План архимага

      Из записок Альбуса Дамблдора.       Курская битва стала одним из крупнейших сражений Второй мировой, последней попыткой Германии одержать победу в этой войне. Попыткой взять реванш после поражений на Восточном фронте, под Москвой и Сталинградом. Это, конечно, ни для кого не секрет.       Но только это. Как я уже говорил, многие события тех лет, многое из деятельности Гриндельвальда остаётся глубокой тайной даже для волшебного сообщества. Гамбургскую операцию проходят на уроках истории магии; события Курской битвы... тоже проходят, но вскользь, не акцентируя на них внимания.       А между тем это было великое сражение, где техника и магия бились бок о бок и друг против друга. Это было, без преувеличения, главное сражение, решившее исход всего противостояния с Гриндельвальдом. Русские чародеи сломали хребет его армии, и после того дня амбициозные планы Геллерта уже не имели шансов на успех.       Почему об этом стараются не упоминать?.. Вы понимаете, нельзя сказать, что мной или кем-то ещё было принято этакое официальное решение засекретить все события того дня. Мы – я и вообще Конфедерация, – безусловно, тоже приложили руку, но дело совсем не только в нас. Ладно ещё маглы – память большей их части была надёжно подчищена, хотя всё равно нам только чудом удалось сделать это и сохранить Статут о секретности.       У чуда, впрочем, есть конкретное имя, но об этом я скажу попозже.       А что до нас, волшебников... Я написал «русские чародеи», хотя то не совсем верно. Они, разумеется, сражались, но с Гриндельвальдом сражалось полмира, и ограничивайся дело этим, поле боя осталось бы за ним. Нет, основной их вклад был, так сказать, опосредованным.       И о том вкладе даже они сами, даже очевидцы (а их остались ещё десятки) стараются помалкивать. Есть тайны повыше Статута о секретности; тайны, сберегаемые не законами и правилами, но всеобщим негласным уговором. Знают, в той или иной степени, о них многие, но немногие готовы обсуждать их открыто. И то, что я пишу о них сейчас, свидетельствует, насколько сильно изменилась обстановка в мире.       Мы волшебники. Мы владеем тайными силами, мы видим ауры и духов, мы приручаем чудовищ и волшебных зверей, мы подчиняем себе людей и стихии. Мы любим думать о том, что это ставит нас выше маглов, а сильные волшебники – о том, что это ставит их выше всех прочих.       И мы очень не любим думать, что есть силы, могущие щелчком пальцев прибить сильнейших из нас.       Мы ведь плоть от плоти европейской цивилизации, как бы иные из нас не старались откреститься от своего родства с маглами. Наши недавние предки загнали всех нелюдей в резервации, дали нам палочки и ружья, открыли законы физические и нефизические, создали университеты и школы магии и положили начало прогрессу. Мы, потомки, гордо подняли голову и решили, что нам под силу всё – а если пока нет, то скоро будет.       Но маглы могут позволить себе купаться в неведении и заявлять, что не нуждаются ни в очеловечивании естественных законов, ни в гипотезе Бога-творца. Мы – не можем. Мы тоже мним себя властителями природы, но нам очень не нравится мысль, что боги посматривают сверху на двуногих обезьян с магическими палками и этак ехидно смеются.       Поэтому мы просто стараемся не думать об этом.

***

      ...Был он не стар и не молод, а вроде как бессмертен. Родившись в, по современному летоисчислению, конце двенадцатого века, он ухитрился дожить аж до двадцатого, и выходило ему, таким образом, ни много ни мало семь с половиной столетий.       Точный год своего рождения, впрочем, он не знал и сам – в то время к таким вопросам относились проще. Был он совсем мальчишкой, когда, заплутав в лесу, вышел к терему одного древнего волхва-облакопрогонника, приносящего жертвы ещё старым богам Руси. Всегнев Радонежич – так его звали, этого волхва.       Мальчик стал учеником волхва, перенимая древнюю мудрость, учился говорить со зверьми и духами, и тоже понемногу стал класть требы старым богам.       Потом он ушёл от Всегнева и стал жить своим умом. Прежние порядки уходили из мира, и честным христианам не нужен был волхв, что предсказывает погоду и ищет подземную руду. По примеру своего учителя он забрался в глухую чащобу и тихонько жил там, иногда выбираясь на свет божий.       Выбравшись в очередной раз, он узнал о последней битве людей с нелюдями... и победе людей, после которой для нелюдей этот мир был потерян окончательно. Многие погибли в тот день – и среди них все, кто имел отношение к дивным чудесам и древнему чародейству. Когда-то этот мир полыхал, светился от того и другого, а теперь... а теперь гасли последние угли на пепелище давно отгоревшего огня.       Умерли герои сказаний и былин. Погиб последний русский богатырь, погиб наставник Всегнев, последний волхв на Руси, и он своими глазами видел то, что осталось от могущественного и бессмертного царя нежити. Ушли старые боги.       А он, последний ученик последнего волхва, был жив. Но места на Руси для него не осталось, и тогда он решил, что настало время уйти и ему – уйти туда, где ещё сохранялись маленькие осколочки древнего мира. На восход, в землю Сибирскую.       И ушёл. Но по-прежнему смотрел на Русь, поглядывая и на другие страны – и видел нашествие монголов, Крестовые походы и возрождение Византийской империи. Доходили до него слухи о том, что на закате, в королевствах латинян и франков, на землях немцев и англов, будто бы вновь пытаются возродить утраченные умения. Слышал он и имена закатных колдунов – Роджер Бэкон, Арнау из Виллановы...       Потом он, уже умудрённый седой старец, совершил великое открытие. Он раскрыл секрет омоложения, найдя дорогу к бесконечному продлению своей жизни – о, как же он был тогда счастлив, сажая росток чудодейственного дерева! За каждый год, прожитый им в мире, надо было заплатить одним-двумя годами волшебного сна внутри дерева. Тогда это казалось совсем небольшой платой!       Он уснул – и проснулся уже в пятнадцатом столетии. Но пока он спал, жизнь не стояла на месте. Те, кого он оставлял совсем юными учениками (он не испытывал большого желания учить кого-то, но так уж сложилось, что несколько их к нему всё же приблудилось) сами стали умудрёнными старцами, весьма недоброжелательно поглядывающими на своего древнего наставника. Новые лица, новые имена... новая вера. Всё новое.       Тогда он впервые подумал, что отстал от времени. Отстал уже тогда, когда появился на свет; попытался сбежать – но сбежать в будущее от новых веяний невозможно.       Что ж. Он совершил путешествие в Европу – и был поражён. В то время, как на Руси одна за одной тухли слабенькие искры, последние отблески огня додревних эпох, когда по всей планете уходило в небытие старинное волхвование... в то самое время в Европе зажигалось новое пламя. Пламя, танцевавшее на концах волшебных палочек.       Небыстро это случилось. Столетиями одинокие мастера улучшали свои палочки; столетия ушли, чтобы они распространились по городам и весям. Робкие огоньки нового чародейства зыбко дрожали, гасли и зажигались вновь, в любой момент грозя угаснуть совсем и везде.       Но этого не произошло. Огоньки загорались всё чаще, росли... чтобы наконец расцвести в период Ренессанса, вспыхнуть целой плеядой блестящих чародеев! Джованни Мирандола, Иоганн Рейхлин, Томас Торквемада, Василий Валентин, Сен-Жермен – и его друг, величайший из всех Николас Фламель! Что ж, у него действительно было более совершенное бессмертие.       Последний волхв видел Жанну д'Арк и первый печатный станок, глядел с высоты Пизанской башни, стрелял из неуклюжей аркебузы. Вернувшись в горы Алтая, он постарался создать по примеру Европы настоящую школу волшебства, со множеством учеников и учителей.       Вновь ложась спать, он думал, что ко всякому времени можно привыкнуть. К тому же он немного улучшил свой ритуал – теперь волшебный сон был не просто сном, но видением. Волхв становился как бы частью дерева, частью леса; мог думать, чувствовать... очень медленно и неспешно, мог видеть – не глазами, конечно... или, верней, не совсем глазами.       Наверное, так же себя может ощущать разумный гриб, чья грибница раскинулась на десятки километров.       ...Потом был семнадцатый век. Был Джон Ди, Фрэнсис Бэкон, Евгений Филалет и Еспер Сведберг. Ему снова предстояло удивиться, и неприятно, ибо возрождающиеся волшебные искусства совсем не походили на привычные ему.       Он был волхвом, жрецом божьим; он умел кудесить, но суть волхва вовсе не в кудесничестве. Все древние кудесники служили неким нездешним силам: одни – добрым богам, другие – не очень добрым, третьи, как бабы-яги и царь нежити Кащей, и вовсе навьим силам и поганым демонам.       Кащей, впрочем, не то что служил... слишком могуч он был, слишком непростого происхождения. Он мог говорить на равных и даже повелевать.       Однако нынешних кудесников интересовало только само чародейство. Они не желали видеть в природе духов, демонов и богов, им было достаточно только естественных её законов. Поначалу они ещё изучали древние колдовские практики, каббалу, гоэцию и теургию, были теологами и медиумами... но чем дальше, тем меньше всего этого оставалось в их искусстве. Они взяли оттуда то, что хотели; вычленили здравое рациональное зерно, и отбросили всё остальное. Наступил век Нового времени, и из всех чародеев жрецами остались лишь латиняне при дворе римского Папы.       Да ещё он, последний волхв. Он не особенно любил этих христианских кудесников, но даже с ними у него было больше общего, чем с прочими чародеями.       – Зачем нам взывать к Богу? – говорили они. – У нас есть волшебные палочки.       Что ж, давным-давно ушла вера в старых богов, но сейчас начала иссякать и вера в Распятого. Теперь кудесники желали верить лишь в собственное всемогущество.       И таковых, мнивших о себе слишком много, становилось всё больше. В воздухе запахло грозой. Под конец века, стараясь избежать большой войны, чародеи (в их числе и он) основали Конфедерацию, создали первые Министерства магии.       ...Потом был девятнадцатый век. Русское царство сменилось Российской империей, прошла война с Наполеоном, по всему миру загремели промышленные революции. Волхв смотрел и думал, что он хотел совсем не того. Конечно, постаравшись, можно было привыкать ко всё вновь и вновь изменяющемуся миру, к новым и новым лицам, названиям, вещам, моде... к моде даже проще всего. Но зачем?       Раз за разом проживать свою жизнь заново: двигаться от крепкого юноши к рослому мужчине и потом – к дряхлому старику. Раз за разом чувствовать, как тебя пронзают побеги чудо-дерева, в котором ты проведёшь сотню лет, дожидаясь полного омоложения. Раз за разом прыгать в будущее как в холодную воду, надеясь, что там не будет камней и топляков. Он мог бы так существовать ещё долго, очень долго... но зачем?       Раньше он хотел завести учеников, чтобы волхвование не исчезло с лица земли – что ж, теперь оно точно не исчезнет, но волхвованием оно перестало быть давным-давно. Раньше он хотел оставить какую-нибудь память о древних временах – что ж, он её оставил, но для его потомков это не вопросы жизни и смерти, а неинтересные сухие строчки в книгах.       Даже «потомки» – это лишь иносказание. Он хотел когда-то завести семью, но потом представил, как через сто лет приходит на могилу своих внуков и как седые праправнуки смотрят на него, молодого парня... и отказался от этой мысли. Что ж ещё?..       Ему не повезло родиться – слишком поздно для старой эры, слишком рано для новой. Он так и остался мостиком, перекинутым из одной эпохи в другую, и по-настоящему не принадлежал ни одной из них. Так зачем ему вообще всё это?..       Волхв уснул раньше времени – и был разбужен раньше срока.       ...Теперь он шёл в неблизкий путь по просторам Сибири. Он шёл – ему под ноги ложились степные травы и лесные буреломы, камни горных склонов и асфальтовые дороги городов, болотные хляби тайги и мёрзлые почвы тундры. Шёл – его вела тайная тропа Древесной Стремнины, где не должно было ступать человеку. Шёл – одним шагом преодолевая семь вёрст. Пространство закручивалось вокруг него калейдоскопом, стягиваясь и ужимаясь, а он всё шёл, неспешно и печально.       На своём пути волхв видел города, раскинувшиеся на месте лесов. Видел огромные заводы, дымящие высокими трубами; видел плотины электростанций, сковавшие русла рек; видел железные бронированные машины, летающие по небу и мчащиеся по земле.       Когда-то здесь были бескрайние просторы девственной природы, места, где на десятки вёрст окрест нельзя было найти и следа человека. Реки, где кишела рыба, леса, где в изобилии водилась всякая живность, горы, таящие в себе несметные богатства. Люди же ютились в деревянных избах и кремлях, за стенами и частоколами, боясь зверей и стихийных бедствий. Они не мнили себя царями природы – они приносили жертвы природным духам и пытались умилостивить её.       Но те времена ушли. Пусть не совсем, не до конца ещё – ибо по-прежнему стояли деревья громадной тайги, и по-прежнему там перешёптывались лешие; и если стоять в центре её, как стоял он сейчас, то можно было даже думать, что ничего не изменилось.       Но изменилось всё. И тайга была на своём месте лишь потому, что люди пока позволяли ей там быть; и реки Сибири текли на север лишь потому, что людям пока было не до них; и если бы люди захотели срыть древние горы Урала и Алтая, они бы их взорвали и срыли, и никакие природные духи не смогли бы помешать им в этом.       «Ты веришь в Христа?» – спросил волхв того невысокого грузина с острым взглядом, что правил нынче Русской землёй. «Нет», – ответил тот. Волхв нахмурился: «Тогда, может быть, ты веришь в Гмерти и Иахсари?» «Нет», – вторично ответил тот. И волхв нахмурился ещё сильней: «Так в кого же ты веришь?» – спросил он. «Только в человека, – сказал тогда правитель, который не был чародеем и в жизни не держал волшебной палочки, – и в то будущее, что он для себя творит».       И волхв подумал, что за последние сто лет всё изменилось сильнее, чем за предыдущие пятьсот. Изменилось слишком сильно. А ведь когда-то он семнадцатый век полагал неприятным...       Можно было привыкнуть и к этому. Но он больше не хотел привыкать и не хотел жить в этом мире. Этот мир был мало ему нужен, как, впрочем, и наоборот. Что в нём осталось из того, что он знал? Ни родных мест, ни обычаев, ни старой веры... да и новая-то успела пропасть. Своих знакомых он мог перечислить сейчас по пальцам руки. Осталась чародейная школа – однако много ли отношения он теперь к ней имел? Много ли учеников в ней знали, кто он такой?..       Но была ещё Русь. Объединённая в единое, изрядно выросшее государство, что именовалось теперь Советским Союзом. И чародей Геллерт Гриндельвальд, достойный наследник всей европейской цивилизации, теперь шёл на Русь с чудовищными волшебными машинами.       Они решили, что их техника, волшебные палочки и знание природных законов делают их непобедимыми, мрачно думал волхв. Они давно разучились считать иначе, давно забыли о великих и могущественных силах, что издревле существовали рядом с человеком. И раз его просили о помощи... что ж, он напомнит об этом им всем.       А смерти волхв, не старый и не молодой, а вроде как бессмертный, не боялся. Он знал, что его ждёт за гробом, и знал, что бояться ему там нечего.       ...Да, старые боги ушли, когда пришёл Распятый. Ушли, может быть, не в буквальном смысле – ибо не на одной Руси им поклонялись, а во всём мире, и не под одним именем их знали, а под двунадесятью. А кое-где на Земле сохранилась ещё древняя вера, и пресветлый Ирий по-прежнему стоял на бескрайнем лугу Идавёль... но на Руси власти ни у кого из старых богов больше не было.       Почти ни у кого.       Остался один. Последний бог.       Тот, во славу кого каждый год ставили ритуальное древо и клали под него жертвоприношения. Тот, в кого верили миллионы детей. Тот, благодаря кому удалось дважды отклонить страшный удар Копья Судьбы – в двенадцатом и в сорок первом году.       И сейчас волхв шёл туда, где когда-то стоял ледяной терем великого Ледяного Старца – на север, на далёкий остров Холгол.       Последний жрец старых богов шёл просить последнего бога земли русской. И он знал, что это будет последним поступком в его жизни.

