Nothing Without You

Попыхтев немного, Зейн сумел нарисовать довольно милый план комнаты вместе с имеющейся мебелью и даже вместе с ними, сидящими на полу, просто ради озорства. У него было несколько детализированных рисунков, подробно демонстрирующих его задумку. Некоторые изображали угол комнаты и две стены, чтобы было видно, как части рисунка стыкуются между собой, а также частности вроде того, что Зейн предлагал изобразить на дверях в гардеробную. Самому Малику план обновленной комнаты Лиама очень понравился и ему не терпелось впечатлить альфу своей нехитрой выдумкой. Получилось довольно неплохо, даже интересно, потому что омега уже много раз детализированно рисовал воображаемые дома, квартиры, особняки и даже иногда занимался там дизайном интерьера со всеми мелкими подробностями, которые только могли прийти к нему в голову, вроде картин, цветов, скульптур и других безделушек для уюта. У них с сестрами даже была небольшая вечерняя игра, заключавшаяся в том, что они дружным кружком лежали на мягком ковре в детской, вокруг валялись цветные карандаши, блестящие ручки и фломастеры с печатью на конце, они весело болтали обо всём и ни о чём, а потом Валия или Сафаа вдруг спрашивала: «А какой домик был бы у Багза Банни?», и Зейн тут же брал в руки карандашик и принимался за дело к величайшей радости младших сестренок. «Да, да, – загадочно говорил он, прорисовывая детали. – Здесь Багз сидит по утрам и читает свежую газету за чашечкой крепкого кофе. А тут, в маленькой ванной, он чистит ушки перед сном. Вы, кстати, ушки уже чистили? Да, а вот здесь он отдыхает, вот маленький диванчик и журнальный столик. Тут у него настольные игры, в которые он играет с Порки или Даффи Даком. Когда Даффи проигрывает, он переворачивает стол, и Порки приходится собирать игры с пола». «Нарисуй ему маленькую монополию», – говорила Валия, затаив дыхание. «И маленький скрэббл, – воодушевленно добавляла Сафаа. И Зейн тут же рисовал для мультяшного кролика и его закадычных друзей всё новые и новые игры. – А если к нему вдруг придет Спиди Гонзалес?» – спрашивала Саф. «Вряд ли Багз будет ему очень рад, – смеялся Зейн, делая рукой широкий росчерк. – Вот, это маленькая беговая дорожка, чтобы он не растерял форму, даже находясь в гостях». Если Бэн не разгонял их маленький балаган вовремя, посиделки могли длиться до поздней ночи, а нарисованных домов становилось больше десятка. Все эти рисунки сестры бережно складывали в специальную папочку из плотного коричневого картона к другим картинкам, нарисованных старшим братом. – Готово! – радостно воскликнул Малик, с вдохновением всовывая листы бумаги в руки Лиаму. – Я всё придумал! Но и место для маневра оставил, если ты захочешь вдруг что-то исправить! – заявил омега с непередаваемой гордостью в голосе. Было видно, что он необычайно доволен собой. – Так быстро? – спросил Лиам, пытаясь собрать бардак листов в порядок. Когда Зейн был вдохновлен, он держал эскизы в полнейшем хаосе, то добавлял что-то, то убирал, путая порядок. Особенно если мысли для рисунков приходили к нему внезапно и нужно было скорее за это уцепиться. Альфа как-то сразу это понял, разглядывая подробные рисунки. – Да, идея... будто хлынула в мозг, – заявил Зейн, вскакивая с места. Лиам проследил за ним краем глаза. Ему очень нравились картинки — одноклассник обещал стать настоящим иллюстратором, если вдруг не получится с живописью. – Вот смотри, здесь, – омега обвел рукой стену за изголовьем кровати. – Море. Спокойное, безмятежное дневное небо и волны. В этот пейзаж идеально впишется твоя доска, – козырнул омега. От воодушевления ему хотелось прыгать по комнате и за всё хвататься, чего бы он себе точно не позволил, если бы находился в другой компании. Но рядом с этим альфой ему не сиделось на месте, и странная эйфория полностью заполняла легкие разреженным воздухом. Омега словно оказался на высоте несколько сотен футов. – Ага, – прикинул Лиам, пытаясь представить то, о чем говорил одноклассник. – Звучит очень даже неплохо. – Выглядеть будет еще лучше, – заверил омега, от души похлопав Лиама по плечам, и скользнул на середину комнаты. – По боковым стенам пустим береговую линию. Ну, знаешь, чтобы не перегружать спальню лишними деталями. И здесь, – Малик обвел рукой широкую стену за письменным столом. – Здесь кольцо для стритбола в натуральную величину и чуть-чуть пляжа. Мелкие детали... Знаешь, в чем суть? – затаив дыхание, поинтересовался омега. Альфа уже начал догадываться, уж очень довольным выглядел одноклассник, который, помимо всего прочего, даже обвел эту часть рисунка в кружочек и начертил рядом несколько векторов. Однако он всё-таки решил подыграть ему, чтобы не портить Малику момент триумфа. Пейн вообще ни разу не видел молчаливого буку таким довольным и... хитрым? – Удиви меня, – заинтриговано улыбнулся Лиам. Улыбка Лиама пронзила Зейна в самое сердце, но он собрался, запомнил её и спрятал в заветный уголок между ребер. – Ты на самом деле сможешь швырять в щит мячик, – с воодушевлением заявил Малик. Пейн ожидаемо округлил глаза. Радость одноклассника неуловимо его веселила, уж очень забавно выглядел альфа, вот так проявляющий хорошее настроение. – Прямо лежа, с кровати. Правда, смотри, куда он отскакивает, а то еще лап топ разобьет, – Зейн небрежно погладил рукой крышку стола, словно он был живым, чувствуя странный прилив нежности. – Ну, так что? Пейну очень нравилось. Ему давно хотелось добавить в свою спальню новых красок. Сейчас она выглядела слишком блеклой, и обычно альфа долго настраивался на отдых, прежде чем отключиться в таком бледном месте. Ему не хватало долгих дней на пляже, куда он раньше заглядывал почти каждый день. Тосковал Лиам и по шуму прибоя, и по пляжному волейболу. Но особенно он тосковал по сёрфингу. Доска