Nothing Without You

Последний день течки был для Зейна расплывчатой границей между раем и адом. Он чуть не вывихнул руку и теперь прекрасно понимал бабушку, которая часто жаловалась на артрит. Еще омега слегка сорвал голос, поэтому чувствовал себя крайне опустошенным. За эти три дня он думал о Лиаме даже больше, чем за всё их знакомство, представлял его в таком виде, в каком нечасто увидишь даже порно-актера. От подавителей на этот раз было не так много толка: они давали ему краткую передышку, чтобы немного вздремнуть и попить, прежде чем он снова возвращался к прерванному занятию. Следующий день после течки омега решил провести дома. Сначала вдоволь выспался, потом очень долго стоял в душе, пытаясь смыть с себя запах своего возбуждения. Он старался не думать о том, что происходило в этой душевой кабине (четыре раза подряд), но мысли всё равно упорно возвращались к этому, и Зейн с тревогой думал, как теперь будет смотреть Лиаму в глаза. От одной мысли, что альфа чуть его не рассекретил во время вечеринки, Зейну теперь становилось не по себе. А ведь накануне он представлял, как Лиам с радостным изумлением узнает правду и стягивает свою проклятую майку, чтобы сделать каждый день его течки сказочно-волшебным. Теперь, когда морок течки спал, Зейн прекрасно понимал, что не смог бы осмелиться и рассказать о себе любимому альфе. Наконец, Зейн решил поесть. За три дня у него не было во рту даже крошки, он пил только воду и теперь чувствовал себя страшно голодным. Омега не собирался обедать — думал нагрянуть к холодильнику и съесть все закуски прямо на кухне, стоя перед открытой дверью холодильной камеры. По счастью, в доме никого не было, кроме дворецкого и двух горничных. Малик не был уверен, что родители не слышали его стенаний, хотя их спальня находилась в противоположном крыле. Не то чтобы ему было чего стыдиться — природа создала его таким, и ему нужен был альфа во время течки, но всё-таки омеге было бы не очень приятно, если бы родители узнали, что он делал со своими пальцами. И о чем он думал, когда дразнил себя ими. Опасливо озираясь, Зейн спустился по лестнице и прокрался на кухню. Ему хотелось съесть всё и сразу, но Малик прекрасно понимал, что нужно начать с малого. Поэтому он засунул ломтики белого хлеба в тостер, а сам достал из холодильника свежее фермерское масло. Подумав, омега также нашел немного джема и меда, чтобы тосты получились калорийнее. От голода у омеги даже руки немного тряслись, поэтому Зейн с ломтиком сыра во рту решил сначала перехватить немного печенья. У него даже молоко было приготовлено. Рассчитывая найти коробку «OREO», если Валия, конечно, не опередила его, Малик залез в кухонный шкафчик. В его недрах также лежали чипсы, заставившие живот омеги печально заурчать, и Зейн с довольным видом притянул к себе упаковку, предвкушая хороший вечер. – Так ты впервые привел альфу домой? – услышал он голос сестры и от неожиданности стукнулся головой о шкафчик. Перед глазами замелькали белые пятна, и омега моментально потерял равновесие. Коробка печенья и пачка чипсов, которые Зейн успел зацепить, упали вместе с ним. Последняя сначала ударилась об его лицо, а уже потом распласталась на полу беспомощным моряком, потерпевшим крушение. Омега болезненно закряхтел. – Ох, Зейни, ты не ушибся? – Дония обеспокоенно закружилась вокруг него, протягивая хрупкую ладошку, чтобы помочь брату встать, и омега уцепился за нее, как за спасительный канат. Течка отняла у него всю энергию, и он был совсем ослабшим. Несколько мгновений взгляд никак не мог сфокусироваться, и сверкающая вымытым кафелем кухня блестела, как бриллиантовая диадема. Пока Зейн справлялся с головокружением, Дония успела поднять его печенье и чипсы, но распечатывать не стала, прекрасно понимая состояние брата после течки. – Нельзя так пугать, – сказал Зейн, потирая ушибленные места. Когда он двигал рукой, она неприятно ныла. – Особенно, когда человек ест. Почти ест, – поправился омега, с тоской взглянув на тостер. – Извини, просто для всех это была такая неожиданность, – смешливо проговорила Дония, сложив руки на груди. – Ты нас не познакомишь? Несколько секунд Зейн пытался понять, о чем она говорит, но мысли так или иначе возвращались к жареному хлебу и калорийным закускам, лежащим на кухонной тумбе. Раскрыв упаковку печенья, Зейн с удовольствием окунул его в молоко, и лишь после того, как рот наполнился рассыпчатой крошкой, вспомнил, что сестра его о чем-то спросила. – С кем? – поинтересовался он с набитым ртом. – С Лиамом. Зейн закашлялся, ошалело взглянув на сестру. Дон смотрела на него, не мигая, и её глаза поблескивали, как у кошки. – У меня не было никакого Лиама, – наконец, сказал Зейн, предательски краснея. Во рту было слишком сухо, крошки печенья прилипли к горлу, и ему пришлось хлебнуть молока. Подумать только, его слышала