Nothing Without You

Мысли Зейна не могли найти четкую оправу, как выпавший из диадемы изумруд. Они сбивались в кучу, словно перепуганные животные на ферме, сталкивались лбами, пугались простым, звериным страхом и разбегались. Когда он медленно двигал ногами, пересекая многолюдный коридор, где все были взбудоражены прошедшим аукционом и увиденным зрелищем, его мысли всё еще были хаотичными и дикими, несобранными и бессвязными, точно рассыпавшаяся нитка бус. Его велосипед был дома, а сам омега забыл позвонить водителю и теперь терпел последствия своей забывчивости — своей надежды — стоя на парковке под дождем и наблюдая за тем, как автомобили разъезжаются в разные стороны. Дождь постепенно превратился в настоящий ливень, льющий непрерывным поток, и уже скоро Зейна начало мелко трясти, словно вернулся ужасный озноб его мелкой простуды. Омега знал, что может снова заболеть, потому что его организм всё еще был ослаблен, но ему было всё равно. Лучше бы он умер, лучше бы его существование прервал несчастный случай, выехавшая на обочину машина или упавший с десятого этажа рояль, или руки Джастина, с силой сомкнувшиеся на его горле. Всё лучше, чем видеть, как Лиам идёт навстречу этой Эмили, и его лицо светится неподдельной радостью. Пальцы разблокировали телефон не сразу — мешали капли дождя, крупно бьющие по экрану, расплывающиеся по всей поверхности и затрудняющие работу единственной вещи, что могла помочь вернуться домой из этого адского места, где, казалось, каждый кирпич в стене желает омеге погибели. Зейн собрал в кулак остатки воли, что у него были, и относительно ровным голосом вызвал водителя. Малик стоял под козырьком, но косой дождь всё равно бил его по лицу и всему телу, одежда становилась холодной, неприятно липла к телу, и омега чувствовал — это то, что он заслуживал. Самое меньшее из того, что он заслуживал. Он остался совсем один, а внутри зрело что-то болезненное, расползающееся, точно тягучая опухоль, пульсирующая изматывающим жаром. Она пережимала его жилы, закрывая кровоток, и Зейну приходилось держаться за столб обеими руками, чтобы не упасть прямо в лужу, не согнуться от отчаяния на сыром асфальте. Омега лишь надеялся, что ему не придется разговаривать с кем-то из вездесущих одноклассников, и хоть в этом Малику сегодня повезло. Водитель приехал раньше, чем кто-то обратил на него внимание, предложил довести или зайти под крышу ненавистного школьного здания. Ему не хотелось ехать домой, но больше места для себя Зейн не знал. Он мог бы попросить водителя отвезти его в Лондонскую национальную картинную галерею или в Лондонский зоопарк, где были такие же трусливые звери, как он сам, но это было бы также мучительно. Дома проносились за окнами, смешиваясь в ужасное серое пятно, дождь неистово бил в стекло, Зейна била дрожь, хотя водитель отрегулировал воздух так, чтобы омеге стало теплее. Малик не мог думать ни о чем: он не заметил, как поднялся по ступенькам, как пересек светлый холл, — с него стекла целая лужа воды — как проигнорировал вопрос Бэна и теплое приветствие Донии, поднимаясь в свою комнату. Любимая берлога давила на него со всех сторон, и он сам не заметил, как схватил со стола консоль и швырнул её в стену, продолжая распространять повсюду воду. Сразу за ней отправились проклятые масляные краски, что омега покупал с таким трепетом, чтобы рисовать солнечные натюрморты, и прекрасные кисти, чьи пушистые кончики становились острыми при намокании и могли вести тонкие линии, даже если номер у инструмента был большим. Зейн не думал ни о стоимости вещей, ни о том, что если бросить карандаши в стену, у них переломаются грифели, и потом их будет невозможно поточить — если бы он мог, то заплакал бы, но слезы не текли, и от этой боли становилось лишь хуже. Малик схватил со стола декоративную пепельницу в виде черного черепа с блестящей гладкой поверхностью и камнями, похожими на рубины, вместо глаз. Он не настолько сошел с ума, чтобы курить под родительской крышей, но вещица ему нравилась изяществом и интересным дизайном. Сейчас это не