была единственным напоминанием о жизни в Испании, помимо составленного Бэрримором меню. Загар с альфы почти сошел, Лиам больше не ощущал теплые поцелуи солнца на своей коже. Его босые ступни скучали по мягким прикосновениям влажного песка, его легкие тосковали по горячему воздуху, привычно циркулирующему внутри. Тонкие эскизы Зейна напомнили ему о месте, которое он на протяжении долгого времени звал домом. Лиам был бы рад вернуться в эту атмосферу хотя бы частично. – Всё прекрасно! Лучше и быть не может! – выдохнул Пейн довольным голосом, снова рассматривая картинки и цепляясь глазами за каждую крохотную деталь. – Вот это, – Лиам поднял вверх листочек с дверями гардероба. – Тут поначалу идут надписи, а потом какая-то... штука? – О, это ты сам решишь, – мельком сказал Малик, продолжая прогуливаться по комнате. Его интересовало абсолютно всё — могли быть покрытия, которые тоже можно было украсить рисунками. – Вдруг захочешь набить лого любимой команды или позвать друзей расписаться на память... – он хотел сказать что-то еще, но внезапно остановился рядом с прикроватным столиком и заметил что-то, чего не видел раньше. – «Как мы будем жить на Марсе»? – удивленно переспросил омега. Альфа моментально встрепенулся и с некоторым смущением отложил эскизы Малика на кровать. Он поднялся с пола легко, как настоящий баскетболист, готовящийся забросить мяч в корзину. У него были очень прыгучие ноги, и Зейн невольно задохнулся, заметив, какой Лиам быстрый даже в обычной жизни. Рослый, красивый... если задуматься, то невозможно находиться рядом, не восхищаясь его обликом. – О, ну, знаешь, – протянул Лиам, прослеживая за взглядом одноклассника. – Она расслабляет перед сном, – объяснил он. – Не слишком претенциозная, но достаточно насыщенная... – Не слишком претенциозная, – задумчиво повторил Зейн, осторожно взяв книгу в руки и пролистав. – Так ты увлекаешься космосом? Это было новое, не менее удивительное знание о Лиаме Пейне. Он оказался не просто привлекательным альфой-спортсменом, любимцем всего класса и настоящим обаяшкой. За внешней красивой оболочкой и безупречным воспитанием было внутри что-то глубокое, трепетное и таинственное, как загадки далекого космоса. Лиам неплохо разбирался в живописи и кино, любил почитать на досуге, знал некоторые стихи наизусть, и вот теперь выяснялось, что Пейн интересовался внеземным, космическим, далеким. – Да, есть немного, – протянул альфа с некоторым теплом в голове. Обычно он не распространялся, что увлекается космосом, но и не хотел, чтобы его знания сочли поверхностными. – А возможно, и много. Мне больше нравится «Из космоса границ не видно», – добавил он, замечая интерес в карих глазах одноклассника. – Эту я просто читаю на ночь. – А, то есть, если я вдруг случайно загляну в нижний ящик стола, там будет куча этих нердовских книжек? – рассмеялся Зейн, забавно вскинув брови. Лиам с легкой улыбкой взял книгу из его рук, словно это было его сокровище. – Вау. А еще говорил, что это я умею удивлять... ИДЕЯ! – внезапно воскликнул он, схватив альфу за плечи. От неожиданности Пейн чуть не выронил книгу. Глаза у Зейна от возбуждения сияли, как созвездие Центавра. – Звезды по всему потолку, прямо у тебя над головой, представляешь?! – громогласно заявил омега. – Настоящий космос! Круто, да? Да? Да? – переспросил он. Малик был близок к тому, чтобы спросить «да?» еще тысячу раз. От восторга у него внутри всё вдруг замерло, но замерло не как вековая ледяная глыба, которая не сдвинется с места во веки веков, хоть куски от неё откалывай, а как трепетная бабочка, готовая вот-вот вспорхнуть с цветочного лепестка, и ей даже не нужен повод в виде дуновения ветерка или движения рядом. Зейн всегда так себя чувствовал рядом с Лиамом, он всё время творил с его разумом невообразимое волшебство. В такие моменты дышать было так сладко и тяжело, словно с воздухом в легкие попадал цветочный нектар. На таком вдохновении омега мог бы рисовать много, много часов подряд, и картины получились бы прекрасными, таинственными, завлекающими. Яркими или не слишком, большими или маленькими, Зейн всегда чувствовал себя удовлетворенным, если думал о Лиаме, пока писал картину. – Очень, очень, очень круто, не тряси меня, Зейн Малик, – рассмеялся Лиам, осторожно снимая руки одноклассника со своих плеч, пока он из него всю душу не вытряс. – Черт, я и не думал о потолке. Это действительно отличная затея, он же идеально белый, – заметил он, быстро взглянув наверх. Он пока не видел того, что уже видел Малик на белоснежном куске чистого места над их головами, но мог подробно себе представить во всех красках и деталях, потому что вдохновение было где-то в комнате, его даже можно было почувствовать на вкус, как медовую сласть спелых фруктов. – Да ты чего! – Зейн мечтательно посмотрел на потолок и снова повел рукой, будто мог невзначай его коснуться. – Это огромный холст, и его ничто не загораживает. Кроме, разве что дурацкой люстры, но это мелочи, – отмахнулся он. – Занимать центр листа — привычка плохого художника. Центр должен быть логическим. – Малик зачем-то постучал себя пальцем по лбу, чем невероятно рассмешил альфу. – Ты лежишь, а у тебя над головой целая Вселенная без конца и без края, бесконечность, как она есть. Миллиарды звезд, Луна, пролетают искусственные спутники... – И пластинка Вояджера, – машинально фыркнул Лиам, возвращая настольную книжку на своё место. – Да, да, – окрыленно подхватил Зейн, уставившись на Пейна. Ему хотелось танцевать в центре комнаты от волнения. – Я её настоящий фанат. Музыкальную часть могу слушать вечно! В этом Лиам даже не сомневался. Во время первой встречи молчаливый бука казался ему совсем отстраненным и холодным, как сталь. Невозможно было понять, что у него в голове, что прячется за темными