вся семья! А он-то надеялся, что двери в спальне достаточно толстые. И что никто не будет бродить по коридору, зная, в каком он находится положении. Хотя, конечно, до утра никто, кроме дворецкого, не знал, что Зейн вернулся домой. Родители находились у себя в спальне, пребывая в твердой уверенности, что сын делает проект у одноклассника. Младшие спали, а Дония... что ж, она всегда была по-своему вольной птицей. Сестра недоверчиво прищурилась. – А как же... – начала она и внезапно прикрыла рот ладонью. – Минуточку. То есть всё это время ты был в комнате один, и все эти стоны... – Ой, замолчи, – прошипел Зейн, поворачиваясь к тостеру и голыми руками вынимая оттуда горячие ломти хлеба. Ему стоило больших усилий их не уронить, учитывая, что он поставил их на пятую мощность. – Это вышло случайно. Дония любезно подставила ему широкую тарелку и, оттеснив брата от кухонной тумбы, погрузила в тостер два новых ломтика. – Случайно ты стонал три дня подряд, днём и ночью? – невозмутимо уточнила сестра, заглядывая в шкафчик за арахисовым маслом. – А Саф, кстати, спросила, кто такой Лиам и почему ты его зовешь. Малышка решила, что тебе больно, – хихикнула она. – Но тебе-то не было больно, да? Зейн покраснел и пробурчал что-то невразумительное, притягивая к себе масленку. Иногда любимая сестра была невыносима. Особенно, когда оказывалась права. – Если ты такой громкий в одиночестве, то когда Лиам придет, нам, наверное, вообще придется съезжать, – продолжила Дония необычайно довольным голосом. – Лиам не придет никогда, потому что он ничего не знает, – проговорил Зейн, с силой размазывая масло по хлебу. Под его напором жареный ломтик жалобно хрустел в предсмертной агонии. – И хватит об этом. – Почему? – спросила Дония, склонив голову набок, и задумчиво щелкнула банку арахисового масла по крышке. – Тебе не хочется обсудить своего возлюбленного? Глубоко выдохнув, Зейн закрыл глаза. Ему понадобилось десять долгих секунд, чтобы посчитать про себя, прежде чем он почувствовал, что может продолжать сложный диалог. Когда омега снова взглянул на сестру, её лицо было по-прежнему внимательным и невозмутимым. – Потому что Лиам не знает, – объяснил Зейн. – И никогда не узнает, – опередил сестру омега. – Потому что, когда он узнает, у меня не будет даже призрачной надежды узнать его. Потому что я... – Потому что ты даже не даешь ему узнать себя, – сказала Дония, прислонившись бедром к высокому столу. Её руки снова улеглись на груди. Когда сестра становилась в такую позу, Зейну неуловимо мерещилась мама. – Из-за кучки придурков ты, возможно, лишаешь себя лучшего, что может быть в твоей жизни, – произнесла она, не скрывая жалости в голосе. – Я знаю своего брата. Ты раньше никогда так не влюблялся. И ты уж точно не смог бы полюбить ужасного человека. Значит, Лиам особенный, – подытожила сестра. – Значит, он чуткий, добрый и очень честный человек. И ты боишься открыться перед ним? – спросила она непонимающим голосом. – Перед тем, кто, возможно, тебя поймет и примет таким, какой ты есть? Тупая боль уже привычно резанула Зейна между ребер, да так сильно, что ему пришлось взяться за крышку стола. Конечно, он страстно хотел признаться. В первый же день, когда увидел Лиама на школьной парковке, Зейн подумал, как хорошо быть открытым; любить такого альфу всей душой; крепко держать его за руку, не боясь последствий; дышать его ароматом, не стесняясь; видеть мир, наполненный цветами. И теперь, когда у него были скудные, обрывочные сведения о нем, Зейн мог сказать, что Лиам еще лучше, чем он думал. Как мил он был с ним на вечеринке, хотя даже не приглашал лично! Кто еще может быть таким трогательным и сильным одновременно? У омеги сильно защипало в глазах. – Достаточно, – охрипшим голосом проговорил Зейн, вытащив из тостера еще два ломтика хлеба и положив их на тарелку к остальным. – Я поем в своей комнате. – Ты и от меня теперь будешь бегать? – спросила Дония, дернув подбородком. – Бегаешь от себя, от Лиама, а теперь и родной сестре не доверяешь? Ты сойдешь с ума, если продолжишь так. – Я уже сошел, – сказал Зейн, с силой стукнув тарелкой об стол. – Только о Лиаме и думаю целыми днями, словно... других людей не существует. Закрываю глаза, и в голове Лиам. Открываю, а он будто здесь, рядом, – рука омеги непроизвольно сжалась у сердца. – И я знаю, что это только начало. Я целый год буду смотреть на него, не имея возможности коснуться, поцеловать... боже, да просто поговорить! Думаешь, я не жалею, что не могу открыться? – спросил он. – Безумно. Я пожалел об этом в ту секунду, когда смотрел ему вслед на школьной парковке. Но я не могу сказать. Я просто... не могу. У Донии задрожали губы. – Мой бедный братик, – с горечью прошептала она, протягивая руки, и Зейн уткнулся носом в её хрупкое плечо. Её шампунь с запахом мяты, её родной, семейный запах, от