***
Гудок. Гудок. Автоответчик. Гудок. Гудок. Автоответчик. Гудок. Гудок. После сигнала… Бип. — Ебучий телефон! — кричу я, швыряя его на кровать. Я закрываю глаза, пытаясь снять напряжение. Ничего не выходит. Голова сейчас будто взорвется. В сознании всплывает образ Яна, Миланы. Боже, нет. Пиздец. Милана. Блядская ты сволочь! Кто знает, где она живет? Да по-любому Света. Я бегу за телефоном к кровати. Жадно набираю номер. Света отвечает быстро. Я спрашиваю адрес Миланы. Получаю его. Что делать? Насрать ей под дверь? А может, пойти и разбить ей лицо? Тебе конец, сучка. Я разобью тебе лицо так, что мало не покажется. Выбью глаза, которыми ты смотрела на моего Яна. Хватаю сумку и буквально вбегаю в дверь, сталкиваясь с Мишей. — Куда ты? — он хватает меня за плечи, тряся. Выгляжу я, наверное, бешено. — Миша, блять! — пытаюсь высвободиться, но не выходит. Когда он успел стать таким сильным? — А ну! — Миша легонько шлепает меня по плечу. — Не вздумай сейчас сделать что-то, что ему ещё больше навредит. — Ты знаешь! Ты ведь знаешь! — почти вою я. Слёзы начинают литься из глаз. Прямо перед моим маленьким братиком. — Он не мог, Миш. Милану?! — всхлипываю я. — Не мог, конечно, — Миша сажает меня на кровать, садясь рядом. — Милана — шалопендра плоскожопая, ей только бомж даст, да и то не встанет! Я улыбаюсь. Миша вытирает мне слёзы. Туманность в глазах немного развеивается. Я выдыхаю. — Успокойся, ладно? — большой палец Миши смахивает слезу с моей щеки. — Николай уже занимается этим вопросом. — В смысле? — Он же генерал в полиции. Типа товарищ крутой. Ну авторитет местный. А мама-то души не чает в твоём Кале. — Яне, — поправляю я. — А, да, — Миша делает вид, что невероятно ошибся, — короче, Николай за маму хоть за кого впряжётся! На душе вдруг разливается тепло, заползая во все маленькие дырочки. Но тяжкий груз, придавивший мое нормальное самочувствие, ещё здесь. — Лис, я знаю, он классный и так далее. Но он точно тот, за кого себя выдаёт? Я… я беспокоюсь за тебя. Не смогу потерять тебя ещё раз, — Миша как-то неловко улыбается одним уголком рта. Я его обнимаю. — Я в нем не сомневаюсь.***
В школе каникулы, а значит, шумиха с Яном туда доберётся нескоро. А вот спортшкола. Спортшкола — проблема ужасная. Там новости разлетаются быстрее, чем горячие пирожки. Но что мне делать? Кроме как прижать свою жопу к земле и ждать. Я в сотый раз пытаюсь набрать Яна. Где он? В участке? Да не дай бог. Мы сидели в зале. Я, мама и Миша. Николая не было. Он на работе. А ждём мы его жесть как. Мама сидит, подвернув под себя ноги, с подушкой на животе и телефоном в руках. Миша тыкает в экран телефона. Одна я сижу, просто смотря в точку. Господи, если кто-то про нас узнает, какие у него будут проблемы… А если нас кто-то видел? Видел и молчал, а сейчас решит сказать. Блять, да Камилла тоже вставит своё подлое слово. — Я в это не верю, — мамин голос режет тишину комнаты на клочья, — у него жена прекрасная, воспитание тоже. Не мог он. Тем более девочки в семнадцать такие. На мужиков вешаются. Глядишь, он ей отказал, а она решила не терять время. Я нервно сглотнула. Почему главный аргумент жена? Может быть, ему просто не сдалась эта Милана. При чем тут еще какие-то причины? Входная дверь скрипит, приоткрывается. Показывается Николай. Его чёрные волосы зачёсаны назад, так он похож на какого-то детектива века девятнадцатого, темные усы ещё более делают его похожим на сыщика. Наверное, до этого я не имела представление, что такое мучительное ожидание. Которое растекается по стенкам внутренних органов, заливая их вязкой жидкостью. Ян не отвечал, а от того мне было дико страшно. Что вот там произошло, по какой причине, как и зачем. Мой мозг отказывался понимать, рассуждать, делать выводы. И я ждала, что их сделает Николай и все расскажет. — Привет, ну что там? — мама, вскочившая с дивана, в ту же секунду оказалась возле мужчины и ухватилась за ворот его пальто. Он неспешно выдохнул, нахмурил брови, снимая верхнюю одежду. — Что-что, — он