глазами, но сейчас он примерно понимал, что Зейн за человек. Человек этот был в общении приятным, даже веселым, находил вдохновение в мелочах, превращал чистое в яркое, мысли — в слова. Мысли о пластинке подняли Малику настроение на еще один чудесный пункт. Конечно, книжек о космическом пространстве, как Лиам, он не читал, но его влекло неизведанное, далекое и увлекательное. Там, в небесах, ему мерещилась другая жизнь, более мягкая, более гибкая и изменчивая. Там, в другой галактике, наверняка были существа, пусть даже и бактерии, которые не унижали друг друга за мало-мальские различия. И еще там было что-то вечное, что существовало задолго до того момента, как он, Зейн Малик, впервые открыл глаза и увидел ослепительный свет. – Ты у нас фанат классики, это я уже понял, – сказал альфа, с улыбкой вспоминая день в картинной галерее. – А мне нравится сама идея закодированных изображений. Мы можем послать историю человечества на крошечном носителе! – с жаром заявил он. – Но сейчас многие ученые критикуют пластинку. – А чем им пластинка не угодила? – спросил Малик, еле-еле скрывая возмущение в голосе. Судя по улыбке альфы, он всё равно его почувствовал. – Ну, они говорят, что тяжело будет трактовать послание, – объяснил Лиам. Недавно ему попалось несколько статей на эту тему, критика пластинки была очень серьезной, и альфа всерьез задумался о том, как будет происходить настоящее общение с внеземной цивилизацией. Они хотели рассказать очень много. Рассказать о себе, чтобы узнать побольше о других. Люди верили, что знания о другой цивилизации поможет узнать больше и о Вселенной в целом. Все они были крошечными, и пространство влекло их, словно они попали в зону тяготения огромного объекта. Хотя были и другие причины. – Что там трактовать? – протянул Зейн, ожидаемо закатив глаза. – Есть всего три логичных варианта: «здравствуйте», «помогите!» и «мы собираемся Вас убить», – с возмущением выпалил одноклассник. – Для «собираемся Вас убить» мы находимся слишком далеко, да и способ передать такую простую вещь уж больно хитрый. Для «помогите! Спасите! Беда!» мы опять-таки слишком далеко. Хотя мы приложили им карту... – задумчиво протянул омега, пытаясь представить себя на месте предполагаемых получателей. – А вот для «привет» — самое оно. Могут еще подумать, что мы их в гости приглашаем, конечно, но пока до этого дойдет... – А еще они не смогут считать информацию, – припомнил Пейн замечания из статьи. Ему она тоже совсем не понравилась. Иногда ученые пытались разбить вещи, ставшие практически культом. Смысл пластинки был вовсе не в передаче достоверной информации, нет. Пластинка сама по себе была уже посланием. Она всем своим видом кричала, что создана живыми существами, что она несет в себе информацию о том, что есть кто-то, на другом конце вселенной, готовый к общению. Кто умеет создавать что-то, похожее на эту пластинку. Дело было только в этом. – А мы рассчитываем на гуманоидов с тем же уровнем развития, – ответил Зейн к приятному удивлению Лиама. – Если они не смогут засечь её радарами, пусть летит себе дальше. По крайней мере поймут, что это рукотворное чудо, – заявил омега, в точности повторяя его мысль. – Если они вообще умеют видеть и чувствовать, а не просто живое желе, – добавил омега. – Тебе очень нравится пластинка, – улыбнулся Лиам. Зейн невольно покраснел. Его улыбка всегда зажигала в теле что-то приятное. – В целом она очень трогательно сделана, учитывая, что мы на самом деле отправили в космос умилительное обращение Джимми Картера, который на полном серьезе сказал, что мы, хоть и разделены на государства, но движемся единой земной цивилизацией. В словах Лиама был смысл. Зейну и самому казалось, что обращение тогдашнего президента оказалось удивительно милым и сердцещипательным по прошествии времен. Они были изумительно наивными и вдохновленными тогда, в двадцатом веке, верили во что-то, чего быть совсем не могло. Тогда они стояли на пороге новых свершений, им казалось, что мир скоро упадет к их ногам, но ни матушка-Земля, ни бескрайний космос покоряться не желали. Впрочем, сформировался самый настоящий культ научной фантастики и подарил великое множество пищи для гибкого ума и тоскующих сердец. Лиам охватил его почти целиком, Зейн отщипнул кусочек, который понравился ему больше всего. Но фундаментально тянулись они к одному. – Мне хочется знать, что мы не одни во вселенной, – проговорил Зейн задумчиво и быстро взглянул на Лиама, словно пытаясь понять, разделяет он его надежды или нет. Альфа ответил ему внимательным взглядом. – И где-то там есть существа, которые... похожи на нас. Как думаешь, они добрые или злые? – спросил вдруг омега. Вопрос возник внезапно, соскользнул с языка невзначай, как стекает холодная капля по стенам карстовой пещеры. Не то чтобы Зейн думал об этом часто. Он чувствовал, что именно Лиам размышлял об этом, и ему хотелось знать, что он думает. В глазах Пейна был тот же космос, который влек его долгое время, словно огромный магнит. Лишь теперь Малик точно осознал, что именно этот свет он заметил в его взгляде. – Если похожи на нас, то злые, – ответил альфа, снова взглянув на потрепанную настольную книгу. – Если живое желе, то вряд ли у них есть понятия о добре и зле, – понимающе улыбнувшись, добавил он. – Не думал, что ты пессимист, – заметил Зейн, впрочем, тепло улыбнувшись ответной шутке. Ему казалось, между ними закладывается тонкое понимание, пока еще невесомое, легкое, как первый солнечный лучик после бархатной темноты ночи. Но за первыми солнечными лучами всегда шли вторые, третьи, и вот вся земля купалась в ярком свете ближней звезды, просыпалась и хорошела. Омега хотел также — полностью окунуться в Лиама, в его ласковое, уютное тепло, насладиться волнительным запахом, разгоняющим по венам