Вино из лунных капель

      Хотелось выглотать с пару пакетов крови, кому-нибудь врезать и съесть минимум громадную чашку винограда — и не важно, в каком порядке. Голод — вампирский, человеческий, эмоциональный — сдавил горло, стоило только разлепить глаза, и Юра, аж зарычав от злости, рванул удлинившимися когтями по подушке и тут же чихнул от разлетевшегося пуха. И замер, впитывая кожей чужой взгляд. Снисходительный, чтоб его. Да, он это чувствует, сейчас он чувствует всё, сейчас он просто встанет и вцепится Отабеку в горло, если тот не перестанет на него так смотреть. Только от Отабека такое тяжёлое ощущение присутствия, и воздух словно пропадает, становится раскалённым песком, что царапает ноздри, но Юра только дышит глубже и едва поворачивается к нему. Шея не слушается, словно вместо мышц деревяшки, да что там, всё тело такое, но Юра уверен — со злющим взглядом он справляется, вкладывает всего себя, потому что он не просто зол — он в бешенстве. Он тут уже эмоционально наизнанку вывернулся за эти дни, а в ответ — ничего. Точнее, было что-то. Злость Отабека, его упрямство, его нежелание зависеть от кого-либо — они отлично проглянули из-под треснувшей маски именно тогда, когда он жадно глотал его кровь. И вот, снова спрятал за безразличное выражение лица, а в глазах, тёмных и цепких, так и висит снисходительный вопрос: «И что же ты будешь делать сейчас, ты хоть думал об этом?». И, похоже, это даже утверждение.       Юра щурится, замечает подживающую ссадину под губой — точно Микель, тот умеет хорошо вмазать, да так, что даже вампирская регенерация медлит. Словно с ударом Микель травит своей злостью и обострённым чувством справедливости, и этот яд долго не даёт ране зажить.       А в руках у Отабека пара пакетов с кровью, и Юра сглатывает слюну. Хочется, так хочется, да он готов дико впиться в них зубами и разодрать, словно дикий зверь, глотая обрывки плотного целлофана. Так хочется, и Отабек же это знает, чувствует, видит, точно видит, вон как прожигает его внимательным едким взглядом, но Юра скорее прокусит себе губу и напьётся собственной кровью, чем попросит. Отабеку же нужно это? Нужно сейчас всё перевернуть и показать Юре, что он ошибся, да? Унизить его?       Но Отабек только молча поднимается со стула и, вздохнув, подходит к его кровати. Аккуратно открывает защёлку на одном пакете и протягивает его замершему Юре, поддерживая за дно.       — Пей давай. Выглядишь паршиво.       — Что, не нравлюсь? — сипло язвит Юра, кое-как ухватывая пакет. Если бы не Отабек, уже бы не удержал его, тогда кровать была бы не только в перьях, но и в крови. Отабек ещё и помогает ему усесться, поддерживает затылок, и Юра смутно вспоминает время много лет назад, когда Виктор и Крис так же хотели его напоить. Он тогда месяц отказывался от крови, не принимал самого себя, вот и банально ослабел — как и сейчас. Что тогда, что сейчас, у него всё идёт наперекосяк. И хочется показать, что он не глупый беспомощный мальчишка, но всё выходит наоборот.       — О, вот теперь хоть румянец появился, — как ни в чем не бывало, спокойно говорит Отабек и легко хлопает его по спине, когда он выглатывает первый пакет, и только накатывающее спокойствие помогает Юре не взвиться злой фурией.       — И? Что теперь? Чего ты сейчас добился? Показал мне, что я ошибся? Да, показал — только не думай, что я с тобой соглашусь.       Он говорит спокойно и ровно, и взгляд Отабека в ответ такой же. Неужели у них обоих получится поговорить на одной волне и с единой целью — хотя бы попытаться друг друга понять? Сложно в это поверить, нервные клетки Юры гудят настороженностью и обидой.       Отабек молчит недолго, греет ладонью плечо, которым Юра уже упрямо дёргает и пытается её сбросить, но всё никак. Отабек словно берёт его молчаливым измором, и когда говорит, то Юра не сразу понимает на слух, а сперва почти что читает по губам.       — Помнишь, когда мы в первый раз встретились, ты спросил, не прокачу ли я тебя на байке? Хочешь сейчас?       И вот что с этим делать? Юра только открывает и закрывает рот. Он был уже готов броситься в словесную атаку и не ожидал капитуляции, а тут… Ай, чёрт с ним!       — Хочу, — выпаливает он, и Отабек, поднявшись с кровати, суёт ему в руки джинсы. Байк — это классно, только Юра готов признаться и расписаться в своём техническом кретинизме, поэтому на такие классные штуки готов смотреть издалека или уж пытаться пощупать и разглядеть, когда Джей-Джей приезжал в поместье. Только вот украдкой. А тут, похоже, можно и реально, и не стесняться, когда Отабек выкатывает свой из большого гаража, где байку, оказывается, нашли местечко. Юра неловко косится на окна — он ни с кем не поговорил, только быструю кривую записку на подушке оставил, не зашёл к Виктору, а к Крису так вообще страшно подходить, тот хоть и не бушует и не скандалит обычно, но если разозлится, то давит холодным безразличием, и это всегда обиднее всего. А сейчас он просто сбегает. Не то чтобы ему страшно… Не готов, вот и всё.       — Если меня потеряют, скажу, что ты меня украл, — хрипло смеётся он, и Отабек хмыкает, крутя в ладонях второй шлем, думает о чём-то своём, смотря Юре в лицо, а потом аккуратно тянет руку и снимает с его волос перо. Юре стыдно — надо же, даже не расчесался, точно на пугало сейчас похож, поэтому он быстро выхватывает шлем и надевает его в миг. — Ну, едем?       Отабек упрямо молчит, только кивает, и Юра вцепляется всеми пальцами в специальную спинку и утыкается носом меж лопаток, трётся им о кожаную куртку. Круто-то как. А когда они разгоняются так, что ветер аж свистит вокруг, а реки Рона и Сона кажутся серебристыми лентами, так вообще… Юра так вообще понимает, что утреннюю злость этим ветром и сдуло. На то был и хитрый расчёт? Значит, сам он Отабека прочитать не может, а тот его насквозь видит, словно с его кровью выпил все его мысли и страхи?       Этот вопрос крутится на языке и в мыслях, но Юра всё забывает о нём, ведь мимо них пролетает Лион. Сейчас родной город кажется незнакомым, и даже изученные вдоль и поперёк улочки старого шелкоткацкого района Ла-Круа-Русс кажутся совсем незнакомыми, растворяющимися в огоньках уже зажигающихся фонарей. Уже спустились сумерки, и Базилика Нотр-Дам-де-Фурвьер, возвышающаяся на одном из холмов, светится мистическим светом и выглядит ещё величественнее, чем днём. В тёмной воде Роны она отражается размазанной далёкой тенью.       Людей на набережной не так много — как всегда в это время лета, в его душные ночи, все жители и гости на фестивале, который продлится ещё с пару недель, но всё равно никому не надоест. Так что найти тихое местечко, куда можно и пристроить байк, и самому развалиться на резной скамье почти у самой воды, не так уж сложно. Юра расслабленно откидывается на спинку, вытягивает шею и пялится на крупные звёзды. Ощущение чужого внимательного взгляда пусть и давит немного, но как-то… ожидаемо, что ли? Наверное, инстинкт самосохранения должен кричать, что нельзя так беззащитно показывать горло тому, кто недавно в него вгрызся и выпил много крови, но Юре плевать. Так они и будут топтаться на месте, пока кто-то из них не решит, что всё это — самый дерьмовый вариант. Он уже решил.       — Садись давай, нечего тут стоять как… Как памятник своим косякам, вот, — ворчит он и даже хлопает по нагревшейся за день скамье рядом с собой, и Отабек аккуратно садится, закидывает ногу на ногу.       — Думаешь, именно моим?       