Take A Deep Breath

— Жила-была дева, душою чиста: взгляд неба, а волосы как из огня, — наконец-то удалось начать Дольфу. Мальчик проговаривал каждое слово, пристально глядя Максвеллу в глаза, — Жила далеко, совершенно одна, в кирпичном дому жизнь спокойно текла.       Престон робко, но довольно ухмыльнулся: в этот раз публика оказалась более заинтересованной в его творчестве, и это не могло не радовать. — Но с судьбоносной ночи сказ начнётся о том, как ход событий повернётся, — акцент Дольфа немного отталкивал и немного не подходил пока что спокойной постановке Престона. Тем не менее, было видно, что мальчик гордился проделанной работой. — «Тук-тук» — стучался кто-то по двери, а после замолкало всё в тиши, — проговорили они в унисон, постукивая по планшету с репликами, имитируя стук по деревянной двери. Звук эхом пронесся по воздуху. — И тихо дева подошла к двери, чтоб посмотреть, кто к ней пришёл в ночи. В глазок глядит — но никого не видит с места своего. Подумать успела «кто это такой?!», как низкий голос услышала. — Милая дева, открой двери мне, — Престон имитировал голос взрослого мужчины. — Но я никогда вас не видела, — Дольф в роли «милой девы» выглядел не просто забавно, а смехотворно, но кемперы не обращали на это внимание, вместо этого сосредотачиваясь на истории. Надо же, у Престона получилось что-то хорошее. — Сгораю от вас я в любовном огне. — Уже слишком поздно, уйдите же!       Они действительно всё это учили? — И прежде чем той ночью спать пошла, все двери и все окна она заперла, — Престон сделал вид, что запирает двери, жестикулируя перед собой. — А утром, в поисках своих, вошла во дворик свежий — следы когтей остались там, крупнее, чем медвежьи, — Макс закатил глаза, глядя, с каким интересом Дэвид наблюдает за игрой Дольфа и Престона. — Закрылась в доме, заперлась. Осталось только ночи ждать, — закончил Гудплей зловеще. — «Тук-тук» — стучался кто-то по двери, а после замолкало всё в тиши, — вновь повторили мальчики в унисон, теперь замечая, как некоторые кемперы похлопывают в ладоши в такт вместе с ними. — Она в окно глядела, только тщетно — нигде того не видит человека, — Дольф и Престон поменялись ролями, так что у мужского персонажа наконец-то появился более характерный и подходящий голос. — Дорогая, дверь открой. Я вернулся в твой покой. — Солнце село, вышла тьма, — лишь ответила она. — Но дорогая, подожди! Прошу, надень колечко. Зову тебя я под венец, чтоб доказать любовь навечно, — из-за акцента Дольфа эта реплика прозвучала как-то совсем неуклюже и неуместно даже в сравнении со всем, что было сказано ранее. — О боже! Что подумают родители, когда я выйду за того, кого лишь слышу, но не видела? — Престон проговорил это с таким презрением и отвращением, словно действительно его замуж зовут, а не девушку, которую он играет. — Впустите меня в дом, и я устрою нам свидание! — несмотря на предыдущую ошибку, Дольф сумел исправиться и продолжить играть без проблем. — Мой сэр, прошу вас, уходите — вот моё желание! — И снова в доме заперлась, молясь на сна успокоение, но сердцем страх овладевал, лишая умиротворения, — к концу фразы Дольф заговорил совсем тихо, едва слышно. Затем он продолжил, но уже более громко, чтобы кемперы хотя бы смогли разобрать его речь. — Поднявшись утром, обнаружила она, что всё испорчено — веранда, дверь, и сад. — Весь день тряслась от страха, ожидая ночи, пред странным гостем тем, кого лишь слышать может, — Престон шагал то вперед, то назад, видимо, не находя в себе силы стоять на одном месте во время выступления. — «Тук-тук» — стучался кто-то по двери, а после замолкало всё в тиши, — Максвеллу всё происходящее казалось страшным сном: всё больше и больше кемперов хлопали в ладоши, стоило мальчикам повторить это навязчивое «тук-тук». — Но дева спряталась, молчание храня — беседа с чудищем ей вовсе не нужна. — Дольф подозрительно сощурился, глядя на Максвелла, акцентируя внимание на слове «чудище». — Три стука вновь, в три раза больше — стучался зверь, как только может.       