***

      Утро 11 августа 1943 года. Примерно в 50 км к западу от Харькова, на линии фронта.       Лейтенант Романенко ловко запрыгнул внутрь танка и захлопнул за собой люк.       – Давай! – крикнул он механику-водителю, и Т-34 тут же взревел мотором.       Лейтенант Романенко, парень без малого двадцати лет от роду, мало чего знал о планах окружения Харькова и готовящихся концентрических ударах. Не положено было по званию ему знать о том, чего там планируют в штабах фронтов. Но офицером молодой лейтенант был не самым дурным и, выполняя боевую задачу, примерно понимал, с какими именно целями командование ему эту задачу ставит.       Вот, например, сейчас первая гвардейская танковая бригада, частью которой являлся и его танк, должна была в составе первой танковой армии развивать наступление на юг. Перерезать железную дорогу на Полтаву и, таким образом, взять Харьков в кольцо.       Танки шли, вздымая настоящие тучи пыли. Погода была сухая, жаркая, а здешние места – это всё степи да лесостепи. Пыль красила машины в буро-серый, пыль оседала на волосах и скрипела на зубах.       Хорошо ещё, что наступление началось ранним утром, когда солнце не так палит. А когда оно стоит в зените, в танке и просто находиться-то трудно, не то что бой вести.       Хотя нет, неправда: во всамделишном бою на такие мелочи внимания не обращаешь.       ...На часах было около девяти утра, когда первый танковый батальон, ко второй роте которого был приписан и танк Романенко, ворвался на станцию Ковяги. Сопротивления почти не было, и лейтенант подумал ещё, что это как-то подозрительно. Вчера целый день шли упорные бои, пока им всё-таки не удалось овладеть переправой... а сегодня – нет?       Немцы же ведь тоже не дураки, хорошо понимать должны, чем им грозит окружение Харькова.       – Командир! – донёсся по переговорному устройству голос мехвода. – Туман!       Романенко торопливо выглянул в перископ и сразу понял, отчего вдруг переполошился старший сержант. Вообще-то никакого тумана по такой погоде и в это время быть не могло – но он был. На редкость густой и плотный белый туман, что широким фронтом накатывался на них с юга.       – Туман и туман! – крикнул он в ответ мехводу. – Чего шумишь!       Хотя волноваться было отчего. Под прикрытием этого тумана немцы вполне могли провести контратаку... да не то что могли, должны были!       Командир батальона, кажется, думал так же, поэтому танки, рыча моторами, медленно двинулись в сторону тумана; за ними шли солдаты с автоматами наизготовку.       ...Туман накрыл их как-то вдруг, быстро и сразу. Видимость снизилась почти до нуля, через перископы и щели башенки разглядеть было нельзя ничего, и Романенко открыл люк и высунул голову наружу. Так, разумеется, делать было не положено, но так делали все, потому что иначе было никак.       И именно благодаря этому он сумел увидеть, как головная машина комвзвода превращается в огненный шар.       Это было не пробитие кумулятивным снарядом, не наезд на мину: больше всего это походило на попадание из орудия сверхбольшого калибра. Романенко случалось видеть как-то работу дивизионов артиллерии РГК – при прямом попадании в танк тот буквально разлетелся на металлические ошмётки. Вот как сейчас.       Только из орудий такого калибра по танкам обычно не стреляют и уж тем более не попадают.       – Давай зигзагами!! – заорал он в ларингофон, ныряя внутрь и пиная мехвода в спину. – Вперёд!!       Если немцы притащили сюда тяжёлые противотанковые орудия, то делать надо было одно – маневрировать, пытаясь сблизиться с противником! Мехвод тоже это понимал, а потому танк рванул вперёд очень резво.       Слева, метрах в пятидесяти, взорвался ещё один танк. Грохот был слышен даже сквозь рёв мотора и наушники шлемофона.       Машина, продвигаясь вперёд, рыскала в тумане, который, кажется, становился всё гуще. Когда Романенко в очередной раз высунулся из люка, то не увидел поблизости ни вражеских пушек, ни своих машин. Откуда-то доносились звуки взрывов и буханье орудий, где-то тут совсем рядом шёл бой... но где? Чёртов туман, которого не должно было быть, приглушал звуки, искажал расстояние и совершенно не давал ничего разглядеть. Какая тут видимость-то? Пять метров? Десять? Пятнадцать?       Не туман, а молоко какое-то! Лейтенант, уже вылезший по пояс, на всякий случай даже вытянул руку вперёд.       – Что там с рацией? – спросил он, особо не надеясь на положительный ответ. Рация у них в танке была, но из старых, работала раз через три и толку от неё было чуть.       – Вроде работает, – раздалось в наушниках. – Только связи всё равно нет! Помехи сильные слишком!       Какие нахрен помехи, тут расстояние меньше полукилометра должно быть! Лейтенант, ругаясь про себя на ненадёжную 71-ТК, снова вылез наверх. В белёсой мгле увидеть что-либо по-прежнему было нельзя.       ...Пока спереди, по левому борту, из тумана бесшумно не выехало нечто.       Царь-пушка, оторопело подумал Романенко, бывший однажды в Кремле на экскурсии. Царь-пушка, которую чей-то безумный гений решил поставить на гусеницы. Чудовищное самоходное орудие возвышалось над землёй метров на пять, было вдвое длиннее его тридцатьчетвёрки и двигалось по меньшей мере на десяти опорных катках. На самом верху была белая надпись: «Odin».       А в жерло самой пушки мог бы залезть и сам Романенко, и там ещё осталось бы место как минимум для одного человека.       Лейтенанту тут же вспомнились обрывочные слухи (уж чего-чего, а слухов на фронте хватало) о каких-то сверхорудиях, из которых немцы якобы обстреливали Севастополь. Так вот, значит, что это были за орудия такие...       Само по себе оно, впрочем, пугало не сильно. По-настоящему в страх вгоняло полное отсутствие звуков с его стороны. Ни грохота мотора, ни лязга гусениц, ни скрежета металла... ничего, совсем ничего!       Как будто призрак, явившийся из какой-то жуткой сказки.       – Командир! – неживым голосом сказал заряжающий, тоже открывший свой люк и пялящийся вправо. – Там!       И когда Романенко поглядел вправо, глаза его чуть не вылезли из глазниц, а волосы под шлемофоном попытались встать дыбом.       То, что было там, раза в три превосходило по размерам даже огромную самоходку с надписью «Odin». А уж его Т-34 эта исполинская машина просто затмевала собой и могла раздавить одной передней гусеницей.       Громадная башня спереди с двумя орудиями какого-то зверского калибра. Лестницы, тянущиеся по бортам сверху донизу. Несколько зенитных орудий, установленных на крыше в два ряда. Пара башен на корме. Три или четыре пулемётных гнезда спереди.       Это был поистине циклопический танк. Бог для танков. Танк для богов.       И тоже – совершенно бесшумный. Вминая землю на полметра вглубь, вращая башней, наводя пушки и ведя огонь, он оставался совершенно тих и неслышен.       И мотор его собственного танка показался лейтенанту нестерпимо громким.       Сверху, облокотившись на ограждения, что протянулись по всей его длине, стоял какой-то человек, небрежно окидывая взглядом окрестности. Романенко почему-то увидел его ясно, несмотря на туман и разделяющее их расстояние. Человек был белобрыс, в плаще и чёрной фуражке... и он тоже заметил Романенко.       И посмотрел на него с интересом. Лейтенант заскрипел зубами.       – Бронебойный!! – страшно скомандовал он, мгновенно оказываясь внутри и разворачивая башню в сторону невозможного – и всё же существовавшего танка.       – Бронебойным готово! – чётко доложил вышедший из ступора заряжающий.       И лейтенант бронетанковых войск Романенко нажал на спуск. Лейтенант Романенко не знал, какой толщины была броня у этого чудовища. Не знал, сможет ли её пробить обычный калиберный бронебойный снаряд... нет, скорее всего.       Поэтому лейтенант целился в ходовую часть. Какая бы у танка ни была броня, но гусеницы всегда остаются его слабым местом.       Расстояние было совсем небольшим. По такой цели промахнуться было невозможно. Лейтенант, глядящий в телескопический прицел, ожидал увидеть попадание... но попадания не было.       – Бронебойный!! – вновь приказал Романенко, уже зная, что это вновь будет бесполезно.       Странный туман, отсутствие связи, колоссальные машины и мертвящая, гробовая тишина... Романенко понятия не имел, что это всё за чертовщина и откуда она взялась. Он, советский человек, вообще не верил в чертовщину и всему этому предполагал какое-то вполне материалистическое объяснение.       Зато он прекрасно понимал, что жить ему и его танку осталось несколько секунд. Потому что он уже обнаружил себя. Потому что сделать со всем этим они не могли ровным счётом ничего. Потому что бронебойные снаряды одинокой тридцатьчетвёрки остановить эти невозможные махины не могли никак.       Но лейтенант бронетанковых войск Антон Романенко, без малого двадцати лет от роду, об этом думать не хотел. Он не собирался отчаиваться в последние секунды жизни, сдаваться и поднимать руки вверх. Не собирался умирать проигравшим.       В этом скоротечном бою, где не было никаких шансов, он собирался исполнить свой долг – долг военного – до конца.       – Бронебойным готово!!!       ...Человек в плаще, стоящий за ограждениями сверхтанка, лениво взмахнул тонкой деревянной палочкой. Из палочки выметнулся длинный изгибающийся огненный хлыст.       Человек ещё раз взмахнул – и хлыст быстрее звука рассёк воздух, вонзился в металл русской бронемашины и прошёл сквозь него, почти не замедляясь. Сдетонировал боекомплект и топливный бак; развороченный взрывом корпус весело занялся огнём.       Экипаж погиб мгновенно. Второй раз на спуск лейтенант нажать так и не успел.       – ...Что?.. – переспросил полковник Горелов, командир первой гвардейской танковой бригады. – Как это – связь потеряна?       – Потеряна, – уверенно повторил зампотех, не чувствовавший за собой никакой вины. – Рации работают исправно. Проблема не у нас.       – Хочешь сказать, что мы потеряли связь разом с обоими батальонами? – Горелов нахмурился. Конечно, у немцев были станции радиопомех, заглушить связь они вполне могли. Только вот зачем?       Помехи ведь ставятся не просто так. Нельзя воевать, когда у тебя, грубо говоря, правая рука не знает, что делает левая. Но у штаба бригады связь была, то есть помехи поставили какие-то уж чересчур местечковые. А ведь и к Ковягам, и к соседнему Высокополью сейчас подойдут основные силы и третьего мехкорпуса, и вообще всей первой танковой армии. И на кой ляд тогда немцам здесь вообще понадобилось использовать это оборудование? Радиодивизионами танковую лавину не останавливают.       – А что разведчики сказали?       Зампотех замялся: командира разведроты он не видел со вчерашнего дня, они, кажется, так и не возвращались...       – По рации передавали – когда ещё связь была, – мол, туман там слишком густой...       – Какой туман?! – процедил Горелов. – Антимонов что, ещё не вернулся?!       – Не могу знать, товарищ полковник, – устало ответил зампотех. Он и не должен был знать, это было не по его части. – Я его не видел. А туман – вон, в окно видать.       Горелов развернулся. Штабной автобус стоял близко от передовой, железную дорогу из окна вполне можно было рассмотреть. Там и правда был туман... ну туман как туман, вроде ничего особенного.       Хотя нет, запоздало сообразил он. Вот ранним утром, когда разведчики сообщали о нём, ничего особенного не было. Ранним утром туман, тем более неподалёку от реки, вещь абсолютно нормальная. Но вот когда солнце подходит к зениту, а столбик термометра потихоньку переваливает за двадцать пять градусов...       Это было неправильно. Противоестественно. Полковник Горелов был не из городских, происхождения самого что ни на есть крестьянского, и сейчас всё его нутро бунтовало против такой вопиющей неправильности.       Полковник покрутил колёсико бинокля, настраивая фокус. «Неужели газы?» – кольнула сердце неприятная мысль. Но кто в своём уме будет применять отравляющие вещества против бронетехники?       Да и, опять же, не походил этот туман на облако отравляющих веществ. Выглядел он исключительно естественно.       Все эти размышления заняли очень небольшое время, не больше нескольких секунд. А потом полковник заметил краем глаза какое-то движение.       Из полосы тумана выезжал танк. Да не просто выезжал – на таком удалении оценить было непросто, но КВ-1С, целый и невредимый, мчался километров под тридцать в час, не меньше. Водитель выжимал из машины всё и ещё что-то сверх того, потому что по пересечённой местности на такой скорости КВ ездить не полагалось совсем. Но какого ляда?..       Полковник моргнул.       КВ, за мгновение до того совершенно целый, взлетел на воздух, перевернулся и рухнул на землю, искорёженный, помятый и лишённый башни. Горелову показалось, что он даже отсюда услышал звук падения танка.       Выжить после такого внутри не мог никто.       – ...Карпов! – окликнул полковник связиста, изо всех сил старавшегося не уснуть у радиостанции. – Вызывай штаб армии!       Творилось что-то совсем неладное.       Тот же день, чуть позже. Город Богодухов, примерно в 30 км от линии фронта.       – Так, – сказал генерал-лейтенант Михаил Катуков, склонившись над картой. – Так.       Начштаба выжидательно молчал. Добавить было нечего.       – Значит, рубеж Алексеевка – Высокополье – Ковяги нами был взят, – ещё раз повторил Катуков. – Линию коммуникаций мы перерезали, основную задачу выполнили. Но потом с юга, из района Коломак – Валки, навстречу нам выдвинулась контрударная группировка, выбила нас с занятого рубежа и продолжает наступать на север.       – Но это только полбеды, – педантично заметил начштаба. – Гитлеровцы применили какое-то новое оружие, секретное, по всей видимости. САУ сверхбольшого калибра, с помощью которых отбили атаку бригады Горелова. И чтобы их не демаскировать раньше времени, они установили дымзавесу и глушат связь.       – Завесу... – проворчал Катуков. – Не бывает дымзавес таких размеров.       – Тумана такого тоже не бывает, – въедливо уточнил начштаба, смуглый генерал-майор. – Но это, пожалуй что, сейчас не важно. Важно, что видимость там нулевая.       – Значит, лётчиков просить бесполезно, – задумчиво пробормотал командарм первой танковой. – Хотя они и так летают только на Ахтырку, личности нехорошие...       – Я предлагаю выдвинуть в этот район, – генерал-майор острым концом карандаша обвёл на подробнейшей карте местности небольшую область, – силы третьего мехкорпуса и шестого танкового. Левый фланг, во избежание прорыва отсюда (карандаш очертил ещё одну область), прикрыть частям тридцать первого тэка...       Катуков встал, с хрустом потянулся и заходил по небольшой комнатке. Штаб армии расположился в неказистом домишке на окраине Богодухова, под защитой зенитного полка. Отбитый у них город немцы бомбили яростно, бомб не жалея.       – Мы не знаем, какими в точности силами располагает немец, – сказал наконец Катуков. – Исходя из масштабов прикрытия, видимо, немалыми. Да ещё и орудия эти противотанковые. Надо просить помощи у соседей.       – Пятая гвардейская?       – И гвардейская танковая тоже, – кивнул командарм. – Перегруппируемся за Мерчиком, в районе Мурафы и Александровки.       Брови генерал-майора сошлись на переносице. Он снял очки, поморгал и надел их снова. Нет, он тоже, конечно, всё понимал, не первый год на фронте, но...       – Уверен, Михал Ефимыч? А ты не перестраховываешься?       – Гляди, Михал Алексеич, – в тон ему ответил командарм. – Новые орудия просто так из воздуха не возникают. Все образцы, какими бы секретными они ни были, должны быть где-то выпущены и где-то испытаны. Помнишь, когда мы узнали впервые о «Тиграх»? Почти год назад. И когда они пошли в бой, в марте, мы уже представляли себе, что это за машина. А тут что такое? Что это за орудия такие загадочные, о которых никто не слышал?       – Может, и слышали, – возразил начштаба, бывший большим аккуратистом. – Только не мы с тобой. Но я понял. Пошёл к связистам, докладывать Ватутину?       – Иди, – согласился Катуков, продолжая хмуро и внимательно разглядывать карту. – И насчёт секретного оружия тоже уточни. Если кто-то что-то слышал, то в штабе фронта об этом знать должны...       Утро 12 августа 1943 года. Примерно в том же районе.       Плохо выспавшийся Геллерт Гриндельвальд зевнул, подставил лицо солнечным лучам и подумал, что сегодня он туманную завесу ставить не будет. И дело было даже не в том, что он плохо выспался, и не в том, что поддерживать такие чары погожим летним днём очень тяжело. Просто, как выяснилось, кроме него на подобное никто был не способен, а это сразу делало бессмысленной саму идею такой маскировки.       Он же ведь не собирался проводить всё своё время в районе боевых действий. Во-первых, были и другие дела; во-вторых... ну это просто неправильно со всех точек зрения. Он, Великий волшебник, безусловно, фигура на поле боя очень мощная, но не ключевая. По крайней мере, не должна быть ключевой.       Однако на ближайшую неделю здесь всё-таки задержаться стоило. Во-первых, к нему должны были нагрянуть русские волшебники. Во-вторых... ну, на всякий случай. Пока «Крыса» точно не докажет, что способна выдержать любой бой. Прорвать любую оборону.       А она докажет. Не зря же Гриндельвальд возился с ней, не отрываясь, целый год.       «Крыса». Дурацкое название, лично он бы предпочёл что-нибудь красивое и звучное. Но на стадии чертежей он участия в проекте «Landkreuzer» не принимал, а потом условное обозначение прилипло намертво и переименовывать стало бесполезно. Вот так и вышло.       ...Без его участия проект этот вообще бы не состоялся. Махина длиной в тридцать пять и шириной в четырнадцать метров должна была стать не чудо-оружием, а большим, неповоротливым и бесполезным пугалом, производящим на врага разве что психологический эффект. Но магия – магия изменила всё.       Техномагия.       Она укрепила броню, уменьшила вес и давление на грунт, умножила мощность двигателей, позволила многократно увеличить размеры боекомплекта. Не говоря уже о всяких мелочах – например, почти полное устранение шума и неприятного запаха от дизельных двигателей. Теперь это был сверхтяжёлый танк прорыва, который не смогут остановить ни мины, ни рельеф местности, ни снаряды больших калибров. Танк, способный на всё.       Пусть и существовавший в единичном экземпляре. «Крыса» вышла подлинным Шедевром Гриндельвальда, куда он вложил всю свою душу... не в буквальном смысле, конечно. Но поставить на поток такое точно никак нельзя.       Шутка ли, штучная работа Великого волшебника!       В этом вообще вся разница между маглами и магами. Разница между количеством и качеством. Первые могут сделать десять тысяч танков, а вторые – только один, но он будет стоить этих десяти тысяч.       Лучше всего, конечно, совместить эти подходы, но это тоже надо уметь. Не так-то просто совместить именно достоинства обоих путей; гораздо чаще и успешней совмещаются недостатки.       Впрочем, это дело будущего. Сейчас и один танк должен был перевесить чашу весов в их пользу. Уже сегодня-завтра им предстоит столкнуться с советскими танковыми армиями – и вот там всё станет ясно.       – Герр Гриндельвальд? – обратились к нему. Гриндельвальд, растянувшийся на мягкой зелёной траве, лениво поднял глаза.       – Вас в штаб зовут, – почтительно передал связист, совсем ещё мальчишка, – просят как можно скорее.       – А, – лаконично сказал Гриндельвальд. – Понял, ступай. Сейчас буду.       Специально для этой операции ему было присвоено звание оберфюрера СС – выше полковника, но ниже генерала. Гроссмейстеру общества «Врил» доселе не требовались магловские звания, но теперь без них обойтись было нельзя.       Присвоено оно было не для галочки. В подчинении у Гриндельвальда находились немалые силы, слишком, однако, различающиеся по своему характеру. Во-первых, специальные батальоны СС, которые после Гамбурга пришлось переформировать и оставить два полноценных подразделения. Во-вторых, волшебники. Его собственная армия, насчитывавшая... ну, здесь и сейчас было чуть больше трёхсот магов. (Он мог выставить и в два раза большее их количество, но при таком числе становилось невозможным оперативное управление.) В-третьих, машины проекта «Хаунебу». В-четвёртых... ну, это назвали Особым артиллерийским дивизионом, потому что как-то назвать было надо. Под «этим» имелась в виду «Крыса», две самоходки типа «Карл» и всё их, э-э, обеспечение. Транспортёры снарядов большого калибра и так далее.       