Вино из лунных капель

      С Джей-Джеем не удаётся перекинуться до начала фестиваля парой слов, и Юра только успевает написать короткую смс: «Как он?». Просто устал он уже думать и переживать, просто они с Джей-Джеем так ни к чему и не пришли. Какие-то придурки замыслили сейчас свои грязные делишки точно в неподходящее время, и Юра бы с удовольствием самолично надавал им по первое число. Но чёрт возьми…       «Его выписали. Будет здесь. Зритель», — приходит неловкий ответ от Джей-Джея, и Юра делает судорожный вдох. Чёрт-чёрт-чёрт, вот же… Да лучше бы Отабек отлёживался ещё вечер, а теперь — переживать. Наверное, это странно, так грызть себя беспокойством из-за человека, которого видел всего раз, но об этом Юра старается не думать, только больше это нервы съест. Раз грызётся что-то в душе — то пусть грызётся, у него всегда так. Подумать он и потом успеет, а сейчас надо быстро что-то делать. Ещё бы знать что. Юри хоть сколько мучай вопросами — он знает не больше, чем сказал, но само бы его присутствие было хорошей поддержкой, но сейчас что об этом думать, когда он сам с Пхичитом в какой-то дерьмовой ситуации?       Юра старательно отпихивает тревожные мысли на задний план и мигом выискивает в шумной толпе свою цель. Пара парней как парней, обычные до отвращения. Короче, молодцы, хорошо шифруются, и Юра цепко следит за каждым их шагом, хоть и хочется уже расквасить им носы. Но нет, Крис чётко дал понять — дать им действовать, и придётся ждать. А ждать Юра не умеет и терпеть не может, правда, старается не показывать. Его недостатки — это его недостатки, пусть только он о них и знает.       — Вот сучата, — бормочет он, когда они тут же реагируют на движение «отряда» Криса — ну, точно у них ещё где-то шпион с другого края амфитеатра, о котором они не знают. Сара же, вцепившаяся ноготками в его локоть и успешно изображавшая его девушку, только фыркает тихо и щурится. Юра доволен тем, что она рядом — на неё можно положиться в любом деле, а уж реакция в опасных ситуациях получше, чем у него. И точно уж нервы покрепче.       Он всё-таки уговаривает себя сосредоточиться, потому что Сара умеет чувствовать чужую нервозность и точно проткнёт ему руку насквозь своими ногтями. Он не думает ни о чем, кроме их задания, но — чувствует.       Сосновый пепел, резкий бергамот, едкая горечь — так пахнет угасающая жизнь. Так пахнет Отабек, так пахла его собственная смерть. Это ощущение горчит, жжет губы-ноздри-лёгкие. Это просто не объяснить, Юра и не пытается. Его чутьё и чувствительность — это смесь воспоминаний, мыслей, неосознанных идей. Порой его мозг выдаёт что-то невероятное и нужное, наверное, так дикие звери в моменты опасности действуют. Инстинкт, чтоб его.       Отабек здесь, Отабек рядом, от него несёт чёртовой обречённостью, запрятанной болью, и Юра клацает зубами, ловя губами горький воздух. Инстинкт сейчас — бежать вперёд, разыскать в толпе. Зачем — Юра не думает. Да что ответить на этот вопрос, почему он так готов помочь человеку, которого совсем не знает?       — Юра, мы потеряем их, — бормочет на ухо Сара, и он понимает, что она уже несколько секунд пытается потянуть его за руку за собой, а он так и стоит на месте. Наверное, Крис его убьёт. И Виктор убьёт. Но они оба точно поймут.       — Ты справишься сама? — скороговоркой спрашивает он, и Сара на секунду теряется. Глаза у неё недовольные, но она кивает и тут же забирает с его ладони наушник. Справится, конечно, она справится.       — Не знаю, что там у тебя, но, похоже, важное, поэтому не продуй.       