Юра фыркает, уже готов поспорить, но понимает, что вот от этого он точно устал. Да, накосячил он, окей, ладно, да он сам знает, поэтому он сейчас просто, просто…       — Слушай, Отабек, может, как-нибудь… Как-нибудь станем друзьями, что ли? — выпаливает он. Да, друзьями, почему нет? Хорошо быть друзьями, когда один кайфует от того, когда другой вгрызается ему с ненавистью в горло и готов выпить кровь до последней капли. Но если бы без этого — у них бы точно получилось.       Отабек странно фыркает, и Юра не сразу понимает, что он смеётся. Да нет, не просто смеётся, а банально ржёт над его эмоциональными страданиями и точно заслуживает пинка в коленку.       — Да ты охуел! — и угрожающего окрика, но Отабека это ни капли не пугает, потому что он мигом разворачивается, придавливает его собой и весело улыбается прямо в нос, кажется, сейчас так и цапнет его белыми зубами:       — Думаешь, и правда друзьями станем?       — А что делать-то?       — И правда… Странный ты, — выдыхает Отабек, и утыкается носом в шею, голую и тут же покрывшуюся мурашками, и Юра тут же сглатывает и понимает, что Отабек чувствует, ощущает, как дёргается его кадык, что он вот сейчас снова может сказать, скривившись, что Юра поехавший, раз кайфует от этого, поэтому лучше уж он сам скажет хоть что-то:       — А на людях пить кровь нельзя… Правило такое.       На самом деле все правила улетают из головы в один миг, в мыслях только горячая неловкость, что сейчас его слова отдаются сквозь кожу Отабеку прямо в губы, которыми тот утыкается в самое основание, где шея переходит в плечо.       — Дрочить на людях тоже нельзя, но тебе, похоже, придётся, — выдыхает он и чуть отстраняется, а Юра аж рычит сквозь зубы, не зная, чего ему хочется больше — убить его или же самому помереть тут со стыда. Да, и дрочить тоже хочется. Да, он вампир, да, по человеческим меркам ему уже много лет, но он чертов недавний подросток, у которого встаёт лишь от того, что ему подышали в шею и слегка потискали. Если Отабек сейчас решит цапнуть и выпить даже с пару капель крови, он банально кончит, потому что низ живота тянет горячей тяжестью, а член бодро утыкается головкой сквозь трусы прямо в замок джинсов, и это не то что чувствуется, это даже в темноте заметно. Потому что вампиры хорошо видят в темноте, а Отабек вампир, черт его побери!       — Что, даже не прикроешь по-дружески? — сипит зло Юра, и Отабек немного наклоняет голову в бок.       — А я думал, что ты попросишь по-дружески тебе подрочить.       — Так вперёд, если не слабо, — огрызается Юра и да — всё-таки кайфует. Со стоящим членом рядом с вампиром, который уже попробовал на вкус его кровь и очень странно на него влияет, он явно не в том положении, чтобы скалить зубы, ведь точно нарвётся на чужие, и Отабек явно понимает это лучше него.       — Знаешь, я хотел извиниться и попробовать поговорить по душам, а теперь собираюсь тебе подрочить. Как до этого дошло? — тихо говорит Отабек, вжикая молнией на его джинсах, и Юра инстинктивно слегка подкидывает бёдра.       — Да меня и так устраивает, потом по душам поговорим, — выдыхает Юра и почти стонет, когда Отабек накрывает ладонью его член, спустив с джинсами и трусы. Почти — потому что другой крепко закрывает рот и всматривается в глаза, наклоняясь близко-близко. И божественно дрочит, легко царапая головку его члена, что Юра позорно кончает почти сразу и даже забывает мстительно цапнуть Отабека за пальцы. Только медленно облизывает губы, когда тот широким жестом обтирает запачканную его спермой ладонь о скамью. В кармане назойливо жужжит телефон, и Юра не сразу собирается с духом ответить, сверля взглядом имя Криса на экране. Отабек же молчит на первый звонок, а на второй мягко улыбается и тихо кивает:       — Ну же, давай.       И после такого уже и не сбросить, Юра только выдыхает трусливое: «Да», — ожидая злого упрёка или же холодных вопросов. Но голос у Криса родной, тёплый и по-вечернему усталый:       — Юра, давайте вы уже оба домой.