которого Зейну всегда становилось немного спокойнее, мягко баюкали его. Но омега не ел три дня, и просто не мог провалиться в сон, как это бывало в детстве. Когда он поднял голову, глаза у сестры были сухие. – Мне так жаль! – проговорила она, взъерошив его волосы. – Мне тоже, – горько усмехнулся Зейн, забирая тарелку и подхватывая печенье. – Это я в комнате съем. Чипсы можешь оставить себе, – улыбнулся он. Сестра закатила глаза. Быстро разделавшись с тостами и печеньем, Зейн почувствовал себя намного лучше. Он ощущал, как силы бегут по его жилам вместе с сахаром и калориями. Конечно, если бы мама была дома, она бы сказала, что после течки следует есть что-то более существенное, но сегодня, кроме Донии и его, никого не было. Вэл и Саф еще не вернулись со школы, а родители были на работе. Вспомнив, что из-за своей течки он пропустил три учебных дня, Зейн решил набрать Ника, чтобы выспросить у него домашнее задание. Ему не хотелось говорить с кем-то другим — Гримшоу был приятно болтливым, но его разговоры никогда не задевали Малика за живое. Ник, в отличие от большинства его одноклассников, был настоящим. И Зейн ему верил. К телефону Гримшоу подошел сразу, словно всё это время держал его в руках, ожидая звонка со свежими новостями для своей газеты. Возможно, он просто без особой цели серфил в интернете, и Малик отвлек его от смешных картинок. Тем не менее Ник дружелюбно его поприветствовал, как бы намекая, что ничем не занят, и Зейн рискнул спросить про домашнее задание. – Конечно-конечно, я сию минуту пришлю тебе всё-всё-всё прямо на почту, – с готовностью сообщил Ник, чем-то зашумев на заднем плане. Похоже, это были тетради. – Но ты просто так не отвертишься! Почему пропал с вечеринки? – в лоб спросил он. Зейн так и видел свежий заголовок школьной газетенки «Почему таинственный альфа (Зейн Малик) покинул вечеринку перспективного баскетбольного новичка?» и даже смазанное фото. – Лиам сказал про важные дела... – Это семейное, – нетерпеливо проговорил Зейн, раздраженно постукивая ручкой по крышке стола. – Я не могу сказать. И давай закончим этот... – Знаю я твое «семейное», – с удовольствием протянул Ник. – Так и скажи, что подцепил кого-то. А то исчез на четыре дня — ни слуху, ни духу, – голос альфы даже дрогнул от предвкушения свежей сплетни. – И тут вдруг решил узнать домашку у старины Гримми. Да ладно, чего ты стесняешься? – фыркнул Гримшоу. – Лиам тоже тем вечером увел подружку наверх. Что-то с треском разбилось, и этим «чем-то» по ощущениям было сердце Зейна. Во всяком случае, там, где обычно была его грудь, теперь чувствовалась огромная дыра, всасывающая всё в свои пустые недра. Малик взглянул на свою руку — в ней пополам переломилась ручка и теперь висела на одном стержне. Зейн опустил поломанную ручку на стол. Мелкие пластиковые осколки впились в ладонь. – Да-да, – подтвердил Ник, не обращая внимание на гнетущее молчание на другом конце трубки. – Ты как раз ушел, и через некоторое время я заметил, как Лиам вел её на второй этаж. Так нежно поддерживал за талию! Наш Пейн настоящий романтик... – Мне пора, не забудь про задание, – быстро сказал Зейн и сбросил вызов, чтобы разрыдаться уже через секунду. Задохнувшись, омега болезненно замер, судорожно хватая ртом воздух, но кислород никак не хотел насыщать сжавшиеся в ужасе легкие. Кошмарные спазмы сковали каждую часть его хрупкого тела, сердце болезненно стукалось в тесном плену, и Зейн вдруг упал лбом на стол, не успевая подставить даже руки. Он впервые в жизни плакал из-за альфы, сжимаясь в ком от ужасной обиды, унижения и горечи, и даже не мог понять всю абсурдность ситуации. Лиам не был его альфой. Лиам был свободен и имел право спать, с кем ему захочется, приглашать к себе домой кого угодно и красиво ухаживать за любой омегой на свой вкус, но Зейну было невероятно больно, будто кто-то вскрыл ему грудную клетку и стал хаотично избивать ножом: сердце, легкие — пусть все превратится в пульсирующий ком грязи. Горькие рыдания сжимали горло омеги, словно чей-то крепкий кулак. Он плакал, плакал и плакал, и не мог ни остановиться, ни взглянуть на часы, чтобы узнать, сколько прошло времени с того злополучного звонка. Только чувствовал, что слезы теплые и они текут без остановки по щекам и подбородку, а вместе с ним течет и с носа, и во рту собирается горьковатый привкус унижения. Кажется, он даже начал подвывать, потому что в какой-то момент — кажется, прошла целая вечность — омега услышал стук в дверь. – С Вами всё в порядке, мистер Малик? – Всё в порядке, спасибо, Бэн, – прочистив горло, проговорил Зейн и разрыдался еще громче. Сказанная целиком фраза выпила все его силы, и он просто не мог сдержать новый поток рыданий. Так ли стыдно разрыдаться при том, кто годами прислуживал его семье? Он и так омега-парень, что может быть хуже? – Может, мне позвать