – что вы не очень хорошо справляетесь со своими должностными обязанностями.       Снейп скривился так, словно съёл лимон, но спорить не стал. Сложно было спорить, когда один из учеников два часа назад тебя, натурально, попытался убить.       – Также есть мнение, что у юного мистера Поттера наличествуют серьёзные проблемы с самоконтролем, следствием чего становятся его не вполне адекватные поступки.       Дамблдор сделал паузу, внушительно глядя на обоих провинившихся, и наконец широко улыбнулся. У Гарри отлегло от сердца; у Снейпа, наоборот, побежали по спине мурашки. Снейп хорошо знал, что его начальник именно с такой доброй улыбкой подкладывает людям самых жирных свиней. Хряков размером с дом, можно сказать.       – А потому мне необходимо принять меры, – закончил Дамблдор. – Итак, моё решение: со следующей недели вы, Северус, начнёте учить юного Гарри контролю собственного сознания, то бишь окклюменции.       Гарри почувствовал, как его сердце ухнуло куда-то в район пяток. Мелькнула тоскливая мысль о том, что теперь-то Снейп точно его на этих занятиях прикончит.       – До каких пор? – недобро вопросил зельевар.       – Пока Гарри Поттер не овладеет окклюменцией в должной мере.       – Я лучше уволюсь, – угрюмо произнёс Снейп. Дамблдор развернулся к нему; очень добрая улыбка на его лице застыла и каким-то образом стала раза в два страшнее.       – Знаете, Северус, я ведь никого здесь не держу. Вы ценный сотрудник, конечно, и мне жаль будет с вами расставаться – но если вы хотите уволиться, то кого-нибудь на ваше место я всяко найду.       Снейп плотно сжал зубы. Гарри показалось, что он в бешенстве.       – У меня и так полно работы, – процедил Снейп.       Дамблдор погладил бороду и прищурился.       – А кому сейчас легко? – философски сказал он. – Надо постараться, Северус.       – А Люпину вы ради такого зарплату подняли, – мрачно ответил зельевар. – Я тоже хочу. На меньшее чем в два раза не согласен.       Директор Хогвартса сдавленно хмыкнул и бросил красноречивый взгляд на Гарри Поттера.       – Ну с этим мы как-нибудь разберёмся, – многозначительно сказал он. – Таким образом, решено?       Вопрос был риторический – сказать «нет» никто бы не посмел. Снейп ненавидяще посмотрел на Гарри – тот, чувствуя, как в животе собирается противный комок, ответил тем же.       – Идёмте, Северус, – примиряюще заявил Директор. – Мнится мне, у юного Гарри и без нас найдётся с кем поговорить.       Последняя фраза была сказана чуть громче обычного. Дверь лазарета снова приоткрылась, и внутрь заглянули, проявляя редкое единодушие, две головы – рыжая и блондинистая.       Потом было долгое объяснение. Гарри пришлось упомянуть и про прошлогодний случай с Сириусом, и про грядущие занятия со Снейпом. Малфой тут же уверенно заявил, что это такой хитрый ход со стороны Дамблдора, чтобы заставить их двоих всё-таки как-то поладить друг с другом.       И в этот раз ни Рон, ни сам Гарри спорить не стали.       Занятия по окклюменции начинались в понедельник, около шести часов. Кабинет зельеварения, подземелья... Гарри спускался, как на расстрел.       Снейп его уже ждал, усмехаясь слегка и недобро.       – Волшебную палочку можете не доставать. Обучение окклюменции, Поттер, начинается не с заклинаний.       Гарри кое-что уже знал и про легилименцию, и про защиту собственного сознания от чужих, но всё это была лишь теория. Причём теория очень поверхностная. А потому следовало молчать и слушать Снейпа.       Но получалось плохо.       – ...Нужно освободиться от эмоций и очистить сознание. Волшебник должен быть сосредоточен на своих мыслях и чувствах, должен контролировать каждую свою мысль. Строго говоря, для окклюменции как таковой магия не нужна вовсе – некоторые маглы тоже неплохо умеют защищать своё сознание. И только после того, как будет достигнуто ясное понимание этого вопроса, можно будет говорить о каких-либо заклинаниях.       Глядя на рожу Снейпа, Гарри ясно понимал, что очистить сознание у него не получится. Контроль, ха! Нашёлся специалист! Можно подумать, сам он всегда себя идеально контролирует.       – Как я должен сделать это, профессор?       – Медитировать умеете, Поттер?       – Что?..       – Очевидно, нет. Правильная медитация, Поттер, должна твориться со спокойным сердцем и чистым разумом – отличная тренировка для окклюмента. Работают и молитвенные практики, очищающие ум человека от лишних мыслей. В иных случаях способна помочь, напротив, предельная концентрация на какой-либо одной мысли, вытесняющая всё остальное.       Снейп презрительно поглядел на Гарри.       – Впрочем, в вашем случае концентрация лишь навредит. Связь между вами и Тёмным Лордом уже существует. И попытка сконцентрироваться на чём-то, особенно на сильной эмоции, может привести к очень неприятному итогу.       – Почему? – не совсем понял Гарри.       – Потому что внутри вас – Тьма, – тихо ответил Снейп, буравя его пристальным взглядом чёрных глаз. – Тьма, которая грозит вас поглотить, если вы не будете сопротивляться. Сопротивление в вашем случае – это контроль разума.       – И этому меня будете учить вы?! – с вызовом спросил Гарри.       – Вы редкостный остолоп, Поттер, – прошипел Снейп, и было видно – он тоже пытается сдерживаться, держать себя в рамках, и у него это тоже не получается. – Вы даже не можете себе представить, в какой опасности находитесь!       – Будете мне рассказывать про сдохшего давным-давно Волдеморта? Про того, чьё имя до сих пор боитесь произнести? Я его не боюсь!       – Вам не его сейчас бояться надо, – медленно процедил зельевар, доведённый до точки кипения. – А меня. Садитесь на место, Поттер, и слушайте, что я говорю!       Гарри, несмотря на предупреждение Снейпа, вытащил палочку и сжал её в кулаке. Тот, скрестив руки на груди, взирал на него с насмешливым презрением.       – Ну давайте, – сказал он. – Дайте мне повод, и я вас, Поттер, по стенке размажу.       Почему-то это злило, и злило очень сильно. Если бы Снейп боялся того, что он может сделать, если бы кричал на него и ругался в голос, было бы легче. Но Снейп не боялся, а кричать было не в его стиле.       И именно это словно бы подталкивало Гарри под руку. Ну давай, будто бы шептал чёртик за левым плечом, ну давай, покажи ему, что тебя надо уважать и бояться. Сотри с его лица эту противную ухмылку.       Но всё-таки эта Тьма, чем бы она ни была, не захватила его настолько, чтобы он вновь совершил ту же ошибку. Гарри лишь нелепо взмахнул кистью, провоцируя профессора...       И в то же мгновение его подняло в воздух и отбросило к стене. Снейп, вытянув руку вперёд, без всякой палочки удерживал его там. Ботинки болтались в футе от пола; Снейп шевельнул мизинцем, и пальцы Гарри разжались против его воли. Остролистовая палочка упала на пол.       – Вы, Поттер, тип совершенно необучаемый, – с каким-то почти садистским удовольствием подытожил зельевар. – Вы что же думаете, польза какая-то будет от ваших выходок? Думаете, как ваш отец, этим продемонстрировать свою уникальность?..       Ничего, с мстительной лихостью подумал Гарри, сейчас не я это первым начал, не с меня и спрос будет. Думаешь, что ты самый крутой здесь, над школьником издеваться? А ну-ка...       Левая рука в кармане мантии медленно шевельнулась, поворачивая половинки цилиндра, и яркий свет лазера ударил сквозь ткань. Гарри чуть шевельнул кистью, и луч опустился ниже, перечёркивая носатое лицо Снейпа по диагонали.       Через секунду его ещё раз шваркнуло о стену, уже головой, и он отключился.       ...Очнулся, по внутренним ощущениям, он довольно быстро. Это был всё тот же кабинет зельеварения, только теперь он лежал на одной из парт, а к ноющему затылку был прилажен какой-то холодный компресс. Ну и палочка с лазером куда-то делись.       Слева, у учительского стола, стоял профессор Снейп с зеркальцем в руках, и усердно мазался какой-то противной вонючей дрянью. Очень вонючей – Снейп полушёпотом ругался всякий раз, когда его пальцы касались длинного глубокого ожога, но процесса не прекращал.       Гарри почему-то, несмотря на тупую боль в затылке, стало очень смешно, и он тихо расхохотался. Снейп, не отрываясь от своего занятия, мрачно глянул на него в зеркале.       – Убит... собственным профессором в школе! Рита Скитер бы одобрила!       Взгляд Снейпа стал ещё мрачнее. В этот раз в произошедшем был виноват он, и он это понимал.       – Не вышло из вас Дарта Вейдера, профессор.       Это было довольно нагло, но сейчас эта наглость вполне могла сойти с рук. Гарри очень хотелось слегка уколоть всегда мрачного профессора зельеварения, и Дарт Вейдер тут был почти к месту.       – Я, наверное, к мадам Помфри пойду, – сказал он и медленно начал слезать со стола.       – Лежать! – процедил Снейп. – Мы с вами ещё не закончили.       А, ну да, сообразил Гарри через пару секунд. Пойди он в лазарет, и информация непременно дойдёт до Директора. А с Директором Снейп, очевидно, ссориться не хотел. Глядишь, при виде такого он ведь зарплату не то что не поднимет – снизить может в два раза.       – И долго ещё?       – Долго, – коротко бросил Снейп.       Не желающий долго лежать Гарри тут же ощупал компресс и шишку на затылке. Шишка была найдена небольшой, не особо болезненной, и вообще должна была скоро пройти.       – Да нормально ж всё, – сказал Гарри. – И где, кстати, моя палочка?       Снейп захлопнул шкатулочку с мазью и повернулся к нему. Выглядел он жутковато – ожогом эту глубокую рану можно было назвать лишь с натяжкой. Вложи Гарри в магический луч побольше сил, и профессор мог бы остаться вовсе без головы.       – Вы эту палочку, Поттер, применяете не по назначению, так что...       – Сейчас я её вообще не применял, – перебил его Гарри. В другой раз он, опять же, на такое бы не решился, но сейчас чувствовал за собой правоту.       Снейп молча кинул ему палочку. Он поймал.       – Другой артефакт я вам не верну, – отрубил зельевар. – Лежите, Поттер, пока болеть не перестанет. Травмы головы – вещь опасная.       