Юра едва успевает кивнуть в её узкую спину, вмиг потерявшуюся в толпе. Он потом скажет ей спасибо и купит её любимые духи. Сейчас же… Он даже грубо расталкивает людей, прорываясь вперёд. Задыхается от странного волнения, прорывается к самому дальнему ряду. Там, меж развалин, как раз отличный проход. Недавно там огородили небольшую площадку для любителей поглазеть на звёзды. И, кажется, небо там так низко, что только руку протяни — и запачкаешься в его чернильной краске. И звёзду к себе в карман утащишь. Юра влетает туда запыхавшейся кометой и, наверное, так громко бухает кроссовками, что заглушает разползающуюся эхом волну мелодии со сцены. Мерзкой такой, тревожной, аж на ладонях выступает прохладный пот, и Юра бегло обтирает их о джинсы.       Отабек, сидя на резной скамейке почти у самого края площадки, откинув голову чуть назад, смотрит на него через плечо. Юра замечает выпирающий кадык, напрягшуюся под кожей шейную мышцу и тут же продирает джинсовую ткань удлинившимися когтями. Руки тут же приходится засунуть в карманы, самому же глубоко вдохнуть несколько раз, чтобы успокоиться, чтобы царапнувшие секундой нижнюю губу клыки и не думали его подводить. Это не обычная жажда, ведь он сыт донорской кровью, это наваждение какое-то.       Ему нравится запах чужого отчаяния, чужой боли. Хочется узнать её вкус, и он ничего не может с этим поделать, только попытаться.       — Вот уж не думал тебя здесь видеть, — устало тянет Отабек, и Юра жадно всматривается в его лицо, подсвеченное рваным жёлтым светом ближайшего резного фонаря. Бледное, осунувшееся, яркие поблёскивающие тёмные глаза кажутся на нём излишне живыми.       — Искал тебя, — сдаёт он сразу все свои карты, но, похоже, Отабека это не удивляет. Или у него просто не хватает на удивление сил. Он только роняет тусклое: «Ясно», — и Юра парой широких шагов доходит до него, присаживаясь рядом на скамью. У Отабека терпкий одеколон и глухое, вязкое сердцебиение.       — Тебя выписали?       Отабек неясно хмыкает:       — Мне остался месяц. Пара недель. День. Даже врачи решили, что мне надо прожить их не в больничной палате. Ну, напоследок…       — Тебе не хочется умирать, — запальчиво перебивает его Юра, и Отабек какое-то время всматривается в небо, какую-то там из медведиц выглядывает, словно это важнее всего, и Юру распирает тихая грустная злость.       — Я не знаю даже, — говорит Отабек уже тогда, когда он готов потрясти его за плечо. — Я уже привык к мысли, что жизнь не удалась, так что думать о том, как бы всё было наоборот… Да я даже не пробовал.       — Ты решил, что у тебя только один вариант?       — Только один. Даже если Джей-Джей или ты считаете по-другому. Он же тебя послал? Попросил меня обратить? — В голосе Отабека тут же появляется острый, скомканный усталостью гнев. — Я на это не соглашусь. У меня… переносимость вируса всего пятьдесят процентов. А ты нарушишь все правила, если это сделаешь. Ты не можешь этого не знать.       — Я знаю, — глухо говорит Юра. На миг он медлит, а потом одним быстрым движением усаживается Отабеку на бёдра, лицом к лицу, упираясь коленями в жёсткую скамью. — Знаю. Говоришь, Джей-Джей попросил? Может, я сам захотел? Может…       — Может, ты просто упрямый ребёнок? — улыбается Отабек устало и прикрывает глаза. Словно смирился, словно ему вообще всё равно, что произойдёт сейчас, но Юра чувствует его сердцебиение, пульс — они зашкаливают, они просто гудят.       — Может, — соглашается он. В голове каша с искрами калейдоскопа, верхние клыки снова царапают нижнюю губу. Сейчас он просто готов согласиться со всем и сделать всё по-своему.       — Может. Может, я и смирился с тем, что умру, но я точно не прощу тебя, если ты решишь за меня, как мне жить, — Отабек смотрит ему в лицо, немного прикрыв глаза, и его шея так беззащитно кажется молочно белой в пятнах света фонарей.       — Знаю, — снова повторяет он, вжимая ладони в чужие плечи. Отабек не сопротивляется, молчит. Может, просто устал, может… Нет, всё точно. Юра точно сильнее, Юра точно управляет всем сейчас — кроме собственной жажды.       Он впервые пьёт кровь вот так, впиваясь клыками в тёплую шею. Просто это запрещено, просто всегда есть донорские пакеты. Просто вампиры дуреют, дичают от живой горячей крови, мерными толчками наполняющей рот. Отабеку точно больно, он слабо дёргается, упирается ладонями в грудь, но Юра загоняет клыки ещё глубже, урчит, пьёт большими глотками. И в мыслях калейдоскоп до боли яркий, колючий, голова так приятно гудит, такой накатывающий тёплый шум, словно волны прибоя, и это странно, ведь все остальные чувства клокочут, рвутся в разные стороны, разрастаются чернильным комом где-то в грудной клетке, точнее и не описать, а терпкая кровь Отабека жжёт язык, от неё немного пьяно и плохо, но так не хочется останавливаться, так хочется распробовать каждый её оттенок…       — Хватит… пожалуйста.       Отабек просит хрипло, едва слышно, но его голос пробивается сквозь шумную пелену, и Юра тут же отстраняется, вглядываясь в бледное, как бумага, лицо. На щеках ломаными линиями блестят дорожки слёз, и красные капли, слетевшие с губ Юры, расползаются неаккуратными розоватыми пятнами.       Юра торопливо облизывается и тут же панически думает, что же дальше делать. Ага, дать свою кровь… Он быстро прокусывает собственное запястье, несколько секунд ждёт, пока на ранках соберётся достаточно крови, тонкой струйкой поползшей к впадине локтя. Он приближает его к приоткрытым губам Отабека, но тот из непонятно каких сил — да как они у него остались — пытается мотнуть головой:       — Не надо…       Юра смотрит на собственные ладони — дрожат. Чужая кровь приятным жаром растекается по сосудам, смешивается с собственной, травит адреналином. Вот оно как, пить кровь напрямую… Маленькое сумасшествие, дикое, сладкое, приятное и острое. Полностью неконтролируемое. Глотнув с запястья собственной крови, Юра быстро наклоняется к чужим губам. Отабек зря пытается их сжать — Юра просто давит на подбородок пальцами, другой же ладонью придавливает рану на шее, и Отабек болезненно стонет, давится тёплой кровью. Юра врывается в его рот и языком, вылизывает кромку зубов, давит кончиком на мягкое нёбо, и Отабек сдаётся, проглатывая кровь одним махом. Только небольшая капля сползает по подбородку с уголка губ, и Юра слизывает её, оставляя на коже влажный розоватый след.       Отабек смотрит на него во все глаза, и зрачки у него широкие, тёмные, шальные. Он молчит, пропадает в крупной дрожи, и Юра тянет его к себе, аккуратно лижет ранки на шее и думает о том, как бы теперь увезти его в особняк. Собственное превращение было уже давно, но он помнит каждый его день, ломающий, болезненный, похожий на долгую горячку. Когда жажда душит, когда собственное тело кажется чужим, когда только привыкаешь постоянно контролировать готовую разрастись чернильную пустоту. Это сейчас на несколько часов Отабека ждёт неспокойный сон, но потом долгое время он не сможет спать.       И ответ приходит быстрее, чем он успевает придумать. Потому что сотовый трезвонит злой трелью, а из динамика гремит голос Микеля:       — Тебя где носит? Тут… Да просто ты нужен тут.       — Я… Прости, мне самому нужна пара ребят. Я потом объясню, но… Это важно.       И даже если Микель рассерженно цыкает, он всё равно отправит к нему пару вампиров. Юра просто очень редко говорит: «Это важно».