Вашу... – Всё в порядке, Бэн, большое спасибо, – повторил Зейн чуть интенсивнее и еле слышно всхлипнул, содрогнувшись в беззвучном рыдании. Конечно, с горечью подумал Зейн, никому он такой не нужен, жалкий и убогий, кроме своей милой семьи и преданного Бэна, на чьих руках омежка провел почти всё детство. Но у него никогда не будет настоящих друзей, истинной любви и, что было хуже всего, у него никогда не будет Лиама. Альфа свой выбор сделал. Замечательная девчушка с волосами, напоминающими пышные маки, озорным носиком и мерцающими глазами. Будь Зейн на месте Лиама, он бы тоже не посмотрел в свою сторону, когда рядом находилось такое прелестное, чудное создание. Подумать только, у него изначально не было шансов! Лиаму нравились девушки-омеги. Полностью успокоился Зейн далеко не скоро. Дышать было тяжело, а в груди всё еще сильно болело. От слёз у него ужасно саднило горло, и омега понял, что ему нужно восстановить баланс жидкости в организме. Сначала течка, потом эти многочасовые рыдания — так можно умереть от обезвоживания. Да и таблетку нужно было чем-то запить — насухую она в горло не лезла. Выглянув из комнаты, Зейн нос к носу столкнулся с Бэном. Старый дворецкий всё это время стоял под дверью, послушно не вмешиваясь, но всё-таки не позволяя себе покинуть подопечного. Он очень любил их семью, а Зейн очень любил его, но всё-таки омега не мог рискнуть и назвать дворецкого Бэрримором. Готовый исполнять любые поручения, дворецкий пообещал сделать чай своими руками, и Зейн благодарно кивнул. Ароматный чай с нотками мяты и малины немного привел его в чувство. Зейну он напоминал о детстве, о клубничных леденцах, которые Бэн давал им перед ужином в тайне от родителей, о прогулках по городу даже в дождливую погоду, о Лондонском зоопарке. Мысли о детстве оказали на омегу нужный эффект. Да и после слез организм обычно успокаивался, особенно у омег. Домашнее задание никак не шло на ум, поэтому Зейн скипнул сообщение и притянул к себе скетчбук. Многострадальный альбом рассыпался прямо у него на глазах, но Зейн не слишком расстроился. Рисовать на отдельных листах было даже удобнее, и Малик живо изобразил любимого альфу, грациозно изогнувшегося в танце. Рядом с ним Зейн поместил себя, он танцевал вместе с Лиамом, был свободным и раскованным. Рисунок так понравился Зейну, что он прикрепил его к стене. Пока омега рисовал, он даже не замечал, что у него побаливает кисть. Рисование было всей его жизнью. Зейн знал, что станет художником с раннего детства и мечтал об этом мгновении самозабвенно и чуть-чуть по-детски. Ему страшно хотелось свою выставку, и это было вполне осуществимо. Следующий набросок получился быстрым, но Зейну показалось, что он нарисовал его очень хорошо. Они с Лиамом стояли у стола с закусками, держали в руках свои коктейли и о чем-то говорили. Лиам смотрел Зейну в глаза, притягательно улыбался, а омега на рисунке был невероятно счастлив, внимательно слушая альфу. Заканчивая изображение Лиама, Зейн улыбался также, как и на рисунке. Другой картинкой был Лиам — Зейн нарисовал любимого альфу по пояс, без прекрасной черной майки, подчеркивающей привлекательные части его фигуры. Пейн на рисунке заложил руки за голову, демонстрируя тело во всей красе, и Малик невольно провел рукой по изображению, вспоминая вчерашнюю ночь. Омега примерно представлял, как Лиам выглядит без майки, учитывая, какой приталенной была вся его одежда. Легкий блеск в глазах, который Зейн изобразил с помощью белой ручки, сделал Лиама очень похожим на настоящего. Внимательно осмотрев на картинку, Зейн только вздохнул. Другая омега видела его альфу таким, а настоящий Лиам, конечно, выглядел намного лучше, чем его неумелый рисунок. Но изображение оказалось хорошим — оно стоило целой страницы в его портфолио. Омега пообещал себе забрать во Флоренцию хотя бы один рисунок Лиама, на память. Как напоминание о первой болезненной любви. Чтобы успокоить расшалившиеся нервы, Зейн решил изобразить что-то отвлеченное. Он очень любил архитектуру, и ему нравилось рисовать красивые дома. Сейчас в голове был только особняк Лиама, ярко отпечатавшийся в памяти. Ему хотелось любоваться его молочными стенами, звать их домом (хотя его собственный дом был ничем не хуже), наслаждаться атмосферой. Просто всё в этом месте казалось приятным и родным. И Малик решился. Нарисовал величественный особняк вместе с широким балконом, высокими колоннами, восхитительно расписанным крыльцом и красивыми французскими окнами. Нарисовал ряд акаций, приветливо качающих листвой на ветру, чуть заросшие кусты. Нарисовал милую подъездную аллею, пролетающих мимо птиц. Уютный холл с выемками в стенах для картин, изящный, но крепкий стол, вазу со свежими цветами на нем. Всё получилось так легко и волшебно, что Малик сам не заметил, как нарисовал с десяток рисунков, подробно