кровь, узнать о нём всё, что альфа рассказал бы ему. Они могли бы подружиться. О, как Зейн был бы счастлив, если бы у них получилось. Малик вложил бы всего себя в эту дружбу, он сконвертировал бы всю свою любовь в дружелюбие, он превратил бы желание в спокойное, приятельское тепло. Он никогда не стеснил бы Лиама своими чувствами, никогда не кинул бы ему равнодушие в упрек, если бы только альфа позволил ему быть рядом, внимательно слушать о чудесах далекого космоса, о баскетболе, о сёрфинге, обо всём на свете. – О, нет. Я реалист, – мягко возразил Пейн. – Чем сложнее существа, тем больше у них поводов для разногласий. Мира для всех тяжело добиться, – проговорил альфа, незаметно погружаясь в размышления. – Кто-то всегда будет угнетать кого-то в нынешних реалиях. Это ужасно и совсем мне не нравится. Но пока это так, – заключил он. – Думаешь, всё изменится? – спросил Зейн, спрятав руки в карманы. Пальцы нащупали крошечную таблетницу, где лежали лекарства на день. Как просто! «Случайно» забыть принять лекарство, позволить Лиаму почувствовать его аромат, узнать о нем правду, воспользоваться сладкой томностью своего запаха, соблазнить этого альфу, поддаться чувствам, привязать его к себе любым возможным способом. Как гнусно, как низко! Как хочется... – Ну, когда-то люди убивали соседей просто за то, что они собирали грибы в их лесу. Так что рано или поздно мы к чему-то придем, – миролюбиво заключил Пейн. Зейн качнул головой, пытаясь сосредоточиться. Он снова был весь во внимании, ловил каждое слово. – И, возможно, даже подружимся с пришельцами. Я, кстати, был бы весьма рад, если бы они оказались греями, – добавил Лиам с легкой улыбкой. – А я бы хотел, чтобы они были нордами, – с радостью подхватил Зейн, снова встрепенувшись, как попавший под дождь котенок. – Речевой аппарат у них по идее похож на наш, значит, проще будет договориться. Или язык учить, – кивнул своим мыслям омега, снова встречаясь взглядом с Пейном. – Хотя бы несколько раз точно пересечется, если у них атмосфера похожа на нашу, а она похожа, иначе бы они не были схожи с нами по внешнему виду, – заключил он. Конечно, это было на грани мечтаний. Слишком уж невероятной казалась мысль, что внеземная цивилизация вдруг повторит их путь развития и даже сможет в точности также владеть речевым аппаратом. Возможно, что-то всё-таки пойдёт не так. Возможно, они не будут похожи ни на один вариант, представленный ими. Но поговорить об этом было приятно. Иногда хотелось обсуждать что-то совсем безумное, что-то фантастичное, на первый взгляд. Потому что обсуждать космос с научной точки зрения просто, а вот позволить своей голове помыслить о чём-то невероятном — это уже настоящее испытание для ума. Зейну нравились люди с воображением, которые могли увидеть что-то, чего пока нет. Лиаму, кажется, тоже. – Главное, чтобы они не подумали, что с людьми всё кончено, – сказал Лиам. – А то не видать нам тайн вселенной, – добавил он с ноткой иронии. – Тогда лучше не показывать им Джастина, – хмыкнул Зейн. Лиам рассмеялся, покачав головой, и омега почувствовал себя еще уверенней. – А что ты думаешь про Розуэлльский инцидент? – поинтересовался он. На лице альфы промелькнуло что-то заинтересованное. – Честно? – переспросил Лиам, посерьезнев. Зейн с готовностью кивнул. – Не верю. Думаю, это военные тестировали свои игрушечки, – объяснил он, поправляя упавшие на лоб волосы. Этот красивый жест на секунду отвлек омегу, и Малик неловко сглотнул слюну, завороженно наблюдая за его рукой. – Поверь, если бы это реально был НЛО, правительство США в числе первых бы всем рассказали о том, что инопланетяне выходили на контакт именно с ними. – Боже, храни нашу великодушную Королеву, – улыбнулся Зейн, снова чувствуя в голосе альфы нотки иронии. – Нам лучше приступить к делу. Неси свою пленку, если тебе понравился мой план. Ему нравилось говорить с Лиамом, но можно было совместить приятное с полезным, потому что омега взял с собой совсем немного таблеток. Нет, Зейн мог бы прихватить с собой побольше пилюль, но тогда альфа бы заметил их и обязательно спросил, побеспокоившись о здоровье одноклассника. Вполне возможно, он даже знал, как выглядят такие таблетки... Нет, лучше не подвергать себя такой опасности. И еще Малику не терпелось поскорее приступить к делу. Он собирался оставить свой след в его комнате, свою необъятную, рвущуюся наружу любовь, чтобы альфе всегда было тепло и уютно в ней. Пусть Зейн не мог сравниться с летним солнцем, по которому Лиам тосковал так сильно, но чуть-чуть помочь, чуть-чуть унять его тоску... это даже тайному омеге было по силам. По крайней мере, так Лиам сможет повесить над кроватью любимую доску, на которой альфа раньше так часто катался. – Пленка в гардеробной, её и тащить не надо, – сказал Лиам. Он подошел к дверям и открыл Зейну чудесный мир, скрывающийся за ними. Зейн увидел одежду — в глаза сразу бросились толстовки для занятия спортом и излюбленные майки, и омега бы смотрел на всё это вечно, но опомнился и быстро перевел взгляд на пленку, лежащую на полу. – Это было так таинственно, да? – спросил он, наблюдая за взглядом одноклассника. – Да. Ты будто двери в Нарнию открыл, – улыбнулся омега. Ему всё еще хотелось узнать больше о том, как Лиам одевался в обычное время. – Ох, нам ведь надо подвинуть кровать, стеллажи и стол, – протянул Зейн, мгновенно возвращаясь к делу. – Забыл я про эту часть рисования. Альфа с легкостью вытащил увесистое покрытие и осторожно притворил дверцы за собой. Гардеробная у него была небольшая — у самого Зейна места было побольше, но он всё-таки был омегой, как бы ни скрывался, поэтому нуждался в большем количестве одежды. К тому же одежда для притворства в школе и внеклассных мероприятий разительно отличалась от той, в которой омега ходил