повесил пальто на крючок и наклонился, чтобы снять ботинки, — идёт следствие, но доказательств никаких не представлено. Я вообще не знаю, с чего вдруг дело заводить, если есть только слова очередной малолетней проститутки. Я опешила от таких слов. И зачем Милане эта заваруха? Мама понимающе кивнула, приглашая Николая на кухню. — Я Алису приглашу поговорить, ты не против? — он посмотрел на маму, которая выгнула бровь. — Неформальный разговор, просто узнаю, может быть, детали, которые могут прояснить мне картину. Мама незамедлительно начала молча кивать, и всеобщий взгляд ожидания перевёлся на меня. Я угукнула и последовала за Николаем наверх. Мы зашли в мою спальню, он сел на стул, а я на краешек кровати. — Алис, я знаю, у тебя сложный период и т.д., — он как будто подбирал каждое слово, а я в голове прокручивала, что он мог бы спросить. — Я видел, как тебя подвозил Ян Андреевич, маме я, конечно, не скажу ничего, это твоё дело. Скажи, у вас все… взаимно? — Да, конечно, — может быть, со слишком сильным порывом чувственности выдала я, — Николай, он отличный человек, я серьезно, он не сделал бы такое, я ему верю. — Обвинение в его адрес серьёзное, если ещё узнают о вас, то ход дела может обрести другой оборот, так что вам настоятельно советую быть осторожнее впредь. Я сделаю все, чтобы Яна оправдали, я обещаю, — улыбка проглядывалась сквозь усы мужчины, — но и ты должна мне сделать шаг навстречу. Кто-то ещё о вас знает? Я начинаю вспоминать и, Господи, Камилла. Это полный провал, она же ненавидит меня и точно что-то расскажет. — Да, — сдавленно произношу я, — жена, с которой он разводится, но она неточно. — Понятно, — отрезает Николай, от чего я ёжусь; как-то все совсем не вовремя, — ещё вопрос: у Миланы были поводы подставить Яна Андреевича? Я задумываюсь. На чемпионате России её не было, а так… а, может быть, Ян её не взял из-за меня или она так подумала? — Наверное, повод есть. Она не поехала на чемпионат России, на котором я была, но… — Николай выжидающе смотрит, пока я думаю, что сказать дальше, — я не знаю, я не лезла в эти дела. — Ладно, спасибо, — мужчина улыбается, — ты и так большая умница. Мы синхронно встаём. — Не переживай. Я сделаю всё, — кивает Николай. Порыв накрывает меня, и я решаю его обнять. — Спасибо, — шепчу я. Я понимаю, что сделала всё, что могла. Остаётся только ждать. Но ещё один пункт, незакрытый вопрос — Камилла, заставляет меня понервничать. У неё практически нет поводов защищать Яна. Значит, я должна сходить к ней и поговорить. Именно так я и решила, собрав вещи и уйдя из дома, предупредив всех, что иду на тренировку. Сегодня по плану офп*. Это я и дома могу сделать. Тем более вместо семи положенных тренировок в неделю, у меня шестнадцать. Включая бег по утрам, растяжку дома, дополнительные тренировки с Яном. Я заказываю такси и жду. На улице пасмурно. Самая противная погода захватила Москву. Повсюду лужи, слякоть, растаявший грязный снег, похожий на какашку. Я вздыхаю. Знаете, это чувство, когда нужно сделать что-то, что не хочется, но надо. Чувство безысходности что ли. Не сделаешь — жизнь окунёт тебя в говно, а сделаешь — ну, придётся потрудиться. Вот и я, скрепя сердце, ехала к Камилле. Я ее не уважала, не воспринимала за женщину, считала сучкой, но это заслуженно. А тем более она теперь беременна от моего парня. Просто пиздяо. Такси приехало быстро, так что растянуть своё мучительное ожидание мне не представилось возможным. Сердце уже сейчас начинало стучать с двойной скоростью, а наша семейная черта, потеющие ладошки при волнении, появилась тут как тут. Что мне было говорить? Здравствуйте, я малолетка, которую теперь шпиндохает Ваш муж, мне жаль. А надо ли на «Вы»?. Или можно сказать ей: прив, мразота, и сразу получить пендель. Успокаивало меня одно: делаю я это для Яна и для нашего благополучия. Мои умозаключения закончились вместе с поездкой, и я уже стояла на пороге дома Яна и Камиллы, в котором уже была. Что ж. Стучимся. — Кто? — голос Камиллы не узнать