имело значения, как не имело значение ничто на свете — он швырнул её вслед за красками, кистями, консолью, несчастными учебниками, что так некстати подвернулись под руку, и всего этого было мало. Омега хотел видеть, как разбиваются вещи. Как его сердце разбилось. Ничего больше не было — всё казалось слишком мелким, всё было непригодным для того, чтобы увидеть эксплозию, и Зейн выхватил из кармана телефон, озлобленно бросив его в сторону. Омега рассчитывал, что он красочно влетит в стену, но телефон приземлился на кровать, хотя Малик совсем этого не планировал, и, к большой досаде Зейна, еще и разблокировался. Зейн хотел видеть его крушение, а никак не мягкую посадку на одеяло, обтянутое черным пододеяльником. – Еще и ты меня сегодня будешь подводить? – злобно прошипел Зейн, бросаясь к кровати, чтобы довершить свой акт отмщения, но разблокированный телефон заставил его в нерешительности замереть, высвечивая сообщение от Лиама. Ощущения вернулись, и мокрая ткань, прилипшая к телу, внезапно стала явной, как никогда. Одернув ворот, омега машинально опустился на пол, протягивая руку к телефону, чтобы посмотреть сообщение. Что Лиам мог ему написать? Зачем он вообще писал ему, если у него была Эмили? «Ты совсем идиот или очень умело притворяешься? – моментально напустился на Зейна внутренний голос. – Он явно пишет тебе не за тем, угомонись уже». И всё-таки это было очень волнительно, как и все сообщения, которые когда-либо приходили к нему от Лиама. Даже обычное эмодзи в руках Пейна превращалось во что-то важное, необходимое, что-то, чему омега готов был приписывать сакральный смысл. Глубоко вздохнув, Зейн вытер всё еще влажную руку об одеяло и резким движением открыл сообщение. Лиам: «знаешь, ты мог бы повысить ставку». Зейну понадобились все его жизненные силы, чтобы не съехать на пол. Он прислонился спиной к кровати, лихорадочно размышляя, что ответить — потому что ему хотелось написать Лиаму что-то как можно скорее и чтобы это было мило и забавно, и трогательно, и тепло, и дерзко, и чтобы альфа ничего не понял, и чтобы он понял ВСЁ. У него стремительно побагровели щеки и ладошки так приятно покалывало, словно Лиам был рядом в эту секунду, вот в этой комнате, где случилось кораблекрушение. Боль и злость поутихли, сломленные надеждой и узумлением, потому что альфа его мечты написал ему сообщение. Он мог бы и не писать! Мог бы просто проигнорировать его ставку, но хотя бы крошечное место, самое маленькое в его голове, Зейн всё-таки занимал. Зейн: «Мне показалось, ты не очень рад перспективе провести день со мной :)». Сообщение отправилось раньше, чем омега решил, что это именно то, что он хотел сказать. Кажется, оно не выглядело слишком компрометирующим, но, черт возьми, Зейн написал чистую правду, а правда всегда подводила его в решающие моменты. В конце концов, правда о его сущности уже висела над ним, как подвешенный на паутине топор — дуновение ветра, и голова с плеч. Теперь ждать, и неизвестно, как скоро ответит Пейн, но он, как всегда, откликнулся моментально. Лиам: «шутишь?» Лиам: «а я думал, мы друзья навек». Зейн: «Ты должен дать мне ссылку на аккаунт Томлинсона, я собираюсь переслать ему скриншот». Получалось легко, словно омега всю жизнь проводил за переписками. Зейн мог говорить с ним, вести непринужденную дискуссию, и Лиам не видел его лица. Ни единой эмоции вроде смущения или влюбленности в орехово-карих глазах, а между тем Зейн улыбался широко-широко и глупо, потому что ему нравилось общаться с альфой, шутить и говорить разные глупости, зная, что его поймут. Незаметно флиртовать... Лиам: «очень смешно». Лиам: «Луи не оставит живого места на моей многострадальной заднице». Зейн: «Я хочу всё про это знать, и не забудь фотографии». Малик зарылся носом во влажные колени. Это просто невинная шутка, и Лиам должен был её понять, хотя... конечно, он не отказался бы от таких фотографий. Ему хотелось бы оживить переписку чем-нибудь подобным, но тогда Лиам поймет, а это... совсем не то в свете последних событий. Зейн не хотел думать о ней, потому