изображающих дом одноклассника изнутри. Воображение подключилось, Зейн поместил в дом альфы некоторые безделушки из своего жилища, а после и вовсе нарисовал квартиру их мечты. Небольшую, будто они вдвоем переехали во Флоренцию и взяли с собой лишь самые необходимые вещи. Рука побежала по бумаге. Зейн нарисовал узкий холодильник, совсем не похожий на их, домашний, широкий с отделениями для льда; полутороспальную кровать, на которой они с Лиамом спали бы только обнявшись; небольшой обеденный стол с подсолнухами в простой стеклянной вазе; удобный диван, на котором бы они проводили вечера, лениво целуясь. Лишь ноющая кисть вывела омегу из сладких фантазий. Взглянув на часы, омега ужаснулся. Шел уже третий час, а он так сильно увлекся рисунками, мечтами и Лиамом, что совсем забыл о времени. Зашвырнув в школьный рюкзак последние рисунки вместе с половиной рассыпавшегося скетчбука, Зейн наскоро побросал внутрь тетрадки, школьный пенал, а также жестяную коробку карандашей (просто на всякий случай) и рухнул на кровать прямо в одежде. Это был слишком сумасшедший день, чтобы не спать до утра. Проснулся Зейн с ужасной головной болью, вызванной недосыпом. Вместе с подавителями пришлось принимать и сильное обезболивающее, потому что ходить целый день с жуткой мигренью по шумной школе, где то и дело кто-то кричал, ему совсем не хотелось. Приняв контрастный душ, омега почувствовал себя получше. Оставалось только зафиксировать по-прежнему ноющую кисть, о чем он вежливо попросил дворецкого. Самостоятельно обмотать руку у него никак не получалось, и Бэн наложил аккуратную повязку из эластичного бинта, чтобы Зейн не шевелил рукой лишний раз, но предупредил, что писать будет не очень удобно. Это омегу вполне устраивало. Времени оставалось предостаточно, и Зейн впервые за долгое время спустился позавтракать с семьей. Родители, конечно, еще не спустились, но Валия и Сафаа были ужасно рады его видеть — они редко пересекались за завтраком, потому что их везли в школу намного раньше. Да и Дония обычно вставала слишком поздно, что им доводилось посидеть вместе. – Зейни, а ты почему такой грустный? – спросила Вэл, размазывая абрикосовый джем по омлету. Только она в семье ела омлет сладким. Даже маленькая Сафаа не была такой сладкоежкой. – Тебя кто-то обидел? – Я просто не выспался, – красноречиво зевнул Зейн, сделав глоток свежевыжатого сока. Утверждение было верным, хотя омега и умолчал, что именно стало настоящей причиной его не высыпания. Тем не менее болезненно-сладкие мысли уже потекли в привычном направлении, вырисовывая в голове образ любимого альфы. Лиам. Его прекрасные карие глаза; его пухлые губы, изогнутые в чудесной улыбке; его удивительный, приятный аромат, проникающий прямо в легкие; его бархатный голос, кружащий голову; его крепкое рукопожатие, покалывающее пальцы... – Дон-Дон, а Зейни рожи корчит, – протянула крошка Сафаа. – А ты ведь говорила, что так нельзя. Голос сестры прозвучал, как звон бубенцов, и омега качнул головой, безуспешно пытаясь вытряхнуть оттуда приятный образ одноклассника. Похоже, всё это время он улыбался, как придурок, воображая Лиама, и даже не заметил этого. – Дорогая, я что говорила о разговорах за едой? – уточнила старшая сестра, вытирая губы салфеткой. Омежка насупилась и с недовольным видом принялась жевать под пристальным взглядом любимой старшей сестры. Иногда, по мнению Саф, Дон-Дон была слишком строга. – Это он о Лиаме думает, – протянула Валия, взглянув на старшего брата. Зейн закашлялся, а Сафаа округлила глаза. Раньше, чем кто-то из сестер успел сказать что-то еще, Зейн встал из-за стола и схватил свой рюкзак, набрасывая его на одно плечо. – Ну все, – проговорил он, сделав последний глоток сока на ходу. – Приятно иметь с вами дело, но мне пора. Всех люблю! Младшие девочки с радостью помахали ему обеими руками сразу, с готовностью отвлекаясь от завтрака, а Дония и вовсе послала брату воздушный поцелуй. Ей предстояло еще и посадить сестренок в машину, а также проверить, взяли ли они с собой ланч. Вообще-то этим должна была заниматься няня, но Донии нравилось иногда брать на себя её обязанности. Она слишком любила сестер. Зейн вышел на улицу и глубоко вздохнул. С утра уже было прохладно, накрапывал мелкий дождик, и омега с тоской подумал, что у него совсем нет сил ехать сегодня на велосипеде. Последствия течки всё еще немного чувствовались, когда он двигался слишком активно. Малик зашел в гараж и увидел своего водителя, который обычно занимался другими обязанностями. С тоской взглянув на любимый велосипед, Зейн пересел в машину и прижал рюкзак к груди, вместо того чтобы поместить его рядом. Когда они выехали из гаража, дождь уже лил вовсю, и омега понял, что сделал правильный выбор. Ему нравилось смотреть на виды родного города, а потом зарисовывать их по памяти. Дождь делал этот образ более милым и ностальгическим. Иногда омега выбирался порисовать на пленэре в центр города или за город. Обычно в такие моменты с ним была его любимая акварель в пластиковой коробке или пастельные мелки, подаренные сестрой на день рождения. Малику нравилось делать быстрые зарисовки, передающие дневной свет и настроение. В такие моменты он чувствовал себя настоящим художником. Школа показалась слишком быстро — Зейн даже не успел задуматься о жизни, только полюбовался знакомыми окрестностями. Обычно скучающий без дела водитель домчал его в мгновение ока. Впрочем, Малик подумал, что так он избежит лишних проблем. Просто зайдет в класс пораньше и сядет чертить в скетчбуке завитушки или исправлять ошибки с надменным видом, чтобы никто не рискнул его потревожить. На ходу вытащив скетчбук, Зейн решил пересмотреть рисунки, чтобы оставить лучшую часть в шкафчике. Следовало купить новый альбом, потому что из этого сильно сыпались листы. Половина и вовсе осталась дома. По счастью, последние рисунки были у омеги с собой, и он мог сделать «работу над ошибками», поправить то, что не заметил вчера. Малик уже видел небольшую ошибку в перспективе на рисунке, изображающем холл Лиама. Пытаясь свернуть к шкафчику, Зейн совсем не заметил препятствие, и на скорости врезался во что-то твердое. Листочки из альбома полетели в разные стороны, сладко шурша, как крупное конфетти. Омега почувствовал приятно-знакомый запах раньше, чем поднял глаза и увидел любимого альфу. Так близко, прямо как в его фантазиях, пахнущий до одурения вкусно. Зейн сразу различил любимые нотки душистого перца, древесный букет и совсем легкий оттенок пряностей, и невольно вдохнул поглубже. Хотелось оставить этот запах в себе навсегда. Зейну нравилось думать, что так и будет. Что молекулы Лиама смешаются с его молекулами и хотя бы одна миллионная часть любимого альфы будет всегда с ним. Раз уж он сам не может. Не замечая его замешательства, Лиам ловко поймал лист бумаги прямо в воздухе. – Прости, я тебя не заметил, – сказал Лиам, невольно опуская взгляд на рисунок. – Ого. Это ведь то, о чем я думаю? Мой дом? – Да, но я... я же говорил, мне нравится, как он выглядит, – сказал Зейн смущенно. Он не мог вот так взять и вырвать рисунок из рук Лиама, поэтому кинулся собирать упавшие листочки, пока альфа не увидел то, что ему не следует. Пейн моментально опустился следом за ним, помогая собрать упавшие рисунки. Его аромат был сильным и крепким, словно омежка не пометила его. Какая дура! Зейн бы точно позаботился о том, чтобы его запах остался на Лиаме. – Могу я остальные посмотреть? – спросил Лиам, выпрямившись. Часть рисунков всё еще была у него в руках, и он мог посмотреть их без спроса, как сделал бы любой другой альфа, но только не Лиам. Сердце Зейна стучало так быстро, что его наверняка было слышно в Дублине — красивые пальцы Лиама так крепко держали его рисунки, что можно было зарисовать только их, и это было бы произведение искусства. – Да, конечно, – взволнованным шепотом проговорил Зейн, протягивая Лиаму оставшуюся часть. Пейн бережно взял рисунки в руки и осторожно, не касаясь руками самого изображения, стал рассматривать. Зейн подумал, что его наверняка обучили обращаться с картинами, потому что посторонние, случайно допущенные к просмотру, обычно хватались прямо за изображение, невольно ухудшая его. Еще никогда в жизни Зейн так не волновался. Хотя бы потому, что половина рисунков представляла собой особняк Лиама, а вторая... их «будущую» квартиру во Флоренции. Зейн готов был вечно благодарить себя за то, что не подписал их. Иначе ему пришлось бы объясняться. Лиам не хмурился. У него было светлое лицо, и ему явно нравились рисунки. Зейн смотрел на него зачарованными глазами, пытаясь вобрать каждую эмоцию альфы. Он так близко, совсем как в его недавней фантазии. Если случайно толкнуть его бедром, наверняка можно почувствовать... Омега неловко покраснел и опустил глаза в пол. Альфа все равно чувствовался. От него исходила удивительная сила, с которой невозможно было бороться, и запах... о, этот запах. Ни один запах на свете не увлекал Малика так сильно, как приятный аромат Лиама, совмещающий в себе самые любимые вещи Зейна, включая знакомые нотки пряностей. Все прошлые ночи Зейн так явно воображал себе, как их запахи смешиваются, пока Лиам вжимал бы его во влажные от их страсти простыни. – Ты... ты просто удивительный художник, – проговорил Лиам с восхищением и аккуратно вернул рисунки владельцу. Зейн сам не заметил, как прижал их к груди. – Изображение моего дома получилось удивительно точным! – заметил альфа с одобрением. – И эта милая квартирка... она твоя? – Нет, мне иногда нравится выдумывать... интерьер, – проговорил Зейн, не лукавя. – Я и другое рисую, – поспешно добавил омега. – Просто вчера ночью мне захотелось немного дизайна. – А я могу