трудно, даже очень. — Я по поводу Яна Андреевича, — вот его имя — мой проходной пропуск, дверь мигом отворилась. Камилла кивнула внутрь, и я прошла. — Ну? — она сложила руки на груди, недовольно прикусывая щеку. Выглядела она, как обычно, прекрасно и завораживающе. Но нахрена дома макияж? — Яна Андреевича обвиняют в изнасиловании, — произношу я, а ее глаза округляются, — не в моем, конечно. Девочка со спортшколы… Как комично. Молодец, спизданула. — И мне до сих пор никто не позвонил? — девушка встрепенулась. — Твари. — Я могу рассчитывать на то, что Вы поможете ему? Вы его жена и, тем более. — А когда ты к нему на член прыгала, что-то тебя не колыхало, что я его жена, — выплюнула Камилла мне в лицо, — но да ладно. Он отец моего ребёнка, так что, конечно, я за него. — Отлично, — я не знала, что говорить ещё; мне было, может быть, даже стыдно. — Кто-нибудь ещё о вас в курсе? — недовольно спросила Камилла. — Нет… нет, конечно. — Слушай, как тебя там, — на миг Камилла задумалась, — Алиса. Я против тебя ничего не имею, но знай, что Ян тебя потом бросит. Знаешь, сколько таких у него было? Потрахается и бросит, он всегда прибегает ко мне. Знаешь, сколько было таких одновременно со мной? Но жена я. А мужик есть мужик. Ну захотел он молодой кровки, но у нас ребёнок. Так что мой тебе совет: забудь о нем. — Ян подал на развод же, — опешив, произношу я. Она смеётся. Громко и противно. Это звенит в ушах. Победоносный смех. — Ян всегда был моим, и так будет всегда. Ты думаешь, я отпущу его? Ты знаешь, сколько я сил положила на этот брак? Да ты хоть знаешь вообще, что он по утрам любит есть, пить? Знаешь, какая у него поза любимая? — Камилла закатывает глаза. — А я знаю. Я всё про него знаю. Так что, дорогуша, не лезь, Ян — мой муж. А ты никто. Грязная шавка, которую потрахали и забыли. — Мы ещё посмотрим, — выдаю я и ухожу. Прошло несколько дней. Таких мучительно тянущихся дней. Я не могла ни спать, ни есть, ни дышать. Казалось, я перестала жить. Слова Камиллы крутились у меня в голове раз за разом, пока я чистила зубы, ходила в туалет, ела, если это можно назвать едой. Вот моя жизнь «до» выглядела теперь такой беспечной и спокойной, что можно было подумать: это рай. Мое тело словно перестало существовать, чувствовать боль, быть. Где-то внутри слабым огнём светилась вера или надежда. Каждый день я ждала. Только непонятно чего и кого... Но я продолжала тренироваться. С другой тренершой, ну и подумаешь. Я не запомнила, как её зовут, её внешность, мне было плевать. Все менялось перед глазами, даже не откладываясь в голове. Люди, места, мысли, не было одного — чувств. Никаких. Я приходила домой и падала. Лежала подолгу на кровати, просто смотря вверх. Мама не обратила внимания на мое состояние в силу занятости своими делами или просто равнодушия, я не знаю. Казалось, что я больше ничего не знаю. Мое имя звучало для меня странно. Когда меня звали, я откликалась не сразу. А Алиса это я? Вот, внутри меня пустота. От Яна ни вести. Мне чертовски больно. Сердце будто сожгли. Время, оставшееся от тренировок и учебы, я проводила в комнате. Лежала, снова пялясь в потолок. Я размышляла, почему опять я, за что и как. Самобичевание, которое мне ничего не приносило, от чего становилось ещё больнее. Но все были сейчас заняты делами. Мама беременностью, Николай почти все время был на работе. Один Миша сидел со мной. Лежал. Он знал, что мне не нужны слова, нужна лишь его ладонь в моей руке. Мы лежали. Слёзы аккуратно по одной маршем спускались по моему лицу. Не хотелось говорить. Будто бы все функции моего организма разом угасли. — Что делаешь? — голова Миши юркнула со спринтерской скоростью в щелке, образовавшейся после открытия двери. — Лежу вот, — как-то безжизненно произнесла я. Был вечер. Совсем тихий. Часы тикали. Казалось, только их звук, словно волны, разбивался о скалы тишины комнаты. Я сглотнула, прислушиваясь к тишине. Она оглушала. Хотелось, чтобы какой-то звук заполнил этот пробел полностью, а не ежесекундно, как мерный