Вино из лунных капель

      За последние несколько недель Виктору кажется, что что-то он точно упустил и не заметил. Точкой отсчёта для всех странностей точно можно назвать день, когда к клану присоединился Отабек. С того дня, например, именно Юра стал вести себя так счастливо нагло, что хотелось выкинуть его порой за шкирку.       — Я вот всё думал, что же я пидор-то такой. А мои приёмные папули ещё хуже, совсем опидорасились, — протянул Юра, нагло развалившись у него в кабинете в кресле и лопая виноград из большой чашки, которую крепко держал на коленях. Виктор аж отвлёкся от ноутбука и перевёл на него укоряющий взгляд. Юра только нагло ухмыльнулся, от Отабека тоже помощи ждать не приходилось. Нет, конечно, хорошо, что он понемногу избавлялся от вечного безразличия на лице, но со смеющимся взглядом и рвущейся улыбкой из него так себе союзник в борьбе против Юриного нахальства.       — Радуешься, что Криса нет, поэтому некому тебе втык сделать? Знаешь же, что я не умею ругаться.       — Пусть Крис отдыхает и наслаждается личной жизнью, потому что заслужил. Вот спорим, точно спорим, — что Пхичит его точно папочкой зовёт? Я давно уже об этом думал, потому что Крис прямо тает от него и балует так, что даже меня так не баловал, беспредел, — Юра притворно вздыхает. — А сейчас ещё Юри права получит, тоже укатите куда-нибудь в типа медовый месяц и свалите на меня свои бумажки и нудные дела.       — А ты свалишь их все на меня, — вмешивается Отабек и Юра снова скалится улыбкой:       — Мне нравится эта идея. А ещё никто нам мешать не будет, нам можно никуда не ехать, устроим тут себе райский уголок.       — Я наябедничаю на тебя Микелю, и он тебя мигом научит правильно себя вести, — пытается припугнуть Виктор, но Юра только смеётся, по привычке морща кончик носа.       — Да Микель мне друг и брат почти, ты же не думаешь, что я с ним не смогу договориться?       — Выпороть бы тебя, — вздыхает Виктор, и Юра не пропускает это мимо ушей:       — Бека, а ведь это идея!       — Так, всё. Юра, вы же пришли сюда не только бесить меня и есть виноград.       — А точно! Джей-Джей хочет, чтобы Бека был крёстным его мелкого. Там кстати и Крис уже успеет приехать, пойдём всей бандой, можно?       В этом вопросе больше важного, чем может показаться. С момента обращения Отабека ведь прошло больше месяца, и этот срок всегда и ставился новым вампирам, чтобы понять, как их организм воспринял вирус. Отабеку Виктор на самом деле был готов дать зелёный свет ещё в первую неделю, но с Крисом они сошлись на том, что правила есть правила, особенно в том, что касается Юры, который и так игнорирует почти все.       Но сейчас он серьёзно сверлит Виктора взглядом, и даже на лице Отабека нет столько волнения и ожидания. Хотя — это Отабек, его только Юра, похоже, читать и умеет.       — Крис точно успеет приехать, потому что мы как раз это обсуждали на днях. Знаешь, Отабек, быть крёстным — это довольно большая ответственность, — Отабек кивает на его слова, и Виктор, не удержавшись от картинной паузы, добавляет: — Но я думаю, ты готов её принять.       Юра тут же сияет улыбкой так, словно Виктор ему пообещал, что всё-таки купит давно выпрашиваемый собственный байк, на что он, конечно, пока не думает соглашаться, и Крис с ним солидарен — пусть этот ураган ездит у Отабека за спиной, так всем спокойнее.       — А теперь брысь отсюда, — вздыхает Виктор. Он и так не может сосредоточиться, всё думая о том, как Юри сегодня сдаёт на права, а с этими двумя вообще сложно. Они солнечные, так посмотришь только на улыбку Юры и на то, как Отабек украдкой смотрит на него — так самому хочется отбросить все бумаги, спуститься в сад и прикорнуть в нагретой солнцем беседке. Чтобы туда Юри и пришёл, когда приедет, и там бы они спрятались ото всех.       — Виктор, может, помочь с чем? Я же знаю тебя — уматываешься.       — Юра, просто… — начинает было Виктор, но с тем спорить бывает бесполезно.       — Отдохни.       