Гарри показалось, или голос Снейпа и впрямь был не таким ядовитым, как обычно? Кажется, в нём почти даже можно было различить какие-то... сожалеющие интонации?       ...С первым туром разобраться всё-таки удалось. За это можно было сказать спасибо Рону и его брату Чарли. Рон написал письмо; старший брат, конечно, поупирался, но в итоге рассказал-таки про драконов.       Поэтому к драконам Гарри подступал более или менее готовым.       Тур кончился; наступил декабрь, с неба посыпался мокрый снег, а у Гарри появилась новая большая проблема.       Святочный бал на Рождество.       Проблема-то по-хорошему была так себе. Малфой не без ехидства посмеялся над их с Роном замешательством, но ничего дельного предложить не смог. Он, росший с детства в богатой семье и привыкший к вниманию, запросто мог подойти к девушке и пригласить её, не слишком смущаясь возможным отказом. «Мисс Гринграсс, вы привлекательны, я чертовски привлекателен. Чего зря время терять? Пойдёмте на Святочный бал?» А потому все его советы сводились примерно к следующему:       – Да что здесь сложного-то? Подойди ты и пригласи, ничего с тобой не случится!       – Ну спасибо, чего уж, – кисло отвечал Гарри. – Помог так помог, да.       С другой стороны, и правда, что Малфой тут мог сделать? Тут самим надо было.       Сейчас же Гарри Поттер, чуть ёжась от холода, медленно шагал по берегу озера, пытаясь что-нибудь всё-таки придумать. Не то чтобы он испытывал серьёзные проблемы в общении с противоположным полом... нет, в целом нет. Но пригласить кого-то на бал – это ведь немного другое.       Гарри Поттер не был ни уродом, ни дураком и, в общем, знал это. Может быть, ему и недоставало смазливости Седрика Диггори или изящных манер Драко Малфоя (а тот, когда хотел, мог проявить прямо-таки изысканную вежливость), но зато имелась слава. Казалось бы, для любой девушки это немалое достижение – пойти на бал с самим Гарри Поттером.       Однако вот оказывалось, что зарядить по профессору Убивающим заклинанием проще, чем позвать девушку.       Какую девушку, вот ещё в чём вопрос. Были симпатичные ему девушки, но так, чтобы вот прям основной и единственный вариант – нет, таких не было. Гарри нравилась Чжоу с Рэйвенкло, на курс старше его – но она вроде бы не то собиралась, не то уже дала обещание Седрику. Рыжая Джинни, сестра Рона, тоже была ничего, и вдобавок он сам ей нравился – но Гарри она казалась слишком маленькой. Да и бал устраивали только для четвёртого курса и выше, младшим в этом празднике жизни участвовать как-то не полагалось...       Была Гермиона. Была Луна Лавгуд. Была Парвати Патил. В Хогвартсе так-то хватало лиц женского пола, которые, в принципе, были вроде ничего. Но приглашать кого-то только потому, что она «в принципе, вроде ничего»... как-то это так себе идея.       А, ну вот разве Флёр. Но с Флёр, ясно, у него шансов не было совершенно никаких.       Тут мысли Гарри прервались довольно громким разговором позади него. От входа в замок шли двое дурмстрангцев, в одном из которых он узнал Крама, а второй... второго он тоже уже видел. Причём Крам упирался, а второй его активно тянул вперёд, к кораблю.       Корабль, кстати, был неподалёку, крепко принайтованный к причалу. Озеро покрывал уже тонкий лёд, но на чёрном, с горящими иллюминаторами, корабле Дурмстранга не было заметно ни снежинки. Лишь на досках трапа, да и то совсем чуть-чуть.       Разговор между двоими шёл на довольно скверном английском, и Гарри невольно задумался: почему дурмстрангцы разговаривают на английском даже между собой? Отсюда уже можно было различить отдельные слова.       – Виктор, ну чё ты упрямишься? Ты чё, не русский, что ли?       – Не русский, – угрюмо бурчал Виктор Крам. – Я болгарин.       – А болгаре чё, не русские что ли? – искренне удивился второй. – Как там говорили?.. Курица не птица, Болгария не заграница!       – Поляков, я тебе щас в морду дам.       – Да чё ты обижаешься-то сразу? Чё я такого сказал-то?       Но тут в поле зрения Полякова попал не успевший вовремя исчезнуть Гарри, и он, бесцеремонно тыкнув пальцем в его сторону, сразу же переключился.       – Да это ж Гарри Поттер! – воскликнул он и активно замахал рукой. – Видишь, Виктор, сама судьба нам благоволит! Давай, Гарри, иди сюда, третьим будешь.       – Мне готовиться надо, – нудно начал Крам и было отцепил с себя руку Полякова, но тот ухватил его вновь.       – Куда готовиться? Ты и так из библиотеки не вылезаешь! Расслабиться тебе надо! Это Крам, ну ты уже понял, – без перехода пояснил он осторожно приблизившемуся Гарри, – а я Сергей Поляков. Будем знакомы!       Гарри от такого напора слегка завис и даже не сразу сообразил протянуть руку. Активность неуёмного Полякова была зашкаливающей.       – Мы тут, значит, на корабле посидеть культурно собираемся, давай присоединяйся, лишним не будешь. А то чё такое – работает, работает, никак нормально не отдохнёт! Не, так никуда не годится. Чё, Гарри, у тебя дел нет? Не отвлекаем? Ну так пошли, воще нормально посидим! Аккуратно тут, в воду не свались, а то у нас пара дятлов уже свалилась. Отпраздновать надо твою победу – ещё раз. В правильной компании и жизнь кажется правильней!       Английский Полякова был заметно лучше, чем у Крама, пусть до идеального и не дотягивал. Гарри, слегка заворожённый этим не совсем внятным потоком сознания, последовал за ними, но у самого трапа всё же очухался.       – А что, мне туда можно?       – Воще вроде нельзя, – Поляков очень озадаченно почесал в затылке. – Или вроде наоборот, можно, но никто не делает...       – Каркаров против будет, – пробурчал Крам.       – Седьмой курс, Викто-ор, – почти пропел Поляков. – Седьмой курс! Никакой Каркаров с седьмого курса уже не выгонит. А тебе воще бояться нечего, ты ж спортсмен! Так что двигаем, товарищи, двигаем!       И они почапали по трапу наверх; Крам и Гарри спереди, Поляков только что не подталкивал их сзади. Гарри опасливо посмотрел вниз: там, меж ступенями трапа, лениво плескалась чёрная вода.       На шхуне оказалось довольно тесно: чары Незримого расширения здесь почему-то не использовали. Коридоры, в которых было сложно разойтись уже вдвоём, небольшие каюты, в которых жили по двое, невысокие потолки, использование любого свободного места...       И ещё качка, очень небольшая, почти незаметная, но всё-таки присутствовавшая. И плеск воды, тоже почти неслышный, но как-то интуитивно чувствуемый. Гарри подумал, что романтика морских путешествий – это не для него.       Народу на судне, впрочем, было немного – на пути до каюты им не встретился никто. Он споткнулся о высокий порог-комингс, перешагнул через него и с любопытством огляделся.       Каюта для проживания двоих людей была, на самом деле, не такой уж небольшой. Гарри припомнил, что вообще-то в то время, когда такие корабли ходили по морям, моряки спали в трюме, в гамаках, а не отдельных каютах. Но, похоже, несмотря на внешний вид, внутри шхуна довольно сильно отличалась от настоящих судов XVII-XVIII века.       Оно и понятно: сколько человек требовалось для управления этим кораблём? Пять? Десять? Вряд ли больше, дурмстрангцев всего-то дюжина прибыла.       – Располагаемся, товарищи! – провозгласил Поляков, плюхаясь на койку и доставая из-под неё сумку с чем-то звякающим. – Гарри, садись на табуретку, в ногах правды нет!       Гарри непонимающе нахмурился – Поляков перевёл идиому буквально, – но табуретка уже стукнула его по коленям, и он плюхнулся на неё. Крам, по-прежнему недовольный, опустился на стул с другой стороны узкого стола и что-то буркнул себе под нос.       Но, как понял Гарри, больше для порядка, чем всерьёз.       – ...А то мы в Хогвартсе у вас жрём-жрём, а вы у нас не. Не, у нас тут и возможностей нет, но всё равно чёт нехорошо, так что давай, щас посидим нормально. Виктор, ты чё молчишь? Скажи чё-нибудь, а то что я один? Вы ж чемпионы, вам есть что друг другу сказать! Щас вытащу, погодите...       Виктор мрачно кхекнул, откашлялся, сделал серьёзную рожу ещё серьёзней и промолчал. Он явно был не любитель поболтать. Ну и Гарри, понятно, тоже молчал.       – Ничего, щас лучше станет, – продолжал жизнерадостный Поляков и, натурально, достал из сумки (на которую, в отличие от корабля, Незримое расширение всё-таки наложено было) несколько стеклянных бутылок, пару каких-то вкусно пахнущих пакетов и стопку одноразовых тарелок. Выглядело всё это настолько по-магловски, настолько контрастировало с обликом старинного корабля, что у Гарри чуть было не открылся от удивления рот.       – Значит, собрались мы тут, – Поляков сноровисто расставлял тарелки по столу, – мы тут собрались, чтобы... чтобы отметить мой день рождения. И за твою победу. Тоже отметить, в смысле.       – Э, – протянул Гарри, – тогда поздравляю, что ли. С днём рождения.       – Можешь не поздравлять, – хмуро протянул Крам. – Сергею повод не нужен, чтобы выпить. Сегодня день рождения, вчера день моряка, а завтра какой-нибудь юбилей основания Хогвартса будет. Он найдёт.       Гарри толком не понял, но переспрашивать не стал. Поляков тем временем уже достал красивые металлические бокалы и начал раскладывать по тарелкам всякое. И, торжествующе подняв бутылку с непонятной надписью на русском, он провозгласил:       – Ну, товарищи!..       И осёкся. В коридоре послышались шаги. Гарри они не говорили ничего, а вот дурмстрангцы как-то поспешно засуетились и вскочили со стульев; бутылки Поляков быстро упихал назад, одну убрать так и не успел и заслонил её собой.       В каюту вошёл Каркаров. Вошёл и недобро прищурился, глядя на всю их компанию.       – Здравствуйте, профессор! – воскликнул не утративший ни грана бодрости Поляков. – А мы тут, видите, находимся в процессе налаживания и укрепления международного сотрудничества! Протягиваем, так сказать, руку дружбы нашим английским товарищам!..       Каркаров переводил подозрительный взгляд с одного на другого; особенно недобрым взгляд стал, упав на Гарри.       – Так, – сказал тяжёлым голосом директор Дурмстранга, – Поляков, как всегда, не устаёт предаваться моральному разложению. Но ты-то что здесь делаешь, Виктор?       Тот вторично откашлялся и вздохнул.       – Профессор, – вежливо произнёс Виктор Крам, – мы тут посидим немного, хорошо? Сергей видел, что я был очень занят в последние дни, и решил, что мне надо чуть-чуть отдохнуть...       Насупившийся Каркаров грозно зыркнул на него из-под бровей. С одной стороны, Крама он задевать не хотел, а с другой...       – А это что такое? – спросил он, бесцеремонно отодвигая Гарри и Полякова в разные стороны от стола.       – Бутылка, профессор, – ответил Поляков тоном наисерьёзнейшим. – Кажется, стеклянная.       – Я тебе сейчас дам бутылку! – рявкнул Каркаров и провёл рукой по горлу. – Ты со своими штучками у меня уже вот где! Пить – пил бы, но хотя бы вид делал, что правила соблюдаешь! Надо было тебя, бестолочь, в Дурмстранге оставить!       Выдохшись, он сунул бутылку себе в карман и требовательно протянул руку.       – Остальные где?       – Да нет у меня больше ничего, профессор!       – Да-а-а? – протянул Каркаров. – А может, мне обыск вашей каюты произвести, а, Поляков?       – Как вам будет угодно, профессор, – Поляков каким-то образом умудрился нацепить на себя вид человека, обиженного до глубины души.       – Так и быть, обойдёмся без этого, – милостиво разрешил Каркаров. – Но, Поляков, гляди, чтобы не было как в прошлый раз.       Развернулся на каблуках и ушёл. Гарри только сейчас сообразил, что Каркаров-то говорил не по-английски, но ему всё равно было всё понятно...       Поляков свистнул и плюхнулся обратно на койку.       – Не, вы видели, а? Взял и отжал бутылку!       – Ты спасибо скажи, что остальные не забрал, – проворчал Крам. – А стоило бы, наверное.       – А что в прошлый раз-то было? – заинтересовался Гарри.       – А я ему по пьяни заклятие Вечного Приклеивания на стул наложил, – серьёзно пояснил Поляков. Гарри сперва принял это за чистую монету, но потом заметил насмешливый взгляд Крама и начал подозревать, что его разыгрывают.       Впрочем, и пусть их. Куда больше его интересовало другое:       – А чего тут у вас за магия такая? Которая позволяет нам понимать друг друга?       – О! – усмехнулся Поляков, откупоривая вино. – Дурмстранг – школа многонациональная, у нас без такой магии никак.       – Но в Хогвартсе вы между собой говорите на английском?       – Тренируемся, – весомо сказал Поляков. – Языки всё равно знать надо. Эта ксеноглоссия не работает на отдельных людей.       – Да ладно, – засомневался Гарри. – Некоторые волшебники, вон, по сотне языков знают. Что, они сами всё выучили?       – Ну чё ты докопался? – с досадой спросил Поляков, щедро наливая в бокалы. – Сложно там. Виктор, объясни товарищу!       Гарри почувствовал характерный запах спиртного и ему внезапно стало любопытно – до этого ему ничего такого пить не доводилось. Лёгкое сливочное пиво, где было едва ли два-три процента крепости, не в счёт.       – Гм-м... – промычал Крам. – Там правда сложно. Магия не заменит языковых способностей. Мне надо было выучить английский магически, но способностей я имею мало и говорю с акцентом. А тот, кто мог бы стать полиглотом и без магии, с ней сможет выучить сотни полторы языков.       – А, примерно понял, – кивнул Гарри.       – Так, товарищи, о языках мы ещё успеем! – Поляков поднял бокал. – А пока, как говорится, за то, что все мы здесь сегодня собрались! За успех в вашем Турнире, за успешный выпуск нас двоих, за мой следущенедельный день рождения... за всё хорошее против всего плохого! Будем!       Крам закатил глаза, но таки поднял руку с фужером. Гарри, неуверенно, тоже.       Чокнулись; поплыл длинный металлический звон, гораздо звучнее, чем от стекла. Поляков большим глотком сразу опустошил полбокала и потянулся за бутербродом с колбасой. Гарри, подумав про себя, что красное вино, наверное, не колбасой бы закусывать надо, сделал точно так же. Крам, в общем, тоже решил не отставать.       – Нам сейчас воще повезло, – продолжал Поляков, успевая, тем не менее, прихлёбывать из бокала, – директор, ты понял, не любит, когда мы тут распорядок нарушаем, ругается страшно. Но сейчас тут ты с нами, он небось отношения портить не хочет, да и Виктора вон любит, не то что нас.       – Ага, – проворчал Крам, махнул рукой и подлил себе ещё. – Любит. Мудак он порядочный.       Гарри аж поперхнулся. Ему Каркаров тоже не сильно нравился, но он-то был из другой школы. А оказывается, его и в Дурмстранге не любили...       – Почему порядочный? – спросил он.       – Вредный он, шо капец, – пояснил Поляков. Понятнее почему-то не стало. – Любит нам жизнь портить. Нет чтоб самому кораблём управлять, так он нас припахивает! И объяснять толком не умеет.       Он шмыгнул, глотнул ещё и закончил:       – Хотя волшебник, конечно, хоть куда, во второй десятке «Обозрения» торчит. И за школу не стыдно...       – Мудак, – повторил Крам и зло вгрызся в бутерброд с сыром. Гарри пожал плечами: расспрашивать ему не хотелось.       ...В общем, посиделки продолжились; бутылка с вином как-то незаметно кончилась, на столике оказались коньяк и водка вместе с толстыми стеклянными стаканами, градус потихоньку рос, и разговор начал перетекать на темы более задушевные.       – А чего ты не в России учишься? – Гарри осоловело поглядел на Полякова. Не то чтобы он собирался пить водку, но Поляков доверительно нагнулся к нему и сказал, что обидится. Гарри, уже в некотором подпитии, решил, что человека обижать он не хочет, и как-то так всё и вышло. – У вас же своя школа есть.       – Птмушто Россия – она бльшая, – хмыкнул уже повеселевший Крам, который подшофе стал заметно словоохотливей. Правда, и понять его теперь можно было только через два раза на третий. – От Дрмстранга до Хгвартса ближе, чм от Дрмстранга до той рссийскй школы.       – Дело говоришь! – одобрительно покивал Поляков, между делом стуча палочкой по бутылке. Уровень тёмной жидкости в ней качнулся и начал расти. – Россия – она большая! И праздник большой скоро будет, приходи! Девятого мая у нас тут на корабле всё будет ходуном ходить! И Каркаров – тоже!       – Чё за праздник-то? – спросил Гарри слегка заплетающимся языком. Поляков погрозил ему пальцем.       – Вот ты, Гарри, хороший человек, но не русский, сразу видно. Любой русский это знать должен! Пятьдесят лет отмечать будем!       – Сглашусь! – Крам треснул стаканом по столу и поднял ладонь кверху. – Эт знать надо. Вликий день!       – Великий, – согласился Гарри и неожиданно сам для себя признался: – А я вот девушку на бал пригласить не могу. Не то что боюсь, просто... не могу.       – Ничё, не переживай, – Поляков по-дружески похлопал его по плечу. – У Виктора вон тоже с женским полом не всё гладко, он и то – ик! – не переживает...       – Не нгваривай, – гудел Крам, – нет тм ничго слжнво. Пдходишь к девушке, делаешь кмплимент, и птом ткой: м'дам, рзрешите вас пригласить?.. У всё, готово.       – Спаси... спасибо, – Гарри обнаружил, что его стакан пуст, потянулся за бутылкой «Арарата», но почему-то промахнулся. На столе к этому моменту закусок уже поубавилось, колбасы стало меньше, зато появился судок с солёными огурцами и новая бутылка с прозрачной жидкостью.       Когда Гарри поинтересовался, откуда всё это богатство взялось и почему Каркаров его не конфисковал до сих пор, ответом ему стал поднятый вверх палец и заявление, что трансфигурация, мол, творит реальные чудеса. Что сказать, Поляков и впрямь походил на человека, который будет изучать магию исключительно ради бесконечного марочного коньяка.       – Только у меня всё равно... – Гарри храбро отхлебнул ещё из стакана, глубоко вдохнул и зажмурился, – всё равно не получается. Заклинание бы какое, чтоб не стесняться вот подойти и заговорить...       – Ты закусывай, – Поляков заботливо пододвинул ему огурец. В отличие от Крама с Гарри, Поляков, казалось, вообще почти не пьянел, разве только щёки у него становились всё более красными.       Гарри смачно хрустнул солёным огурцом, которые уже успел распробовать. Крам, потянувшись, тоже взял один.       – Есть секретная метода, – заговорщицки сказал Поляков, покачивая пальцем, – как заговорить первым с девушкой. Работает безотказно. Алкоголь называется.       – Ну-у, – разочарованно протянул Гарри. – Мне надо, чтоб постоянно работало...       – Тогда только алкоголизм! – уверенно ответил Поляков, наливая себе ещё. Видно было, что уж в этом-то он толк знает.       Крам гулко рассмеялся, едва не уронив стакан. Гарри тоже расхохотался в голос: шутка отчего-то показалась ему ужасно смешной.       Процесс шёл. Зимнее солнце уже закатилось за горизонт, за иллюминатором темнело всё сильней, а трое весёлых студентов продолжали праздновать. Пару раз в дверном проёме появлялись другие лица, кто-то укоризненно качал головой, бутылки опустошались и наполнялись вновь, и маленькая каюта на корабле делалась всё теплей и уютней. Часа через четыре Гарри, переместившийся к иллюминатору, понял, что он решительно любит и корабль, и Дурмстранг с его волшебниками, и даже директора Каркарова – настолько ему было в этот момент хорошо.       – Пра зкруглться, – кое-как проговорил Крам. Последние минут пятнадцать он молча сидел на табуретке, глядел куда-то внутрь себя и только время от времени икал.       – Ага, – вяло согласился тоже хорошо накушавшийся Поляков. Его закалённый в битвах с алкоголем организм держался лучше всех прочих. – Сколько там... о, уже полдесятого!       Блаженно улыбавшийся Гарри промолчал. Он, полуприкрыв глаза, качал головой вперёд-назад и что-то тихо мурлыкал себе под нос.       – Дойдёшь? – спросил его Поляков. – Сам дойдёшь?       Но Гарри только улыбался и глупо смотрел на него. Гарри было очень хорошо, и он не понимал, чего от него хотят. Поляков помахал ладонью перед его глазами:       – Виктор! – позвал того Поляков. – Тут чела доставить надо. Пошли-ка.       