Всё вместе это называлось Особой бригадой СС, находящейся в прямом подчинении рейхсфюрера. Конечно, никакой рейхсфюрер ему никаких приказов отдавать не мог, но что-то же надо было написать в документах.       Гриндельвальд с неудовольствием подумал, что наступление магократии всё-таки дело совсем неблизкое. Сейчас-то все его действия способствовали скорее укреплению самой Германии, планируемой когда-то великой революцией тут и не пахло.       Ну а что делать, раз остальные не поняли его предложений? Теперь главное – добиться мирового господства для одной страны, а потом... потом взойти на вершину власти и окончательно избавиться от Статута. Гитлер, с какими бы силами он ни заключил договор, всё же не проживёт дольше обычного человека.       А когда он умрёт – у руля встанет Геллерт Гриндельвальд. И поведёт мир к высшему и всеобщему благу.       ...Часа через полтора совещание в штабной палатке закончились, и волшебник направился к своему танку.       «Крыса» была не только боевой машиной. Там, внутри, вполне можно было жить – имелся санузел, спальные места, кладовая, маленький лазарет и ещё несколько помещений для экипажа. Собственно, экипаж и жил. Да и Гриндельвальд пока тоже – к комфорту он всегда был равнодушен.       Авиаразведка сообщила о небольшом отступлении сил противника и концентрации их близ населённого пункта Шаровка. Русские активно готовились к обороне – рыли траншеи, закапывали танки, подтягивали противотанковые батареи, из второго эшелона выдвигались новые части...       Особой бригаде предстояло наступать во главе контрударной группировки. Кроме неё, в группировку входили третий танковый корпус вермахта и три дивизии СС – «Мёртвая голова», «Викинг» и «Рейх». Дивизии числились панцергренадёрскими (мотострелковыми), но по факту от танковых отличались мало.       Это была грозная сила, готовая обрушиться на гвардейские армии Воронежского фронта.       И она обрушилась.       ...Поездка на броне – это совсем не то же самое, что поездка на автомобиле или грузовике. Величественный танк нёсся по бездорожью со скоростью в тридцать пять километров в час, утюжа грунт шестью гусеницами – по три с каждой стороны. Гриндельвальд стоял наверху, перед самой башней – ветер дул ему в лицо, сбоку светило солнце, и по земле летела огромная тень. Сейчас он каждой клеточкой тела, каждой фиброй души чувствовал надёжный металл этого танка и его неукротимый, рвущийся из самого сердца напор!       А сердцем «Крысы» были крывшиеся в её глубине дизельные двигатели суммарной мощностью в двадцать тысяч лошадиных сил. И сейчас эти двигатели, десятикрат усиленные его магией, мчали вперёд тысячу тонн легированной стали.       Тысячу тонн смерти и разрушения.       Чудо-танк уже оторвался от основных сил, вышел вперёд слишком далеко – остальные машины не могли поспеть за этим монстром.       Но Гриндельвальд назад не смотрел. Остальные его сейчас не интересовали – он знал, что его детище способно справиться с любой преградой, любыми силами противника!       «Крыса» буквально вылетела на пригорок. За пригорком – всего несколько сот метров! – была река. Неглубокая речонка, её и обычный-то танк мог переехать вброд, если в удачном месте.       А за рекой были позиции советских солдат.       Гриндельвальд представил, какой хаос сейчас творится там, при появлении его танка. Как они глядят в бинокли и прицелы, как несутся по воздуху, по проводам тревожные сообщения, доклады...       Да, проводную связь заблокировать было куда сложнее (и Гриндельвальд такого не умел), так что в этот раз помех не было.       И всё же никто там, конечно, не испугался. Пока они видели только один танк, пусть и сверхбольших размеров. Один танк – ничто против армии, верно же?       Геллерт Гриндельвальд собирался доказать обратное.       Двухорудийная башня вздрогнула, когда из обоих стволов вырвались снопы пламени. Раздался оглушительный грохот, отдавшийся во всём теле. Вдали поднялись столбы дыма.       Может быть, снаряды и не попали. Приборы наблюдения были великолепными; оптика – лучшей из возможных; подвеска и вообще ходовая часть, улучшенная чарами Геллерта, обеспечивала превосходную плавность движения. Однако даже всё это вместе взятое дать стопроцентную точность попаданий, естественно, не могло.       Да и противник, сволочь, отчего-то под выстрелы лезть не желал.       Но орудия выстрелили ещё раз. Другой. Третий. Четвёртый.       Масса одного бронебойного снаряда, выпущенного главным калибром «Крысы», составляла триста тридцать шесть килограмм. Попадание его в любое место любого обычного танка не то что пробивало броню – оно рвало её как бумагу, разламывало башни по сварным швам, переворачивало машину, оставляя от неё только искорёженный кусок металла. Выводило танк из строя навсегда.       Бывало, что и не один, если танки эти находились близко друг к другу.       А пушек главного калибра на «Крысе» было две. И стреляли они по десять раз в минуту.       ...Конечно, у корабельных орудий диаметром в двадцать восемь сантиметров не могло быть такой скорострельности. Конечно, стволы, рассчитанные на триста выстрелов, должны были выйти из строя после первого же боя. Конечно, такое количество снарядов просто не поместилось бы в боеукладке.       Но его там и не было. Снаряд появлялся в канале ствола непосредственно в момент выстрела, с уже заданной скоростью и кинетической энергией. Он должен был просуществовать где-то полминуты, и затем, после того как кончится заряд магии, развеяться.       На поражение цели хватало с лихвой.       Хотя употреблять слова «масса», «кинетическая энергия» и «существовать» в отношении квазиреального, состоящего из отверждённой маны объекта можно лишь с известной натяжкой. Ибо постараться обойти закон Гэмпа можно, но вот нарушить его – нельзя.       Впрочем, объяснить всё это непосвящённому довольно тяжело. Тут нужно знать трансфигурацию хотя бы на среднем уровне.       Танкисты её, конечно, не знали. Они были обычными простецами и понятия не имели о какой-то там трансфигурации. Зато они знали своё дело и были необычайно горды оказанной им честью – ведь им первым доверили сесть за рычаги уникального сверхтяжёлого танка! Чудо-оружия, созданного гением германской нации!       Да и управлять им было много удобней, чем любой другой машиной.       По «Крысе» палили из чего только можно было. Средние Т-34 и тяжёлые КВ, самоходные установки и обычные противотанковые пушки, даже миномёты и ПТРы. Корпус постоянно дрожал мелкой дрожью, бронебойные снаряды царапали броню, откалывали маленькие кусочки металла... но и только.       Да, подумал Гриндельвальд, закрывая глаза. Да. Ради этого он не спал сутками на крупповском заводе, у исполинской мартеновской печи, насыщая магией кубометры стального расплава. Ради этого спорил с инженерами до хрипоты о компоновке танка и производителях дизельных моторов. Ради этого разрабатывал новые чары и создавал артефакты, продвигая вперёд молодое искусство техномагии.       И теперь его неуязвимый Шедевр крушил врагов.       «Крыса», непрерывно ведя огонь из трёх орудий, въехала на полном ходу в речку, подняв тучи брызг. Третье орудие было не с линкора, а «всего лишь» тяжёлым противотанковым, расположенным на передней броневой плите. Эта новейшая разработка имела в два раза меньший калибр, но также не оставляла шансов ни одному танку.       Дистанция сокращалась стремительно. Ещё чуть-чуть – и советские машины окажутся в слепой зоне, где пушки «Крысы» их не достанут, а сами они смогут бить в упор. Слепая зона была велика – магия магией, но отрицательный угол наклона слишком большим не сделаешь, а с учётом габаритов колоссального панцирника...       Но это вовсе не было просчётом конструкторов.       Окопы для танков роют для того, чтобы максимально снизить возможность поражения оного танка противником. Снаружи виден только кусок башни, остальное закрыто землёй – цель маленькая, попасть тяжело, уязвимые места спрятаны. Единственный минус – манёвренность снижается до нуля.       До нуля.       Под гусеницами застонал металл. Раздались крики.       «Крыса» давила боевые машины как деревянные муляжи, одну за другой. Тысячетонной нагрузки не выдержали бы и прочнейшие ДОТы, а уж неглубокие окопы просто превращались в ничто.       Танки – тоже.       ...Гриндельвальд с немалым удовлетворением отметил прогресс родного танкостроения. В 1941 году советские Т-34, не говоря уже о КВ-1 и КВ-2, были грозным противником. У них была хорошая броня и мощное вооружение, превосходившее немецкие образцы.       Но теперь на поля вышли «Тигры» и «Пантеры», и ситуация должна была измениться полностью. Не говоря уже о его «Крысе».       Геллерт Гриндельвальд не был большим патриотом родной Германии. Он был волшебником, тем более Великим – а это, пусть и не делало автоматически космополитом, заставляло глядеть на вопросы нации и родины совсем с иной точки зрения.       Однако последние десять лет, когда ему приходилось работать бок о бок с маглами, слушать их, управлять ими и разбираться в их делах, не могли не оставить значительный отпечаток.       Перед «Крысой» оказалась противотанковая пушка. Гриндельвальд даже узнал её – ЗиС-3, та, что до сорок третьего года могла подбить любой немецкий танк. Сейчас вокруг неё суетливо прыгал один-единственный человек. Остальной расчёт был то ли убит, то ли сбежал при виде надвигающейся «Крысы». Винить их было трудно.       А этот храбрец остался. И теперь наводил орудие на цель.       Хотя что там было наводить? Гриндельвальд представил, как с его точки зрения это должно выглядеть – высоченная стена брони, идущая прямо на тебя. Осталась пара десятков метров – куда ни стреляй, попадёшь.       Пушка выстрелила – прямой наводкой, в самый упор. Снаряд высек искру и бесславно куда-то отрикошетил. Человек убежать уже не успел.       Внизу захрустело. Средняя левая гусеница сухопутного крейсера чуть окрасилась красным.       Ну да. Чтобы пробить сорок сантиметров лобовой брони, усиленной вдобавок могущественными чарами, требовалась по меньшей мере «Дора».       В общем-то у маглов не было абсолютно ничего, способного повредить «Крысе». По крайней мере, при грамотном управлении и поддержке остальных войск. И уж тем более – при поддержке самого Гриндельвальда.       Обстрел продолжался. Рядом с ним разорвалась фугасная мина – но Гриндельвальд лишь чуть покачнулся, когда по нему ударила взрывная волна. Его надёжно укрывали Щитовые чары постоянного действия, обороняющие от взрывов и осколков.       ...Конечно, всего один танк, даже гигантский и неуязвимый, справиться с целой армией (а то и не одной) вот так просто не мог. Да и не должен был. Армия – это тысячи машин и десятки тысяч солдат, и сражаться с ней должна такая же сила.       А «Крыса» – это танк прорыва, и со своей задачей он справился отлично. Линия обороны была прорвана, и Советы отступали здесь, отступали быстро и беспорядочно.       Теперь надо было закрепить успех: продвинуться вперёд и разделить их войска с целью последующего окружения разрозненных частей. Одной машиной такое не очень-то сделаешь...       Корабельные орудия на минуту смолкли, и Гриндельвальд наконец-то услышал по ту сторону речки многоголосый шум моторов. Третий танковый корпус всё-таки догнал его. Замечательно.       С ходу переправиться у них, конечно, не получилось; сапёрные батальоны начали спешно возводить понтонные переправы. Гриндельвальд благосклонно взирал на них с высоты «Крысы». Волшебник его класса вполне мог один заменить все эти батальоны.       – Надо связаться со штабом, – сказал он сам себе. – Где там рация?..       ...Геллерт Гриндельвальд не знал, что в эту самую минуту генерал-лейтенант Катуков тоже сидит у рации и напряжённо ждёт подтверждения о выходе на позицию. Воронежский фронт располагал несколькими отдельными дивизионами АРВГК – артиллерии резерва Верховного Главнокомандования. В состав этих дивизионов входили так называемые орудия особой мощности; стрелять из них по танкам значило стрелять из пушки по воробьям.       Однако уж слишком нестандартная была ситуация.       И сейчас мощные «Ворошиловцы» уже подтягивали к оборудованным позициям тяжёлые мортиры и гаубицы. Уже разведчики передавали координаты сосредоточения немецких войск, и снаряды укладывались на деревянные помосты.       Генерал-лейтенант Катуков вытащил из колоды самую крупную карту и поставил на неё всё. Он знал, что если артиллерия не сумеет сладить с вражеским сверхтанком, с первой танковой армией будет покончено.       Корпус вермахта не переправился ещё и наполовину, когда с небес рухнула смерть. Смерть была фугасной, имела несколько центнеров веса и оставляла в земле воронки глубиной два с половиной и диаметром восемь метров.       Один дивизион – это шесть орудий. Дивизионов было семь. Сорок две пушки больших калибров вели огонь по относительно небольшой области, не более десяти квадратных километров.       Попадания были неизбежны.       Вокруг творился хаос. Разрывы снарядов вздымали в воздух тонны земли и песка. Офицеры кричали и отдавали приказы, но услышать этого было нельзя, потому что от взрывов мало не лопались барабанные перепонки. Солдаты старались как можно быстрее убраться под защиту брони или в наспех отрытые окопы. Как минимум от разлёта осколков это должно было спасти... но прямой удар выдержала бы только «Крыса».       И ещё Щитовые чары волшебников. Поставленные совместными усилиями, они могли выдержать даже такой обстрел. Гриндельвальд видел, как там и здесь, над бронетранспортёрами и танками, распахиваются широкие магические купола. Группы из шести-семи чародеев, вздев палочки кверху, сосредоточенно шептали заклинания.       Но у них не всегда получалось. В одном месте взрывная волна откинула бронемашину – та задавила двух или трёх магов, заклинание распалось, и по всем остальным тут же хлестнуло тучей осколков. В другом месте два снаряда упали почти одновременно – такого купол уже не выдержал, и взрыв превратил волшебников в кровавую кашу.       Гриндельвальд, машинально наращивая мощность своих Щитовых чар до предела, поднял голову кверху. Насколько он знал, дальнобойность советских орудий составляла что-то около десяти километров. На практике, скорее всего, ещё меньше. Он вытащил из кармана зеркальце и вызвал командиров экипажей САУ.       А потом снаряд упал прямо рядом с ним, на «Крысу», и он ослеп и оглох.       ...Через несколько секунд, поморгав, он пришёл в норму. Чары защитили его: страшнейший взрыв 305-мм снаряда всего-то откинул его, впечатав в башню танка. В глазах всё ещё плясали пятна, а в ушах стоял противный звон, но всё это должно было скоро пройти. Барабанные перепонки явно остались целы, крови не было.       – Шмидт, Зоммер, – негромко сказал Гриндельвальд, не слыша самого себя. Но это зеркало способно было усилить его голос и отфильтровать лишние шумы. – Готовьте орудия.       – Так точно, герр оберфюрер! – едва пробилось сквозь звон из приложенного к уху зеркальца. – Уже готовим!       У третьего танкового корпуса кроме зенитной артиллерии имелся только его Особый дивизион. И да, советские пушки особой мощности могли оставить за собой даже морские калибры «Крысы»...       ...Но перед орудиями типа «Карл» меркло абсолютно всё.       Кроме «Доры», конечно. Но «Дора» – штука настолько монструозная, что идея поставить её на гусеницы показалась странной и Гриндельвальду, и Гитлеру.       Заманчивой, не отнять, но очень уж странной.       С ходу вести огонь, однако, было нельзя. Требовалось порядка десяти минут, чтобы привести две огромные самоходки в боевое положение.       «Один» и «Тор» – так они назывались. Гриндельвальд над ними хорошенько поработал – перед тем, как подступать к «Крысе», требовалось проверить всё на черновике. Конечно, оба этих «Карла» имели лишь небольшую долю её усовершенствований... и всё же достаточную для того, чтобы не быть для войск излишней обузой.       «Один» располагался в километре отсюда. Гриндельвальд видел, как его днище медленно опускается на грунт. Как задирается вверх ствол супермортиры. Сейчас солдаты расчёта, должно быть, крутили механизмы наводки – координаты им уже должны были передать, звено «Хаунебу» здесь находилось не просто так.       Хотя полноценной работы для этих чудесных машин пока не имелось. Советская авиация на этом направлении была прискорбно слаба...       Из ствола «Одина» выплеснулся огонь, и небо с землёй содрогнулись! Грохот выстрела перекрыл всё – даже здесь, в километре от орудия! Видно было, как оно чуть подалось назад, вдавливаясь в грунт: отдача была неимоверно сильной.       И спустя томительно долгую минуту где-то около горизонта поднялся клуб дыма. В кармане задрожало зеркало, Гриндельвальд достал его и удовлетворённо усмехнулся. Цель была поражена.       На «Одине» вновь закопошились фигурки людей, перезаряжающие орудие.       Выстрелил и «Тор». Затем, спустя буквально полминуты, выстрелил ещё раз. Гриндельвальд испытывал на них разные чары – «Один», в частности, получил большую дальнобойность и более мощные снаряды. «Тор» же материального боекомплекта лишился вовсе, отчего скорость стрельбы возросла в разы... но поражающая мощь осталась прежней, магловской, так сказать.       К счастью, в процессе этой модернизации на нём установили другой ствол, чуть меньшего калибра, но с большей дальнобойностью. И теперь «Тор» даже без магического усиления мог достать цель на удалении восемь с половиной километров.       А вот «Крыса» не стреляла. Её экипаж сейчас физически не мог этого сделать – у них-то Щитовых чар не было. Гриндельвальд подошёл к месту падения снаряда и нахмурился: все зенитные орудия с крыши танка попросту смело, в металле образовалась выбоина глубиной в ладонь.       Сверху «Крыса» была до известной степени уязвима – её, вероятно, можно было бы уничтожить сверхтяжёлыми авиабомбами, весом в тонну и более. Но Гриндельвальд создал для неё надёжное воздушное прикрытие. Очень надёжное.       А вот попадания из пушки особой мощности он в расчётах не учёл. Это ведь крайне маловероятное событие, вероятность – один на миллиард. Оно не должно было случиться.       Но раз уж случилось – второго не произойдёт.       Закрытые позиции советских артиллеристов были оборудованы по всем правилам военной науки. При обычных условиях их бы не сумели даже засечь – но об обычных условиях речи не шло.       И когда почти полуторатонный снаряд обрушился на позицию дивизиона, дивизион существовать перестал. После того как прилетело ещё два таких же чудовищных снаряда, уничтожив ещё одиннадцать орудий, генерал-лейтенант Катуков отдал приказ отступать.       Это сражение советской армией было проиграно.       Утро 13 августа 1943 года. Чуть севернее Белгорода, в штабе Воронежского фронта.       – Так вы, значит, экстрасенсы, – медленно, с расстановкой, сказал генерал армии Ватутин.       – Предпочитаю зваться волшебником, – безмятежно ответил один из них, в сером пальто и с лёгким акцентом. – Альбус Дамблдор, к вашим услугам.       – Плохо понимаю, чем бы мне пригодились ваши услуги, – в лоб заявил Ватутин. – А вы, товарищ?       – Ларченко Павел, – представился второй экстрасенс. Этот, будучи одет в приличный костюм от «Москвошвея», хотя бы выглядел советским человеком.       Генерал армии Николай Ватутин был человеком здравомыслящим и прагматичным, что вообще характерно для военных. В экстрасенсов и колдунов он не верил. В огромные неуязвимые танки – тоже. По крайней мере, до вчерашнего дня.       А вчера кое-что произошло. Человек штатский, может быть, сказал бы «кое-что необъяснимое», но генерал армии Ватутин такими категориями не мыслил. Ему не надо было ничего объяснять. Ему надо было командовать фронтом, и командовать, по возможности, хорошо – то есть добиваться как можно больших потерь у противника и как можно меньших – у себя.       Огромный неуязвимый танк и две подобные ему самоходки, чем бы они там ни являлись на самом деле, этой задаче серьёзно мешали.       Поэтому генерал Ватутин позвонил в Ставку и сообщил, что эффективно воевать в условиях наличия у противника такого танка, САУ огромного калибра и странных летательных аппаратов ему несколько затруднительно. На той стороне помолчали, а затем товарищ Сталин сообщил ему, что направит в его временное распоряжение некоторое количество экстрасенсов. Они, мол, помогут в выполнении боевой задачи.       – Кого? – не вполне понял генерал армии.       – Экстрасенсов! – недовольно повторил Сталин. – Колдунов!       У генерала армии в этот момент несколько округлились глаза, но больше вопросов он задавать не стал. С Верховным Главнокомандующим, знаете, как-то спорить не принято.       И вот теперь двое этих самых колдунов вопиюще гражданского вида стояли прямо перед ним.       – Ну, товарищ Ватутин, – начал один из них, который с акцентом, – нам сказали, что вы введёте нас в курс дела. Чтобы определить нашу роль в завтрашней операции, нам надо знать, что вы планируете делать.       Генерал посмотрел на них острым оценивающим взглядом и решил, что вопросы задаст чуть позднее. Два гостя ему не нравились – что это ещё за колдуны-волшебники? – но выяснить это всё следовало чуть позже.       Он склонился над картой.       – ...Правый фланг первой танковой армии отступил к западу, в район населённых пунктов Качаловка и Берёзовка, – мерно излагал оперативную обстановку генерал. – Дивизии СС «Рейх» и «Мёртвая голова» сосредоточились в районе Искровки и собираются наступать, по всей видимости, вот в этом направлении. Здесь, около Высокополья, ведут бои в окружении части шестого тэка из состава первой танковой...       В военной науке эти экстрасенсы-волшебники не разбирались совсем, и Ватутин в этом уверился окончательно секунд через десять. Он прервался, поглядел на два вежливо непонимающих лица и постарался объяснить им ситуацию на пальцах. Так, чтобы всё было понятно и гражданским.       Положение на том участке выглядело тяжёлым, но отнюдь не очень тяжёлым и уж тем более не безнадёжным. Противник – серьёзный противник, танковый корпус Брайта – наступал с юга и юго-востока, стремясь дойти до Богодухова и выйти на тылы ударной группировки Воронежского фронта. Это сразу позволило бы им взять стратегическую инициативу на Белгородско-Харьковском направлении в свои руки.       Но сил у Воронежского фронта хватало, чтобы переломить ситуацию в свою пользу. Были шестая и пятая гвардейские армии, была 27-я армия (хотя основные её части с Ахтырского направления перебрасывать нельзя) и вторая воздушная, да и первая танковая отнюдь не была ещё полностью разгромлена.       Вот только этот неуязвимый танк... а вдруг он ещё и не один такой?       – Простите, – слегка смущённо спросил тот, который с акцентом, и указал на какую-то деревеньку на карте. – А как это правильно читается?       – Хрущовая Никитовка, – медленно проговорил Ватутин. – А вы откуда, товарищ Думбльдор?       – Из Англии, – ответил этот тип. – Так получилось.       Ватутин вновь поднял на них свой тяжёлый взгляд и упёр кулаки в стол.       – А теперь к делу. Чем вы можете мне помочь?       – Мы уничтожим тот гигантский танк. Не только его, конечно – вам, может быть, ещё неизвестно, но у Германии есть и другие необычные... машины. И ещё несколько сотен волшебников, которые тоже будут нашей проблемой.       – Что это значит – волшебник? – прямо спросил генерал армии, раздражение которого становилось всё сильней.       – Это означает, что мы можем творить волшебство, – слегка насмешливо пояснил этот Дамблдор. – Что именно вас интересует?       – Ваши тактико-технические характеристики, – без улыбки произнёс генерал армии. – Что означает это «творить волшебство»?       Дамблдор вздохнул.       – Непосредственно я – мастер трансфигурации. Это значит, что я могу превратить всё во всё. А вот Павел... скажем так, в ближайшее время он будет нашим связистом.       Павел серьёзно кивнул, подтверждая его слова. Николай Ватутин сел на стул и задумчиво подпёр подбородок рукой. Хорошо, что сейчас в комнате кроме него были только эти двое. Глупейший же разговор, с какой стороны ни посмотри.       – Нам больше здесь ничего не нужно, – тихо произнёс молчавший доселе Павел. – Мы знаем их местоположение, знаем планы наступления. В общем, этого уже достаточно.       – Чтобы завтра по нам стреляли с двух сторон? – не согласился Дамблдор. – Взаимодействие должно быть.       Генерал армии почувствовал, что его из разговора выключили, и это чувство ему не понравилось.       – Так, – стальным голосом сказал он. – По кому это – «по вам»? Кто вы вообще такие?       – Волшебники. Колдуны. Экстрасенсы. Чародеи. Называйте как хотите, – Дамблдор вздохнул, – хотя я понимаю, вам сложно поверить. Хотите шоколадный торт?       Ватутин секунду помедлил, не зная, что на такое можно сказать, и Дамблдор прямо на краю стола начертил пальцем круг. Повеяло холодом, и внутри невидимого круга из ниоткуда появилось блюдо с аппетитным тортом.       Ватутин поглядел на него. Моргнул. Дотронулся.       – М-да, – сказал он. – Это же не гипноз?       Впрочем, он и сам понимал, что нет. Был он как-то на выступлении одного гипнотизёра – так тот работал совсем по-другому...       – И что же, вы и с танком так сможете?       – Хм, – неясно ответил волшебник, сотворивший торт из ничего. – Вот в том-то вся и проблема.       – Нам запрещено вмешиваться в государственные дела и демонстрировать магию широкой публике, – всё тем же тихим голосом пояснил Павел. – Один из нас – Гриндельвальд – этот закон решил нарушить. Он помогает Гитлеру. Он создал тот танк.       Это кое-что объясняло. Например, почему такой гигант мог двигаться со скоростью, с которой двигаться, согласно закону квадрата-куба, было нельзя.       – И этого Гриндельвальда вам в одиночку не победить, – сделал нехитрое умозаключение генерал. Удивляться он сам себе запретил. Удивляться он будет после войны, когда время будет.       Пока о другом надо думать.       – Не совсем в одиночку, – Дамблдор покачал головой. – У него есть люди, и у нас тоже есть. Но вы правы, сами мы не победим.       – Так для этого вам и нужно... взаимодействие?       И вот тут волшебники замялись и переглянулись меж собой. Видно, не всё у них в планах было гладко. Генерал армии чуть не въехал рукой в торт и на всякий случай отставил тарелку подальше.       – На самом деле победить Гриндельвальда с его танком мы не сможем и с вашей помощью, – серьёзно сказал Дамблдор. – На данный момент он – сильнейший боевой волшебник в мире. Но мы должны его задержать.       – Что значит – сильнейший? Что он может?       – Это значит, что он один стоит танковой армии, а со своей «Крысой» – и того больше, – ответил волшебник. – Мы тоже не так просты, и всё же он сильнее.       – Странное название для танка, – устало произнёс Ватутин. Он не считал, что один человек может справиться с танковой армией. Но он не был специалистом по волшебству.       Информации было мало, а вопросов имелось столько, что выстроить их в порядке очерёдности было непросто. Да и... сомневался товарищ генерал армии, что ему на самом деле ответят на любой вопрос. Сильно сомневался.       – Но. Теперь самое главное, – английский экстрасенс Дамблдор внимательно смотрел на него. – После того как сражение будет начато, мы... задействуем кое-что. Что-то, что способно уничтожить Гриндельвальда с его танком и всю его армию. Ваши войска тоже могут попасть под удар, и поэтому вы должны – по нашему сигналу – незамедлительно подать команду на отступление.       Подать команду на отступление. Ага, как будто он самолично будет на поле боя! Впереди, на белом коне!       Гости и впрямь в военном деле понимали ровно столько же, сколько он – в волшебстве.       – А зачем? – не понял Ватутин. – Если у вас есть оружие, почему его не использовать сразу? Или даже прямо сейчас?       – Это не оружие, – покачал головой Дамблдор. – Я... вряд ли смогу вам так сразу объяснить...       – Чтобы нам даровали победу, мы должны сражаться, – каким-то странным тоном заявил Павел. – Все мы. Иначе никак.       Генерал армии Николай Ватутин очень недоверчиво поглядел на гостей. Выбора, конечно, у него было немного – сражаться так или иначе надо, немецкий корпус-то никуда не денется. Да и в Ставке же тоже не дети сидят, наверняка знают всё то, что эти волшебники ему сейчас порассказали, и даже больше. Что ж, придётся корректировать завтрашние планы...       Зато будет что вспомнить после войны, подумал он.       – Я должен ещё что-нибудь знать?       – Если есть вопросы – задавайте, – Дамблдор слегка улыбнулся. – Я не знаю, что именно вам нужно знать для, э-э... успешного управления боем.       Ватутин против воли тоже чуть усмехнулся.       Штаб фронта не должен, разумеется, непосредственно управлять боем. По-хорошему, такие вопросы должен был задавать не он, а начальники штабов от батальонного до дивизионного звена. Однако выбирать не приходилось.       – Какими именно образцами... волшебной техники располагает противник? – начал он. – Какие из них есть у вас? Каковы их тактико-технические характеристики? Чего при огневом контакте следует ожидать от волшебников противника?..       Тяжёлый вздох двоих гостей от генеральского взгляда не укрылся.       Утро 14 августа 1943 года. Где-то под Богодуховом, на линии фронта.       Лето. Август. Школьники вздыхают при мыслях о школе, Директор родного Хогвартса готовит замок к новому учебному году. А учитель трансфигурации, почтенный профессор Дамблдор, сейчас сидит в окопе где-то на Восточном фронте.       Напряжённый у него отпуск, что тут сказать.       Хотя в окопе – это фигурально выражаясь. Окопов на опушке этой небольшой рощицы не было. Сам Дамблдор лежал прямо на земле, волшебным образом приобретшей мягкость перины, и подложив под голову руку, внимательно смотрел в юго-восточную сторону.       Не то чтобы в этом был большой смысл. Он знал, где сейчас находится Гриндельвальд, а тот, вне всяких сомнений, знал то же о нём. Друг от друга спрятаться они смогли бы, но с каждым было ещё порядочно других волшебников.       Так что профессор трансфигурации Альбус Дамблдор был, скорее, приманкой. Чтобы теперь Геллерт с его танком точно оказался именно на этом участке наступления. Геллерт, конечно, тоже это всё понимает, но менять не будет ничего – потому как глубоко уверен в своей неуязвимости.       И Геллерт так-то прав, что самое интересное. Магловские бронемашины, как их там не зачаровывай, Дамблдору не страшны. Сражайся они один на один, на дуэли – ну, можно бы было кое-что попробовать. Но Геллерт плюс магловская бронемашина... м-да.       В воздухе раздался громкий и протяжный не то свист, не то вой. Потом что-то сзади тяжело рухнуло и тут же раздался мощнейший взрыв. Ударила воздушная волна вперемешку с какой-то пылью, со скрипом начали падать деревья.       Дамблдор, не вставая с земли, обернулся.       Рощица за его спиной перестала существовать. Над тем, что от неё осталось, поднимался громадный клуб дыма; вниз с шорохом сыпалась земля и где-то трещало пламя. Воронку было видать даже отсюда.       – Так вот ты какой, «Карл», – пробормотал себе под нос волшебник и встал с земли. Людей в этой рощице, конечно, не было – ни людей, ни орудий.       Так что сейчас Дамблдор стоял один в чистом поле.       Вдали, в паре миль отсюда, показались танки с угловатыми очертаниями, а впереди них – малюсенькие фигурки людей.       Павел, сосредоточенно и предупреждающе подумал Дамблдор, видишь?       Вижу, возникла в голове чужая мысль.       Павел был талантливым легилиментом. С магией разума знакомы многие – но обычно для этого требуется контакт глаза в глаза или хотя бы нахождение человека в прямой видимости. Павла такие ограничения не сковывали.       И потому он был сейчас связующим узлом всей операции. Одним из важнейших её звеньев.       До ушей Дамблдора донёсся гул артиллерийской канонады. Советские орудия – и особой мощности, и обычной – били по наступающему врагу. Где-то в выси сразу расцвели взрывы фугасных снарядов. Нескольким из них всё же удалось рухнуть вниз, и в воздух поднялись чёрные султаны земли.       Их можно было пересчитать по пальцам. Мало. Слишком мало.       Снова тяжело ухнула невидимая отсюда супермортира «Карла» – её легко было различить даже на фоне гула прочих орудий. Потом ещё раз. Дамблдору оставалось лишь надеяться, что русские волшебники сумели отклонить чудовищные фугасы.       Но всё-таки это была лишь артподготовка. Настоящее сражение ещё даже не началось.       Наверху послышался вой моторов. Там, меж облаков, мелькали одно- и двухмоторные силуэты. Штурмовые и бомбардировочные эскадрильи второй воздушной армии готовились нанести свой удар.       Однако навстречу им откуда-то из самого поднебесья, из высоких слоистых облаков буквально выбросились круглые плоские тени с чёрными крестами на бортах! Одна, две, три... они мельтешили так, что разобрать было нельзя, но не меньше пяти или шести!       О, Дамблдор хорошо знал, что это! Дисколёты «Хаунебу», замечательная разработка немецких техномагов! Двадцать восемь метров в диаметре, скорость полёта – до двух-трёх Махов, экипаж – восемь человек, вооружение состоит из лучевых пушек, управляемых ракет... и, возможно, кое-чего ещё. Это было совершенно уникальное по своим характеристикам оружие, не имеющее даже близких аналогов!       Небеса расчертили несколько зеленовато-прозрачных лучей – снизу они выглядели не толще спички. Эффект был разителен: несколько советских бомбардировщиков просто развалились на лету. Вниз посыпались куски металла.       Дамблдор нахмурился.       «Летающий танк» Ил-2 был очень надёжной машиной. Однако вести на нём бой со сверхзвуковым и невероятно манёвренным «Хаунебу» было нельзя. И во всём мире не нашлось бы самолёта, что мог бы выдержать такой бой.       Но лётчики всё же пытались. Пытались, используя огромное численное превосходство, поразить врага, пытались нанести ему хоть какой-нибудь урон, сделать с ним хоть что-нибудь...       При такой плотности огня попадания были неизбежны. На дисколётах перекрещивались пулемётные трассы, по ним били очереди скорострельных авиапушек. Но все они не долетали даже до бронированного корпуса, увязая в бледно-зелёных защитных полях. Конструкторы-техномаги Рейха своё дело знали.       Дамблдор глубоко вздохнул, собираясь... и, резким жестом нацелив палочку в зенит, разом взметнул свою магическую силу туда, под самый небосвод!       – Арресто моментум!!       Один из дисков, словно налетев на что-то, застыл на месте! Дамблдор сейчас чувствовал его почти физически; чувствовал, как напрягается под металлом корпуса странный электромагнитный двигатель. Останови он вот так вот самолёт – и самолёт бы просто упал вниз.       Но дисколёт – не то. Дисколёт хотел вырваться из его хватки... и у него неплохо получалось! Дамблдор прилагал все усилия, чтобы удерживать эту машину на месте; этого было мало, но и это выходило с трудом. Он ведь находился на расстоянии мили от неё, не ближе...       И тут вмешалась чужая воля, грубо разрывая ту незримую ментальную нить, что соединяла сейчас мага и машину. Гриндельвальд, конечно же, не мог не заметить его действий. Дисколёт сорвался с места.       ...Однако было уже поздно. Вошедший в крутое пике Ил-2 выпустил в него разом восемь реактивных снарядов и сбросил четыре контейнера с противотанковыми авиабомбами. Почти полтонны металла и взрывчатки.       Большая площадь машины в этот раз сработала против неё. И защитное поле, очевидно, было не предназначено для отражения кумулятивной струи. Броня дисколёта получила вмятины и пробития, откуда-то пошёл дым; дисколёт наклонился и стал плавно снижаться, выходя из боя.       Не отвлекайтесь! – резанул по мозгу окрик Павла, и Дамблдор перевёл взгляд на землю. – Готовьтесь, сейчас начнётся!..       Дамблдор приготовился.       Чародей на бронетранспортёре – что может быть нелепее? Чародей, по крайней мере боевой чародей – это сверхвысокомобильная и опасная боевая единица, куда там всяких магловским бронетранспортёрам и танкам! Он может аппарировать туда, куда нужно, сделать там то, что нужно, и исчезнуть оттуда в мгновение ока.       Только вот ведь какая штука: вражеские чародеи могут всё то же самое.       Надо привыкать, философски подумал Фогельвейд. До конца войны ему, верно, немало придётся поездить на этих «Ганомагах». Дело всё-таки не только во вражеской магии, дело ещё и в том, что никто прежде не совмещал боевых чародеев и танковые корпуса. Учебники по тактическому взаимодействию ещё только предстояло написать.       Ну что же, Фогельвейд знал, на что шёл. Лёгкой жизни никто не обещал.       Сверху продолжали рваться артиллерийские снаряды. Но защита там была надёжная, а о большем речи пока не шло. Русские так и не показались, ни чародеи, ни танки, и это было непонятно.       И слегка тревожно. Хорошо, когда действия противника понятны. Плохо, когда их надо разгадывать. Планы русских ему были неизвестны; впрочем, великим стратегом Фогельвейд себя и не мнил. Он потомственный германский чародей – на пять поколений вглубь ни одного магла в роду! – умеющий повелевать природными стихиями, но в шахматы он всегда проигрывал даже младшей сестре.       Хотя сестра шахматы просто обожала и проигрывала мало кому.       И тут Фогельвейд так и подскочил на деревянной скамье «Ганомага». Рядом творилось мощное волшебство, и это почувствовал не только он один.       – Что такое?.. – пробормотал Харальд, сосед слева, тоже высовываясь из-за брони. – Пространство?..       Пространство перед ними исказилось и растянулось, и в какой-то сотне метров из воздуха высунулись зелёные танки. Не аппарация, даже не портальная арка – это была сложная размерная магия, в которой так искусны славянские маги.       Гроссмейстер, впрочем, тоже в ней не новичком был.       Сзади пришли в движение не менее мощные магические потоки. Гриндельвальд обрушил свою магию на пространственный переход, желая закрыть его, сомкнуть края, сплющить проходящие сквозь него машины!       Великие волшебники вступили в противоборство. Действие столкнулось с противодействием, и переход, слегка задрожав, устоял. Три воли сейчас сошлись в поединке; двое боролись против одного.       Но времени наблюдать не было: среди грохочущих русских танков один за другим стали появляться чародеи. Фогельвейд привычно притормозил мир вокруг себя темпофлекторными чарами, и нырнул прямо в гущу боя.       Скрежет. Дым. Крики. Магия.       Всё смешалось, превратилось в одну безумную свалку. План русских оправдался – на такой дистанции броня и пушки «Тигров» и «Пантер» уже не имели решающего преимущества, да и главные калибры «Крысы» теперь едва ли могли вести огонь. Маневрируют танки, спеша подбить и не быть подбитым; прячутся за ними самоходные орудия, тщательно выцеливая противников. А на самой передовой вступили в схватку волшебники двух стран, щедро расшвыриваясь заклинаниями.       Обычной пехоты тут сейчас нет.       Где-то там, чуть поодаль, сражались в прямом ментальном единоборстве Дамблдор, Макар и Гриндельвальд. К ним сейчас не совался никто – эти могли раздавить походя и почти не заметить. Оттуда доносился рёв огромного медведя и захлёбывающиеся пулемётные очереди...       Рядом раздался взрыв, и земля ушла из-под ног. Фогельвейд покатился кубарем. Краем глаза он как-то успел заметить вражеское заклятие – и, не вставая, махнул палочкой. Русского волшебника отшвырнуло потоком сгущённого воздуха... но на ногах он устоял!       Однако и Фогельвейд уже поднимался. Русский крутанулся на месте, взмахнул посохом, выкидывая руку вперёд – с навершия ударило что-то ярко-жёлтое. Фогельвейд уплотнил воздух перед собой и швырнул навстречу колдовскому импульсу десятки невидимых лезвий!..       Жёлтый сгусток пролетел в полуметре от него. Русский чародей чем-то защитился – Фогельвейд не заметил, чем, уворачиваясь от прилетевшего со стороны заклятия.       Вот он каков, бой чародейских армий. Легко сражаться на дуэли, один на один. Даже один против нескольких – это в общем-то ничего; по крайней мере, ты знаешь, что они враги, что они хотят тебя убить; ты можешь почувствовать и отразить их удары, вопрос лишь в умении и силе.       Но когда многие бьются со многими, помочь может лишь удача. Волшебник слева увернулся от заклятия – а оно попало в тебя. Волшебник вдали атаковал кого-то, промазал, заклятие пролетело полмили – и попало в тебя. Удар может прийти внезапно и откуда угодно, и ты не успеешь его отразить.       ...