дома и ездил отдыхать с семьей. Если бы только он мог показать себя во всей красе, может, и Пейн бы не устоял. В голове сразу возникла та омега, протягивающая Лиаму бутылку воды. Мелкая дрянь, она-то случая не упустит снова оказаться рядом с Пейном, когда он будет уязвим. Некоторые девушки не постесняются — сами позовут на свидание. Но, есть вероятность, что альфа и сам был не против провести с ней вместе время. Он казался таким счастливым, словно ему было действительно приятно её общество. Чем же она лучше? «Она девушка-омега, – заботливо подсказал проснувшийся внутренний голос. – Лиам же никогда не говорил, что ему нужен парень-омега. Может, ты зря тут стараешься? Всё равно рядом всегда будет она или любая другая девушка. Девушка никогда не опозорит, никогда не привлечет излишнего внимания, её существование — естественно...». Зейн раздраженно стиснул зубы. Собственное сознание унижало его, словно ему не хватало скользких слов одноклассников. Кажется, он уже привык занижать себя в собственных словах. Ведь альфа ни разу не сказал ему: «Зейн, какой ты скучный, я не хочу с тобой разговаривать». Может, не стоит так волноваться? – Какие у тебя проблемы со спортом? Ты выглядишь вполне атлетичным, – фыркнул Лиам, опустив покрытие на пол. Он невольно заметил, что Зейн несколько раз поменялся в лице за секунду. – Я знаю, в чем твоя проблема, – заявил альфа. – Правда? – спросил Зейн, холодея. – Ты не любишь людей, – ответил Лиам, посмотрев Зейну в глаза. – Поэтому стараешься избегать командного спорта. Но, знаешь, если бы ты был таким злым, то не понравился бы Локи, – заметил альфа. Зейн испуганно закусил губу. Только не эта опасная тема, иначе Лиам точно догадается, в чем дело. – Он тонко чувствует людей, – продолжил Пейн опасный разговор. – И уж будь ты тем, кем пытаешься казаться, Локи точно отнесся бы к тебе по-другому. Боже, как же он был прав! Если бы Зейн действительно был альфой, Локи отнесся бы к нему иначе. Он бы оскалился, отнесся бы к нему с подозрением. Дело было вовсе не в его доброте или любви к животным. Дело было в том, что он омега — многие животные любят омег. Потому что даже в парнях-омегах есть что-то тонкое, родительское, связанное детьми, а это звери очень ценят на природном уровне. – Может, это ты так думаешь, – помедлив, проговорил Зейн. Ему было горько это признавать после такой чудесной беседы. Но ему хотелось, чтобы Лиам знал, с кем имеет дело. Хотя бы частично. – А на самом деле я не очень хороший человек. – Вообще-то это я пять минут назад сказал, что с человечеством покончено, – улыбнулся Лиам. Зейн слабо улыбнулся. В том, что альфа реалистично смотрел на вещи, не было ничего плохого. – Мне, кстати, помощь не нужна, я сам могу всё подвинуть, – заверил он. – Да нет, ты пол поцарапаешь, если будешь тянуть, – одернул его Зейн. Как аккуратист, он терпеть не мог неопрятные вещи, пусть и старался придать своему образу немного небрежности. – Встанем по обе стороны и поднимем. Даже носить мебель вместе с Лиамом оказалось интересно. Это не заняло слишком много времени хотя бы потому, что Пейн был очень сильным и умел работать руками. Он прекрасно справился бы и без Зейна, пусть это и заняло бы больше времени, а пол действительно был бы немного испорчен, но благодарно принял помощь, и они подняли кровать с двух сторон и поставили в центр комнаты. Туда же переместили стеллажи для мелочи и книг; широкий письменный стол, за которым Лиам чаще всего делал уроки, читал и размышлял о своем; маленький прикроватный столик, который легко было сложить; небольшую тумбочку; доску для серфинга; они прикатили мячик; перенесли торшер; плетеное кресло; увесистый пуф и небольшую музыкальную систему. Конечно, Лиам любил музыку, но не настолько, чтобы превращать комнату в студию. Все эти вещи раскрывали Пейна с новой стороны, дополняя картинку в голове Малика. Альфа мог прийти уставшим с тренировки и, не раздеваясь, усесться на пуф, продолжая общаться с друзьями в сообщениях, мог долго слушать музыку, танцуя в центре комнаты, баловаться с мячиком прямо в спальне, несмотря на то, что там было несколько хрупких предметов. У него было целых две полки под книги о космосе, и это были только научно-популярные произведения. – Выглядит неплохо, – заявил Пейн, рассматривая композицию в центре комнаты. Выглядело, как легкий апокалипсис, но больше напоминало палатку, похожую на те, что он строил вместе сестрами. У Зейна тоже были похожие воспоминания, даже совсем недавние, и он тоже невольно расчувствовался. – Может, прямо так оставить? – Ага. А уроки ты будешь делать, сидя на столе? – улыбнулся Зейн, пытаясь представить Лиама, карабкающегося через стеллаж, как человек-паук. – Мы немного сглупили. Накрыть это так будет сложнее, но если бы мы не подвинули мебель, за стенами были бы «дыры». Ох, как же я забыл, – внезапно всполошился он. – Нужна стремянка или придется стоять на столе. Малик вопросительно посмотрел на Пейна, и альфа ответил ему легкой задумчивостью в глазах. Было видно, что новый дом немного сбивает его с толку. Всё, что было на вилле, альфа помнил хорошо, даже те мелочи, которыми он не пользовался, а вот новый особняк вызывал у него массу вопросов, как старый замок с приведениями, гремящими цепями по ночам. – Сейчас спрошу у Бэрримора. Как-то ведь он вешает картины, – проговорил Лиам с легкой задумчивостью в голосе. – Не скучай, я скоро. Если, конечно, он совсем не разобиделся, – добавил Пейн заговорщическим тоном. – Не буду, – мягко улыбнулся Зейн, наблюдая, как дверь закрывается за спиной его любимого альфы, оставляя его в полном одиночестве. Вообще-то Зейн заскучал в ту же секунду, как спальня поглотила его в своё одинокое нутро. Сейчас и стены были голые, и сама комната напоминала абсурд из-за того, что они сгрудили