Another Auld Lang Syne

Всё было похоже на слайд-шоу, в котором краткие обрывки из цветов и ощущений перекрывали тёмную пустоту меж собой. Джон сидел в такси. Ему было неимоверно жарко. – Быстрее, – поторопил он таксиста. – Я заплачу сверху, только... только быстрее. В салоне играло радио. Рождественские песни. Таксист барабанил пальцами по рулю и негромко напевал мелодию. Дорога была слякотной. В тёмном небе кружились хлопья снега. – Он рванул за преступником, – голос Лестрейда продолжал звучать из телефона, обжигавшего его щёку. – Ну ты его знаешь. И мы упустили его. Они направлялись в сторону Хангерфордского моста. Лестрейд упускал Шерлока сотни раз за все годы их сотрудничества. Шерлок никогда никого не ждал – в этом был весь он. Но сейчас что-то было иначе. Сейчас что-то заставило Лестрейда заволноваться. Вероятно, погода. И приближавшиеся праздники – в это время года, казалось, люди становились более отчаянными и способными на ужасные поступки. Скажи ей, что теперь она в безопасности, – Шерлок оборачивается на него через плечо, руки подняты вверх, голос спокойный, смиренный. Покорный. А на земле лежит застреленный им Магнуссен. Хангерфордский мост и пешеходные мосты Золотого Юбилея – хорошее место для вечерней прогулки, но опасное и скользкое для таких ночей, как эта. Как эта зимняя ночь, в которую Шерлок в одиночку отправился преследовать преступника. С места у подножия моста можно было разглядеть очертания Аквариума. Сквозь круживший в воздухе снег виднелись мигалки полицейских машин, и когда такси подъехало ближе, Джон ударил кулаком по креслу водителя. – Стойте, – сказал он. – Остановите... здесь... Он выскочил из машины едва ли не прежде, чем она полностью остановилась, и, оступаясь на снежной слякоти, побежал вперёд, против снега и ветра, бьющих в лицо. Там, в снегу, скрючившись и слабо шевелясь, лежал какой-то мужчина. Шерлок. Нет, не Шерлок. Мужчина поднял на него не предвещавший ничего хорошего взгляд, наблюдая за его приближением. А затем вдруг рассмеялся. У него была сломана нога и разбиты в кровь костяшки пальцев. – Слишком поздно, – сказал он, когда Джон упал рядом с ним на колени, прямо в снег – так, что ледяная вода сразу намочила джинсы. – Слишком поздно. Белый снег по дороге к перилам был весь затоптан, являя собой месиво из неровных, тяжёлых шагов, а у самого края моста был жуткий завиток следов и мазок по слякоти. Слишком поздно. Джон скинул с себя пальто и без раздумий бросился за перила. Шок от ледяной воды лишил его возможности дышать, острые иглы впивались в кожу, заставляя крутиться на месте в поисках поверхности. – Шерлок! – завывавший ветер заглушил его голос. Вода залилась в рот и нос, несколько капель попали в глаза. На подходе была гипотермия. В такой холодной воде его мышцы откажут в считанные минуты, и он пойдёт ко дну. Только не Шерлок. Только не здесь, откуда видно то место, где Мэри отдала свою жизнь. Не сегодня, не из-за Джона, упрямо решившего в этот раз остаться в стороне. Год назад его Рождество проходило в каком-то тумане: его разум был помутнён от горя и гнева, голова тяжёлая от выпитого, шторы задёрнуты, внешний мир заперт на замок. Рози плакала, он пытался успокоить её, но она совершенно не воспринимала его попытки, а большего он ей предложить не мог. Она всё продолжала заливаться слезами, а он мерил шагами квартиру, разглядывая всё то, к чему больше никогда не прикоснётся рука Мэри. Позже к нему зашла Молли – взглянула на него с сочувствием, ни слова не сказав, и сжала губы в тонкую полоску. Затем укутала Рози в её тёплое зимнее пальтишко и забрала с собой на весь вечер. Джон же без перерыва занимал себя разными делами, ощущая потребность делать хотя бы что-то. Он сел подписывать рождественские открытки (лучше поздно, чем никогда, верно?) и уже на второй поймал себя на том, что стал подписывать её «С любовью, Джон и Мэри». Он порвал её, снова наполнил свой стакан, а затем взял всю кипу открыток и сжёг её в кухонной раковине, следя за движением угольков. Запищала пожарная сигнализация. Он вынул из неё батарею и, опустившись на стул, уставился взглядом на пепел. Потом надел пальто и вышел из дома. Стояла довольно тёплая для декабря ночь – учитывая, что весь месяц лили дожди. На Бейкер-стрит горел свет, и Джон стоял на тротуаре и смотрел на окна, наблюдая за метавшейся по ту сторону от них тенью Шерлока. В этот раз там не было ни мигавших огоньков гирлянды, ни каких-либо других украшений. Джон подошёл к двери, коснулся её ладонью, раздумывая, не подняться ли в квартиру. Он ненавидел Шерлока. И скучал по нему. Всё было неправильно, и это было Рождество, и он подписывал открытки именем своей покойной жены. Дверь открылась, и из квартиры вышел Уиггинс, бледный, с помутнёнными в свете фонарей глазами. Джон отвернулся, упав духом и ощутив вдруг смесь из гнева, отвращения и ужаса. И пошёл домой. Вымыл раковину на кухне. Налил себе ещё выпить. ...впереди в воде что-то виднелось, тёмная фигура, качавшаяся на волнах. – Шерлок, – выдохнул Джон, перехватывая его рукой поперёк груди и начиная увлекать к берегу. Голова Шерлока, уже совсем белого от переохлаждения, качнулась в его сторону, и мокрые волосы коснулись джоновой шеи. – Я держу тебя, – сказал Джон, толкаясь ногами сквозь толщу ледяной воды, прокладывая им путь к скоплению полицейских мигалок. – Я тебя держу.