Фогельвейд, направив палочку вниз, поднял вокруг себя земляную стену; ещё один жёлтый сгусток с шипением расплескался о неё. Рядом ухнул снаряд, и он едва успел нырнуть вниз: осколки пронеслись над его головой, с хлюпаньем вошли во влажную землю. Настырный русский чародей, избравший его своей целью, всё не желал отставать – Фогельвейд аппарировал, и тут же его укрытие исчезло, взорванное следующим заклинанием.       В ответ он снова кинул воздушные лезвия, целый каскад лезвий! Русский выставил Щитовые чары и одновременно ударил Обезоруживающим. Два заклятия сразу – это немалое мастерство; Фогельвейд такого не ожидал, и красный луч бросил его на землю, выбивая палочку из рук.       Шшух!.. Сработал амулет Быстрого Побега, выдёргивая его из-под неминуемой гибели, и германский чародей оказался в трёх километрах к югу. Амулет мог переносить и дальше, но дальше было не нужно: точка сбора была здесь, у оперативного штаба. И он оказался на ней не первым.       Встав на ноги, Фогельвейд коротко выругался – палочка-то осталась там! Тут имелись и запасные, и даже можно было взять второй амулет Побега, но запасная – это не то.       Мимо грохотали танки, спешившие вступить в бой, сзади грохотали артустановки, рядом постоянно кто-то аппарировал, туда или обратно. Фогельвейд на секунду задумался, стоит ли ему вернуться в битву прямо сейчас, или лучше...       А что «лучше», он так и не додумал, потому что в него чуть не прилетело огромным деревом, и на раздумия времени не осталось. Русские были уже здесь.       ...Вообще, может, и не стоило размещать оперативный штаб так близко к месту битвы, буквально за холмом от неё. С другой стороны, речь шла о волшебниках, и вряд ли бы это что-то изменило.       Русских было человек шесть или семь; их мётлы летели над землёй низко-низко, подпрыгни – рукой достанешь. Затрещал пулемёт, и не один; кого-то вроде удалось ссадить, но Фогельвейд не был уверен – без палочки в бой ему вступать было не с руки, надо было достать новую...       В воздухе над ним прогудела невидимая волна, и в палатку, куда он хотел попасть, угодило строенное Взрывное заклятие. Палатку не разнесло, даже не подожгло – защищена она всё-таки была на совесть, – но смяло и откинуло в сторону. Теперь под ней кто-то копошился, пытаясь вылезти.       А потом чародей вдруг понял, что если он хочет жить, ему надо в этот же миг упасть на землю, причём не прямо, а как бы в сторону. Так что он упал на землю, причём не прямо, а как бы в сторону, и увидел смертоносную зелёную вспышку рядом, и русского волшебника – сверху, но тоже рядом. Метрах в пяти.       Тот вновь замахнулся; Фогельвейд выставил вперёд руку с растопыренными пальцами, и прутья его метлы выгнуло в разные стороны. Метла под русским закачалась, и заклятия он так и не бросил.       Вместо этого он с метлы спрыгнул, на лету начав превращаться в волка. Фогельвейд успел слегка раздвинуть землю в месте падения, и русского не то оборотня, не то метаморфа зажало стенками ямы.       Но зажало не слишком глубоко и не слишком крепко, и Фогельвейд ясно понял две вещи. То, что его противник силён, и без палочки он его не раздавит никак. И то, что через секунду противник из ямы вылезет, и тогда он, Фогельвейд, умрёт.       Аппарировать здесь было нельзя; и немецкий чародей тогда сделал то, чего никак не ожидаешь от чародея.       Он швырнул в метаморфа нож.       Конечно, броском ножа и обычного-то человека едва ли убьёшь, не то что мага. Но это был совсем не простой нож.       Это был зачарованный кинжал войск СС, один из тех, что выдавались солдатам специальных батальонов. Он сам развернулся в полёте и вошёл точно в глаз так и не успевшего завершить превращение волшебника. Тот умер мгновенно.       Фогельвейд протянул руку, сосредотачиваясь – и кинжал, мелькнув серебристой молнией, влетел обратно ему в ладонь. Ему сейчас очень повезло, повезло прежде всего тем, что у него оказалась эта штука. Чародеям-то они не полагались, да и не были нужны. А он... он приобрёл её из любопытства и по знакомству.       А теперь вот, жизнь ему этот кинжал спас.       Русских на мётлах в воздухе больше не было. Может, на земле оставался ещё кто-то живой, но, судя по тому, сколько человек сейчас бежало сюда, ненадолго. В чём вообще был смысл такой атаки?..       Потом сверху послышался вой падающих снарядов, а из-за холма показались русские танки, и ответ стал очевиден. Разведка боем, отвлечение внимания. Но в драку ему вступать сейчас было совсем не с руки. Палочка, где взять волшебную палочку?..       Взять у русского бы не получилось. Фогельвейд, пошатываясь, встал, направился к поваленной палатке. Где-то неподалёку грохнула танковая пушка, перекрывая прочую канонаду, потом за спиной ярко вспыхнуло какое-то незнакомое заклятие.       Вот и весь бой, зло подумал потомственный германский чародей. Бежишь куда-то, бьёшь чарами наугад, аппарируешь от кого-то, надеясь не попасть под удар... а от тебя в итоге ничего и не зависит. Он, Фогельвейд, ведь хороший волшебник. Опытный даже. И что, много здесь с него толку?       Не очень. Сначала ему не повезло – подставился под удар, потерял палочку. Потом наоборот – он выжил, даром что был без палочки, а противник нет. Везение, везение, кто первым споткнётся, кто первый промахнётся...       Фогельвейд сплюнул – было досадно. Пошарив в палатке, он таки нашёл что искал, и бегом бросился к краю антиаппарационной зоны. Штаб было и без него кому прикрыть, а у его группы другие задачи были.       Только где там та группа... Общей картины-то ему не видать. Да вообще, кажется, никому ни хрена её не видать, потому что это бой сотен волшебников – как за ним уследишь? Разве только с воздуха... хотя гораздо скорее тебя собьют. Зеркальце по-прежнему было в кармане – предполагалось, что через него будут отдавать и получать приказы; кто-то, может, и получал, но у него оно по-прежнему молчало. Крутись, значит, сам, как знаешь.       Фогельвейд аппарировал – но в момент перемещения рядом кто-то растянул пространство, и аппарация сорвалась. Его выкинуло где-то посреди поля, из ноги был вырван шмат мяса, и в одежде зияла здоровенная дыра.       Везение, отстранённо подумал волшебник, выдёргивая из кармана флакон и срывая с него крышку. Боли он почти не чувствовал – адреналин блокировал всё. Ему снова не повезло и, видимо, это уже всё. Без палочки он мог ещё что-то пытаться, но с такой раной он не боец. С такой раной и встать-то нельзя, чего там.       Хотя... Фогельвейд заметил рядом огромную воронку и постарался аккуратно перекатиться туда. В конце концов, он ведь ещё жив.       Битва кипела. Ревели моторы танков, полыхал огонь, сверкали и сталкивались друг с другом вспышки заклинаний. Меж угловатыми и обтекаемыми корпусами машин мелькали фигурки людей, движущихся с невероятной для обычных людей ловкостью и быстротой. А где-то там, далеко вверху, пять дисколётов продолжали драться против советских эскадрилий – и пока побеждали!       Хотя нет, уже четыре. На глазах Фогельвейда советский самолёт врезался в один из дисков – защитное поле замерцало и лопнуло, не выдержав удара и последующего взрыва. Диск на огромной скорости буквально воткнулся в землю, пропахивая в ней короткую борозду, превращаясь в груду искорёженного металла.       В ушах зазвенело. Фогельвейд, сжимая зубы, раз за разом бормотал одно и то же заклинание, направив палочку на покалеченную ногу, но результат был слабый. Будь он даже опытным целителем, заращивать такую рану пришлось бы минут пять, а пять минут на поле боя – это вечность. Аппарировать же в таком состоянии... тут расщеп вполне может оказаться и смертельным.       А Фогельвейд пока был жив и собирался продолжать в том же духе.       Мы побеждаем, подумал он, глядя на поле битвы, уж сколько там его было видно отсюда. Посмотреть на него как следует он смог только сейчас. Мы побеждаем. У русских больше танков, но меньше чародеев. А броня от магии не спасёт.       Хотя и обратное тоже верно. Чародею несложно защититься от пуль, но он должен видеть, что в него хотят выстрелить. А если стреляет танковый пулемёт с расстояния в несколько сот метров... для чародея всё может сложиться печально.       А ведь пулемётчик есть в каждом танке. А танков тут – больше сотни.       И всё же. Будь здесь только они, чародеи армии Гриндельвальда, у русских бы были шансы. Они ведь сюда созвали всех, кто хоть чего-то из себя представляет. Великие волшебники уравновешивают друг друга, численность остальных с обоих сторон примерно равна...       Но было ещё два специальных батальона СС. Искусственные чародеи, маги из пробирки, созданные доктором Хиртом. Для этого проекта были отобраны лучшие солдаты Германии, с идеальным здоровьем и превосходными физическими качествами. После операций Хирта их забирали в Нурменгард, где ими занимался уже Гроссмейстер. И меньше чем за год превращал вчерашних маглов в боевых чародеев. Очень узкоспециализированных, не имеющих никакого понятия о теории, но всё же.       Фогельвейду рассказывали – негромко и с оглядкой, ибо всё это было большой тайной – о том, каким образом Гриндельвальд достигал таких результатов. О том, как к мозгу солдат напрямую подключали тончайшие золотые электроды, через которые шли мощные манотоки. О том, как в нарушение законов природы буквально взламывали человеческую душу, переписывая глубинные слои памяти и сознания.       Тогда Фогельвейда это изрядно смутило. Неужели, подумал он тогда, волшебников можно выращивать в инкубаторах, как цыплят? А в чём тогда сам смысл деления на волшебников и неволшебников?..       Однако потом он нашёл ответы; и в любом случае дрались эти эсэсовцы великолепно. Фогельвейд своими глазами видел, как рядом с двумя русскими чародеями оказывается один такой – и растущим из ладони мечом протыкает одного и второго. Второй, правда, перед смертью успевает наложить проклятие на своего убийцу...       ...И через секунду место, где тот стоял, скрывается за султаном выброшенной земли! Снаряд противотанкового орудия разнёс двух мёртвых и одного живого на очень мелкие кусочки.       Под лучами летнего солнца продолжает бушевать яростная схватка. Дрожит земля, стонет металл и гибнут люди. Здесь и сейчас две великие державы борются за звание державы величайшей, перемалывая во встречном бою жизни магов и маглов. Здесь и сейчас – кульминация всей войны.       И невооружённым взглядом видно, кто в ней должен одержать верх, у кого больше ресурсов. Всё больше подбитых танков, всё меньше волшебников ещё стоит на ногах. Магические поединки ожесточённы и скоротечны – быстрый обмен ударами до тех пор, пока кто-то не допустит ошибку, пока кому-то не повезёт.       Хотя Гроссмейстер всё ещё сражается со своими противниками...       Совсем близко раздался рокот мотора. Советский танк плавно перевалился через край воронки и поехал вниз. Стоило водителю чуть-чуть довернуть, и... Траки гусениц были в двух метрах от Фогельвейда, и он очень ясно себе представил, как они превращают его в лепёшку.       Восприятие всё ещё было ускорено. Танк двигался медленно-медленно... Он крутанул в кисти палочку и представил себе снаряды в укладке на стенках боевого отделения... представил порох в этих снарядах.       – Инсендио, – сказал он; голос его тонул в грохоте боя.       Взрывы раздались почти мгновенно, один за другим. Из-под башни выметнулось пламя, танк перекосился, проехал ещё чуть-чуть и замер. Внутри выжить не мог никто.       Фогельвейд выдохнул и опустил руку с палочкой. Двинься он чуть-чуть вперёд – и палочка бы коснулась катков танка.       Бой всё ещё шёл. А он всё ещё был жив.       Михал Потапыч зарычал, когда в его косматую шкуру вонзился острый осколок. Зарычал не от боли, а, скорее, для порядку. Таким маленьким кусочкам металла шкуру было не порвать. Большинству чар – тоже.       Михал Потапыч был, разумеется, медведем. Старым, но крепким зверем, хозяином тайги. Когти его рвали металл, шкура была непробиваема, глаза видели всех и на любом расстоянии. Ну а двигаться он мог быстрее любого другого существа.       Впрочем, здесь, как с неудовольствием обнаружил Михал Потапыч, таких же шустрых хватало. Вредные чародеи тоже могли бегать очень быстро...       Затрещало. В бок снова неприятно впились кусочки металла, и он, развернувшись всем телом, бросился вперёд. Совсем рядом от него стояла одна из этих движущихся железных коробок и разворачивала к нему свой длинный нос.       Нос грохнул. Михал Потапыч, мчащийся во весь опор, за миг до того неуловимым движением ушёл в сторону. Раскалённый металл пронёсся мимо, и он прыгнул.       Пять метров и почти две тонны живого веса упали на танк «Пантера». Михал Потапыч, конечно, не знал этого названия – он был умнее всех своих сородичей, но до человека всё же не дотягивал, – зато он знал, что грохочущее сердце этой коробки находится у неё сзади.       Острейшие когти с силой ударили по металлу, и металл заскрипел и порвался. Он порылся лапой в железных внутренностях – там что-то застучало, завизжало, вспыхнуло – и, наконец, замолчало, когда он вытащил оттуда какую-то вонючую вращающуюся штуковину. Михал Потапыч фыркнул и отряхнул лапу. Теперь эта коробка была не опасна... если не подставляться под её нос.       На всякий случай он оттяпал и его.       Этих железных ползунов тут было много, но они большой угрозы не представляли. Гораздо больше честного медведя злили... вот, снова! Зелёный магический импульс ударил совсем рядом – он едва успел припасть к земле.       На этот раз Михал Потапыч рычать не стал. На этот раз он прыгнул молча. Он двигался ничуть не медленнее всех этих вредных трусливых чародеев...       Но и не быстрее. Вредный чародей, дёрнувшись от страха, щёлкнул пальцами – и исчез.       Михал Потапыч развернулся, вновь распластываясь по земле – и вовремя! Оттуда прилетел ещё один зелёный луч. Волосы на загривке стали дыбом, и он со злобой посмотрел на вредного убегающего чародея. Все они такие, ударят – и убегают...       Вредный чародей исчез снова. И снова появился. Не слишком далеко, но и не слишком близко – чтобы можно было достать магией и чтобы не успел дотянуться этот огромный медведь...       Михал Потапыч выкинул лапу в сторону. Пять когтей внезапно удлинились в сто раз.       От одного или двух чародей ещё мог бы увернуться, но разброс был слишком велик. Пара невероятно длинных когтей пробила грудь и левую руку, и он захрипел. Сейчас немецкий маг мог бы поклясться, что в глазах приближающегося зверя были совершенно человеческая хитрость и злоба.       Михал Потапыч повёл лапой, превращая вредного чародея в несколько кусков мяса, и втянул когти. Нет, эти человечки ему тоже были не противники. Со сколькими он уже сегодня расправился?..       Десять, кажется. Или двадцать? Считать он не очень-то умел и потому не любил. Ещё было три этих железных ползуна и одна непонятная зверуга, похожая на большого тигра с козлиными ногами. Зверуга (Михал Потапыч подозревал, что это был вредный чародей-перевёртыш) шипела и плевалась чем-то ядовитым, но он всё же задрал её.       Было бы и больше, но у него имелось твёрдое поручение – защищать хозяина. Хозяин боролся с самым главным вредным чародеем, и всякая мелочь его не должна была отвлекать.       Но тут Михал Потапыч насторожился. Глаза заметили ещё несколько человечков... обычных человечков в этих их серых шкурах. Но нос – нос чуял что-то странное, и медведь озадаченно фыркнул и потёр лапой морду.       У обычных людей был один запах. У чародеев – другой. В тонких оттенках разбираться было сложно, потому что здесь всё забивали противные резкие запахи железных ползунов, но уж одного от другого Михал Потапыч бы отличить смог. А они... они как будто были не совсем чародеями, не совсем людьми, а больше кем-то ещё.       Ещё эти не-совсем-люди, окружающие его, совсем не боялись, и это настораживало. Полуразумный медведь не был склонен к длинным рассуждениям и мыслил просто. Его боялись все и всегда. Он был медведем, крупнейшим сухопутным хищником и вдобавок – могучим фамиллиаром. Даже лешие относились к нему с уважением.       А эти человечки осторожничали, оценивали его, но страхом не пахли ничуть. Непонятно.       Михал Потапыч взъерошился и поднялся на задние лапы, выпуская когти. По шкуре вновь скользнули кусочки металла, и он утробно зарычал. Пусть подойдут ещё ближе, ближе... сейчас!!       Громадное тело прянуло в воздух; прыжок был впечатляющ и огромен. Люди при виде такого обычно замирали от ужаса или пытались убежать. Боевые маги – тоже, ибо далеко не у всякого нашлось бы заклинание, могущее отшвырнуть двухтонного медведя, движущегося со скоростью экспресса.       Однако солдаты специальных батальонов СС не были обычными людьми. Страшные когти достали двоих, но остальные сумели увернуться.       И бросились в атаку.       Михал Потапыч ещё удлинил когти. Он двигался с грацией, какую никак не ожидаешь от столь грузного зверя, и всё же противники были ловчей. Он прыгал и бил лапами, ртутью перетекая с места на место, почти вертелся волчком – но человечков достать было непросто.       Да они ещё и сами огрызались. Один ударил жгучими молниями, другой сделался невидимым, третий ухитрился попасть ему прямо в глаз, и глаз теперь болел.       Михал Потапыч ударил ещё, быстро и точно. Это был удар, которым можно было повалить дерево. Удар, что проминал металл железных ползунов. Человека он должен был переломить надвое.       Не переломил.       Человечек, пошатнувшись, каким-то образом перехватил лапу. Его пальцы были подобны стальным тискам, а сам он напоминал вросший в землю валун. Михал Потапыч на мгновение даже удивился.       И это стало его ошибкой. Ногу пронзила резкая боль, какой он не испытывал очень, очень давно. Зачарованный кинжал сделал то, что не удалось танковым пулемётам, пробил толстенный слой меха и жира... и рана вышла на редкость болезненной!       Михал Потапыч взревел и, крутанувшись на месте, всё же подмял под себя человечков. Чиркнули когти.       ...Оберштурмфюрер Гейнлейн, прищурившись, наблюдал, как разъярённый зверь расшвыривает его бойцов одного за другим. Каждый из них стоил роты обычных солдат, но обычных солдат здесь не было. И медведь ростом в три человеческих был далеко не обычным медведем.       Фамиллиар Великого волшебника – это тварь посильнее мантикоры или химеры. Его вряд ли убьёт даже прямое попадание танкового орудия, а меньшим калибром нет смысла и пытаться. С магией то же самое... не совсем понятно насчёт Убивающего заклятия, но им в любом случае ещё надо ухитриться попасть.       Оберштурмфюрер Гейнлейн, впрочем, наблюдал не просто так. Он оценивал, он вычислял, он готовился. У него было полминуты – почти вечность для ускоренного восприятия.       В «Альпийской крепости» их всех учили магии. Разной магии. Одни метали огненные шары и молнии, другие дополнительно усиливали чарами своё тело и чувства, третьи обманывали чувства противника. Он, оберштурмфюрер Гейнлейн, относился к третьим.       Причём основным его заклинанием была не невидимость или иллюзии. Нет, подобное этот медведь мог раскусить без малейшего труда.       Но Курту Гейнлейну повезло – им занимался лично Гроссмейстер. И он учил кое-чему иному. Движению сквозь четвёртое измерение, через сокращённое пространство. Заметить объект, идущий через него, практически невозможно.       Оберштурмфюрер Гейнлейн знал – один удар у него будет.       Две трети его взвода уже лежало на земле. Он пригнулся; в руке тускло блеснул четырёхгранный кинжал. Лезвие вытянулось, и кинжал превратился в полноценный одноручный меч, по которому бежали красные молнии.       А потом мир поблёк, выцвел и исчез.       Самое сложное – это не попасть и не выйти из сокращённого пространства. Самое сложное – это выйти туда, куда надо. Один шаг там может обернуться тысячей километров здесь. Оказаться в конкретной точке и вовсе почти невозможно.       Но у Курта Гейнлейна был очень хороший учитель.       ...Контакт!.. Ментальный контакт, прямое соприкосновение воль!.. Наилучший способ отразить чужое заклинание – это не дать его сотворить! Схватить противника своей магией напрямую!       Если разница в духовной силе велика, один волшебник может просто раздавить другого. Если они примерно равны – поединок прекращается в астральный армрестлинг. И пусть у Гриндельвальда была Бузинная палочка – но их было двое. Вдвоём они противостояли его натиску...       