посмотреть? – с интересом спросил альфа. Пульс омеги застучал вдвое быстрее, как самый резвый молот в кузнице. Лиаму он бы показал всё на свете, даже если бы это стоило ему жизни. Особенно когда альфа спрашивал с таким энтузиазмом в бархатистом голосе. Особенно когда его глаза горели таким любопытством. Кажется, его интересовало творчество. Он не мог стать еще идеальнее, но вдруг стал, всего за одно мгновение. – Да... думаю, я смогу принести тебе некоторые свои работы, если ты хочешь, – проговорил Зейн, немного смущаясь. На самом деле, он еще никогда не показывал свои работы кому-то, кроме семьи. Если это и происходило, то случайно, когда Зейн просто не мог остановить происходящее. Но сейчас... сейчас ему хотелось, чтобы альфа увидел его творчество, оценил, высказал свое мнение. Пусть даже это разбило бы Зейну сердце. Снова. – Ты еще спрашиваешь! – сказал Лиам, улыбнувшись. – Я тоже немного рисую, но пока совсем не так, как ты. Сейчас это просто увлечение, – пояснил он, но омега уже был уверен, что альфа преуменьшает свои заслуги. В каком бы стиле ни пытался рисовать Лиам, у него наверняка неплохо получалось. – Но почему ты не пошел в класс искусств? Там твоему таланту нашли бы применение. – Искусство — это для омег, – неуверенно проговорил Зейн. Внимательные глаза Лиама заставили его устыдиться. – Ну, такие, как Джастин, так думают, – объяснил он. С Пейном просто не получалось лгать, и это было так приятно. – Мне бы не хотелось лезть в конфронтацию. Я спокойный, ты помнишь. – Не им решать, чем тебе заниматься, – сурово заметил альфа. Было заметно, что любая несправедливость сильно задевает его. Он готов сражаться. Даже если совсем не знает пострадавшего. – Глупо зарывать такой талант в землю. А с рукой что? – внезапно полюбопытствовал он. Щеки Зейна заметно потеплели. Перед глазами моментально пронеслись образы, увиденные во время течки: дразнящие, упоительные, горячие. Лиам обнаженный, он прижимает его к себе за поясницу, так крепко, что можно рассыпаться от одних только прикосновений. И Зейн стонет очень громко, разрываясь во время его проникновения. Омега покраснел еще сильнее. – О, это... руку случайно потянул во время... упражнений, – неуверенно проговорил он. – Мне это не мешает. Думаю, я даже писать смогу, – добавил Зейн, сжимая и разжимая пальцы. А ведь еще вчера ночью он представлял, что это член Лиама. Боже, как стыдно! Зейн снова покачал головой. – Рисовать же смог. – Это не очень приятно, – заметил Пейн, разминая шею. У него это было профессиональным движением, как и у большинства спортсменов. – Вчера на тренировке я тоже слегка потянул руку, но мне помогла одна мазь... если хочешь, могу отдать, – вдруг сказал альфа. – Она у меня с собой. – Было бы неплохо, – ответил Зейн, и Пейн с готовностью полез в рюкзак, после недолгих поисков вытаскивая оттуда маленький тюбик. Мазь Лиама. Мазь Лиама. Мазь Лиама. Мазь Лиама. Мазь Лиама... бесконечный поток мыслей теперь было не прервать. Что-то личное, что альфа держал в руках и ценил за функциональность, чем сам пользовался, что наносил на свою кожу... о таком можно было даже не мечтать! Но сегодня судьба, обычно не жалующая парня-омегу, кажется, хотела сделать ему подарок. И Зейн был бы полным дураком, если бы не принял его. – Не смотри на то, что он такой крошечный, – предупредил Лиам. – Мазь надо наносить тонким слоем. И еще она очень жирная, поэтому не рисуй, пока не высохнет, – также добавил он. – А, и не говори никому, – спохватился альфа. – Тренер рассказал нам об этой мази по секрету. Зейн был близок к тому, чтобы рассмеяться. Спортсмены в некоторых вещах оказывались такими трогательными, что невозможно было воспринимать их серьезно. Малик не понаслышке знал, что они даже следуют некоторым приметам (прочитал это в «утренней рубрике Гримшоу»). Но вот то, что у них есть своя секретная мазь, стало для него открытием. Гримми, наверное, за такую новость месяц бы отдавал ему свой ланч. – Я буду молчать, даже если меня начнут пытать любопытные... мм... журналисты, – торжественно кивнул Зейн, поднимая забинтованную руку. Лиам широко улыбнулся. – Как твои тренировки? – полюбопытствовал он. – Тренер сильно гоняет? – Еще как! – живо откликнулся Лиам. – Нам нужно взять первенство на отборочных, тогда первый матч будет проходить на нашей площадке. И у нас все шансы, если мы наберем форму, – поделился он. В этот момент лицо у альфы сияло невероятным образом, так что Зейн не мог не любоваться. – Я немного скучаю по серфингу, если честно, но баскетбол... это буквально отдушина. Еще ни разу не видя Лиама на площадке, Зейн был уверен, что альфа невероятно хорош в баскетболе. В конце концов, не зря он так быстро подружился с командой. Да и тренер бы не взял его просто так в основной состав. А сейчас Лиам открывал для него новые грани, самые разные и удивительные. Сам