Дольф стучал по планшету, пока Престон продолжал рассказ. — И так ревел, что дом дрожал; звук жуткий разум заражал.       После этого брюнет постарался издать нечто, похожее на рёв, при этом силясь не перекрикивать тихую речь Престона. Как понял Макс, суть была в том, чтобы создать видимость каких-то шумов на фоне. А вот каких именно — не важно. — Лишь в полдень в следующий день она сквозь страх открыла дверь, — стоило Престону закончить свою реплику, Хьюстон перестал рычать и принялся рассказывать свою часть. — Что там снаружи, знать желала, и взглядом зверя след искала. — И в ясной утренней росе лежит её семья полуживая. Письмо — улика непрямая: «Преград нет больше, дорогая». — Та заперлась обратно в дом, в слезах забывши про погром, — улыбка Дольфа становилась всё более и более странной, как и сам рассказ. — «Тук-тук» — колотились вновь в дверь. «Впусти» — умолял деву зверь, — голос «зверя» постепенно становился низким, рычащим. — Оставь меня, — кричит в ответ, — Ведь я тебе никто. За что ты мучаешь меня и рвёшься в этот дом? — можно было признать, что Дольф впечатляюще хорошо справляется со своей ролью. Про Престона, актёрское мастерство которого уже было более-менее отточено, можно было вообще ничего не говорить. — Ты неправа, день изо дня сюда я приходил. — Ужасный зверь, — кричит она, — молю тебя, уйди, — Дольф приподнял брови, произнося эти строки, одаривая Максвелла многозначительным взглядом. Сам мальчик всё еще не понимал, что именно этот малой пытается ему сказать. — Снаружи вдруг раздался звук, и дева поднялась — разбилось сердце, будто бы и жизнь оборвалась, — закончил Престон свою часть, глядя на Дольфа, уже едва дожидаясь конца своей постановки. — Не веря, что страдания ушли, она всю ночь сидела взаперти. Зверь не оставил ничего — лишь слёзы сохнут до сих пор, — закончил Дольф, и спустя пару секунд кемперы принялись хлопать в ладоши. — Погоди, это что, всё? Я думал, это должна была быть страшная история, — издевался Максвелл над актёрами, скрестив руки на груди. — Макс! Не нужно быть таким грубым! Я думаю, эта история по-своему страшная! — возразил Дэвид. — Я полагаю, Макс говорит так только потому, что он уже боится, — Дольф произносит это ужасным голосом словно из преисподней. Кострище рядом только усугубляет ситуацию. — О, да ты просто охуеть как прав, Дольф. Только уточни, чем именно я напуган? Несколькими дерьмово зарифмованными строчками? — задает Макс ещё несколько вопросов. — Ты боишься стать этим зверем.       Может, дело в этой улыбке. Глупой, но такой, будто Дольф знает что-то, чего не знает никто. Или всё дело в блеске его глаз — он был уверен, что сейчас Макс набросится на него с кулаками. Скорее всего, есть что-то в том, как напрягся Дэвид, мысленно себя подготавливая к чему-то — неужели они все считают, что Максвелл сорвётся прямо сейчас? Даже Гвен отсела от них в сторону. Наверное, всё потому, что Дольф прав. Он прав? Может, я и в самом деле чудовище. Макс не мог назвать хотя бы одну причину, из-за которой по телу разлилось такое странное чувство, словно внутри него что-то перевернулось. — Дэвид, — голос дрогнул от переполняющих его эмоций. Максвелл тихо прокашлялся, а потом позвал вожатого снова, теперь едва слышно, отчаянно надеясь, что никогда его не услышит — настолько сильно он хотел уйти куда-нибудь подальше от всего этого внимания и пристальных взглядов. — А теперь можно уйти?