Вино из лунных капель

      Отабек на деле оказывается серьёзным и вдумчивым парнем, и Виктор чувствует себя как на допросе под градом метких уточнений и вопросов о том, как ему дальше жить. Можно ли ему так и работать дальше в Отделении, нужно ли жить ему здесь, в поместье, что ему надо знать и куда ему можно пристроить свой байк. На байке Виктор сдаётся и вызывает в кабинет Микеля. Тот выглядит сонным и хмурым, а как видит Отабека, то во взгляде и вовсе темнеет злость, но Виктор в нём уверен — он с этим справится. Пусть Микель очень эмоциональный и резкий парень, но он всегда поступает правильно и верно. Виктор, правда, не очень уверен, не врежет ли он Отабеку, как только они выйдут из его кабинета, но точно знает — он введёт его в курс дела лучше, чем кто-либо другой. И найдёт, куда всё-таки пристроить его байк.       — Я хочу, чтобы ты пару недель пока не покидал поместье. Прости, но так надо — я лично хочу понаблюдать за тем, как твой организм будет вести себя, как ты будешь справляться с жаждой. Дальше же с твоей работой мы всё решим, — всё-таки Виктор вспоминает о том, что сейчас он здесь главный, и Отабек только кивает, выходя следом за молчаливым Микелем, Виктор же трёт большими пальцами виски. Столько всего ещё надо сделать, а ещё они с Крисом пустили «Нюи де Фурвьер» идти своим ходом, пусть и в руках сложившейся команды. Под контроль всё взяла Сара, за что Виктор был ей очень благодарен — как и брат, она была упрямой и надёжной. Но сейчас должно всё наладиться, поэтому скоро она сможет передохнуть. Виктор не сомневался — Крис скоро восстановит силы, да и Юра выносливый, ему достаточно только отоспаться. И всё пойдёт так же спокойно, как и раньше. Или даже немного лучше.       Потратив с пару часов на накопившиеся документы, Виктор аккуратно и неслышно заходит в комнату Юры, но Юри, присевший на подоконник, тут же его слышит. Или чувствует. Или же понял, что он придёт, ещё тогда, когда Виктор был в коридоре. А ведь он пробыл тут, с Юрой, с несколько часов — и Виктору становится от этой мысли болезненно стыдно. Он снова забыл что Юри… Что он просто такой. Что-то решает не так, а некоторые простые решения может не увидеть. Самостоятельности ему очень не хватает, Виктору же просто не удаётся к этому привыкнуть.       — Ты чего? — шёпотом шуршит ему в плечо Юри, когда Виктор подходит к нему и бесшумно сгребает в объятия. Хотя Юру, похоже, ещё надо постараться разбудить — он спит крепким и вполне здоровым сном, посапывает и только переворачивается на другой бок, к ним спиной, почувствовав движение.       — Прости, надо было сказать тебе не сидеть тут всё время с Юрой, пока он спит. Я совсем забыл.       — Виктор.       — А?       — Не извиняйся. Я всё равно хотел понять, ну, то есть, научиться даже. Ну, я привык заботиться только о Пхичите. Хотел понять, что чувствую, если на его месте кто-то другой.       — И что почувствовал?       — Сначала я испугался, — бормочет Юри, утыкаясь лбом в его плечо. — Растерялся. А потом обрадовался, когда Юра спокойно заснул и что его раны понемногу стали заживать. И так… И тяжело, и легко сразу. Я не знаю, как это объяснить.       — Пойдём, — крепко обняв его, тихо отвечает Виктор. — Сейчас пусть тебе будет легко. Видишь, как Юра крепко и довольно сопит? Всё будет хорошо. Отоспится — ещё и наорёт на тебя за то, что столько времени с ним рядом просидел. Пойдём.       Юри податливо вжимается в его бок своим, когда Виктор приобнимает его за плечи, вместе выходя из комнаты и аккуратно прикрывая дверь. Так и не отпустил после, да и Юри вряд ли был против, вместе они и зашли в тенистую виноградную рощу. У них тут всегда шло легко поговорить и понять друг друга — вот же привил Юра, виноградная душа, любовь к этому месту. Юри тянется к беседке вдали, и Виктор кивает. Даже там они садятся рядом, плечом к плечу, и Виктор довольно раскидывает руки на спинку резной скамьи, так и приобнимая Юри за плечо, и глубоко вдыхает. Воздух тут тёплый и немного терпкий — самое то, недостающая деталь для ещё пока смутного, но долгожданного спокойствия.       — Знаешь, Юра перед тем, как заснуть, меня мамой назвал. Я тогда ему ладонь на лоб положил. Вот и как-то…       — Хорошая у тебя ладонь, значит. Юра всегда очень редко говорит о своей семье, это то, что у него спрятано далеко. То, что навалилось на него из-за Отабека, конечно, ослабило, но у тебя получилось завоевать его доверие. Наверное, так, да. Может, ты и не понял, что чувствуешь, заботясь о ком-то, кроме Пхичита, но Юра понял. Неосознанно, но понял. И всё хорошо. Всё будет хорошо.       Юри, шумно вздохнув, прижимается лбом к его плечу, и Виктор треплет его по волосам.       — А сейчас я чувствую, что сердце из груди выскочит.       — Отличное же чувство, да?       — Виктор, а ты… Ты чувствуешь? — Юри поднимает на него взгляд и затихает, вглядываясь в лицо, и это понятно — слишком много чувств, слишком много в принципе всего за последние дни для того, кого долго держали взаперти. Виктор не спешит говорить, но не может не прикоснуться. Проводит кончиками пальцев по скуле, гладит подбородок, скользит аккуратно по тёплым губам. Да, вот оно, именно это.       — Чувствую тепло. Оно как изнутри идёт. Словно…       — Словно от горячего какао, — добавляет Юри, легко улыбаясь, и Виктор уверен — он его понял. Как и поймёт всё, что он поможет ему ощутить. То, о чём легко промолчать, лучше прикоснуться, прошептать едва слышно, и Виктор аккуратно зарывается пальцами в тёмные волосы на затылке, притягивая немного Юри к себе. Так, чтобы можно было неторопливо и нежно целоваться, не боясь, что затечёт шея. А Юри ещё подаётся вперёд, мажет по губам тёплым дыханием, и Виктор осторожно целует его для начала в переносицу, и Юри жмурится в тот же миг, но не отстраняется, нерешительно обнимает за шею.       — Нас увидят… тут, — едва слышно роняет он, пока Виктор ведёт губами по его скуле и замирает, дуя на мочку уха.       — Возможно. Но ты же чувствуешь? Чувствуешь азарт? — смеётся Виктор, обхватывает мочку губами сначала мягко, а потом в уже прикусывает кончиками зубов, и Юри легко, но ощутимо вздрагивает.       — Азарт? Как…       — Тебе немного страшно, но ты уже не сможешь остановиться, — шепчет Виктор, цепляя пальцами ворот его футболки, отводит и горячо касается кончиком языка плеча. — Тебе интересно. Тебе нравится то, что я делаю сейчас. Скоро тебе покажется, что ты сам себе не принадлежишь, но это тебе нравится.       — Это как жажда. Всегда, когда ты… Это всё ведь ты, — Юри вдруг широко распахивает глаза, и Виктор, подняв на него взгляд, утыкается в кончик его носа своим. А в карих глазах столько чистого и искреннего восторга, что Виктору не просто тепло — жарко от того, как Юри жмётся, влипает в него всем телом, но ему неудобно, им обоим неудобно, и Виктор просто тянет его на себя, устраивает на коленях лицом к лицу — благо, скамейка широкая, и Юри легко упирается в неё коленями, стискивает ими бёдра, немного елозит и, сделав запальчивый вдох, снова повторяет:       — Понимаешь, это всё ты…       Виктор понимает, трётся об его нос своим, улыбается, и Юри словно пытается поймать его улыбку — аккуратно ведёт ладонями по щекам, гладит указательными пальцами, и он дует на кончики и жмурится, когда Юри уже осторожно ведет ими по вискам и линиям бровей. Всегда у них так — всё намного понятнее, когда они оба молчат, но кричат прикосновениями друг к другу. В висках гремит душное лето, когда Юри наклоняется и утыкается кончиком носа в шею под ухом.       И это всё он — единственный вампир, которому Виктор может это позволить. Горячо задышать в шею перед тем, как царапнуть кончиками зубов по коже, и медленно прокусить её, погрузить их глубоким острым движением, так, что расползающееся тягучее онемение не спасает, не справляется, боль и слабость расползаются сначала по плечам, и Виктор расслабленно откидывается на спинку скамьи, а Юри устраивается на нём полулежа, неторопливо слизывая выступающую из ранок кровь. Это звуки громкие, откровенные, а ощущения… Виктора давит прохладой и жаром, или же это одно и то же? Да, это тот самый азарт, и он, собрав силы в ладонь, сгребает волосы на затылке Юри в кулак, он отрывает его от своей шеи, но лишь затем, чтобы сразу прижаться к его губам своими, слизывая собственную кровь и царапая язык. Юри держит, мурыжит его взглядом, и в нём — багровое наваждение. Виктор не удерживается, цепляет пальцами тёмную чёлку, заводит назад, оголяет лоб — и Юри, хищно щурясь, прокусывает его язык. Больно и терпко. Виктор давится горячей кровью и сдавленно стонет, когда Юри толкается в его рот языком ещё глубже, юрко касается кончиком стенок щёк изнутри, словно пытается слизать всю горячую кровь до последней капли, не оставив ничего.       Азарт — и это уже Виктор на самом деле себе не принадлежит, любуясь открытым лицом, когда Юри отстраняется и бегло облизывает губы, как кот. Взгляд у него тёмный, хищный — как всегда, когда он пьёт его, Виктора, кровь, и это не просто льстит — заводит. Ведь больше никто Юри таким не видел. И не увидит, Виктор банально никому этого не позволит. Просто — это он, это Юри, только он может так невинно касаться его губ кончиками пальцев и спрашивать с тревогой:       — Больно?       Да, очень, так, что, что хочется поскулить от того, как тянет затихающей болью язык — всё-таки подживает. Больно и хорошо, и Виктор слегка улыбается:       — Больно. Повторим?       Он немного шепелявит и морщится, чувствуя, как додаёт своё и шея — подсыхающая кровь стягивает кожу, и это ещё больше тревожит свежие ранки, а на этот раз Юри, похоже, прокусил особенно глубоко — кровь всё равно выходит совсем небольшими толчками, и Виктор старается не двигать и не говорить больше — только слегка лижет распухшим от раны кончиком языка тёплые пальцы, и Юри растерянно охает, теряя жёсткий хищный взгляд, но Виктор не против. Не против растаять в тёплом осторожном беспокойстве, когда Юри, наклонившись, невесомо касается кончика его языка своим, вылизывает чувствительную ранку, и Виктор прикрывает глаза, поддаваясь странному спокойствию.       Да, только Юри так может. Это всё он.