Another Auld Lang Syne

– Вечеринка окончена, – объявил Шерлок, возвращаясь в гостиную, и решительно ткнул пальцем кнопку включения радио миссис Хадсон. Затем, в так неожиданно наступившей тишине, наклонился и отключил мигавшие огоньки гирлянды – той, что висела над камином. После чего выпрямился и хлопнул в ладоши. Миссис Хадсон, Лестрейд, Молли и Майкрофт глядели на него во все глаза, удивлённо моргая, словно стадо тупых животных, в то время как он так хотел, чтобы они просто взяли и ушли. – Ну? Чего же вы ждёте? Вечеринка окончена. Уходите, – он сделал прогоняющий жест руками и метнулся к окнам, чтобы выдернуть из розетки вилку от висевшей и там гирлянды тоже. – Шерлок... – начала было миссис Хадсон. – Разве вам не надо принимать вашу ценную настойку для бедра? – Я уже принимала, дорогой, и… – Примите ещё, – отрезал Шерлок. – С тобой всё в порядке? – обеспокоенно поинтересовалась Молли и закусила губу, словно хотела сказать что-то ещё, но предпочла промолчать. – В полном, – заверил её Шерлок. – Всё отлично! Праздник удался. Было весело. Теперь идите. Он шагнул вперёд, забрал из её рук бокал и, удалившись на кухню, вылил оставшееся в нём вино в раковину. – Так, – оповестил он, оглянувшись назад. – Выпивки больше нет. Разве вечеринки на этом не заканчиваются? Почему вы всё ещё здесь? Находившиеся в гостиной обменялись взглядами, несколько сбитые с толку и встревоженные (ну, кроме Майкрофта, естественно, – там не было замешательства, только какая-то пронзительная жалость), и это было выше его сил, он не хотел ни доброты, ни беспокойства, ни заботы, он хотел лишь остаться наедине со своими мыслями. – Вон, – повторил Шерлок, указывая на дверь. – Вон! Бристоль, подумал он. Что ж. Не то чтобы это стало неожиданностью. Немного дальше, чем он ожидал, – вот и всё. Он рассчитывал, что Джон просто переедет в другое место в Лондоне, как это было раньше. Оставались слова, вспомнилось вдруг. Слова, которые он так хотел сказать и которые никогда не были уместны стать произнесёнными вслух. И которые никогда уже не будут. Руки Шерлока дрожали, ему было холодно – гораздо холоднее, чем на берегу Темзы. Он не должен так реагировать. Он ведь всё это уже знал. Вычислил это. Просто пропустил некоторые детали. Конечно, это раздражало, но всё же не было столь уж необычным. Всегда ведь находились какие-то детали. Шерлок забрался в своё кресло и уставился взглядом в огонь. Своё первое Рождество после возвращения, после... своего отсутствия он провёл с Джоном и Мэри. Он был дома чуть больше месяца и продолжал заново знакомиться с местами, которые когда-то знал как свои пять пальцев, и у него не было никакого желания даже отмечать Рождество, не говоря уже о том, чтобы развлекать гостей. И тем не менее, они оба явились к нему, в этих отвратительных рождественских джемперах, и Мэри принесла с собой булку свежего хлеба, испечённого по её собственному рецепту, и поначалу им было непривычно и неловко друг с другом, ведь за время, проведённое вдали от дома, Шерлок успел позабыть, каково это – просто быть с Джоном, и оттого его лёгкие шуточки не находили должного отклика, а Джон время от временни смотрел на него с непонятным выражением лица и шумно выдыхал через нос, раздувая ноздри. Мэри заполняла их молчание болтовнёй, жизнерадостным настроением и на удивление острым умом, и Джон постепенно оттаял. Шерлок отметил, как в свете камина с его лица частично сошла засевшая там глухая печаль, и когда он пересёкся с ним взглядом и увидел, что тот улыбался ему, то подумал: «Отлично. Я смогу это сделать». И так было какое-то время. Он действительно мог, и это было хорошо. По большей части. Несколько ухабов на дороге, то тут, то там. В некоторых местах болело больше, в некоторых – меньше. И он был благодарен Мэри, хотя, как ему казалось, Джон никогда по-настоящему не понимал этого. У Шерлока были определённые ожидания от возвращения домой – наивные, глупые ожидания – конечно, теперь он понимал это. Ожидал, что мир в его отсутствие будет поставлен на паузу, а оказалось, он продолжал вращаться. Для него больше не было здесь места, просто не осталось, но Мэри предоставила его ему. И позволила случиться всему, что последовало дальше, – а последовало много чего, – из того, что он, возможно, не простил бы ей (абсолютно точно не простил бы) при других обстоятельствах, если бы однажды она не посмотрела на него в свете уличных фонарей, когда он стоял с разбитым носом и разбитым же сердцем, отражавшемся в его взгляде, и тепло не улыбнулась ему, сказав: «Я его уболтаю». Шерлок отвёл взгляд от огня. В комнате было темно и тихо. Гости ушли. Он даже не слышал этого. Выдохнув через нос, Шерлок пошевелился на месте и посмотрел на пустое кресло Джона. Затем поднялся на ноги и направился к своей спальне. И на полпути остановился. Джон сидел за кухонным столом, обхватив голову руками. Но стоило Шерлоку войти, и он тут же поднял на него глаза. Шерлок смотрел на него в ответ. Не зная, куда деть свои руки, он сложил их за спиной. Джон молчал, по-прежнему не отводя взгляда. Тишина между ними казалась оглушающей. Через пару мгновений Шерлок сделал нерешительный шаг вперёд и опустился на стул по другую сторону стола, напротив Джона. Он слышал и осознавал всё: скрип стула на линолеуме, медленное капание воды из-под крана, звук собственного дыхания. – Я бы не отказался от чашки чая, – произнёс Джон спустя некоторое время. Шерлок в течение нескольких секунд изучал его лицо, затем молча кивнул. Джон поднялся из-за стола, чтобы поставить чайник. Шерлок закрыл глаза и прислушался к шороху его одежды, к шагам по неровному полу, к скрипу дверцы шкафа и звону ложек. Знакомые звуки. Привычные. Звуки его дома.