ход часов. — Может быть, телек хотя бы посмотрим? — брат пробрался в комнату, лениво забираясь на диван и включая телевизор. Его некогда широкая висящая футболка была ему почти в пору. Я снова пропустила момент, когда Мишины руки налились венами и стали совсем мужскими. Моментально комната будто ожила. Голоса из дешёвой телепередачи начали активно обсуждать проблему. — Да, это не первый случай пропажи девушки без вести. Полиция предполагает, что все эти преступления — дело рук одного человека, — слишком напыщенно произнёс мужской голос. — Действительно, все девушки были изнасилованы и жестоко убиты, — добавил женский голос. Я двинулась немного в сторону и перевернулась на живот, чтобы видеть, о чем вещали голоса. Экран пестрил громкими заголовками. — Это жесть, — Миша прикрыл рот, щурясь, — неужели кому-то настолько херово, чтобы убивать женщин. Я хмыкнула. Женщин давно ущемляют, и это злободневная тема не одного выпуска. — Портрета преступника до сих пор нет, ведь ни одна жертва не смогла спастись, однако мы все в ожидании подробностей. — Думаю, лучше тебе в школу брать баллончик, — Миша почесал голову, хмуря брови. Я угукнула. Если бы это действительно спасало. Я шумно выдохнула, откидывая голову назад. Коса из волос быстро расплелась, и волнами копна темной гривы рассыпалась по кровати. — Лучше б что-нибудь позитивное показали что ли, — гневно проговорил брат, щёлкая каналы, — в жизни и так столько дерьма, ещё и новости. Миша был как всегда прав. Вообще он умел отлично подводить итог, закрывая тему. — Новостей от Яна нет? — вопрос, заставший меня врасплох; я помахала отрицательно головой. — Слушай, Алис, мне очень жаль, если я могу чем-то помочь… — Не нужно, правда, я сама, — перебила я, заправляя прядь, лезущую в глаза, за ухо. — Конечно, ты ведь всегда сама, — кивнул Миша. Он взглянул на меня взглядом, полным сочувствия, отчего я поморщилась. Неужели я такая жалкая?***
Не хочется ничего. Сегодня за завтраком я не съела ни грамма еды. Лишь выпила стакан воды, который выплакала за обедом. Вечером я не смогла вынести давления стен, которые буквально зажимали меня. На улице было морозно. Так, что воздух будто бы замерзал прямо у тебя на коже. Солнце совсем тусклое, как будто бы не старалось светить. Точнее его остатки после заката. Природа была невыразительно ленива, а в воздухе повисло молчание, прерываемое периодичным бибиканьем машин. Я ждала каникул, а получила плевок в лицо. Я была поглощена человеком, а получила пустоту. Сейчас у меня нет никого. Подружек, от которых я отмахивалась всю свою жизнь, семьи, ровным счётом ничего. Что сказал бы папа? Точно бы не удивился. Зубы скрипели от обиды. Глазницы так тяжело ныли. Слез не осталось, как и жидкости в моем организме. Лишь пустота и боль, которые заполнили отсутствие пространства внутри. — Алиса! — послышался голос откуда-то. Мое имя прозвучало настолько неправдоподобно, будто бы я больше не Алиса. Теперь я просто никто. Человек без имени. Лишь организм, существующий где-то между небом и землей. Но голос был настойчив и прокричал мое имя ещё раз так, что мне даже пришлось обернуться. Шея сразу же заныла. Я разглядела знакомый силуэт одноклассницы. — Лиза, привет, — произнесла я, оглядывая девушку. Я искренне надеялась, что правильно запомнила имя девушки. — Ты вообще что-то на себя не похожа, — одноклассница запыхалась, ее румяные щеки готовы были вот-вот лопнуть. — Не слышала новости про нашего биолога? Я пару раз моргнула, после чего махнула головой. Мой взгляд быстро прошёлся по девушке, останавливаясь на глазах. Они искрили какой-то жизнерадостной энергией, от которой меня затошнило. Я не знала подробностей жизни Лизы, кто и что она. Оставалось судить лишь по внешнему виду. По багровой куртке скорее всего из Бершки, по новеньким рваным джинсам, хотя и была уже зима. — Какая-то девочка из его спортшколы обвиняет его. И помнишь Марину? Она, говорят, тоже про него что-то говорить начала. Мол, после уроков пристает и так далее. — Ого, — совсем