все вещи в центре. Теперь Малик словно попал в параллельную вселенную, где правильно было оставлять вещи в самом настоящем бардаке. Наверное, Бэрримор презрительно сощурился бы, после того, как увидел, во что они превратили идеальную спальню. Медленно пройдясь по комнате, словно исследуя её, Зейн остановился у окна и выглянул наружу. Глаза сразу нашли покой в зеленых кронах акаций. Омеге было страшно интересно, что у Лиама в шкафах и, конечно, гардеробе, но он бы не стал рыться в его вещах, ведь это было так низко. Зато теперь Зейн знал, что альфа видит каждый день, выглядывая в окно. Еще Лиаму нравился космос, и он тоже грезил о внеземной жизни, знакомстве с новым и неизведанным. Это было удивительно. Подумать только, как много можно узнать, просто сделав шаг навстречу. Всего лишь одно предложение, и он уже в самой желанной спальне, а эта пигалица так и будет лелеять свои душещипательные мечты, подавая альфе то бутылку, то майку. «А ты становишься вредным, – заметил внутренний голос с одобрением. – Еще вцепись ей в волосы и выцарапай глаза, чтобы всем стало понятно, кто ты есть на самом деле». Малик присел на подоконник. Ему не нравилось, кем он становился. Омежке с пышными волосами он зла совсем не желал, ведь лично ему она ничего не сделала. Откуда ей было знать, что какой-то Зейн Малик уже положил на Лиама свой глаз. Но, даже если бы она знала, Пейн ему ничего не обещал. Они были равны в своей борьбе за него, и все равно Малик неуловимо злился. Ему казалось, именно он, как омега, смог бы сделать Пейна счастливым. Дверь распахнулась под чьим-то властным напором, и Зейн моментально обернулся, чуть-чуть соскальзывая с широкого подоконника. Лиам и Бэрримор вернулись, и каждый принес по стремянке. С двумя, конечно, работа пойдет намного быстрее. Дворецкий стоял чуть позади, но хаос в комнате сразу бросился ему в глаза, и он удивленно поставил лестницу перед собой. – Мистер Пейн, – неуверенно начал он, но Лиам, опустив стремянку рядом, быстро улыбнулся ему. – Надеюсь, Вы знаете, что делаете. – Живём один раз, Бэрримор, – весело проговорил альфа. – Поверь, ты и сам поймешь, что идея — супер. Тут такой эскиз... кстати, а где он? – Возможно, мы оставили его на кровати, а потом заставили всё вокруг, – проговорил Зейн, быстро взглянув в сторону мебели. – Но я всё помню! Бэрримор задумчиво пожевал усы и, качнув головой, покинул комнату, предоставляя её двум подросткам. Они тут же взялись за дело и принялись заматывать плёнкой мебель. Малик предложил оставить лишь стул, на всякий случай. Во-первых, вероятность испортить его ничтожно мала, во-вторых, он явно мог пригодиться в том случае, где стремянка была не очень нужна. Идея была воспринята с большим энтузиазмом. Тем более на обычный, легко заменяемый в обиходе стул было жалко пленки, не говоря уже о том, что хотелось скорее приступить к рисованию. Перепачканный краской, он выглядел бы даже драйвово, а именно драйва не хватало этой блеклой комнате. – Он считает меня ребенком, – пропыхтел Лиам, сосредоточенно заматывая письменный стол. Слишком усердствуя, альфа выглядел необычайно мило, по скромному мнению Зейна Малика. – Иногда взрослые люди случайно остаются после уроков в первый же день обучения. Это моменты жизни, – небрежно пояснил он. – Да? – улыбнулся Зейн, занимаясь обмоткой пуфа. – Взрослые люди также в драки не лезут в первый же день в новой школе. – Ты знаешь моё отношение к этому инциденту, – заметил Лиам, выпрямляясь. – Нет ничего плохого в здоровой конкуренции, но когда обижают слабых... – Омеги, по-твоему, слабые? – быстро спросил Зейн и тут же прикусил язык. Черт его дернул спросить, будто он заинтересованное лицо! Такими темпами его рассекретят раньше, чем Зейн успеет произнести: «Кстати, я давно хотел тебе сказать...». Его уже достаточно скомпрометировал Локи, и столько оплошностей в один день — непозволительная роскошь. А тут еще таблетница греет ногу через ткань штанов. Так ведь Лиам обязательно спросит: «А что ты там трогаешь в кармане?». Любой ответ будет неправильным. – Нет. Думаю, омеги даже сильнее альф по своему существу, – ответил Лиам. – Просто угнетаемые всегда в невыгодном положении. Если бы Луи в тот день попробовал защититься, его назвали бы истеричкой, и он никогда бы не нашел себе альфу. По крайней мере, в этой школе, – задумчиво добавил Пейн. Похоже, персоне Ника он еще не совсем доверял. – Всё готово. Теперь можно и приступить. Зейн с улыбкой кивнул и торжественно подошел к своему чемоданчику с художественными принадлежностями. Он был большим и увесистым, потому что там Малик держал свои баллончики с краской. И еще немного акрила, а также других мелочей. Стоило ему раскрыть чемодан, как из него быстрой стрекозой вылетел сложенный в четыре лист бумаги, который омега не успел поймать. Досада! Бросив взгляд на Зейна, альфа подошел к нему и взял в руки. Чувствуя внутреннее напряжение, Малик кивнул. Он понятия не имел, что это за бумажка, но она пугала его. Её не было утром, когда омега проверял всё необходимое. Вряд ли это было предписание о приеме таблеток. По крайней мере, провалами в памяти Зейн пока не страдал. – «Зейни, мы тебя любЕм, Вэл и Саф», – прочитал Лиам и улыбнулся. – Как мило, ты знал об этом? – Конечно, знал, – ответил Зейн и, спохватившись, покраснел. – В смысле, что они меня любят, знал. А про записку нет, но чего-то такого следовало ожидать... Саф явно неспроста обнимала меня почти пять минут. Наверное, Вэл в это время подложила, – с нежностью проговорил омега. В этом безумном мире у него было три союзницы, две из которых даже не понимали, как сильно ему помогают самим фактом своего существования. Лиам с пониманием кивнул. Своих сестер он тоже очень любил и совсем не жалел. В случае с Николой было почти незаметно, что она