Nothing Without You

Судорожно зачерпнув ртом теплый воздух, Зейн попытался насытить потрясенный мозг кислородом, однако это было слишком сложно, как если бы дыхание не было естественной функцией его организма. Он не мог пошевелиться, не мог сказать даже слово, и, наверное, именно это в народе и звали шоковым состоянием. Его зрачки проследили за Томлинсоном, который не видел последствий своих действий, потягивая пунш медленно, хотя и без особого наслаждения. Сейчас он выглядел как никогда отстраненным, словно действительно отыгрывал своего персонажа, вампира Луи. Они всё еще находились на дурацкой вечеринке, хотя для Зейна будто пала цивилизация. Когда Луи сказал... Когда Луи его обличил, стены рухнули, земли развернулись, люди оказались накрыты лавой с головой. Время замедлило свой бег. Все эти двигающиеся тела замерли, как на стоп-кадре. Его тайна, его жизнь были в руках этого омеги, и Зейн прекрасно знал, насколько легко для Луи случайно или намеренно их выронить, разбить на мелкие кусочки, что вовек не склеишь. Луи — лучший друг Лиама. Они знают друг друга с детства, с начальной или средней школы, пережили вместе большое количество переездов и глупых приключений, они вместе застали становление личности, вместе посетили не одну вечеринку и разделили множество разговоров до утра. Луи видел, как Лиам в первый раз покорил волну на своей доске. Для Луи важнее всего, чтобы Лиам был счастлив. Его паршивые объяснения никогда не смогут удовлетворить этого омегу, он захочет рассказать альфе правду, вне зависимости от того, что услышит. Это правильно, потому что на месте Луи Зейн поступил бы точно так же. – Луи, послушай... я... – Я не хочу слышать ложь, Зейн, – резко сказал Луи, осуждающе покачав головой. Легкие Зейна неприятно свело. – Я не люблю обман. Как и Лиам. Особенно Лиам, – подчеркнул последнюю фразу омега и тяжело посмотрел Зейну в глаза. Он выглядел слишком воинственно для человека в гриме вампира из голливудского фильма. – Поэтому подумай о том, что ты скажешь в следующий раз. Сейчас не время и не место для этого разговора, но я вернусь к нему очень скоро. Несколько липких капель пота стекли по виску Зейна, но он смог почти осмысленно кивнуть. Ему было так страшно... как никогда в жизни. Сердце будто работала на последнем издыхании. Луи прижал его к стенке, буквально нож приставил к горлу, сталь уже коснулась нежной кожи, и Зейн почти чувствовал запах своей крови. Однако у него появлялась малюсенькая отсрочка, краткая возможность представить всё по-другому. Возможно, у него даже появлялся шанс реабилитироваться в глазах Лиама. Малюсенький свет надежды, что брезжит даже через окно тюремной камеры. – Хорошо, – еле слышно выдохнул Малик больше для самого себя, чем для обычно беззаботного Томлинсона. Каким он становился серьезным, когда речь заходила о его лучшем друге! Зейн бы в жизни не подумал, что Луи может говорить так решительно и серьезно, что он может смотреть с таким презрением. Луи, который стушевался от нападок Джастина, совсем не боялся сражаться, когда речь шла о его друге. В этом было что-то невероятное, что-то честное, что-то удивительное. В этом прогнившем мире всё еще существовало что-то настоящее. Лиам заслуживал такого друга. Чувствуя себя ужасно усталым, постаревшим сразу лет на десять, а то и на двадцать, Зейн, быстро покосившись в сторону Луи, протиснулся сквозь интенсивно танцующую толпу к выходу на террасу, расплескивая напиток на Пеннивайзов и Джокеров. Сейчас он был даже большим клоуном, чем они. Во внутреннем дворе почти никого не было, Зейн мог