безэмоционально произнесла я, — понятно. Я тряхнула головой, пытаясь выгнать эти слова из своих ушей. Низ живота потянуло. Так, что я сложилась пополам. — Лиса? — голос стал тихий. Вокруг стихло всё. В голове возник какой-то ветер, который тут же сдул все мысли и воспоминания. В глазах все помутнело, словно я смотрела через какую-то мутную пластинку. Я склонилась над землей, едва ощущая под ногами хоть что-то. Я чувствовала только холод и лёд. Но отдернуть руки не хотелось, морозная змейка быстро побежала от кончиков пальцем куда-то внутрь, будто бы стремясь в самое сердце. — Алиса, — голос казался испуганным так, что испугалась и я. Хотелось что-то ответить, но я не могла. Ком встал в горле такой непроходимой преградой, что, казалось, дышать я сейчас перестану тоже. Я слышала свой хрип, но не видела больше ничего.***
Покалывание. Где-то в области локтя, только с обратной стороны. Тьма, она уже не такая. Она не окутывает, а лишь витает где-то рядом, рассеиваясь. Бип. Би-и-ип. Каждую секунду. Веки такие тяжелые. Совсем как будто слиплись, как чупа чупс с шерстяной кофтой. И как расклеить их обратно? — Все в порядке? — простой набор слов и смысл предложения доходит до меня не сразу. Я слегка приоткрываю глаза. Какие-то пятна. Крупные и мелкие. Мешают увидеть все вокруг. Очень сложно держать глаза открытыми. Даже слишком. Пытаюсь пошевелить хоть чем-то. Например, рукой. Но конечностей я почти не чувствую. Как будто я в каком-то болоте. Тело ноет, и я его понимаю. Сложно, наверное, когда мозг отказывается работать и посылать импульсы жизни к органам. — Алиса, вы меня слышите? — силуэт человека приблизился. Я напрягла все мышцы, чтобы хоть немного поднять голову и разглядеть говорившего. — Господи, — справа послышался всхлип, его я узнаю из тысячи: это мама. Но в голове было настолько мутно, что я не могла соединить воедино хоть какую-то мысль. — У вашей дочери началось маточное кровотечение. Вы знали, что у неё синдром поликистозных яичников? — Боже, нет, — мама снова всхлипывает, на этот раз намного громче. Я пытаюсь осмыслить сказанное, что не могу. Синдром яичков? — Когда была последняя менструация? — видимо, доктор, приближается ещё, потому что его размеренный спокойный голос становится громче. — Давно, — произношу я, кажется, что очень тихо. Мой голос теряется в комнате, будто бы его тут же съедают стены. — Понятно. Алисе семнадцать, — произносит док, заглядывая в предмет в руках, — она может принимать решения сама, но я советую вам прекратить занятия гимнастикой. Если вы собираетесь стать матерью когда-либо, вам нужно… — Не нужно, — хрипло вмешиваюсь я, — я сама всё решу. — Безусловно. Но скорее всего, Вы будете бесплодны, — произносит врач. — Мы остановили кровотечение, но стрессы и тяжёлые физические нагрузки в скупе с отсутствием лечения… — Мы все сделаем, — мама встаёт, обращаясь к доктору, — выйдем? Они уделяются, а дверь за ними с шумом хлопает, закрываясь. А я лишь вздыхаю. Что бы там не решили, я все равно сделаю по-своему. — Психическое состояние девушки нестабильно, она подвержена депрессии… Но я ничего больше не слышу, потому что нет сил. У меня больше нет сил бороться с дерьмом. Веки быстро сливаются, становится очень тепло. Горячая волна спокойствия начинает разливаться по телу, и я совсем успокаиваюсь.***
Стена. Прямо перед моими глазами. Она такая белая, чистая и красивая. Ровная, без единого пятна и грязи. В отличие от меня. Бесплодна. Вы слышали такое слово? Я впервые задумалась о нем лишь сейчас. Скорее всего, это значит, что мои яичники просто не могут сделать мне нормальную яйцеклетку, из которой потом появится ребёнок. Но какой мне ребёнок, если я хочу чемпионство? Какая я мать? Разве что самая смешная и ущербная. Ребёнка нужно растить, вкладывать в него свои силы, а я не хочу. Я хочу просто отдохнуть. Лет десять. Завести мужа, собаку, уехать на Лазурный берег и чиллить. — Долго ты пялишь в эту стену? — Миша с лицом полного непринятия ситуации смотрел на меня. — Это