старше. В некоторых случаях даже ему приходилось её покрывать. Впрочем, сейчас уже ему придется отвечать родителям, во что превратилась его комната. Хотя альфа был уверен, что получится у них круто. – Не бойся, эта крошка не токсична, – заявил Зейн, протягивая Лиаму перчатки. – Умеешь пользоваться баллончиками? – деловито спросил он. – Обидел, – деланно насупившись, проговорил Пейн и натянул перчатки. – В Испании мы с Луи часто баловались граффити. Еле-еле сдержав воодушевленный вздох, омега только кивнул. Достался же альфа на голову — не предвзятый, честный, открытый, всё знает и понимает, не без интересных пятен в прошлом, но при этом удивительно мудрый для своего возраста. Если бы джин или добрая фея попросили бы омегу загадать одно-единственное желание, это было бы имя. Всего из четырех букв. – Тогда ты своё дело знаешь, – заявил Зейн, проверяя, не сковывают ли перчатки движения пальцев. – Если кэп засорится, в чемодане еще десяток, – предупредил он. – Стена у тебя, по счастью, уже грунтованная, для нас как чистый лист. Сначала бьем фон, – распорядился омега. – Твой нижний, мой верхний. Оттенки синего не стыкуем, потому что стена у тебя немного мятного оттенка. Бери повыше этого уровня, – Малик провел воображаемую линию чуть на уровне своего пояса. – Если будут потеки, перебьем их светлой краской, чтобы переход был более плавным. А потом блики, солнечный свет, все дела. – Заметано, – кивнул Лиам, с готовностью принимая лазурный баллончик из рук Зейна. Синева его всегда привлекала. Всё-таки море он любил. – Кое-что я еще помню, – радостно проговорил он. – Отлично. Попшикай сюда, на плёнку, – сказал Зейн, ткнув ногой в остатки покрытия. – А то еще выплюнет неровную струю, оттирай потом... Лиам рассмеялся. – Боже, Малик, ты и в жизни настоящий бука, – произнес он, пробуя краску. Струя получилась ровной — Малик недавно купил новые баллончики, чтобы практиковаться на широкой местности, да и кэп попался хороший. Зейн удовлетворенно кивнул, рассматривая след на полу. Если бы краска попалась некачественной, Малик бы не постеснялся пойти в магазин и разобраться с продавцом совсем не по-омежьи. Рисование было его отдушиной, и он терпеть не мог некачественные инструменты. – Знающие люди зовут меня «ворчливый дед», – заявил Зейн, с некоторым усилием придвигая стремянку поближе к стене. Высоты он боялся, но всё-таки рисование всё затмевало. – Для тебя просто «дедушка», – великодушно добавил он, пробуя краску. Его струя тоже получилась ровной и широкой, как он и хотел. Не теряя времени, омега приступил к делу. Конечно, лучше бы уступить Пейну место на стремянке, ведь Лиам куда лучше справился бы с высотой, но правильнее сделать верхнюю часть самостоятельно. Альфе он доверял, но объективно художником являлся именно Зейн, поэтому ему и следовало браться за самые ответственные моменты. – Вот спасибо, – хмыкнул Лиам, выпуская первую струю на стену. Она удивительно поразила его и он провел рукой еще раз, увеличивая её. – Всегда мечтал заниматься вандализмом с дедом. Зейн хихикнул. Рядом с Лиамом шутки, даже в сторону самого себя, вырывались сами собой, и Малик не чувствовал себя таким зажатым и молчаливым. Напротив, и говорить, и творить получалось как-то просто, словно здесь Зейн был, как у себя дома. Но, нет, даже дома всё было немного иначе, ведь там не знали всех тех горестей, что омега переживал внутри. А вот тут, рядом с Лиамом, словно был безопасный остров, который они делили вместе. Лиам действовал очень ответственно и осторожно. У него была точная рука художника, и Зейн невольно любовался сильными мышцами. Они напрягались даже тогда, как альфа просто сжимал баллончик, распыляя краску по стене. Встретились бы они раньше, может, действовали бы так на улице, но в спешке был бы больший адреналин. Они могли бы прятаться от полиции в каком-то закутке, как тогда от дежурного учителя, и целоваться, вдохновленные новым чувством безнаказанности. С первой стеной они покончили слишком быстро. Лиам даже разочарованно вздохнул, когда дошел до края. Ему хотелось поработать баллончиком еще немного. От умиления омега едва не вздохнул. Он смотрел на альфу с высоты, а чувствовал себя птичкой, свившей гнездышко на ветке, которая только и ждет, чтобы её заботливо взяли на ручки. – Ты чего пыхтишь? – весело поинтересовался Малик, прекрасно понимая, в чем причина упавшего настроения одноклассника. – Там ведь переход. Медленно веди уровень моря на спад, по диагонали, – распорядился он. – Ой, совсем забыл, – улыбнулся Лиам и снова принялся за дело. Баллончик порхал в его руке, как падающие на ветру осенние листья. – Знаешь, это немного утомляет, но когда начнешь, уже понимаешь, что не остановишься. Пока на море не очень похоже, – добавил он, оглянувшись на законченную стену. Со своего «насеста» Малик тоже всё видел. Пока оттенки синего напоминали небо и море лишь отдаленно, если прищуриться, чтобы из-за соединившихся ресниц всё расплылось. Зейн оставил наверху пару «слепых» участков, чтобы нарисовать облака, и они выглядели странно и непривычно. Но кое-что уже прорисовывалось, и у Малика всё больше поднималось настроение. – А это и не море пока, – ответил Зейн, добавив мятной стене немного синевы. Это сразу сделало её глубже и интереснее. – Оттенки нужно будет добавить, пену и блики. Море — это не только вода, ты и сам знаешь. – Море — это целая стихия, – с вдохновением кивнул альфа. – Иногда приходишь на пляж, а оно уже тихо шепчет, тебя зовет к себе. И ты понимаешь — не побежишь к нему сейчас, сильно пожалеешь, – поделился он. Зейн заинтересованно замер, взглянув на альфу, который сейчас казался таким воодушевленным, что в груди становилось легко-легко. – С утра оно прохладное, успело остыть. Зато волны уже хорошие, можешь хоть сейчас встать на