Пока ментальное «щупальце» не ухнуло в пустоту!..       Дамблдор даже не успел удивиться разрыву контакта. Не до того было. Пока маги «держали» друг друга, никто из них не мог сделать ничего, потому что такой поединок требует полного сосредоточения. Но если уж Геллерт решил, что это его не устраивает...        Дамблдор молниеносно вычертил палочкой нужный узор.       – Эванеско.       Супертанк Геллерта почти рухнул вниз, когда под ним исчезло тридцать тысяч тонн земли. Исчезло не мгновенно, но очень быстро: земля как будто расступилась перед исполинской машиной и потом сомкнулась сверху. Словно бы камень бросили в болото.       Глубина двадцать метров – более чем достаточно. Экипаж танка не погибнет, но в бой вернуться уже не сможет. Замечательно.       Справа раздался отчаянный дикий рёв; Дамблдор повернулся, и картина отпечаталась у него в мозгу.       Медведь-фамиллиар, с застрявшим в черепе клинком, пытался скинуть со спины чью-то фигуру. Трёхфутовый клинок прошёл точно сверху вниз, через мозг и верхнюю челюсть. По морде, заливая глаза, текла кровь.       А Макар, яростно оскалившись, бил посохом оземь. Из земли вырастала трава, стебли которой походили на колючую проволоку. За полсекунды на изрытой снарядами земле появился настоящий травяной лес: кое-где там виднелись ещё шевелящиеся тела офицеров СС, пронзённых в сотне мест сразу.       Может, медведь и выживет, отстранённо подумал Дамблдор, глядя, как тот сбрасывает человека со спины. Регенерация у него бешеная.       И в тот же момент полыхнуло ярчайшим мертвенно-зелёным светом, аннигилирующим саму жизнь; чёрные тени отпечатались на земле. Мощнейшее Убивающее заклятие пронизало лес травы, оставляя за собой мёртвые стебли, и ударило в медведя. Того словно бы просветило икс-лучами – на миг можно было разглядеть все кости его скелета...       И он, под тихий шелест опадающих растений, упал замертво. Макар так и осел на землю, роняя посох и хватаясь за сердце. Левой рукой он лихорадочно попытался открыть пространственный переход, нырнуть туда...       Страшный зелёный свет ударил вновь. Дамблдор, моментально холодея, лёгким движением поднял вверх земляную стену, защищая себя. Макар в последний миг успел буквально вывалиться с поля брани, исчезнуть за невидимой дверью. Он выжил, но помощи от него сейчас ждать не стоило.       Конечно, мысленно хмыкнул Дамблдор, им стоило этого ожидать. Конечно, Геллерт заметил их слабое место – но у них в любом случае не было выбора.       Фамиллиар. Настоящий фамиллиар с волшебником связан тесно и неразрывно. Это магический симбиоз, где каждый получает что-то выгодное. Волшебник может видеть глазами фамиллиара и управлять им на сколь угодно далёком расстоянии. Фамиллиар получает часть магической силы и очень длинную жизнь. Если связь достаточно прочна, волшебник может даже возродиться после смерти с помощью фамиллиара. (И нет, с чёрной магией, раскалывающей душу, это имеет мало общего.)       Но у этого способа есть и минусы. И главный из них – если фамиллиар умрёт, волшебнику будет очень-очень плохо. Он почувствует его боль и сам отчасти утратит силы.       Старый Макар не был боевым магом. Он был силён и умел много чего, но боевым магом не был. В бою он в основном полагался на своего медведя да на покрывала пространственных искажений.       И когда медведь умер, из старого чародея будто выпустили дух. А Убивающее заклятие не называлось бы так, если бы его могла остановить размерная магия.       Геллерт Гриндельвальд усмехнулся, глядя в глаза Дамблдору. Их разделяло футов двести, но Дамблдор был уверен, что видит эту усмешку в мельчайших подробностях. «Ты проиграл», – вот что она означала. – «Признай, ты проиграл».       Ну нет, его так просто не взять, подумал он. Великие волшебники не...       Пространство в очередной раз дёрнулось, ударило воздушной волной: «Крыса» появилась из ниоткуда, и только скатывающиеся с металла комья земли напоминали о попытке похоронить её.       Портал, разумеется. Скорее всего, многоразовый, но на очень небольшое расстояние. Дамблдор досадливо поморщился: конечно, Геллерт должен был предвидеть то, что его танк может где-то застрять... но как же всё-таки хотелось рассчитывать на обратное.       Увы. Геллерт, перенёсшийся к «Крысе», выкинул руку вперёд, разнося заклятьем земляную стену – Дамблдор едва успел аппарировать подальше. Вдобавок рявкнуло переднее, 128-мм противотанковое орудие.       Квазиреальный снаряд Дамблдор рассеял почти машинально. Что материя могла сделать ему, повелителю материи? Тем более даже не сама она, а её волшебное подобие? Нет, от такого его надёжно защищали незримые трансфигурационные экраны.       Увы, с самой «Крысой» он ничего поделать не мог. Материю можно превратить, рассеять на молекулы, а то и вовсе... дематериализовать, но детище Геллерта покрывала настоящая бездна чар. Пробиться сквозь такое даже для него дело далеко не одной минуты.       А Геллерт не даст и десяти секунд.       – Протего максима! – воскликнул Дамблдор, решив принять следующий удар на щит.       Щит перестал существовать сразу. Волшебника бросило на землю, опалило мантию.       Классическая боевая магия зиждется на скорости и точности, интуиции и мастерстве. Аппарируй – найди врага – ударь заклятием либо примени контрзаклятие – аппарируй, уходя от ответного удара. Повтори снова и снова. Но Геллерт – Геллерт давно перерос классику.       Против третьего заклятья Дамблдор сотворил огромный валун, камень высотой в сорок футов. Сейчас он только защищался, не помышляя об атаке. Не то чтобы он на самом деле не мог атаковать... скорее уж, хотел создать такое впечатление.       Но простой взмах палочки разнёс валун на куски, и те начали медленно истаивать.       Бузинная палочка, ошеломлённо думал Дамблдор, укрываясь за подбитым танком. Великому волшебнику нужен великий артефакт, а великому артефакту нужен Великий волшебник. Только с чем-то вроде Старшей палочки Гриндельвальд мог раскрыть весь свой потенциал; только в руках кого-то вроде Гриндельвальда Старшая палочка могла явить всю свою невероятную мощь.       В сравнении это выглядело так, будто с затупленной спортивной рапирой Дамблдор пытается отклонить удары того, кто с потрясающей лёгкостью размахивает длинным увесистым молотом. И шансы на победу в этом поединке у него были примерно такие же.       С другой стороны, Дамблдор сейчас не победить старался.       От ещё одного заклятия металл танка вспыхнул, как солома; волшебник, неловко перекувырнувшись, успел уйти в сторону.       И ведь – Дамблдор видел это – Гриндельвальд сражался... не то что бы не в полную силу, а как бы небрежно. Стоял на танке как в тире, прицельно стреляя по нему магическими импульсами. Без особого напряжения и, кажется, без особого желания попасть.       Вокруг не было ни танков, ни других волшебников; вмешиваться в драку Великих не желал никто. Не видно было и эсэсовцев специальных батальонов, чьё число и без того изрядно уменьшил один-единственный удар русского чародея.       Пара штурмовиков попробовала зайти в атаку на огромный танк, но Гриндельвальд располовинил их буквально походя, двумя короткими жестами.       Но Дамблдору они дали время. Очень небольшое – но время. Если противник слишком самоуверен, у тебя есть шанс его достать.       – Глэсио верто!!       Трансфигурация накрыла Гриндельвальда... и откатилась, не преодолев тончайшей матовой сферы. Эффекта не было ни малейшего.       Гриндельвальд коротко усмехнулся... и резко всплеснул руками. Выглядело это так, как будто он пытается прижать к земле нечто большое. Очень большое.       ...Заклинания – штука быстрая. Иные из них движутся со скоростью пули; иные – намного быстрее, и лишь немногие может опередить человек. Чтобы остаться в живых, необходимо среагировать одновременно или даже мигом раньше удара. Понять, какой именно будет удар, можно несколькими способами: интуитивно; чтением мановых всплесков; наблюдением за вспышками в ауре. Если понял, можешь применить контрзаклятье или аппарировать – смотря что лучше. Если не понял, аппарировать надо сразу.       Дамблдор не понял. Интуиция взвыла, предупреждая о чём-то страшном, очень страшном – и он телепортировался футов на триста от того места, где стоял.       Этого оказалось недостаточно.       И сверху на него словно наступил великан. Дамблдор пошатнулся, чувствуя страшную тяжесть во всём теле, и упал. Пытался опереться на руки – но те с трудом шевельнулись. Пытался аппарировать – но Геллерт держал его прочно. Пытался вспомнить что-нибудь из своей любимой трансфигурации, что могло бы сейчас помочь, и отчаянно сжимал в пальцах волшебную палочку... но блестящий хромовый сапог наступил на кисть, и палочка выскользнула из ладони.       – Довольно! – раздался рядом бодрый голос. – Вот всё и кончилось, Альбус.       Дамблдор изо всех сил постарался как-нибудь извернуться, выкрутить голову, чтобы посмотреть на Геллерта, но тщетно. Кроме сапога увидеть не удавалось ничего.       Сапог был качественным. Дорогой, блестящей кожи, с металлическими набойками.       – Не дёргайся, – почти ласково посоветовал Геллерт, усиливая давление. Дамблдор почувствовал, что ещё чуть-чуть – и кости начнут хрустеть.       – Ты... меня убьёшь? – прохрипел он. Шевелить языком во рту было неимоверно тяжело и требовало поистине титанических усилий.       – Да стоило бы, – с сожалением произнёс Геллерт. – Но знаешь, как-то не хочется. В Нурменгард тебя отправить, что ли...       Он вздохнул и задумчиво покачался с каблука на носок. Дамблдор смотрел – больше ему смотреть было некуда, разве что в землю.       Они чуть помолчали. Один хмыкал и переминался с ноги на ногу, другой еле удерживался от того, чтобы не застонать. Собственный вес, увеличенный десятикрат, был совершенной мукой.       Вокруг, где-то в отдалении, продолжалось сражение. Раз за разом – хотя реже, чем можно было ожидать – рявкали орудия «Крысы». Видеть Дамблдор этого не мог, зато слышал превосходно.       – А интересно, небось, чем это я тебя, – с неожиданной хитрецой сказал Геллерт; в его голосе вдруг проглянул тот самый семнадцатилетний подросток, с которым они вместе сидели когда-то в маленькой комнате, что была на втором этаже деревенского домишка. – Ты ведь даже ничего и не понял...       Дамблдор, сжав зубы, молчал. Геллерт притопнул сапогом, и давление чуть ослабло.       – Размерная магия, Альбус. Нестандартный подвид. Пространство, время и гравитация, единый континуум. В радиусе двухсот метров я исказил пространство так, что гравитация выросла на порядок!       – Чего ты хочешь? – уже почти нормальным голосом спросил Дамблдор.       – Чего я хочу?.. Того же, чего и семьдесят лет назад, ты знаешь. Отмена Статута, магократия и так далее. Не получилось сделать напрямую – ладно, так даже лучше. Если объединить весь мир под одним флагом, все изменения будет провести гораздо проще. Может, присоединишься ко мне, Альбус? Не хочу я тебя в Нурменгард сажать.       Дамблдор даже слегка засмеялся от такого.       – Ты серьёзно?       – Вполне, – Гриндельвальд передёрнул плечами. – Ты ведь знаешь, что я прав; знаешь, что мир нужно спасать. Ты не настолько эгоист, чтобы поставить личное благо выше общего; не настолько патриот, чтобы поставить благо страны выше блага всего мира; не настолько религиозен, чтобы бояться нарушить каноны веры. И не настолько глуп, чтобы не осознавать всего этого. Ты, единственный из всего Синклита, можешь встать рядом со мной, Альбус. Но ты не встал, и я плохо понимаю – почему.       – Я не «знаю, что ты прав», – Дамблдор выделил эти слова. – Если помнишь, мне никогда не нравилась идея насильственной реформации мира. Какая польза от революции, от перемен, совершаемых грубой силой? Ты свёл людей до фигур на шахматной доске, Геллерт, и думаешь, что лучше их знаешь, чего им надо. Ради высшей гармонии и всемирного счастья ты закрыл глаза на их мнение и навязал им своё!       – Мнений миллионы, и все учесть нельзя! – раздражённо перебил его Гриндельвальд. – Но у меня есть то, чего нет у прочих, пустых болтунов, мечтателей и паразитов! За моим мнением стоит сила, и сила рождает действие! Я шёл к этому десятки лет, и не смей говорить, Альбус, что мнение какого-нибудь никчёмного бездаря в твоих глазах равно моему!       – Не равно, – печально согласился Дамблдор. – Но не называй это высшим благом. Конечно, ты можешь построить лучший мир, уничтожая всех, кто не считает твой мир лучшим или не вписывается в него. Но чего будет стоить этот мир, если он строится на слезах и унижении, если во имя его приходится умирать людям? Разве можно назвать это высшим благом?       – Серьёзно, Альбус?.. Ты к формулировке пристать решил?.. – Гриндельвальд даже с удивлением посмотрел на него. – Ну хорошо, давай скажем – не ради высшего блага, а ради меньшего зла. Не лучший вариант, а лучший из возможных; не идеальный мир, но лучше того, что есть. Это что, многое меняет?       – Легко действовать во имя меньшего зла, когда ты сам определяешь, где меньшее зло, а где большее, – тихо сказал Дамблдор.       – Не я. Это объективный факт, и ты, напомню, с ним был согласен, – взгляд Гриндельвальда сделался почти недоумённым. – Если ради выживания десятерых надо убить одного, это следует сделать. Если ради выживания всех людей надо убить половину от общего числа, это следует сделать. И если не пожертвовать миллионами сейчас, потом умрут сотни миллионов.       – Ты не можешь быть в этом уверен.       – Не могу, – согласился тот. – Но твоя позиция, Альбус – позиция труса, который боится принимать решение. Ты-то помрёшь, понятно, раньше, но твоим потомкам придётся с этим жить. Под угрозой будет весь волшебный мир, и чтобы спасти его, надо чем-то пожертвовать.       Дамблдор молчал. Они всё это действительно обсуждали, и не раз; говорили о жертвах, необходимых ради всеобщего блага; о том, что миллионы ничего не стоят в сравнении с миллиардами.       Но он изменился, а Геллерт лишь окреп в своих ригористичных суждениях.       – Читал Библию, Альбус? – спросил немецкий чародей. – То, где Бог топит всё человечество, чтобы создать новое, улучшенное?       Дамблдор снова засмеялся. На полноценный смех сил, впрочем, не хватило, и он ограничился парой сдавленных смешков.       – Ты себя с Богом-то не равняй.       – Почему?.. Впрочем, оставим мифы. Скажи, какая у тебя цель? Чего ты хочешь добиться, Альбус?       – Остановить тебя.       – Нет-нет, это не подходит, и ты сам это должен понимать, – Гриндельвальд потряс головой. – Ну даже предположим, остановил ты меня. А дальше-то что делать будешь?       – Цыплят надо считать после вылупления, Геллерт. Какой мне здесь и сейчас смысл в дальнейших планах?        Гриндельвальд, раздражённый, умолк. Ему не нравились ответы Дамблдора, и он очевидно не мог перетянуть того на свою сторону. Оставалось только два варианта, и вариант «убить» был куда предпочтительней.       Но он ведь не хотел. Страшный злодей, Тёмный Лорд всея Европы, до последнего не хотел убивать старого друга и безнадёжно надеялся, что как-нибудь получится обойтись без этого. И Дамблдор знал, что на его месте колебался бы точно так же. И надеялся, что когда придёт время, он всё-таки сумеет сделать то, что должно.       Да где же они все, подумал британский чародей, видя, как Геллерт медленно поднимает палочку. Сколько мне ещё тянуть время?..       – Погоди, – медленно сказал Дамблдор. Гриндельвальд вопросительно глянул на него.       – Знаешь, в чём твоя ошибка, Геллерт? В том, что ты слишком самоуверен, и этот разговор – лишнее тому подтверждение.       Это была просто попытка отсрочить неизбежное, Гриндельвальд и сам знал это, но – Мерлин! – как же ему не хотелось делать то, что потом нельзя будет откатить назад...       – Ты спросил, почему не стоит равнять себя с богом, – Дамблдор слабо улыбнулся. – Я отвечу.       ...Но хотел он там или не хотел, было неважно. Неважной была и их давняя юношеская дружба. Имел значение лишь путь, смысл жизни, который они выбрали и который их вёл.       И так случилось, что их пути были противоположны.       Геллерт Гриндельвальд поднял палочку... и замер на месте, напряжённо вглядываясь куда-то в северный горизонт. Наконец-то, понял Дамблдор, он тоже почувствовал это, почувствовал – и отвлёкся. Словно бы легчайший прохладный ветерок взъерошил волосы на затылке.       – Потому что бог идёт сюда, – сказал британский чародей, усилием воли притягивая палочку обратно к себе. – И он зол на тебя, Геллерт.       И прежде чем Гриндельвальд всё же успел ударить по нему заклятьем, он аппарировал, перенесясь далеко в сторону.       Дуновение холодного ветра ударило в лицо, и Альбус Дамблдор, закрываясь Щитовыми чарами, облегчённо выдохнул. Помощь была близко.       ...План был составлен, приказы – отданы и спущены сверху вниз. Дальше всё зависит от нижестоящих исполнителей, потому как на исход каждого местного боестолкновения штаб фронта повлиять не может.       Однако боестолкновения разные бывают. Иные не значат ничего, а от других зависит судьба сотен тысяч людей. Как было под Прохоровкой. Как было сейчас.       За дверью не переставая звонили телефоны, передавали и отправляли донесения, наносили и стирали отметки на картах... а генерал армии Ватутин стоял здесь и смотрел на приданного его штабу экстрасенса.       Ну как приданного? Просто тащить его ближе к полю боя было совершенно незачем. Советский экстрасенс Павел умел передавать мысли и на таком расстоянии. Ватутин умение оценил – связь быстрая и надёжная, что весьма полезно, когда счёт идёт на минуты.       Правда, там всё было не так просто. Работало это только с теми, кто и сам хоть чуточку умел что-то подобное.       Сейчас Павел сидел, привалившись к стене, и что-то беспрестанно и неразборчиво бормотал. Глаза его под полуприкрытыми веками быстро дёргались туда-сюда, руки конвульсивно сжимались. Время от времени он выходил из транса и говорил несколько коротких слов, ставя в известность генерала.       Тому происходящее в нескольких десятках километров от него не нравилось. Но сделать прямо сейчас он ничего не мог. Собственно, экстрасенсы ведь его предупреждали, что самостоятельно они не справятся...       И тут Павел очнулся в очередной раз.       – Товарищ генерал, – сиплым тоном проговорил он, – сядьте сюда. Вам надо это видеть.       Ватутин нахмурился, опускаясь на предложенный стул. Павел заглянул ему в глаза.       – Сейчас я вам покажу, – тихо сказал он. – Не бойтесь.       Генерал армии даже не сразу понял – это чего же он, прошедший ещё Гражданскую, испугаться должен? Но потом экстрасенс моргнул, и картина перед глазами вдруг сменилась.       Первые секунды мозг лихорадочно пытался приспособиться к изменившемуся полю зрения. Судя по тому, что оно было необычно широким и резким, генерал армии сейчас смотрел на мир глазами какой-то птицы с высоты в пару десятков метров.       Он инстинктивно схватился за стул. Стул был на месте.       Все чувства, кроме зрения, сообщали ему, что он продолжает сидеть в своём штабе. Николай Фёдорович резко выдохнул и сконцентрировался на поступающей картинке. В сочетании с громким трезвоном телефонов и разговорами офицеров полного эффекта присутствия не возникало.       Однако изображение было достойно батальных полотен.       Он увидел десятки подбитых танков: одни ещё горели, и от них шёл жирный чёрный дым; другие представляли собой лишь изуродованный металл. Увидел вспухающие разрывы крупнокалиберных снарядов, что вновь и вновь перепахивали выжженую землю. Увидел – вверху, над собой – изрядно поредевшие эскадрильи «Илов», которые даже при подавляющем численном превосходстве и замечательной выучке пилотов едва могли противостоять огромным дискам. Увидел цветные вспышки заклинаний, от которых плавилась броня и замирали боевые машины.       А ещё он увидел гигантский танк, стоящий в самой гуще боя и странным образом находившийся вне его. Вокруг «Крысы» словно образовался глаз бури, который старались объезжать даже «Тигры» с «Пантерами».       Там, на танковой броне, стоял беловолосый человек в тёмно-сером плаще, держащий в руках – генерал армии сумел это разглядеть – зеркальце и короткую палочку. Человек не отрывал глаз от какой-то точки вдали. Мало того, люди на поле боя – всё больше, один за другим – поднимали головы и смотрели туда же.       