Зейн воды боялся, и люди, умеющие бороться со стихией, вызывали у него чувство восхищения. Малик и не думал, что когда-нибудь встанет на доску для серфинга. Пляжи ему нравились, любоваться волнами тоже было приятно, но заходить в воду омега никогда не рисковал. Правда, ему было жутко интересно, как себя чувствуют те, кто не испытывает страха перед водой. – Ты занимался серфингом? – спросил Малик. – Мы жили у моря, – кивнул Пейн. – Ну и часто приходили на пляжные вечеринки, играли в пляжный волейбол... А мне только повод дай оседлать волну, – с нежностью в голосе вспомнил он. Зейн подумал, что Лиам наверняка создан для моря. Он мог живо представить, как Пейн выходит из воды с доской под мышкой, и прохладные капли стекают по его сильному загорелому телу, а на нем только плавки, которые так легко снять... – Почему же ты переехал? – поинтересовался Зейн, облизывая пересохшие губы. Вокруг них уже было довольно много людей — школа постепенно наполнялась учениками. Зейн даже расслышал голоса некоторых одноклассников, но ему не хотелось вовлекаться в другую беседу или заходить в класс. И чужие разговоры стали лишь шумом на фоне, голос Лиама четко выделялся на фоне каждого. Он звучал как любовь. – Это из-за работы отца, – сказал Лиам. – И, если честно, мне хотелось увидеть, как изменился Лондон. – Он оправдал твои ожидания? – уточнил Зейн. Ему ужасно хотелось, чтобы Лиам сказал «да». Сам Зейн любил Лондон. Нет, не людей в этом консервативном местечке, где он не мог быть собой, а архитектуру, погоду, даже воздух... здесь все было родным и знакомым, от всего веяло детством и семьей. И существовала школа — враждебное место, которое он мечтал покинуть. – Он их превзошел, – с легкой улыбкой заметил Лиам. – Здесь замечательно. Так много исторических построек... – Это точно, – мгновенно подхватил Зейн. – Ты можешь выйти на любую улицу, и тебе будет что рисовать до самого вечера! – восторженно заметил он. – И еще останется. – Да, именно так, – проговорил Лиам. Кажется, он впервые встречал человека, который бы уделял внимание деталям, как и он сам. – Я иногда фотографирую, – признался он. – Мне хочется собрать небольшой коллаж интересных мест. Омега чуть не завизжал от восторга. Он тоже мечтал о такой подборке, только ему всегда хотелось зарисовать эти места самостоятельно. У него даже был небольшой альбом для акварели, где он изобразил знакомый тенистый скверик и милый сердцу Лондонский зоопарк. – Много уже собрал? – поинтересовался омега, не замечая, что мнет рисунки, прижимая их к груди. – Не совсем, – качнул головой Пейн. – Пока там только фотография пляжа. Понимаешь, я хочу быть эмоционально привязан к месту. Никогда еще Зейн не чувствовал себя настолько понятым. Обычно скрывая эмоции и переживания, теперь ему казалось, будто он, наконец, нашел того, с кем можно поговорить обо всем. Да, это было именно то, что он имел в виду, и этот альфа так прекрасно понимал все его чувства. Потому что его чувства были такими же, или это были те же чувства, и они просто делили их на двоих, кто знает? Но сейчас Зейн был уверен, что каждый прекрасный уголок Флоренции пришелся бы Лиаму по душе. И, если бы только у них был шанс, всё было бы так замечательно! – Я так тебя понимаю! – сказал Зейн. – Я сам хочу собрать удивительные места, но пока зарисовал только два. Уверен, ты соберешь, – добавил Малик. – Но для этого тебе нужно чаще выбираться в город и позволить себе узнать его. Кажется, Лиам собирался что-то ответить, но внезапно появился Полковник Сандерс со свистком на груди, в очередной раз дежуривший на этаже, и громогласно прогремел: «По классам!». Ученики мгновенно засуетились, не прекращая болтать. Шкафчики начали хаотично хлопать, неприятно оглушая. – Вот черт, – разочаровано проговорил Лиам, быстро взглянув на толпу вокруг. – Это всегда так внезапно. – Да, – согласно кивнул Зейн. От одной мысли, что ему придется сидеть на занятиях, его бросало в дрожь. И это была не та приятная дрожь, которой он болезненно наслаждался во время течки. – Черт, мне совсем не хочется идти на урок! Лиам расплылся в улыбке. – Ты мне что-то предлагаешь? – уточнил он. В его глазах появилась легкая тень задора, которая показалась Зейну восхитительной. Что за удивительный альфа! Такой легкий на подъем, такой понимающий, такой искренний и добрый! Зейн бы отдал всё на свете за возможность попробовать начать отношения с ним. Хотя бы на миг почувствовать себя его омегой, хоть на секунду оказаться в его объятиях. Но даже сейчас, пока они были малознакомыми одноклассниками, Лиам был изумительно приятным в общении! – Если ты готов промокнуть... – улыбнулся Зейн в ответ. – У меня есть машина, – напомнил Лиам. – Тогда я предлагаю тебе сбежать с занятий, – торжественно произнес Зейн и знаком велел альфе следовать за ним. Он знал, где открывается окно наружу.