доску. Но ты медлишь, – резко проговорил он, добавляя в голос немного шторма. – Ты пробуешь море. Ступней, ногой, всем телом, – с теплом произнес альфа. – Оно ласкает тебя, принимает, как родная мать. А если ты относишься к нему неуважительно, – Пейн выдержал таинственную паузу. – Становится злобной мачехой. Казалось, что в тишине прорезался прибой. Малик почти услышал, как нарисованное озеро зашептало: «Сюда, иди ко мне, я такое ласковое и теплое». Бывало ли у него так же? Наверное, да. В картинной галерее, когда все эти произведения искусства звали его: «Зейн, Зейни, посмотри на нас, мы научим тебя быть настоящим художником». Словно у них была душа. Как у моря. Как у них с Лиамом. – Я вот думаю... – протянул омега после недолгой паузы. – Ты поэт или последователь старинного культа? Когда они встретились глазами, и два ясных взгляда вперились друг в друга, Зейн не мог не улыбнуться. Его настолько сильно тянуло к этому прекрасному альфе, что он готов был хоть сейчас броситься на дно самого холодного и опасного океана, перебороть любой страх, будь то ужасная высота или страшная глубина. – Кто бы говорил, – улыбнулся Лиам в ответ, совершенно не обидевшись. – Ты на картины смотришь так, будто они живые. – А они живые, – ответил Зейн. – Если вкладываешь в то, что делаешь, душу, оно становится живым. Честно-честно, – искренне добавил он. В это омега верил всегда. Не на уровне слепой веры, а как-то осознанно. Ему казалось, если запечатлеть на картине что-то важное, зритель обязательно это почувствует. Будь то тревога или безмятежность, цель картины оставить след или освободить душу от чего-то, чего там было в избытке. Поэтому Зейн так часто рисовал Лиама в последнее время — любовь к нему плескалась и бурлила, словно вода в гейзере, переливалась через край, и омега давал ей форму на листе бумаги. – Получается, мы сейчас делаем эту комнату живой, – заключил Лиам, встряхнув баллончик. Краска начала подходить к концу, но основных цветов у Зейна было по два-три баллона, на всякий случай. – Интересная философия, мистер Малик. Ты открываешь мне всё больше новых сторон. – Как и ты мне, космический пират. – Кстати, именно пиратством мы и собираемся заниматься, – сказал Лиам, на секунду прерываясь от покраски. Зейн удивленно повернул голову в его сторону. – Знаешь ли, мы уже замахнулись на полезные ископаемые Юпитера, – заметил альфа, рисуя плавную волну. Краска совсем закончилась, и альфа подошел к чемоданчику, чтобы взять новый баллон. Наблюдая за тем, как аккуратно и правильно Лиам работает с инструментами, Зейн в который раз пожалел, что они не встретились раньше. Всё было бы иначе, абсолютно всё. Пока Малик был юным, признание выглядело более простым. Возможно, потому что он тогда не совсем понимал, что значит быть омегой-парнем. – Серьезно? – спросил он. Юпитер казался ему недостижимым местом, и в голове омеги плохо укладывалось желание людей украсть что-то из такого далёкого места. Воображение Малика было развито слишком хорошо, чтобы представлять, насколько они мелкие по сравнению с самой большой планетой солнечной системы. Он также прекрасно понимал, какие вокруг неё гуляют вихри. И как тяжело будет даже долететь до этого гиганта. Лиам грустно кивнул, разбрызгивая краску по полу, чтобы проверить баллончик. – Да, люди разграбили почти все ресурсы на Земле, поэтому так необходимо осваивать космос, – ответил Пейн. – Сейчас мы намеренно притормаживаем это дело, потому что пока не знаем, как получить деньги из космических путешествий. Пока в планах космический туризм, – со вздохом проговорил он, возвращаясь к покраске стены. – Но как же романтика космических путешествий? – спросил Зейн. Теперь он никак не мог вернуться к рисованию неба. – Романтика... это только для таких мечтателей, как мы, – сказал Лиам, мельком взглянув в сторону омеги. – Люди ищут средства потуже набить свой карман. Это для меня море — это волны, которые я седлаю на доске, а для людей... – Пейн глубоко вздохнул. – Для людей это энергия приливов и отливов, запасы рыбы и соли, залежи нефти на дне. Когда они смотрят на звезды, то видят лишь энергетический потенциал, ресурсы других планет, – с сожалением добавил альфа. У Зейна сжалось сердце. Он никогда еще не видел, чтобы кто-то так серьезно переживал настолько глобальную проблему. Но у альфы была широкая и при этом очень тонкая душа, струны которой издавали плачущие звуки скрипки. Лиама влёк далекий космос, но иначе, не так, как других людей. Он не собирался грабить, красть что-то, как мелкий карманник, лишь изучать, лишь восхищаться невиданной ранее красотой. – А что видишь ты? – осторожно спросил он. – Что-то, что создало меня, – ответил альфа. – Мы все появились на свет благодаря химическим соединениям, которыми богата наша Вселенная. И звезды, если замахнуться далеко, наши дальние, дальние, дальние родители, – с некоторым вдохновением произнес Лиам. – Они были до нас. Они будут после нас. Мы не имеем права их грабить, – подытожил Пейн. – Мы можем только любоваться и изучать. Вот так Зейну открылась еще одна сторона Лиама Пейна. Его чувство справедливости не было локальным, оно охватывало такие просторы, которые тяжело было удержать в голове. Возможно, в этом была его проблема, но альфа вырос удивительно чутким и думающим, и ему было дело до несправедливости. И ему было дело до далёких чудес, которых так жаждет человеческая душа. Малик подумал, что мог бы любить Пейна еще сильнее, но всего того, что Зейн успел узнать, уже хватало, чтобы сказать: он без ума. Он навсегда отдал этому альфе своё сердце и никогда не попросит назад. – Ты удивительный человек, Лиам Пейн, – задумчиво проговорил Зейн, любуясь прекрасным профилем. – Заканчивай с этим куском моря и переходи к противоположной стене, а то не управимся.