что сейчас это был момент для него и Лиама. Никого больше не существовало. Как будто Вселенная закончилась, и они, два оторванных от логики и правил души, тянутся друг к другу, чтобы стать единым существом с одним сердцем и разумом на двоих. Лиам: «так вот, какие вещи тебя интересуют». Лиам: «но если серьезно, то спасибо вам с Мёрсом». Лиам: «я уже думал, что мне придется несладко». О, в отличие от Мёрса, который просто пытался помочь, Малик преследовал свой интерес. Ему хотелось выкупить Лиама по настоящему, ему хотелось получить свидание, но Пейну лучше было об этом не знать. Сейчас всё было так гладко — Зейн мог рассчитывать на дружеское общение, а это уже очень много, потому что раньше он мог не получить даже сообщения. Зейн: «Кто-то должен научить тебя писать в одно сообщение». Лиам: «официально: ты — задница». Лиам: «но ты также мой друг, так что я тебя прощаю». Разумеется, сердце Зейна сделало сразу несколько крутых кувырков, словно вдруг оказалось на ринге в очень интересной роли. Назови его Лиам даже «соленым арахисом», Малик счел бы это за подарок судьбы и возблагодарил бы небо. Ему хотелось иметь место в его жизни. Хоть какое-то, даже самое незначительное, но существовать в его буднях, просто быть. Мечтать о большем было бы глупо. Лиам: «p. s. надеюсь, ты не думаешь, что я забуду, что твоя ставка сделала меня самым дорогим лотом этого вечера». А потом та, другая, возвела его в абсолют. Зейн: «всегда пожалуйста :)» Стало немного легче, но Зейн всё равно чувствовал, как неприятно ведет в животе от мысли о свидании Лиама и Эмили. Ему не хотелось думать, что они могут делать вместе, но так или иначе омега мысленно возвращался к ним, к тому, как альфа уверенно шел навстречу девушке, не глядя ни на кого больше, как они тепло улыбались друг другу. Зейну хотелось верить, что ничего не будет и свидание закончится в худшем случае поцелуем в щеку: ведь Лиам сам сказал ему, что не стал бы пользоваться омегой, но с другой стороны, если Ник был прав, и Пейн уже вступил в отношения с этой девушкой, тогда это свидание не имело никакого значения. Он потерял Лиама намного раньше. Стало еще больнее. Теперь у Зейна нашлись силы переодеться в сухое, и он почувствовал себя чуть лучше. Бросив мокрую одежду в ванной комнате, омега прошелся по спальне и посмотрел в окно — дождь не переставал, и на газоне собрались малоприятные лужи. Была ли у него причина не доверять Нику? Была, потому что Ник приходился ему всего лишь одноклассником, они никогда не говорили по душам, никогда не пытались узнать друг друга. Ник пытался, конечно, но Зейн всегда от него закрывался, и поэтому его сведения были для Зейна чем-то из области досужих разговоров. Однако, и это нельзя было отрицать всякому здравомыслящему человеку, Гримшоу знал о людях такое, что им бы не хотелось рассказывать посторонним. У него был длинный, любопытный нос, сующийся в каждое крохотное и не очень дельце, и гипотетически Николас мог случайно узнать о том, что ему не положено было ведать. Если подумать логически — а Зейн хорошо думал логически — по какой-то причине Лиаму не понравилось говорить об Эмили. Потому что у них что-то было или потому что у них ничего не было? Можно было спросить напрямик — альфа всегда такой открытый и теплый, ведет беседу легко, словно обмахивается веером с вытянутой руки. Но Лиам, если ему было нечего скрывать, мог и сам рассказать. И он всегда рассказывал, но сейчас альфа молчал, сейчас он отмахнулся от Ника, как от назойливой мухи присевшей на край блюдца с мороженым. Молчал Пейн и о письме. Значит, всё-таки не всем он делился с друзьями. И, что было больнее всего — не всем он делился с Зейном. Зейн Малик был для него чужим, ведь знакомы-то они по сути чуть больше месяца. «Это из-за лжи, – горестно подумал Малик, болезненно прижимаясь лбом к стеклу. Его желудок сжался раненным зверьком. – Он знает, какой я лгун, и больше мне не доверяет. И поделом». Но, возможно, — и это было страшнее всего — письмо Зейна показалось ему обычным. Не тронуло ни одной струны в душе Лиама, не