Его речь тоже была не вполне ясной, а походка – не вполне твёрдой, но по сравнению с Гарри Поляков был почти тверёз. Оно и ясно – Гарри было всего-то четырнадцать лет, там даже в массе тела разница ощутимая.       Они не без труда вышли на палубу корабля. Холодный воздух слегка освежил всех троих, и Гарри аж проснулся, но не до конца.       Ну и вот. Примерно таким образом трое людей дошли до Хогвартса и кое-как поднялись на седьмой (с каких рожнов седьмой-то? – ругмя ругался Поляков. – Восьмой!) этаж. Точнее, дошли и поднялись двое, третий же был зажат между ними. И, согласно известной математической теореме, двигался в том же направлении.       Хорошо хоть народу в коридорах в это время уже мало было – близился отбой, все сидели по своим гостиным.       – Нельзя! – почти с ужасом сказала Полная Дама. – Не пущу!       – Мы тольк его дставить, – невнятно сообщил Крам и с облегчением стряхнул руку Гарри с плеча. – Чго тут надо?       – Пароль? – строго вопросила Дама. Крам и Поляков синхронно пихнули Гарри слева и справа, стимулируя мыслительный процесс.       Гарри сделал суровое лицо, нахмурился и всё-таки вспомнил пароль. Портрет открылся, Поляков хлопнул его по плечу, сказал: «Ещё увидимся» – и ушёл, покачиваясь, вместе с Крамом.       Гарри подумал, что ему-то покачиваться точно не надо. Но полы в Хогвартсе были очень коварны и норовили убежать из-под ног, так что пришлось приспосабливаться.       В гостиной, оказалось, народу сидело ещё порядочно. Гарри прошёл по синусоидальной траектории от двери к дивану и плюхнулся туда, рядом с Гермионой.       – Ты что, напился? – с возмущённым удивлением спросила та, почувствовав запах.       – Ни! – гордо ответил Гарри, помахав пальцем у себя перед носом. – Разве что чуть-чуть!       – Кто бы это ни был, но он на тебя плохо влияет, – девушка поджала губы и покачала головой. – Уж от тебя я не ожидала...       Гарри её не слушал. У Гарри очень внезапно появилась мысль, и он её думал.       ...Алкоголь, как известно, воздействует на мозг, в том числе на затылочную его долю. А главная её функция – это анализ визуальной информации, обработка и хранение сигналов, поступающих от глаз человека. Алкоголь эту функцию нарушает, и человеку становится труднее понять, что он, собственно, перед собой видит.       Ещё одним последствием употребления алкоголя (а точнее, этилового спирта) является сужение кровеносных сосудов. В частности, ухудшается кровоснабжение глаз, что ведёт к снижению чёткости зрения, потемнению и «размытой» картинке.       Ну там, в общем, происходит ещё несколько разных вещей: выделение гормона дофамина; нарушение функций лобной части мозга, отвечающей за принятие решений; снижение уровня холина – вещества, нужного для передачи нервных импульсов... но следуют из всего этого две очень простые вещи.       Во-первых, выпивший человек обретает уверенность в себе, а посему готов нарушать правила приличия и совершать рискованные поступки. Во-вторых... противоположный пол начинает казаться красивее.       Ага, вот именно.       – Гермиона, – проникновенно сказал Гарри, вспомнив советы Крама, – ты красивая.       – Чего? – переспросила Гермиона, неудержимо краснея. – Ты это к чему...       – Очень красивая, – повторил он, вяло взмахнув рукой. – Пошли со мной на бал?       – Я... – Гермиона бросила взгляд туда-сюда. К разговору прислушивалось явно больше людей, чем ей бы хотелось. – Гарри, ты иди поспи. Утром поговорим.       – Гермио-она, – протяжно и жалобно позвал Гарри. – Я тебе что, не нравлюсь?       Девушка, казалось, сейчас прямо излучала тепло, как раскалённый обогреватель. О спинку дивана со скрипом облокотился Фред Уизли. По лицу его расплывалась многообещающая улыбка.       – Не отказывайся, Гермиона, – подначил её он. – Видишь, парень хоть куда! Правда, лишку любит принять.       – Не лишку, – пробормотал Гарри, усиленно моргая обоими глазами. После свежего воздуха сонливость навалилась с новой силой. – Со мной всё норм.       – Хватит! – Гермиона закрыла лицо ладонью, видя, что всё больше из сидящих в гостиной начинают обращать на них внимание и хихикать. – Пожалуйста!       – Так пойдёшь? – напористо переспросил Гарри.       – Во, взял быка за рога! – обрадовался Фред. – Гермиона, а ты тоже так просто не соглашайся...       Гермиона треснула Фреда книжкой, и тот от диванной спинки отлепился.       – Я – спать, – решительно заявила она и встала, стараясь не глядеть по сторонам и не слышать вежливых и не очень смешков.       – Герми... миона! – возопил Гарри. Он тоже попытался встать, но его повело в сторону, и попытка закончилась неудачно. – Не уходи! Хочешь – ик! – на колени стану? В любви признаюсь?! Гермиона-а-а!..       Фред скрючился от хохота, и в этом он был не одинок. Девушка, и без того вся красная, стремительно взбежала по винтовой лестнице наверх, в спальню. Гарри недоумённо огляделся.       – А чего она ушла?..       – Поражена серьёзностью твоих намерений, – Фреду почти удалось проговорить это членораздельно. Гарри тупо кивнул.       – Что-то я – ик! – устал.       Ему казалось, что он только на секундочку прикроет глаза, но на самом деле он уснул почти мгновенно, едва голова коснулась мягкого изголовья дивана.       – Имеется мнение, брат мой, что оставлять нашего юного товарища здесь чревато, – задумчиво изрёк Фред, поворачиваясь к подошедшему брату.       – Последствия могут быть печальны, – согласился Джордж Уизли. И добавил строгим голосом: – Мистер Поттер, да вы никак наклюкались?! Я бы даже сказала, мистер Поттер, что вы пьяны в жопу! Минус двадцать очков с Гриффиндора!       МакГонагалл он спародировал так похоже, что гостиная вновь зашлась хохотом.       ...Пробуждение у Гарри Поттера, соответственно, вышло хреновым. В кровать-то его перетащили, но чтобы переодеть и накрыть одеялом – нет, настолько альтруизм однокурсников не распространялся.       Несколько секунд Гарри просто лежал неподвижно – ощущения во всём теле были столь неприятными, что шевелиться не хотелось. Потом через силу протянул руку и схватился за лоб. Голова раскалывалась.       И на этот раз шрам тут был ни при чём.       Дико хотелось пить и в туалет; любое движение отдавалось в голове болью, но позывы естества победили. Гарри встал и, превозмогая себя, отправился в туалет.       – О, проснулся! – радостно встретил его Рон, когда он вернулся. – Давай быстрее, на завтрак опоздаем.       – Тихо, – страдальчески просипел Гарри, плюхаясь обратно на постель. – Не пойду я на завтрак.       – Перед Гермионой неудобно?       – Чего? – он аж на секунду забыл о головной боли. – А с ней что не так?       – Не помнишь ничего, значит, – сказал Рон, почесал в затылке и почему-то усмехнулся. Потом ещё раз. – Да, весело будет... и было.       – Да что такое-то? И Мерлина ради, потише, Рон!       Рон тоже сел на соседнюю кровать и серьёзно посмотрел ему в глаза.       – Не помнишь? – суровым полушёпотом произнёс он. – Ты Гермионе в любви признался и на бал её пригласил!       Серьёзность быстро кончилась; всхлипнув, Рон повалился на спину и расхохотался в подушку. Гарри всё сидел в той же сосредоточенной позе – не потому что хотелось, а потому что при любом движении маленькие молоточки в голове начинали стучать сильнее.       – А она что?       – А она покраснела и в спальню убежала. Обиделась на тебя, это как пить дать.       – Ладно, – Гарри, подумав, всё-таки медленно лёг. Идти сейчас на завтрак было бы самоубийством. – Это всё потом. А сейчас... знаешь какие-нибудь чары от головной боли?       ...Однако на уроки идти, так или иначе, надо было. И как только Гарри спустился вниз, сразу стало ясно, что вчерашний случай он серьёзно недооценил. Народ при виде его как-то чересчур оживился, начал перешёптываться и посмеиваться; ученики постарше прятали улыбки за сдержанным хмыканьем. Похоже, слух успел расползтись.       Гермионы видно нигде не было. Гарри пожал плечами и решительно двинулся вперёд. К слухам и шепоткам за спиной ему было не привыкать – вон, два года назад то же самое было. И даже в прошлом месяце, после той статьи в «Ежедневном пророке».       Хотя сейчас, правда, случай другой немного...       Гермиона подошла к нему сама – на большой перемене, с видом чрезвычайно независимым и чуть-чуть оскорблённым. Гарри сидел в классе, читал какую-то книгу из библиотеки, стараясь получше подготовиться к грядущей контрольной по зельеварению. Получалось плохо, так как все мысли снова и снова соскальзывали на загадку золотого яйца.       И тут над ухом кашлянули.       – Гарри Джеймс Поттер, не хотите ли объясниться?       – Нехорошо вчера получилось, – мужественно взял на себя вину Гарри, к разговору морально подготовившийся. – Извини.       – Извини – и всё?       – А чего ещё-то?       Девушка, насупившись, опустилась на соседний стул и угрюмо уставилась куда-то мимо него. Гарри заметил, что щёки её порозовели.       – Пить надо меньше, – недовольно сказала она. – Я всё понимаю, Гарри, но... С утра меня уже семь раз спросили, приму ли я твоё приглашение, после завтрака подошли две третьекурсницы с Хаффлпаффа и поинтересовались, почему я отвергла признавшегося в любви Гарри Поттера, а вот сейчас...       Голос её стал скорее растерянным, чем сердитым.       – Сейчас в коридоре я услышала, что ты, оказывается, мне предложение руки и сердца сделал!       – Слухи множатся, – философски пожал плечами Гарри, чувствуя себя умудрённым старцем. – Бывает. Через месяц все забудут.       Гермиону это ничуть не обрадовало.       – Кстати, – как бы невзначай сказал Гарри и ненатурально усмехнулся, – а что, э-э, всё-таки с моим приглашением? Ты... пойдёшь со мной?       – Как будто у меня выбор есть, – она вздохнула и покраснела чуть сильней. – Если не пойду, меня, кажется, живьём за это съедят. Как же так, сам Гарри Поттер её выбрал, а она нос воротит!..       Гарри мысленно пожал Полякову руку. Его метода всё-таки сработала безотказно.