бы прогуляться до бассейна с подсветкой и горкой, где уже плескался Хоран со своими подружками, но омега остался у порога, прижимаясь к дверному косяку, словно без него он мог упасть. Небо выглядело красиво, даже Хэллоуинские огни не мешали рассматривать звезды. Они казались такими близкими, несмотря на то, что находились на невероятных расстояниях друг от друга. Величественные, таинственные, появившиеся задолго до Зейна. Малик подумал, как было бы хорошо просто исчезнуть, чтобы его ложь испарилась вместе с ним, и никто никогда не смог бы причинить Пейну боль предательства. Мысль казалась невероятной и ужасной, но Зейн был таким же, как лживые люди вокруг него: прогнившим, бесчестным. Его загнали в угол, практически заставили скрывать себя, но можно было просто не лгать, терпеть, как и все. Унижения, насмешки... если Гарри выдерживал столько лет подряд, почему Зейн не мог? «Я просто слабак. В этом всё дело и ни в чем больше. Однако если Луи так быстро узнал, сколько ещё людей могли это заметить?» – с ужасом подумал Зейн, опустив взгляд на свой стакан. Кусочки желе выглядели неаппетитно, наверное, так же неаппетитно выглядел и он сам. Что-то невесомо опустилось на его плечо, и Зейн машинально вскрикнул, чуть не выронив стакан на землю. Сладкий пунш сделал пальцы липкими, почти такими же липкими, как его душонка. Он узнал прикосновение уже через секунду, раньше, чем обернулся и увидел Лиама. Маска была откинута назад, лицо раскраснелось от танцев, безмятежная улыбка широким росчерком сияла в ночи. Такой красивый! Болезненно сжавшийся желудок Зейна невольно потеплел. Лиам всегда действовал на него так, даже когда омега сгорал от стыда и страха, даже когда его судьба висела на волоске. – Нет, всё же Луи прав, ты всё время исчезаешь, – задумчиво проговорил Лиам, и сердце Зейна почему-то сжалось от нежности. Всё: и голос, и выражение лица, и томный запах альфы сводило его с ума. Он не мог находиться рядом и быть при этом совершенно спокойным, он не мог быть собой, но не мог и не быть. – Что-то случилось? – чутко поинтересовался альфа. – Хочешь, уедем отсюда? – А ты разве не хочешь задержаться здесь? – спросил Зейн робким, просевшим до дребезжания голосом. Лиам смотрел на него дружелюбно, мягко, тепло... как прежде, значит, Луи не собирался рассказывать ему сейчас. Правильно, незачем портить вечеринку лучшему другу, который и так натерпелся за последний месяц со всеми этими аукционами, важными матчами и сидениями после уроков с первосортными кретинами. Предательство пережить непросто, и Лиам не заслуживал узнать правду вот так. Его же, Зейна, можно не щадить — он сам виноват, что оказался в этой западне, и Луи был слишком великодушен, что еще не сообщил каждому в классе про его грязную тайну. Как посмеется Ник! Но если бы только это! Насмешки ещё можно пережить, даже если будет смеяться вся школа, но унижения, ловушки, мерзкие комментарии — это будут самые кошмарные месяцы его жизни. Хоран и Бибер заставят его пройти все круги ада, следя за каждым его шагом. Они будут наслаждаться каждым мигом, и каждый тычок, каждый унизительный выпад придется терпеть, стиснув зубы. Он заслужил это, потому что скрыл правду. Он родился неудачником. – Здесь довольно весело, но если ты думаешь, что я собрался кого-то снимать, то ты заблуждаешься, – заметил Лиам, покачав головой. – Я не думал, – честно ответил Зейн. Ему хотелось, чтобы этот миг длился вечно: он и Лиам на террасе, над их головами тысячи звезд, из дома доносятся музыка и живой шум, они смотрят друг другу в глаза, и Лиам не знает ужасной