передало те чувства, что омега вложил в него, пока подбирал слова, выводил буквы, раскладывал на столе бумагу золотистого цвета, чтобы найти для альфы что-то подходящее. Возможно, — и как Зейн ненавидел себя за эти мысли — кто-то уже писал альфе что-то более трогательное, возможно, — боже, прекрати! — это была Эмили. Поэтому он не рассказал о письме — это был просто бесполезный, ненужный хлам, который Лиам, прочитав, сложил к другим запискам с похожим содержанием. Омега ударил кулаком по стеклу, но оно не поддалось. Его руки не были такими уж слабыми, просто стекло от чего-то было сильнее или Малик сейчас был опустошен. Ему нужно было отвлечь себя хоть как-нибудь, потому что ужасные мысли выпивали из него все соки. В его жилах текло лишь сожаление, отчаяние наступало на его горло острым каблуком. Зейн бы закричал, но на крики прибежал бы кто-нибудь, и тогда омега уже не смог бы сойти с ума в Цитадели своего безумия. Три стука — Зейн среагировал моментально, поворачиваясь к сестре влажными глазами и опущенными уголками губ. Дония поняла всё без слов, аккуратно села вместе с ним на подоконник и долго обнимала, не говоря ничего. Она ни разу его не упрекнула — просто не могла себе этого позволить, слишком любила и дорожила младшим братом, чтобы сказать ему то, о чем он так много думал. Он мог бы выкупить Лиама, и Пейн не счел бы это подозрительным или оскорбительным. Он мог бы выкупить Лиама, и альфа просто был бы рад провести с ним воскресенье. По-дружески. Выходные Зейн провел в кресле у камина, тесно подобрав ноги под себя. Он не наслаждался пляшущими языками пламени и потрескиванием угля, не видел в этом романтики, уюта и художественной эстетики, но зато смотрел, как Валия и Сафаа дружно лежат на красивом ковре и рисуют картинки цветными карандашами в больших альбомах на кольцах. Пытаясь сосредоточиться на их маленьком творчестве, Зейн почти не думал о Лиаме и Эмили, однако мысли его возвращались в то же русло, боль вновь давала о себе знать, и тогда он качал головой и жмурился до звона в ушах. Тонко чувствуя его тревоги, Вэл и Саф показывали старшему брату свои танцы, утягивали омегу на ковер, чтобы танцевать вместе, и Зейн искренне старался улыбаться, старался двигаться, чтобы они не заметили, как тяжело и больно ему на самом деле. Громкая музыка влетала в одно ухо, проскальзывала мимо напряженного мозга и вылетала на свободу. Зейн не понимал ни слова, но послушно крутил руками и ногами. Дония видела всё, и её холодные руки иногда ложились на лоб младшего брата, чтобы привести его в чувство и немного успокоить. И это почти спасало. В воскресенье вечером Зейн никак не мог успокоиться — метался по комнате взад-вперед, чувствуя почти успокаивающую жгучую боль в ногах. Он два раза принял контрастный душ, и это никак его не спасло. Паника нарастала, словно зимний сугроб — если свидание шло, как его запланировали организаторы, Пейн уже поцеловал её в щеку и они распрощались. Это почти можно вынести, не делая поправку на то, что, узнав друг друга, альфа и омега захотят встретиться вновь. Если Ник был прав, то вполне возможно Лиам и Эмили уже находятся в доме с обложки «AD» и им невероятно весело друг с другом. Они в комнате, которую Зейн так старательно расписывал своими руками, и Эмили, оказываясь внутри, говорит: «Какая красивая комната!», а Лиам, не вдаваясь в подробности, отвечает: «Мы рисовали её вместе с моим одноклассником Зейном». И это звучит так мягко, но для Малика значит: «Мы рисовали её вместе с дурачком, который даже не может признаться в том, что он омега, но даже если бы этот олух открыл свою печальную сущность, ничего бы не изменилось, потому что он не девушка, потому что он не ты». От волнения Зейна чуть не стошнило. Он попытался выкинуть из головы целующихся Лиама и Эмили, и у него получилось раза с десятого. Впрочем, картины, разыгрывающиеся перед глазами омеги, всё равно были кошмарными, и Зейн смотрел их с ужасом и отвращением, не зная, где в его голове находится пульт, чтобы переключить мерзкую передачу хотя бы на «Молчание ягнят».