Ну вот, приехали, теперь этот мальчишка ему командует. Виктор устало трёт переносицу и уже готовится долго воевать за то, чтобы его оставили в покое в его же кабинете, но тут с лёгким стуком в дверь влетает счастливый Юри, и разве можно тогда думать о чем-то ещё?       — О, теперь мы точно брысь, этот и сам тут справится, — хитрюще лыбится Юра, и Юри замирает и непонимающе улыбается.       — Брысь, — вздыхает Виктор, и Отабек аккуратно тянет Юру за руку к двери, так и растворяются, и сразу становится тихо. Почти. Виктор знает дыхание Юри, когда тот радуется или, ещё лучше, счастлив. Он перестал бояться это показывать и больше не прячет то, что чувствует.       — Сдал?       — Сдал, — счастливо кивает Юри, и Виктор поднимается к нему с кресла. Конечно, как он мог не сдать? Он каждый день учил, зубрил и вежливо доставал Микеля, который с удовольствием ему объяснил все сложные моменты. Юри оказался очень упрямым и упорным, хотя у его упрямства и не было взрывного задора Юры. Он просто знал, чего хочет добиться — и добивался, за что Виктор очень им гордился.       Хотя, бывает, он сомневается, немного побаивается первым делать шаг, и Виктор кивает и распахивает руки, и тогда Юри тут же кидается обниматься, утыкается носом в плечо и трётся им о рубашку, как счастливый кот. Упасть в работу теперь и зарыться в бумагах кажется самой невозможной задачей, и Виктор сдаётся:       — А пошли в душ?       — В душ? Вместе? — удивляется Юри, но Виктор только ободряюще подмигивает:       — Ага.       «Не бойся ко мне прикасаться», — вот что он сказал Юри месяц назад, и это был один из первых снятых замочков. Юри может быть нерешительным и робким, понимая, что он много не знает, и пусть это сильнее иногда его любопытства, если ему что-то подсказать или даже намекнуть — он пробует. И он прикасается.       Виктор прикрывает глаза, расслабляется от ощущения осторожных пальцев, устраивающих в его волосах целую пенную шапку. Юри смеётся, щекочет мыльными пальцами его за нос, и Виктор тут же вслепую залепляет душистой пеной ему по лбу. А потом всё-таки открывает глаза, и они слезятся от пены, но так хочется видеть горящий смешливый взгляд Юри, который теперь не жмурится от смущения при поцелуях.       Они не обсуждают, почему и зачем. Просто хочется целоваться, ощущать и чувствовать, и Виктор думает, что понимания этого достаточно — пока что. Юри слишком долго просто существовал, чем жил и чувствовал в полной мере, чтобы грузить и давить его словом «любовь». Да и не объяснишь такое, что оно значит. У каждого ведь своё.       — Ты ведь устал. Это видно. Я чувствую, как ты засыпаешь, — говорит Юри, и Виктор тут же выныривает из лёгкой дрёмы — пропал и растаял в ней, как только Юри, накрыв его голову полотенцем, аккуратно вытирает ему волосы, прядка за прядкой. — А ещё у тебя волосы отросли.       — Правда? Я и не заметил даже, — бормочет Виктор, вдруг понимая, что чёлка и правда с некоторых пор мешается и лезет в глаза. — Надо бы подровнять…       — Нет. Будет красиво, если решишь отрастить длинные. Так… волшебно, — Юри до сих пор иногда сложно подобрать нужные слова, и так и видно, что он хочет произнести их на японском. — У тебя же волосы как серебро.       — Тогда я подумаю об этом, — сонно бормочет Виктор. Если Юри нравится, то он готов отрастить волосы хоть до пят. Так хочется сказать об этом, но сладко зевнуть хочется ещё больше, и Виктор даёт себе волю, зевая во весь рот. Юри смеётся, орудуя полотенцем, и Виктор легко покачивается в такт движениям его рук.       — Может, тебе выпить крови?       — Может, — соглашается Виктор, и Юри быстро приносит ему прохладный пакет, даже сам открывает его, и он устало пьёт. Глотки выходят неаккуратными, и на подбородок тут же сползает пара красных струек. Юри вдруг ловит их кончиками пальцев, размазывает её, и Виктор, делая последний глубокий глоток, тянется к его пальцам губами, облизывает их, медленно и аккуратно. Так здорово наблюдать за лицом Юри в этот момент. Столько на нём и растерянности, и яркой жажды, прекрасное сочетание. Так и манит еще больше его удивить. Виктор не может удержаться.       