её братишка

      Между ними всегда висела холодная тишина, разрывающая комнатный воздух пополам. На две равные части. Подобная тишина, накаливающая обстановку до предела раз за разом при каждых новых столкновениях, вызывала молчаливое недоумение у всей семьи. Но Лане было всё равно. И Инне, невесте брата, тоже было всё равно. Они обе слишком тонко чувствовали эмоции друг друга к одному и тому же члену семьи, чтобы обращать внимание на что-либо другое.       Обычно всё так и заканчивалось. Той же холодной тишиной и следующим за ним тихим закрытием двери, разделяющей уютную общую гостиную и личную комнату Ланы. Никаких разговоров, доводящих до беззвучного отчаянного плача. Никаких криков, доводящих до трясущихся рук. Никаких более пересечений помимо сцепления взглядами. И это были их негласные правила, прописанные где-то вне существовавшей Вселенной.       Но не в тот раз.       Это будет первым и последним разом... пронеслось в её голове, когда она с лёгкой требовательностью коснулась своими губами братишки, заставив его проглотить слова, что так и не вылетели из уст. Её глаза приятного миндалевого цвета были широко распахнуты, и она внимательно наблюдала за реакцией около секунды, а после с неугомонной дрожью во всём теле прикрыла глаза и попыталась запомнить эту мягкость и сухость губ милого брата.       Их поцелуй был чистым и невинным, романтичным и тихим, с отсутствием той похотливой влаги и соприкасающихся, переплетающихся языков. Её сердце пустилось вскачь уже заранее, только лишь при мысли, но как только пара губ слилась, пропало всё: шум колесящих автомобилей, ряд коротких гудков, шорох об асфальт, что тонули в бесконечных небоскрёбах мегаполиса, разговоры проходящих мимо людей, звуки дуновения ветра, играющего безобразно с опавшими листьями и бешеное сердцебиение.       — Только ничего не говори, — её шёпот утонул за доли секунд в новом нежном поцелуе, который уже нельзя было назвать таким же невинным, как и первый. Ненавязчивое скольжение языка по губам, а после совершенно непринуждённое сплетение, тихий, но такой жадный вдох, касание маленькой холодной ладони к хорошо выбритой щеке и сладкое, практически неслышное завершение.       Он не оттолкнул?..

_________

      Инна почувствовала перемену настроений между братом и сестрой и с педантичной аккуратностью разговаривала с каждым членом семьи, натянуто улыбаясь и смеясь, задавая вопросы и внимательно анализируя шорохи и движения. Лана же, молча, нисколько не пытаясь влиться в общий разговор семейного круга, ела свою порцию за столом, а после едва ли заметно удалилась в свою комнату, где, наконец, смогла с нескрываемым удовольствием выдохнуть.       Раз за разом мысли возвращались к начальной точке, к той красочной фотокарточке, отчётливо запечатлевшейся ярким пятном в памяти. И ещё раз за разом все карточки, с расписанными там всевозможными сценариями, перемешивались в безобразной куче, превращаясь в нечто бессвязное. А после они возвращались к братишке... к чертам его лица, кажущимся дотошно продуманным до мелочей, словно талантливый художник-скульптор занимался созданием данного творения. Как оно вообще могло быть таким безупречным, с чёткими линиями, пропадающими при его очаровательном и заразительном смехе, с идеальным контуром.       Его безупречность была так схожа с терпкостью заваренного чёрного чая, которому дали достаточное время, чтобы настояться и приобрести неповторимый вкус. Или с дорогостоящей картиной, где каждые линии имели бы определённое значение и были бы чрезмерно ровными, претендующими, чтобы быть совершенными. Или с толстой книгой, всемирно признанной шедевром мирового искусства за красиво продуманный сюжет, с тяжело сплетающимися там линиями отношений между героями.       В какой-то момент братишка стал занимать все мысли: тогда одно воспоминание, не спеша, словно гуляя по бульвару, перетекало в другое. Пожалуй, это началось после той тёмной ночи, когда безоблачное небо было усыпано безобразно раскиданными по разным уголкам звёздами. В тот поздний вечер даже переполняющее чувства были схожи с произведением художника, на полотне которого в хаотичном порядке были мазки разных оттенков вперемешку со скоплениями множества пятнышек, сделанных парочкой резких машущих движений рук.       В тот вечер она позволила ему гладить себя ладонями и нежно вычерчивать незамысловатые узоры на светлой коже, покрывавшейся мурашками от новых ощущений. Она тонула в тёплых объятиях, как и желала когда-то, и с трепетом смотрела на брата, в то время как их ноги переплетались где-то под чистым отельным одеялом с безупречно выглаженным пододеяльником. Их тихие перешёптывания сменились горячими вдохами и выдохами, рушащими в пух заносчивую тишину небольшого, но уютного номера, а влажные поцелуи, становившиеся временами то необузданно страстными, то безмерно спокойными вылились в нечто большее.       Тёплые и мокрые прикосновения друг к другу, продолжительные звонкие поцелуи, сцепленные в замок пальцы рук — их любовь, а после следовала бесконечная нежность в виде совместного наблюдения за текущей и утекающей жизнью города через панорамные окна номера и бестолковые тяжёлые разговоры, уходящие в пустоту.       Они стали любить друг друга тихо и украдкой, когда братишка всё же остался, сказав будущей невесте, что ему также предложили выгодное место, которое он пока не готов оставить, кинувшись в бездну неизвестности. Лана и Стас стали более трепетно и бережно относиться к времени, проведённому совместно, потому что это стало их тайной, а их любовь имела собственное ограничение ’запретная’.