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ СЦЕНА ПЕРВАЯ

КРУТОЙ ДОМ ЛИАМА С ОБЛОЖКИ «ARCHITECTURAL DIGEST»

Комната Лиама выглядит приятно-уютной: по стенам идут волны, песчаный пляж ласкает глаза. У стола нарисован щит для стритбола, над широкой кроватью висит доска для серфинга. Свет разливается вокруг, как брызги шампанского, потолок напоминает звездное небо. Внутрь заходят двое, парень и девушка, альфа и омега, ЛИАМ И ЭМИЛИ. Девушка осматривается, смотрит по сторонам с явным удовлетворением.

ЭМИЛИ Ах, Лиам, лапочка, какая красивая у тебя комната! Здесь так светло и просторно! И волны как раз, как я люблю! ЛИАМ (целуя её в щеку) Спасибо, дорогая, мы рисовали её вместе с Зейном ЭМИЛИ (округляя глаза) С тем дурачком Зейном, который скрывает свою личность и думает, что никто об этом не знает? ЛИАМ Да, дорогая, именно с ним, с этим несчастным омегой. Как жаль, что он погряз в своей лжи! Но не будем о грустном, давай поговорим о наших отношениях. ЭМИЛИ Конечно, лапочка. Кого вообще волнует Зейн и его жалкие тайны? ЛИАМ Никого, дорогая, ведь у нас с тобой свадьба сразу после выпускного бала! «Перестань думать об этом сейчас же!» – крикнул внутренний голос, и Зейн нырнул головой под подушку, словно это зрелище могло исчезнуть с темнотой. ЭМИЛИ Как же это здорово, лапочка! Я буду так рада переехать с тобой в милые апартаменты во Флоренции! ЛИАМ А я буду рад переехать с тобой, куда угодно, дорогая, хоть на край света, потому что я тебя люблю! ЭМИЛИ (притягивая Лиама к себе) И я люблю тебя, лапочка! «Да сколько можно, ты совсем умом тронулся?!» – Зейн рывком стащил с головы подушку и посмотрел на часы. Три тридцать. Как всегда. Малик поставил ноги на пол и поплелся в ванную, чтобы сунуть голову под кран с водой — обычно это отрезвляло, но не сейчас. Театральная сцена поменялась, и в голове омеги теперь был черно-белый фильм пятидесятых годов, и Эмили, явно списанная с образа Оливии де Хавилланд, со всех ног бежала к Лиаму, одетому во фрак, чтобы броситься к нему на шею и впиться в него поцелуем. Упав мокрой головой на подушку, Зейн закрыл глаза. Ужасные образы стучали в голову, словно мигрень, и Малик не мог ничего поделать. Просто смотрел на это с ужасом и ненавистью. Он так и не понял, удалось ли ему уснуть, превратились ли отвратительные мысли в кошмары, но на утро омега встал совсем разбитым. Кое-как засунув себя в душ и забросив в рот горсть таблеток, Зейн кубарем скатился вниз по лестнице в столовую, чтобы выпить там сок. Ему хотелось застрелиться. С тоской взглянув на дождь за окном, Зейн покачал головой и сел в машину. Он встал чуть раньше, чем нужно, но просто сидеть дома было тошно. Ему хотелось занять место подальше и нарисовать что-то успокаивающее. Что угодно, что отвлекло бы его от Эмили на Железном Троне и Лиама в образе Короля Севера. Проверив скетчбук, омега выдохнул с облегчением — он так волновался, что забыл сделать домашнее задание, а рюкзак и вовсе собирал второпях. Дождь заканчивался, и когда Зейн пересек ограду, небо казалось сухим и пыльным. Омега вздохнул — если так продолжится, о велосипеде можно будет забыть до лета. Впрочем, у Малика сложилось такое впечатление, что к весне он будет полностью седым. Стараясь думать о том, идут ли ему пепельные волосы, Малик поднялся по ступенькам, когда почувствовал на своем плече руку. Содрогнувшись, омега рывком обернулся, и его сердце сжалось до размеров спичечной головки. Его альфа, его мечта — Лиам Пейн, собственной персоной. Сияющее лицо, рассеянная улыбка, теплый запах пряностей, проникающий в легкие невероятно быстро и стремительно. Зейн втянул его носом особенно жадно, и еще один компонент отделился от остальных. Эвкалипт. Вот откуда свежесть. Незаметно для себя Зейн оказался в дружеских объятиях, неловко похлопывая альфу по плечам. Он всё еще был очарован ароматом, внезапным компонентом, оказавшимся таким простым, узнаваемым и приятным. От него хотелось сойти с ума, и Зейн сходил. Сходил с ума, еще толком не зная, что