Он падает на спину на кровать и, подмигнув, манит Юри к себе. Тот аккуратно и плавно садится к нему на бёдра.       — Что мне делать? — тихо говорит он, как будто боится, что их кто-то услышит, и Виктор оттягивает на себе ворот махрового халата.       — Прикасайся, Юри. Тебе же хочется. И мне тоже.       На лице Юри столько беспомощной радости, что Виктор почти готов поверить, что сейчас он просто спрячет лицо в ладонях, не зная, куда себя деть. Но Юри справляется, прикасается самыми кончиками пальцев к шее, сглотнув, ныряет ладонью под ткань халата на груди, и Виктор ободряюще гладит его по бедру сквозь его собственный.       Юри гладит и щекочет, наклонившись, дует в нос, а потом касается губами шеи, и Виктору и щекотно, и приятно, и просто сложно. Юри очень нежен и аккуратен, но Виктор знает лучше всех, как легко он может глубоко впиться клыками ему в горло. Глубоко, больно, тяжело. Виктора рвёт и тянет между жаждой нежности и вот этой боли. Даже он сам не знает, что выбрать, что Юри подсказать, и почему-то тот словно знает больше него — о нём же самом, когда распахивает на нём халат целиком и ёрзает на бёдрах, а тёплые изучающие ладони в этот миг гладят рёбра и живот, и Виктор только и может, что выгибаться им навстречу. Под нежность подушечек пальцев и боль царапающих когтей. Взгляд Юри палит алым, каплями жара словно проникает под кожу расползается будоражащим возбуждением, и Виктор рвано стонет, когда когти впиваются в бедро. Больно и так нежно, потому что Юри в тот же миг прижимается губами к плечу, бегло выцеловывает дорожку до груди, лижет чувствительный сосок, и Виктора от такой незамысловатой ласки пробирает, давит и отпускает удовольствием словно в первый раз. Ему тоже хочется, чтобы Юри вот так же сошёл с ума, и он скользит ладонью под его халат, гладит горячий член, и Юри звонко стонет, утыкаясь лбом в его плечо.       — Виктор… Виктор, как мне дальше?.. — сбито шепчет он, ещё глубже вгоняя когти в его бедро, и Виктор, хрипло охнув, наконец развязывает пояс на его халате.       — Просто прижмись, Юри. Просто… Ох, ближе.       У него получается попробовать ухватить их члены вместе, и ладонь Юри тут уже оказывается сверху, царапает когтями его собственную.       — Прости, их не получается убрать. Я могу твою ладонь насквозь проткнуть.       — Просто двигайся, — перебивает его Виктор, и он, крупно вздрогнув, ерзает на его бедрах и вжимается так, чтобы было удобно дрочить вот так — вместе, смешивая кровь из ладони Виктора со смазкой и не попадая в ритм друг друга. Самое лучшее. Лучше только, когда Юри кусает его в шею. Вроде и привычно, а вроде и ново каждый раз, и Виктор стонет сбито и хрипло, путаясь в накатывающих ощущениях — и сбитых толчках Юри в его ладонь, и в ритме его больших жадных глотков. Они словно соединяются, сплетаются, становятся бесконечными, и Виктор, подаваясь бёдрами вверх и выплёскиваясь в их ладони, теряет себя на несколько секунд. Словно это не ему так хорошо, словно это не он видит сейчас, как Юри медленно подносит испачканную ладонь ко рту и кончиком языка пробует розоватую от его крови смешанную сперму. От такого зрелища кончить бы ещё раз, но Виктор может только лениво и довольно лежать под ним, прижимая ладонью рану на шее. Зря, наверное, на кровати всё равно кровавые пятна, простынь легче выкинуть, и Виктор сдаётся, раскидывает руки в стороны, всем видом показывая, что готов к тому, чтобы его нежили от всей души.       Юри аккуратно и чутко вылизывает ранки на шее. В такие моменты он славный и милый, почти ребёнок, и Виктор думает, как же много в нём скрыто ещё таких сюрпризов.       — Так хочется узнать тебя всего. Ты удивительный, Юри.       — Я совсем обычный, Виктор, — Юри неловко тычется носом ему в щёку, и вот он, ещё один сюрприз — не умеет он принимать похвалу, и это выглядит очень мило.       А он сам всё-таки — удивительный.