Смотрели на север.       Птица, махнув крыльями, развернулась в ту сторону. Генерал армии Ватутин сперва даже не понял, что он там такое видит. Какая-то белая пелена... туман?.. облако?.. Пелена сплошь застилала горизонт и зримо увеличивалась в размерах.       – Он приближается, – сказал Павел, и в голосе его был трепет. – Пора отступать. Я уже подал сигнал Макару. Надеюсь, он всё же сумеет открыть врата, иначе...       Генерал армии машинально кивнул. Всё это обсуждалось ещё вчера – и сейчас там, на месте, экстрасенсы-телепаты, принимая сообщения от Павла, передавали их командирам полков и иногда батальонов, а те незамедлительно отдавали приказы нижестоящим подразделениям. Советские танки понемногу начинали выходить из боя, увеличивая дистанцию, стягиваясь к неким заранее определённым точкам.       Глаза успели ухватить что-то, и генерал не без труда сфокусировал взгляд. На дальнем краю поля битвы, за холмом, чуть позади позиций немецкой артиллерии, поднимался ствол «Карла». В этом сражении он был бесполезен; вообще артиллерия (кроме противотанковых САУ) сделала тут немного, та же стрельба прямой наводкой стала бы самоубийством для расчётов. Однако сейчас...       – Его надо вывести из строя!       – ...Я понял, – с задержкой ответил Павел. – Вызываю Дамблдора.       Ствол изверг облако огня и дыма – в небо по косой траектории ушёл чудовищной мощи фугас! Упади он среди отступающих советских танков – и полтонны взрывчатки не оставят ничего живого в радиусе как минимум тридцати метров.       Но он не упал.       «Карл» выстрелил ещё раз, с минимальной задержкой. Ничего не изменилось.       – Эти снаряды – по сути стандартные вещественные заклинания, создаваемые артефактным комплексом, – скороговоркой на заднем фоне пояснил Павел. – Дамблдор сейчас нарушает их стабильность, и квазивещество просто развеивается...       Генерал армии понял только то, что с имеющимся колдовским прикрытием огонь двух сверхтяжёлых самоходок проблемой не был.       Подождите-ка. Двух. Двух самоходных мортир. А где вторая?!       Птица дёрнулась туда-сюда.       Второе орудие стояло чуть в стороне, в небольшой расселине. Если не смотреть сверху, так и не заметить. Ствол его был опущен почти горизонтально земле и нацелен...       Да быть не может, не поверил Ватутин. Неужели они будут стрелять из шестисотмиллиметрового орудия прямой наводкой по одному человеку?! А в чём смысл?..       Генерал об этом понятия не имел, равно как не имел и Павел, но в «Одине» не было «артефактного комплекса». Вместо этого у него были артефактные снаряды, иные из которых зачаровывал сам Гриндельвальд.       Такой не заставишь вдруг исчезнуть.       И за миг до выстрела Альбус Дамблдор понял это. Он ещё мог бы аппарировать – но за ним был разрыв в пространстве, всё же открытый из последних сил Макаром. И через разрыв сейчас шли буквально борт о борт танки русских. Отступи он – и выстрел убьёт десятки людей.       Альбус Дамблдор не собирался быть причиной их гибели.       Пушка грянула, раскалывая громом небеса. Десятки тысяч кубометров земли вздыбились несокрушимым бастионом.       Усиленный магией бетонобойный снаряд массой свыше двух тонн мог прошибить насквозь примерно тридцать метров грунта, или восемь метров железобетона, или полтора метра прочнейшей стали. Но навстречу ему устремились трансфигурирующие чары, что уплотняли землю и превращали рыхлый суглинок в твёрдый и вязкий базальт.       Будь у Дамблдора хотя бы секунд пять, снаряд был бы остановлен сразу же. Выстрели «Один» хотя бы на полсекунды раньше – и от Дамблдора не осталось бы ничего.       В поднятый пласт земли словно врубился колоссальный плуг! Кинетической энергии хватило, чтобы взломать каменную толщу сверху донизу. Дамблдор страшно скрипнул зубами, пытаясь остановить эту металлическую смерть, чувствуя, как она прорывается через заслоны его магии...       А потом раздался взрыв! Взрыв расколол камень, выбрасывая вверх множество осколков! Ударная волна швырнула на землю самого Дамблдора, и в воздух поднялась настоящая туча дыма и пыли!       Не защищай его трансфигурационные экраны, волшебник уж верно лишился бы слуха.       Но лежать долго было нельзя. Дамблдор с трудом поднялся на ноги и вновь призвал на помощь свою магию. «Карл» вот-вот грянет во второй раз!       На самом деле для перезарядки ему требовалось десять минут, но Дамблдор этого не знал.       ...Это было невероятно тяжело! Преодолевая все защитные чары Геллерта, он схватил орудие незримым арканом и приказал: изменись! Расплавься! Утрать форму!       Орудие не хотело подчиняться. Сталь, выплавленная мартенами «Рейнметалла», откованная рурскими сталеварами и заколдованная Геллертом Гриндельвальдом, знала, какой ей надлежит быть. Щёлкали шестерни механизмов наведения и скрипели торсионы подвески, но машина стояла невредимой, не собираясь изменяться.       – Я трансфигуратор!! – прохрипел Дамблдор, чувствуя, как из носа начинает капать кровь. Голова вспыхнула жуткой болью. – Я приказываю!!!       И металл тоскливо затрещал, не в силах сопротивляться императиву Великого волшебника. Кристаллическая решётка нарушилась, и сталь поплыла как пластилин. Солдаты расчёта отбегали в сторону: огромная мортира проседала и корёжилась под своим же весом.       Через полминуты она превратилась в большой бесформенный ком, и Дамблдор позволил себе опустить палочку. Конечно, доводить до такого было необязательно – чтобы орудие стало бесполезным, достаточно ведь просто заткнуть ствол.       Но тогда и Гриндельвальд с такой же лёгкостью вновь поставит его в строй. Вон, с «Крысой» он попытался...       Вдруг стало очень холодно. Дамблдор передёрнул плечами и посмотрел на север.       Белая пелена была уже близко.       ...Это было последнее, что генерал армии Ватутин успел увидеть птичьими глазами. Потом связь прервалась, и вокруг снова возникли привычные стены штабного помещения.       Он глянул на часы – видение, казавшееся таким долгим, на деле заняло едва ли пять минут. Может, шесть.       – Мне было необходимо это видеть?       – Я хотел показать другое, – признался Павел, устало прислонившись к стене. – Но просчитался, поднял ворону слишком высоко. Так мы почти ничего увидеть не успели.       – Белую муть? Это именно то, о чём вы говорили?       – Холод, товарищ генерал, – тихо подтвердил экстрасенс, кивая. – Абсолютный холод. Можно порадоваться, что он сейчас там, а мы – здесь. В тепле лета.       ...Это была вьюга. Страшная белая круговерть бешено мчащегося снега, простёршаяся во весь небозём, заслонившая треть небосвода. Это было дико, невозможно, немыслимо – какая вьюга, какой снег в августе?! – но это было. Порывы холодного ветра уже продирали до костей, на броне выступал иней.       Бой прекращался. Советские танки организованно, расходясь по флангам, отступали в направлении Мерлы и села Павловка, где им открыли пространственные проходы. Бомбардировочно-штурмовая армада, потерявшая почти половину самолётов, набирала высоту и скрывалась за высоким слоем облаков. И лишь волшебники ещё сражались, прикрывая отход магловской техники.       В любой другой ситуации это можно было бы назвать победой. В любой другой.       А сейчас Гриндельвальд сжимал во вспотевшей ладони зеркальце и лихорадочно пытался втолковать генералу Брайту, что ему надо срочно отводить свои дивизии назад, потому что иначе дивизий у него не будет! Потому что русские позвали... применили оружие, под удар которого боятся попасть и они сами!       Только никакое это не оружие было, конечно. Геллерт Гриндельвальд хорошо знал, кто сейчас надвигается на его армию.       Оленцеро. Пер Ноэль. Дайди на Ноллаг. Йолупукки. Увлин Увгун. Санта-Клаус. Дед Мороз. У Ледяного Старца, владыки снегов и буранов, было много имён.       Только что он тут делал, этот владыка снегов? Почему вмешался? Здесь и сейчас власти у него не было.       Не должно было быть.       Но отвечать на вопросы некогда. Теперь на кону стояло всё. Вообще всё.       Он-то думал, что может разбить русских волшебников и примкнувшего к ним Дамблдора в одном-единственном большом сражении – если они хотели сохранить Статут, они должны были его принять... и неминуемо проиграть. Но вышло так, что они заманили в ловушку его и все его силы, собранные в один кулак!       Плохо. Очень плохо. Конечно, он легко может аппарировать. Что он – большая часть волшебников может аппарировать подальше отсюда, в несколько прыжков преодолев пару тысяч километров. А вот все остальные...       Два специальных батальона. Великолепная «Крыса». Наконец, весь третий корпус Брайта, усиленный панцергренадёрскими дивизиями – это почти полтысячи танков и десятки тысяч людей. Что им-то делать?       Да, сам он спасётся, уцелеет и костяк его армии волшебников. Но одной армии волшебников мало, он понял это давным-давно, и с тех пор ничего не изменилось. Геллерт Гриндельвальд знал: если он сейчас отступит, он потеряет всё то, чего достигал почти сотню лет.       Он снова сжал в руке зеркальце, вызывая дисколёты. Вот если бы у него было ещё хотя бы пять минут, можно было бы созвать командиров отрядов, встать единым заслоном против стремительно надвигающейся вьюги и... но времени нет. И русские до последнего связывали боем его волшебников; они сражались под порывами ветра, холодеющими с каждым мгновением, и аппарировали лишь в самый последний момент.       ...В голове вдруг всплыли воспоминания юности. Солнечный свет, зелёная трава, тихий шум деревни, он и Альбус – весёлые, молодые, сомневающиеся и всё же стоящие на одной стороне. Геллерт коротко вздохнул.       Воспоминания сменились. Вечерний луг, ароматы лета, яростный Аберфорт, юная Ариана... и смерть. Он ведь никогда раньше до того не видел, как умирает человек, тем более не участвовал в этом. Геллерт бессознательно сжал кулаки, когда картины былого одна за одной воскресали в его памяти.       Смерть Арианы глубоко, очень глубоко повлияла на них обоих. До этого они лишь говорили, лишь мечтали о великом, в глаза не видя даже первой ступени на пути к нему. Легко говорить о жертвах, о том, на что ты готов пойти и что сделать... но когда жизнь подкинула им испытание, первую настоящую проверку на прочность, они увидели, чего они стоят на самом деле.       И это стало точкой, где их пути разошлись. Альбус сломался. Геллерт не собирался винить его, но это было так. Жизнь ударила его, и Альбус не выдержал, отрёкся от их общего дела. А он, Геллерт Гриндельвальд... он выстоял, прошёл испытание, но только он сам знал, чего это ему стоило.       В семнадцать лет легко грезить о подвигах и спасении мира, о том, что всегда будешь поступать правильно, а не легко. Однако готов ли ты видеть, как по твоей вине страдают и умирают близкие люди? Готов ли к тому, что от тебя отвернётся лучший друг? Готов ли пожертвовать всем ради того, во что веришь?..       Да, ответил Геллерт Гриндельвальд. В огне своей воли он расплавил старого себя, и отковал заново, и стал сильнее, чем был. Я не хочу этого, но если ради Высшего Блага нужны жертвы, то пусть будет так.       И танки покатились по Европе.       Геллерт Гриндельвальд крутанул в ладони палочку. Он был готов. Он был готов давным-давно, и пламя его души никогда ещё не пылало так жарко.       – И если ради спасения мира я должен пойти против воли самих небес, пусть будет так, – прошептал волшебник, мельком радуясь, что хотя бы Альбус не путается сейчас под ногами. – Ради. Высшего. Блага.       Он отдал последний приказ и спрыгнул с «Крысы». Как бы ни было прочно его детище, а такого и оно не выдержит.       Зато сможет поддержать огнём с расстояния.       Гриндельвальд уткнул себе палочку прямо в грудь, напротив сердца, и посмотрел вперёд, на приближающуюся снежную бурю.       – Магикус экстремус!       По жилам растеклась обжигающая лава. Экстремальное заклинание – так оно называлось – ускоряло выработку маны в несколько раз и мобилизовывало все ресурсы организма, ставя его на грань, откуда можно было не вернуться. Применять его требовалось лишь в крайних случаях и с большой осторожностью. Чуть перехлестнёшь – и на всю жизнь останешься сквибом.       «Тигры», ревя моторами, мчались на юг. К югу мчался весь моторизованный корпус. На поле, изрытое снарядами и гусеницами, на дымящиеся остовы и груды металла накатывался арктический буран. Температура стремительно падала до полярных значений: человек без спецодежды должен был умереть за несколько минут.       С небес свалилось несколько ледяных комков, пять секунд назад бывших птицами.       Но Великий волшебник шёл вперёд. Шёл вперёд, навстречу живой зиме, навстречу воплощённому хладу, и неукротимая магия клокотала внутри него.       На что он надеялся, здесь и сейчас? Что человек может сделать перед ликом бога, который разгневался на него?       Разве только ощутить своё бессилие?..       – Гехинном!.. Инфернус экс игнис эт'тэнебес!.. – прошептал Гриндельвальд, чувствуя, как изнутри начинает рваться страшный жар. Вокруг него уже вились мелкие стихийные духи, неразумные, но жаждущие обрести плоть. Из-под ногтей пошёл дымок, по коже побежали чёрные трещины. – Сотворю я геенну пламенную из клубящейся Тьмы и Чистого Огня!..       Прямо перед ним была сплошная стена морозных вихрей, где замерзал самый воздух. А вверху – высоко над землёй – было громадное нахмуренное лицо, состоящее из потоков снега и льда.       Геллерт Гриндельвальд задрал голову и поглядел прямо в глаза Ледяному Старцу.       – ТЫ ПОСМЕЛ ПРИЙТИ НА РУССКУЮ ЗЕМЛЮ С АРМИЕЙ И ВОЙНОЙ?! – загремело лицо. – ЗА ЭТО ТЫ УМРЁШЬ, ЧАРОДЕЙ!!       И на Гриндельвальда рухнуло само небо. Исполинская вьюга мириадами льдистых осколков накрыла его с головой... почти накрыла, когда встречь ей ударило багровым сиянием!       – ПЛАМЯ МУСПЕЛЛХЕЙМА!!! ВОССТАНЬ, СУРТУР!!!       Сияние вспухло и разрослось, вырываясь из объятий вьюги. Теперь это был сотканный из огненных языков великан, стоящий на одном колене. Аура раскалённых газов окружала его, и лютый холод от такого даже несколько отступил.       А потом великан встал во весь свой неизмеримый рост.       – ТЫ ПОСМЕЛ ВСТАТЬ НА ПУТИ ПРОГРЕССА И ЧЕЛОВЕКА?!! – проревел он. – ПРОЧЬ С МОЕЙ ДОРОГИ, СТАРЫЙ БОЖОК!!!       Стихии столкнулись. Мир сотрясся.       – ...А-а-а-а-а!! – длинно закричал солдат, прячущийся за обломками рушившегося «Тора». Его одежда обуглилась, кожа пошла красными пузырями.       Через мгновение накатила упругая волна леденящего воздуха, и крик оборвался. Замораживаемый заживо человек ещё чуть-чуть беззвучно потрепыхался и утих.       Дамблдор, только что разломавший второго «Карла», смерти не заметил, но не заметить резко возросшую нагрузку на экраны не мог. Он обернулся... и замер с раскрытым ртом.       Такого не видел никто со времён, наверное, древних войн богов. Буран, чудовищный, колоссальный буран, застлавший собой полнебосвода – и пламенный колосс высотой в шестьсот футов, что извергал всесжигающий алый огнь.       И ни один из них не желал уступить.       Земля превращалась в какое-то рыхлое чёрное месиво; тропосфера дрожала от жуткой разности температур, и взбесившиеся ветра дули сразу во все стороны. Бронемашины рассыпались в прах и пепел, и вокруг Дамблдора не осталось ни единой живой души.       Не потому, что все они успели убежать. Солдаты в подбитых танках, не успевшие аппарировать волшебники – на поле ещё оставалось порядочно людей. Но любое живое существо здесь было обречено мгновенно замёрзнуть, сгореть и развеяться мелкой пылью! Здесь мороз – уже не полярный, но почти космический! – бился с неимоверной яростью солнечной фотосферы! Даже экраны самого Дамблдора с трудом сдерживали напор – а ведь его от эпицентра отделяла четверть мили!       Противоположности боролись. Вьюга пыталась окружить бушующее пламя, смять, разрезать, задушить его своими могучими вихрями! С рук колосса стекали настоящие реки огня, и он бил ими наотмашь, плавя лёд, круша огромное снежное облако! При каждом соприкосновении вверх поднимались тучи пара – но тут же застывали, оборачиваясь инеистыми клубами.       Рядом грохнуло, и Дамблдор понял, что немного ошибся в своей оценке. Кое-что целое на этом поле ещё оставалось. «Крыса».       Грохнуло вторично. Там, в белой круговерти, на миг вспыхнул цветок взрыва.       Но и зачарованные (не говоря уже о квазиреальных!) снаряды корабельных орудий были почти бесполезны против разбушевавшейся стихии. Чем даже мощнейший фугасный снаряд поможет в борьбе с гигантским бураном?       И всё-таки «Крыса» стояла, и экипаж её никогда ещё не работал так слаженно и быстро. Сейчас внутри машины визжали нагруженные элеваторы, подающие из артиллерийских погребов снаряды и заряды. Подъёмники перегружали их к механизмам заряжания и дальше, к каморам орудий. Геллерт Гриндельвальд продумал многое и предполагал, что рано или поздно его танк может столкнуться с тем, против чего не помогут снаряды из квазивещества.       Однако на встречу с древним божеством не рассчитывал и он.       – ДАЖЕ КОСМИЧЕСКИЙ ХОЛОД БЕССИЛЕН ПЕРЕД ЖАРОМ ЗВЁЗДНЫХ СВЕТИЛ!!! – загрохотал колосс-элементаль, раскаляясь ещё сильней. – УЙДИ, СТАРИК!! ТВОЁ ВРЕМЯ УШЛО ДАВНЫМ-ДАВНО!!       Двадцать тысяч кельвинов ударили плазменной волной, испаряя всё вокруг! Над головой великана повисло рокочущее красное марево, изрыгающее каскады метеоров. Сверхплотные сгустки огня падали стеной, прожигали в буране огромные прорехи! Те, конечно, мгновенно исчезали, и всё же сколько-то сил они у него отнимали.       И на какую-то секунду живой буран подался назад, будто испугавшись высшего элементаля, родившегося из души смертного чародея и Адского Пламени.       На одну-единственную секунду.       – УШЛО?!! – трубным голосом рявкнуло божество. – МОРОЗ КОСМОСА – ЭТО НЕ ПРЕДЕЛ!!! Я ПОКАЖУ ТЕБЕ БЕЗДНУ БЕСКОНЕЧНОГО ХОЛОДА!!!       Солнце исчезло, скрытое тёмными тучами. Теперь мрак разгоняло только свечение огненного колосса... да с юга пока пробивались лучи. Снежный тайфун разбух ещё сильней и глухо заревел. Альбус Дамблдор вдруг почувствовал себя очень маленьким и слабым по сравнению с этими громадами. Случись что – он ведь может даже не успеть аппарировать...       В лицо словно плеснули ледяной водой. По коже побежали мурашки. Дамблдор поёжился, чувствуя, как холодеют кисти рук. Это было странно.       Пока хватало маны, экраны не должны были ничего пропускать. Или, точнее, должны были поддерживать в замкнутом контуре постоянную температуру и состав воздуха, не препятствуя самой диффузии молекул. Это была лучшая из защит Дамблдора – продукт сложной трансфигурации, воплощённый демон Максвелла.       Так каким же образом?..       Огненный великан, падающие метеоры, неистовые белые смерчи... всё внезапно начало двигаться какими-то рывками. Картинка двоилась и троилась, одно накладывалось на другое, и Дамблдор недоумённо поморгал. Но нет, проблема была не в нём.       Творилось что-то очень, очень странное. Может быть... да нет, это чушь... а хотя... подождите-ка!..       Температура – это движение атомов и молекул. Отсутствие такового движения – это минимальная температура из возможных. Абсолютный ноль.       Однако вот ведь какая штука: есть ведь ещё и движение субатомных частиц. Электронов, позитронов, фотонов и всяких прочих квантов. Это движение никак не связано с собственно температурой тел... более того, его даже и «движением» можно называть, лишь взяв это слово в кавычки. На самом-то деле, как гласили передовые физические теории, это нечто вроде универсального свойства материи, проявляющегося лишь на микроуровне.       – Неужели?.. – слабо пробормотал Дамблдор, не веря своим глазам. Не верить своим глазам было куда проще, чем принять, что скорость света упала на восемь порядков. – Холод, замораживающий кванты?.. Что?.. Как это вообще возможно?..       Никак. Это не было возможно никак. Это противоречило закону сохранения импульса, принципу неопределённости Гейзенберга и ещё доброму десятку всяких физических правил, более или менее фундаментальных. Здесь ничем не могли помочь ни квантовая теория поля, ни самая искусная трансфигурация, ибо «энергия нулевой точки» – это не энергия в привычном смысле слова. Её нельзя использовать. Нельзя убрать.       Но богу это не мешало ничуть. Если законы вселенной противоречат божественной воле – что ж, тем хуже для вселенной!       