называется думать, — я улыбаюсь, переводя взгляд на него. — Слушай, Лис, я всегда рядом, ты знаешь. Если тебя что-то беспокоит… — Лишь почему ты пришёл без мармеладок. Миша вынимает из кармана пачку мишек. Как иронично… Они громко шуршат, неохотно вылезая из его новой куртки, ставшей его новой гордостью. — Придётся начистоту, да? — криво улыбаюсь я, на что брат кивает. — Когда я думаю, что дерьмовее некуда, всегда есть куда. Это, наверное, смешно. Просто если встанет выбор: гимнастика или дети. — Ты не должна делать этот сраный выбор. Тебе семнадцать, и эта куча проблем просто отстой. Я типа поделюсь своими детьми. Если ты будешь чемпионкой мира, конечно. — Конечно, — шепчу я. Глаза вдруг становятся смешно влажными. От глупых слез, которые никому не нужны. Они всегда такие горячие и приходящие совсем не вовремя. — Ты ведь знаешь, что я всегда буду рядом, — Миша легонько толкает меня в бок. Знаете. Весь отстой в жизни можно пережить, если кто-то рядом. Желательно живой и говорящий. Вот я и надеялась, что это пройдёт. Ну знаете, появится фея, которая даст мне три желания, и я смогу решить все свои проблемы. Правда, желательно, чтобы желаний было не три, а тридцать три… Вот, я лежу на больничной койке в тупой больничной пижамке, в которой, наверное, видно жопу. Вокруг меня бегает Миша, кормя меня мармеладками. Теми самыми, которыми меня обычно кормит Ян. Мне приходится так сжать зубы, что, кажется, слышно скрежет, чтобы заглушить эту ужасную боль. Врач сказал, что депрессия это нормально, тем более на фоне неправильной работы яичников. Я не понимаю, почему какие-то штуки решают, как я буду себя чувствовать. Мама лишь сочувствующе смотрит. Она, наверное, устала. Устала от того, что жизнь со мной приносит будто бы одни разочарования, которые не сменяются радостными полосами кайфа и прекрасных новостей. Вместо этого каждый раз она получает ведро говна с подписью «с любовью от Алисы Мармеладкиной». Она устала, что отца больше нет, хотя она его, наверное, и недолюбливала. Я и сама, если быть честной, устала. — Подавленное состояние нормально, особенно в первые дни. Врач выписал тебе таблетки, я записала тебя к психологу для начала, — мама аккуратно подцепила сумку, закидывая ее на плечо в своей манере. Она выглядела хорошо. Я бы сказала свежо в свете последних событий. Например, моей выписки из больницы. Под Новый год это не самая радостная новость… Тем более она выглядела хорошо в сравнении со мной. Мы прошли возле зеркала, и лучше бы я туда не смотрела. Я выглядела и не здóрово, и не здорóво. Что-то среднее между мумия и мать десятерых детей. — Может быть, ты сходишь к гинекологу на днях? — мамина кривая улыбка совсем не смотрелась на ее аккуратном лице. Я пожала плечами, что можно было расценивать как да или мягкое отступление. Сходить мне хотелось исключительно нахрен, и то желательно не на Яна Андреевича. — Мам, у гимнасток вообще бывает такое, что нет месячных, это нормально, — Миша вмешался в наш разговор, больше похожий на монолог. — Нам ещё рожать, — высказалась мама, как бы закрывая эту тему. Нам, это кому? Как я могу быть хорошей матерью, если у меня ее не было? Или счастье быть бабушкой и матерью вводит её в состояние отупения? В любом случае я решила не думать об этом сейчас. Но тогда о чем? Тему с Яном тоже нужно исключить до выяснения обстоятельств. Можно подумать о погоде… — Мам, а что там по поводу тренера Алисы? — спасибо, Миша. — Не знаю, это все хотят как-то связать с теми девушками. Господи, надеюсь, этот юноша справится с таким ужасным обвинением. В любом случае Алисе сейчас нельзя на тренировки. Оно и лучше. Может быть, забудется. Слюбится, стерпится, забудется… Я бы поверила, даже попыталась бы забыть, если бы речь не шла о Яне. Но в разговоре меня будто бы и не было. Я шла рядом, глотая зимний воздух словно рыба. Плана действий у меня не было, но это и не впервые. Наверное, стоило просто начать жить, дышать полной грудью. Полной свинца грудью. Пожалуйста, пусть все будет хорошо.