правды, которая бы заставила его отвернуться от Зейна навсегда. – Хочу потанцевать еще немного, – наконец, проговорил омега, взглянув на пунш, кажущийся уже омерзительным. – Подержишь стакан? – Новый возьмешь, я тоже танцевать хочу, – весело сказал Лиам, мягко вынимая стакан из его рук и опуская на террасу. Они живо затерялись в толпе, полностью отдаваясь музыке и её волнующим ритмам. Их тела двигались сами, поддаваясь каждому звуку. В танцах всегда было что-то невероятное, естественное для человеческой натуры. В такие моменты, казалось, можно почувствовать родство со своими корнями. Быстро или медленно — не важно, когда танец заставляет забыть о том, что ты смертен и не всегда будешь топтать землю. Иногда Малик забывал даже о том, кто он есть. Вокруг них собиралось всё больше людей, однако даже так Зейн почти всё время чувствовал на себе тяжелый взгляд Луи, пробирающийся в потаенные глубины его лживого сознания. Наверное, Томлинсон даже на него не смотрел, полностью увлеченный беседой с Ником, но он знал, знал его тайну, и это знание жгло Малика до костного мозга. Тело Лиама пластично двигалось рядом, Зейн чувствовал его жар, даже несмотря на то, что они держались на безопасном дружеском расстоянии. Он мог неосторожно врезаться в Лиама, поддаться искушению, и все недомолвки были бы в прошлом. Физика тел сказала бы всё сама. Постепенно часть гостей испарилась — Зейн понял, что многие из них уже были на втором этаже, засовывали друг в друга свои языки и не только, и ему стало жутковато. Почти вся музыка теперь была медленной, заманчивой, почти интимной, и это наталкивало на интригующие размышления. Хэллоуинские вечеринки всегда славились своими случайными связями, в этом они явно опережали Рождественские. Очередной неблаговидный рекорд — не открытки, так разнузданный секс. Малик заметил, что пара симпатичных омежек уже бросают в сторону Лиама томные взгляды, интенсивно перешептываясь, а Аманда, хлебнув пунша для храбрости, уверенно направилась к Лиаму, игнорируя несчастные завывания Эдвина — альфа крутился вокруг нее полвечера. Она была одета в Зену, королеву воинов (ей очень шел золотой), и Зейн внезапно понял, что сейчас будет. – Приве-ет, – улыбнулась омежка, дотрагиваясь до плеча Лиама. Пейн повернулся к ней, улыбнулся приветливо и рассеянно, всё еще двигаясь в такт музыке. Во время танца он выглядел как молодой бог. Впрочем, когда этот альфа в принципе выглядел иначе? Аманда, похоже, полностью разделяла мысли Зейна: проигрыш на аукциона не сбавил её пыл, она никогда не считала Эмили за соперницу, и этим явно опережала Зейна. Его можно было сбить с ног простой подножкой, но только не эту омегу. Ему следовало подумать об этом, но он мог думать лишь о том, что у этой золотой омеги красивая улыбка, и Лиаму она может понравиться. – Мне кажется, или ты меня избегаешь? – непринужденно продолжила девушка, накручивая платиновую прядь волос на пальчик. – Тебе кажется, Мэнди. Избегаю я Бри и Никки, – ответил альфа, безмятежно улыбнувшись уголком губ. Девушка-омега звонко рассмеялась. Настолько звонко, что на миг Зейн перестал слышать музыку. Когда Лиам улыбался кому-то — кому угодно — Зейн чувствовал себя самым уродливым и ненужным человеком на свете, брошенным, покинутым, оставленным, разбитым. Когда Лиам улыбался красивым девушкам вроде Мэнди, Зейн чувствовал себя намного хуже. – Не откажешь потанцевать с дамой? – спросила она, настойчиво положив руки Лиама на свою талию, и легко двинула телом, примеряясь к танцу. Зейн отодвинулся к стене и вновь налил себе пунша, резво опустошая