именно за ноты действуют на него так. Это был необходимый кусочек пазла, и всё полыхнуло зеленым, приятным и свежим. – Привет, – тепло поздоровался альфа, решительным движением открывая тяжелую дверь и пропуская сонного Зейна вперед. Коридор был пустым, и омега не мог не радоваться этому, потому что меньше всего ему хотелось слышать болтовню Ника. – Ты почему такой заторможенный? – А, да я... – Зейн запнулся, некстати вспоминая свои ночные фантазии. – Мозг до самого утра играл со мной злые шутки. Я теперь могу написать для Левиса до тошноты приторную пьесу о любви, настолько всё было ужасно. – Не жди сочувствия, – сказал Лиам, деланно помотав головой. Они остановились у его шкафчика, чтобы забрать учебники, но альфа явно не торопился. – Всего одна ставка? Я обиделся. В животе Зейна удивительным образом смешались тепло и легкий испуг. Нет, конечно, Лиам просто шутил над ним, но как же хотелось думать, что ему не всё равно, и он действительно хотел бы провести с ним выходной день! Лучше бы омега фантазировал об этом, чем в сотый раз представлял свидание альфы с другой. – А я думал, ты рад своему свиданию, – быстро сказал Зейн, наблюдая, как учебники перекочевывают в полупустой рюкзак альфы. – Ты так улыбался своей спутнице, я подумал, там всё схвачено. – Нет, свидание было вполне милым, – задумчиво проговорил альфа, и теперь они остановились уже у шкафчика Зейна. Малик завозился с замком, но всё его внимание было приковано к Пейну. – Покатались на роликах, под крышей естественно — ты видел этот дождь? Ух, вот это ливень, – Лиам покачал головой. – Посидели в милой кафешке, пообщались. Ну, и я, конечно, подвез Эмили до дома. Прозвучало безопасно. Альфа не сказал, что клюнул новую подружку в щеку на прощание. Не сказал, что это было настоящее свидание, завершившееся чем-то интересным. Возможно, в тот раз Лиама обрадовало, что он не попал в лапы Беверли или кого-то из болельщиц, а не сам факт свидания с Эмили. Однако... – Какой-то ты слишком улыбчивый, – сказал Зейн внезапно для себя. Лиам и правда весь сиял утренней звездой, словно произошло что-то важное, что-то с сакральным смыслом, приятно волновавшее его мысли. Но если это не было никак не связано с омежкой, когда же это случилось? Воскресенье было только вчера. Неужели что-то обрадовало Лиама с утра? Важная встреча? И не был ли альфа в хорошем расположении духа еще во время аукциона? – От тебя ничего не скроешь, Зейн Малик, – ответил Лиам с легкой задумчивой улыбкой, но взгляд его внезапно стал очень серьезным. От него повеяло настоящим альфой, от чего у Зейна предательски задрожала каждая часть тела в приятном предвкушении. – Я знаю, что ты никому не скажешь. – Не скажу, – быстро кивнул Зейн, облизывая губы. С удивительной решимостью омега свалил учебники в рюкзак, неловко застегнул молнию и быстро захлопнул дверцу шкафчика, чтобы ничего не отвлекало. Тайна Лиама! Сейчас ему откроется тайна Лиама, еще один ключик к его сердцу, и это было куда важнее занятий, к которым он и так был не готов. – Я об этом еще никому не говорил, – предупредил его альфа тем же удивительно низким голосом. – Даже Луи, понимаешь? У Зейна душа чуть из тела не вылетела. – Господи, да что там у тебя, я начинаю нервничать, – быстро сказал Зейн. Он не знал, что Лиам собирается ему сказать, но выглядело так, будто альфа скрывает невесть какую тайну, куда хуже, чем его собственная. Лиам быстро посмотрел по сторонам — коридор еще был пустым, только лампы распространяли вокруг ослепительный свет, и он выдохнул, наклоняясь поближе к Зейну. Дразнящие нотки эвкалипта и душистого перца снова закружили Зейну голову. Ему захотелось глотнуть этот аромат ртом, и он едва сдержался, потому что Лиам точно заметил бы это. – Я получил письмо, – тихо проговорил Лиам, и его глаза расширились от восторга, словно сама мысль приятно волновала его и не давала думать о чем-то еще. – Настоящее письмо, – уточнил он, неверно интерпретируя замешательство Зейна. – Романтическое, если правильно