Дамблдор даже боялся представить, во что сейчас превращается материя в эпицентре буйства стихий. В какое-то невероятное вырожденное состояние, полностью лишённое квантовых флюктуаций, где прекращали работу сами фундаментальные взаимодействия!..       Огонь ослаб и потемнел. Высший элементаль начал... тухнуть. Он состоял не из одного лишь огня и был слишком силён, чтобы погаснуть вот так, сразу, по одному желанию владыки снегов... и всё-таки победитель был очевиден. Победитель был очевиден с самого начала.       Потому что пламенного исполина поддерживала только магия и воля самого Геллерта... а страшная вьюга была порождена божественной силой.       И сказал Он – да будет так. И стало так.       – О Статуте придётся забыть, – тоскливо пробормотал Дамблдор, воздвигая вокруг себя сплошной непроницаемый экран. – Такое уже нельзя не заметить, целой армии память не сотрёшь никак...       – Вы ошибаетесь, – раздался рядом мягкий голос, и волшебник, вздрогнув, повернулся.       Рядом стоял Говиндрал Сингх, как всегда невозмутимый. Он не был укрыт никакими Щитовыми чарами, и леденящий ветер бил прямо по нему, но его это не смущало ничуть. Лишь слегка колыхалась длинная седая борода.       – Меня не просто так называют Стирателем, Альбус Персиваль Вулфрик, – сказал Сингх, и негромкий голос его был прекрасно слышен сквозь рёв бури. – Как вы считаете, мне стоит устранить последствия нарушения Статута?       – Вы всё-таки решили вмешаться? – едко спросил Дамблдор.       – Я не недвижимый будда, не проповедую абсолютное невмешательство, – спокойно ответил тот. – Я считаю, что люди сами должны решать свои проблемы... но сейчас, как видите, речь не идёт об одних людях. На поле боя явилась авеша.       – Кто?       – Авеша, косвенная... неважно. Так что, Альбус Персиваль Вулфрик, мне действовать?       – Да, во имя Мерлина! – воскликнул тот. – Почему вы спрашиваете, Сингх?       Тот не ответил. Развернулся на месте – Дамблдор ещё заметил, что Сингх на самом деле стоит на воздухе, в сантиметре от земли – и исчез.       ...Грохот ударил по ушам – «Крыса», содрогнувшись, выстрелила из трёх стволов разом! Три зачарованных снаряда породили три гигантских объёмных взрыва, буквально разодравших вьюгу на части! Это были новейшие снаряды Зиппермайра, произведённые в количестве всего нескольких штук – но мощь их была поразительна! Даже фугасы «Карлов» били послабее.       В любой другой ситуации подобное оружие могло бы переломить исход сражения. Но сейчас... сейчас от этого залпа не было ровным счётом никакого эффекта. Снежная завеса сомкнулась меньше чем через секунду.       Хотя нет, кое-какой эффект всё же был. Бог зимы заметил супертанк... и немножко отвлёкся от порядком ослабшего Гриндельвальда.       Орудия громыхнули ещё раз. На этот раз снаряды даже не долетели до цели, рассыпались на подлёте.       А потом буран всей неохватной тяжестью навалился на «Крысу», хлеща броню ледяными вихрями. Броня чудовищной толщины и прочности пошла трещинами.       Дамблдору, лучшему трансфигуратору в мире, понадобилось бы минут пять напряжённой работы, чтобы сломать металл «Крысы». Чуть меньше, если Геллерт допустил какие-нибудь ошибки.       У Ледяного Старца ушло на это пять секунд. Аж целых пять секунд высоколегированная сталь держалась под натиском божественной воли.       И затем – распалась на молекулы.       А вместе с ней на молекулы распалось и всё нутро «Крысы», все уникальные механизмы и артефакты, создаваемые долгими месяцами. Двадцать человек экипажа погибли мгновенно.       ...На землю хлынули солнечные лучи! Низкий облачный слой пробили дисколёты, и четыре бледно-зелёных луча синхронно ударили в буран. Суммарная их мощь могла бы взрезать «Бисмарк» как лимонный кекс, однако против клубящейся массы снега...       Кажется, Геллерт хватается за соломинку, отстранённо подумал Дамблдор. Энергетическое лучевое оружие было прекрасно во всех отношениях, однако его предполагалось использовать против авиации, а не природных стихий.       Ему стало даже жалко Геллерта и всех тех, кто сидел в чудесных боевых машинах. Им пришлось иметь дело со слишком могущественной сущностью. Сущностью, что почти играючи расправлялась со всеми ними. Всё-таки не должно богам вмешиваться в войны людей. Не должно.       Но если бы древний волхв не позвал Ледяного Старца на помощь, армия Геллерта раздавила бы любое сопротивление маглов и магов. А теперь... теперь давили их.       И всё же люди пытались. Их попытки хоть как-нибудь навредить ожившей зиме были бесполезны и обречены на провал... и они должны были это понимать, и всё же почему-то пытались. И что-то внутри британского волшебника переворачивалось и сжималось, когда он глядел на их тщетные, отчаянные усилия.       Другая, худшая его часть, впрочем, испытывала ехидное злорадство и внутреннее удовлетворение.       ...Дисколёты выплюнули ещё какие-то полупрозрачные сгустки – но резкие порывы ветра тут же смели их в сторону. В поднебесье сверкнули несколько слепяще-белых молний, ударивших снизу вверх. От бурана – к техномагическим аппаратам.       И техномагические аппараты мгновенно вспыхнули, превратились в огненные шары!.. и исчезли. От четырёх дисколётов не осталось ни дыма, ни обломков.              Оберштурмфюрер Гейнлейн пришёл в себя резко, рывком. Вокруг было темно и сыро, и он чувствовал рядом чьё-то присутствие.       Не враждебное присутствие.       – Что произошло? – спросил он.       – А, очнулись, – напряжённо сказал человек в темноте. Темнота была абсолютной – оберштурмфюреру не помогло даже улучшенное зрение. Впрочем, оставались ещё другие чувства.       – Вы упали рядом со мной, когда тот огромный медведь отбросил вас. Потом пришёл буран, и я спрятался от него здесь, под землёй. Вместе с вами.       Оберштурмфюрер пошевелил конечностями, по очереди напряг и расслабил мышцы. Тело работало удовлетворительно, болевых ощущений не поступало. То ли медведь не успел подрать его как следует, то ли регенерация действовала настолько хорошо.       – Какой буран?       – Смертельный, – тихо и невесело произнёс маг. – Мы проиграли. Там, наверху, замёрзло всё. Кто не успел сбежать – все умерли.       – А Гроссмейстер Гриндельвальд?       – Он ещё там, – маг, кажется, поднял голову кверху. – Призвал Адское Пламя. Пытается остановить...       – Мне нужно наверх, – мерно проговорил эсэсовец и встал, нащупывая потолок земляной каверны.       – Зачем? – ядовито поинтересовался маг. Вопрос был проигнорирован.       – Отправьте меня туда.       – Вы там ничего не сможете сделать. И вы сдохнете быстрее, чем сумеете это понять.       – Я солдат, – сказал оберштурмфюрер. – Я должен. Отправляйте. Сейчас.       – Чего вы должны? Сдохнуть? – досадливо спросил маг. Оберштурмфюрер услышал, как он скрипнул зубами. – У вас ведь даже оружия нет, кинжал-то остался в черепе медведя. Но даже если и было, оно б не помогло. Это для обычных людей вы сверхчеловек, а для него вы муравей. Всё, что вы можете сделать, будет ему не страшнее, чем камешки из рогатки – танку. Гриндельвальд уже проиграл. Мы уже проиграли.       Оберштурмфюрер криво улыбнулся и качнул головой. Маг не понимал. Разумеется, он же не был солдатом, и чертоги Вальгаллы не ждали его.       – Долг – это не когда ты можешь что-то сделать. Долг – это когда ты делаешь всё, что можешь.       Маг зажёг огонёк на конце палочки, осветив своё усталое лицо.       – Как вас зовут?       – Курт Гейнлейн, оберштурмфюрер третьего специального батальона СС.       – Держите, Курт, – сказал маг, протягивая ему что-то. В неверном магическом свете оберштурмфюрер разглядел чёрные ножны и торчащую из них рукоять. – Мне всё равно не нужно.       Оберштурмфюрер слегка кивнул. В следующее мгновение твердь над головой расступилась, и земляной столб стремительно взметнул его на поверхность.       На поверхности было холодно, и холодно очень. Усовершенствованный организм мог без особых проблем функционировать даже в приполярных областях, но здесь было ещё холоднее.       Ни тел, ни обломков машин, ни травы с деревьями – ничего. Борьба двух сверхсил обратила в прах всё вокруг... и эта борьба ещё не закончилась!       Вдалеке, километрах в полутора отсюда, огромная метель смерчем вилась вокруг припавшего на одно колено огненного колосса. Колосс явно проигрывал.       Грянул тройной взрыв, разметавший метель на клочки. И там, где-то в её середине, в сплетении бушующих вихрей, оберштурмфюрер увидел словно бы парящую человеческую фигуру.       Через миг фигура скрылась за вихрями вновь, но офицеру СС этого было достаточно.       ...Оберштурмфюрер этого, конечно, не знал, как не знали и Дамблдор, и Гриндельвальд, и вообще никто, кроме мудрого старого индуса. Ледяной Старец действительно не мог – не имел права – прийти в эти места. Зимой – может быть, зимой он был могуч... но не летом.       Однако нет такого правила, какое нельзя бы было обойти. И божество сделало человека своим смертным вместилищем, передав древнему волхву свою божественную мощь. В сложившихся условиях человеческое тело не могло выдерживать такое сколь-нибудь долго... но долго и не требовалось.       Оберштурмфюрер почувствовал, как начинают неметь конечности. Сколько он продержится на стоградусном морозе? Минуту?       Ему хватит.       Оберштурмфюрер примерился, глядя вдаль. Там, на предельном напряжении всех своих сил, продолжал драться с древним хримтурсом Гроссмейстер Гриндельвальд. Гроссмейстер Гриндельвальд без сомнения знал, что такое долг, и долг его был повыше и посерьёзней, чем у скромного оберштурмфюрера.       Ну так на то он и Гроссмейстер.       Но он проигрывал. А вместе с ним проигрывала Германия. Металлические диски полыхнули яркими огнями и сгинули. Огненный колосс всё уменьшался, пригибаясь к земле. Он уже не пытался атаковать и едва мог защищаться.       Решающее сражение завершалось. Наступал эндшпиль.       Оберштурмфюрер Гейнлейн сорвался с места, выжимая из организма всё возможное, двигаясь в несколько раз быстрее любого олимпийского чемпиона. Он никогда ещё не совершал переход в таких условиях, к такой сложной цели.       И потому он должен был подойти сколь возможно ближе. Он должен был попасть – почти наугад, почти вслепую! – и он бежал. Бежал несколько секунд, пока его синтетическая кожа ещё могла выдерживать лютый холод.       Затем он ушёл в переход, и мир привычно выцвел и исчез.       – ...В расширенном пространстве тоже можно уменьшать расстояния, – говорил ему некогда Гроссмейстер, учитель строгий и требовательный. – Но расширенным пространством мы, волшебники, пользуемся часто, ходить через него и смотреть в него умеют многие. А вот сокращённое пространство – дело совсем иное!..       Он вышел в самом центре гигантской вьюги. Он падал, стремительно падал вниз – прямо на человека, окружённого яростными воздушными потоками.       Оберштурмфюреру невероятно повезло, погрешность перемещения оказалась минимальной. Но всё его везение и сверхчеловеческие возможности не могли защитить от ветра, раздирающего на части саму материю. Была возможность сделать лишь одно-единственное усилие. Как тогда – один-единственный удар.       И оберштурмфюрер ударил.       Его тело превращалось в атомарную пыль, проходя сквозь барьер-сферу абсолютного нуля. Однако вся его воля, вся магия, вся духовная сила были сосредоточены сейчас в одном месте – клинке форменного кинжала СС, что вырос до метровой длины. Металл должен был выдержать – совсем чуть-чуть, ему ведь нужно было всего лишь какое-нибудь мгновение, полмгновения!..       От момента выхода до момента смерти оберштурмфюрера прошла едва ли четверть секунды. Последними рассыпались кости пальцев, сжимавших рукоять кинжала. Но тающий в непредставимом холоде клинок всё же врубился в голову древнего волхва, разваливая её надвое.       Спустя десятую долю мгновения рассыпался и он.       А затем буран кончился.       – Быть того не может, – в голос сказал Фогельвейд, растерянно оглядываясь по сторонам. – У него всё-таки получилось?..       Он вылез из-под земли, когда страшные колебания перестали терзать эфирное поле. Этот момент можно было назвать лишь оглушающей тишиной. Фогельвейд и не подозревал, насколько эти колебания давили на мозги, пока давление наконец не прекратилось.       Ветра всё ещё дули, и по-прежнему было дико холодно. Но хотя бы не запредельно, и то хорошо.       Фогельвейд пожал плечами и медленно зашагал туда, где был эпицентр сражения. Он не знал, что ему ещё делать. Возвращаться на уже не существующую точку сбора? Продолжать войну? А какой во всём этом смысл, если погиб Гриндельвальд?       Оставалось только надеяться, что всё-таки нет, не погиб.       На душе было тягостно. Ноги (на левую надо было наступать очень аккуратно, там ещё оставался противно ноющий глубокий рубец) ступали по абсолютно мёртвой серой равнине. Выпавший снег перемешался с чёрным земляным месивом и получилось нечто отвратительное.       А хуже всего было полное отсутствие... всего. Где-то вдали, у горизонта, что-то виднелось – не то лес, не то остовы машин – однако здесь, вокруг, не было ничего. Только серая грязь под ногами.       ...И ещё одна фигура. Фигуру он заметил не сразу, её серое пальто сливалось с окружающим цветом. Двигалась она перпендикулярно ему... но, судя по всему, к той же цели.       Альбус Дамблдор. Кто ещё мог увидеть битву льда и пламени и остаться в живых?       Фогельвейда он не замечал только потому, что тот отставал от него и был почти за спиной. Это был шанс.       Земля стала прозрачной и не вполне материальной, когда Фогельвейд рухнул в неё с головой. В этом и состоит искусство элементариста – ты делаешься частью стихии, а она – частью тебя. Ты можешь стать огненным ураганом или земляным гигантом, но берегись: зайдёшь слишком далеко, и уже никогда не вернёшься назад, в человеческий облик.       Сейчас Фогельвейд ни в кого превращаться не хотел. Земля всегда подчинялась ему много лучше, чем те же лёд и пламень, но и сил у него оставалось не так чтобы много.        Быстрое перемещение внутри стихии – навык не самый простой и не самый сложный. Фогельвейд владел им достаточно хорошо, чтобы пользоваться время от времени, и недостаточно – чтобы применять в бою. Сейчас он словно плыл в земляной толще или, скорее, лежал на спине, увлекаемый невидимым потоком.       Он обогнал Дамблдора, внутренне содрогаясь при этом: тому достаточно было сделать крохотное усилие, чтобы обнаружить его.       Затем он почувствовал знакомый вкус. Ауролог из Фогельвейда был очень так себе, но уж Великого волшебника посреди ничего он заметить смог.       Гроссмейстер был жив и даже в сознании, что удивительно. Заметив вынырнувшего из земли чародея, он слабо перевалился с боку на бок и попытался что-то сказать. Вышел лишь невнятный тихий стон.       О колдовстве в таком состоянии не могло быть и речи, хотя палочка по-прежнему была зажата в его руке. Фогельвейд схватил Гроссмейстера за воротник мантии и поднял взгляд наверх.       Там стоял Дамблдор.       Фогельвейд аппарировал. Позже он сам не понимал, как это у него получилось, но он аппарировал – с места, вмиг забыв о боли в ноге, забыв вообще обо всём. Он успел увидеть, как с палочки Дамблдора срывается заклятие, и, кажется, даже успел почувствовать его... а потом они вывалились из воздуха где-то за несколько десятков километров оттуда.       ...Дамблдор стиснул зубы и устало сел где стоял, прямо на серую грязь. Хотелось выругаться – грубо, по-магловски, – но сил просто не было. Он молчал, досадовал на самого себя и глядел в небо, по которому бежали рваные свинцовые тучи.       16 августа 1943 года. Германия, Берлин, рейхсканцелярия.       Ни одна лампа не горела, и последние отражённые лучики солнца едва могли разогнать сгустившиеся тени. Мрак в углах можно было ножом резать.       Геллерт Гриндельвальд темноты не боялся никогда. Никогда не боялся того, что может прятаться в темноте. Но сегодня он чувствовал, как холодеют руки и на затылке топорщатся волосы.       – Вы меня подвели, – раздались медленные слова. – Вы подвели всю Германию.       Гриндельвальд смотрел прямо вперёд, но видел лишь силуэт человека – на фоне ночного мрака он казался воплощённой чернотой. Адольф Гитлер стоял, оперевшись обеими руками на стол, и его знаменитая взрывная ярость была готова вспыхнуть и обрушиться на мага.       – Я вас спас, – бросил Гриндельвальд. – Если б я не вышел на бой, вы бы лишились...       – Молчать! – страшно приказал Гитлер. – Вы проиграли, и несёте ответственность за это только вы!       – Что?.. – нехорошим тоном переспросил волшебник, стараясь не глядеть на дрожащие тени. – Не заноситесь, фюрер! Вы не приказываете мне, а я не приказываю вам – или вы забыли об этом?!       Он не видел глаза Гитлера, но сейчас взгляд того стал ощутим физически.       – Третий танковый корпус! – проскрежетал Гитлер, и голос его вызывал желание забиться в угол и тихо дрожать. – Танки и солдаты Великого Рейха! Зачем мы дали вам людей и ресурсы?! Ради этого сокрушительного поражения?! Ваше чудо-оружие не оправдало надежд! Вы – вы сами их не оправдали!       Гриндельвальд крутанул кистью: в ладони появилась Старшая палочка. И замер.       Сзади кто-то был.       Он обернулся – быстрее любого магла, быстрее кого бы то ни было!.. и не увидел никого. Рефлекторно попытался зажечь свет – и едва не охнул от резкой тянущей боли.       Гриндельвальд почти услышал, как во тьме кто-то усмехнулся.       – Уберите палочку, Гроссмейстер, – многообещающе проговорил Гитлер. – Вы ведь всё равно не можете колдовать.       Гриндельвальд цокнул языком, признавая поражение, и медленно убрал палочку назад. Доктор Хирт прямо сказал ему, что в ближайшие недели о магии он может забыть, а полного возвращения способностей можно ожидать не раньше чем через два месяца... а скорее – через три. Но откуда Гитлер узнал об этом?       Силуэт того вышел из-за стола, и Гриндельвальд разглядел, что в руке тот сжимает Копьё.       Разве может Великому волшебнику помешать темнота? Нет, он может видеть и сквозь неё. Разве может Великого волшебника напугать магл? Нет, маглы – пыль под его ногами.       Но мрак в огромном кабинете фюрера всё сгущался, и по спине утратившего магию Гриндельвальда побежали мурашки.       – Мы проигрываем эту войну, Гроссмейстер Гриндельвальд! – выплюнул Гитлер. – Проигрываем, хотя вы обещали нам победу!       Ощущение чьего-то присутствия за спиной стало почти нестерпимым. Затылок почти чувствовал чужое дыхание, на плечо почти легла чужая рука. Все его чувства, всё существо кричало – сзади стоит нечто злое и страшное. Очень-очень страшное, в момент лишающее рассудка!..       Рядом что-то тихо клацнуло – или, может быть, это свалилась со стола металлическая ручка – и Гриндельвальд едва не дёрнулся. Волосы на голове зашевелились.       – И я вам обещаю, Гроссмейстер Гриндельвальд, – голос Гитлера превратился в жуткий шёпот, что пробирал до костей в этом пустом зале, – в день падения Германии падёте и вы. И если я отправлюсь в Ад, то туда же я отправлю и вас! Запомните это хорошенько, Гроссмейстер!..       До Гриндельвальда плохо доходил смысл его слов. Древние инстинкты громко вопили об опасности, и сердце, казалось, почти выскакивало из груди. Хотелось бежать, кричать, сделать что угодно, лишь бы не стоять вот так на месте... и лишь чудовищным усилием воли он заставлял себя не поддаваться панике.       Поверни голову, шептал внутренний голос. Посмотри назад. Убедись, что там никого нет. Ведь это просто игра теней... теней, которые почему-то сгущаются за твоей спиной.       Но он не поворачивал. Не хотел вновь выставлять себя дураком? Да, но...       Но гораздо, гораздо сильнее пугало другое. Что если...       ...Это не игра теней? Что если он, посмотрев, увидит? Что если там действительно кто-то стоит?       Кто?       По виску стекла капля пота. Гриндельвальд не обернулся.       – Однако сейчас вы нужны Рейху, а значит, нужны мне, – снисходительно сказал Гитлер. – Я знаю, вы можете многое. Все мы иногда ошибаемся, но главное – это умение исправлять свои ошибки. Работайте, Гроссмейстер.       Незримый ужас вдруг исчез, и тени стали просто тенями. Гриндельвальд рваным движением утёр пот со лба.       Не надо было говорить ему про Копьё, подумал он. Не надо было.