выразиться. И оно от парня, – губа альфы на мгновение оказалась зажата его же зубами, и он упоительно кивнул своим мыслям. – От омеги-парня, понимаешь? По спине Зейна пот побежал. Ему показалось, что он задыхается, и омега невольно схватился за шкафчик, что, к большому счастью, осталось незамеченным. От волнения у него высох рот. Омега попытался сглотнуть слюну, но внутри ничего не было. Пустыня Сахара и сахарный песок. – А ты с чего решил... – Да там и всё с первой строчки понятно, – Лиам странно выдохнул и зачем-то обнял себя руками. – Я его получил еще до аукциона — в рюкзаке оказалось, когда я домой пришел — и никак не могу выкинуть из головы, – с нотками мечтательности в голосе сказал альфа, и от восторга Зейн чуть не подпрыгнул. – Там очень много... слов, которые проникают прямо в душу, и никак их оттуда не вытащить, понимаешь? – спросил альфа, заглядывая в его глаза со странной настойчивостью, словно пытался найти там понимание. – У меня сложилось впечатление, будто это кто-то, кто понимает, какой я человек. Видит во мне не просто... это, – Лиам обвел рукой свое тело, и Зейн старался сдержать напряженный выдох, когда майка натянулась. – Мне кажется, он видит меня самого. Такое чувство, будто он всё время смотрит на меня, греет взглядом, – проникновенно проговорил альфа. – Сейчас его нет рядом, а я всё равно чувствую его взгляд на себе, как будто он прямо тут, передо мной. Как будто он почти касается меня. Зейн моргнул. Ему показалось, Лиам знает, о чем говорит, и от этого становилось страшно и волнительно. Его письмо смогло тронуть Лиама, коснуться его так, что Пейн сосредоточился лишь на нем, его письмо не было выброшено в ящик к другим, оно смогло увлечь альфу даже больше, чем свидание с девушкой. – Мне кажется, что... Лиам перевел на него внезапно потяжелевший взгляд. – Слушай, я не Левис, – решительно проговорил альфа, чуть прищурив глаза, и Зейн невольно вжался в шкафчики. – Со мной ты можешь быть честным. Не говори, что это глупо, скажи правду, – попросил он внезапно смягчившимся голосом. У Зейна покраснели щеки. Правда всегда подводила его, но если любимый альфа сам просил, кем он был таким, чтобы отказать ему в этой простой и невинной просьбе? – Мне кажется, что это прекрасно, – честно проговорил Зейн, на секунду опустив глаза, чтобы Лиам не увидел, каким нежным стал его взгляд. – Я имею в виду... ты представляешь, с каким чувством он писал это письмо? – спросил Малик, и губы против воли дрогнули в улыбке. – Наверное, он долго думал, подбирал каждое слово в письмо, чтобы выразить свою любовь. Как он переживал, как его сердце дрожало, когда его рука выводила твое имя! Буква за буквой, словно весь смысл жизни в двух согласных и двух гласных, обнимающих друг друга, – проговорил омега, и его палец невольно вывел имя альфы в воздухе. Несколько секунд Зейн смотрел, как фантомные буквы еще горят перед его лицом, и, наконец, перевел взгляд на Лиама. – Его душа от любви расщеплялась на атомы. И ты так тонко и правильно это понял — он, наверное, был бы очень счастлив, если бы это узнал. От счастья в глазах щипало и пекло. Ему хотелось просто обнять этого альфу и дать ему почувствовать, как сильно бьется его сердце для него одного. – Честным быть не так сложно, а? – заметил Лиам и зачем-то коснулся своей груди. У Зейна душа в пятки ушла — в нагрудном кармане рубашки, надетой поверх излюбленной майки альфы, лежало его письмо, свернутое в четыре. Он узнал бы его из тысячи, ведь сам выводил его с нежностью и любовью. – Я хочу найти его, – вдохновленно проговорил альфа. – Мне нужно будет пробраться в кабинет Левиса и сверить почерк с сочинениями. Ты поможешь мне? Зейн услышал звук захлопывающейся ловушки. Когда Лиам так смотрел... нет, даже когда он не смотрел, Зейн просто не мог ему отказать. – Конечно, я помогу тебе, Лиам, – произнесли его губы, хотя сердце предательски колотилось трусливым зайцем. – Нужно только выбрать большую перемену, когда Левис будет в кафетерии. И забрать у него ключи.