полстаканчика. Смотреть, как Лиам влюбляется в Аманду — что может быть хуже? Луи и Ник исчезли, словно их и не было. Интересно, чем они заняты? Милуются на заднем дворе, занимаются сексом в одной из гостевых спален или обсуждают страшную тайну своего одноклассника? Зейн искренне надеялся, что не последнее. Хотя, может, это отвлечет Лиама от милого разговора с одной из самых красивых старшеклассниц школы? Глотнув еще пунша, Зейн задумчиво натянул маску на лицо. Как ему хотелось покинуть это ужасное место, а лучше — покинуть свое ужасное тело. Лучше бы он родился бетой. Возможно, лучше бы он и не рождался вовсе. Взглянув на полупустой стакан пунша, Зейн поставил его на стол. Он знал, что алкоголь иногда действует на мозг подобным образом, но не до суицидальных же настроений. Впрочем, с такой жизнью удивительно, что он дошел до этого только сейчас. Когда композиция сменилась, Лиам, игнорируя дальнейшие попытки Аманды, сумел вырваться из её цепких лап. Жгучие зависть и боль начали потихоньку отпускать, когда Зейн заметил, что альфа идет прямо к нему. Аманда прожгла его злобным взглядом, но Зейну было глубоко безразлично. Уже скоро все будут смотреть на него подобным образом, пора бы и привыкнуть. – Поехали? – спросил Лиам, кивнув в сторону выхода. – Еще пара минут здесь, и от моего желания уже ничего не будет зависеть. – Поехали, – бесцветным голосом ответил Фредди Крюгер, нерешительно хлопнув Лиама по плечу. Они выбрались из дома, почти не проталкиваясь через танцующих людей, и выбрались на открытый воздух. Зейну стало чуть легче, как будто кислород помог ему прийти в чувство, Лиам же был полностью трезвым. Конечно, он не стал бы рисковать ими, зная, что повезет их назад. Ответственный альфа, умеющий веселиться — его идеал, недостижимый и прекрасный. Дождавшись звука отключения сигнализации, Малик ввалился на пассажирское сидение любимого феррари и совсем избавился от маски. Ему было жарко, но не из-за костюма — наверное, жгла совесть. Это было бы лучшим объяснением. – Ну, это было неплохо, – заметил Лиам, взглянув в зеркало заднего вида, прежде чем тронулся с места. Его маска тоже была откинута назад, от чего у альфы был довольно лихой и интересный вид. – Можно было, конечно, рискнуть и потанцевать еще, однако завтра всё-таки в школу. Пойдешь? – Не могу сказать точно, – рассеянно ответил Зейн. Мысль о школе казалась слишком давящей — там его ждет настоящий ад, много хуже, чем то, что он переживал обычно. – Мне не нужен повод, чтобы прогуливать, ты ведь знаешь. – Надо будет собраться более уютной компанией, – проговорил Лиам, открывая окно, чтобы впустить в салон прохладный ночной воздух. Зейн благодарно выдохнул. – На Хэллоуин всегда слишком шумно, толком не пообщаться. – Иногда это даже к лучшему, – еле слышно заметил Зейн, рассматривая медленно проносящиеся мимо дома. Хэллоуинские огни уже практически погасли, и теперь снаружи было жутковато и таинственно, как и должно быть в Ночь Всех Святых. Зейн любил ночные прогулки. Наверное, стоило пригласить Лиама на одну такую, как бы странно это ни выглядело. Просто немного времени вдвоем, просто живая, невероятная, удивительная природа вокруг. Конечно, теперь, когда Лиам близок к правде, как никогда, он сразу поймет, что Зейн хочет погулять не просто по-дружески. Возможно, узнав правду, он больше не захочет с ним знаться. Зейн слишком долго водил его за нос, думая при этом, что ему ничего за это не будет. Он с самого начала знал, как Лиам относится ко лжи, но всё продолжал водить его за нос. Флоренция, как глупо! Будто бы он мог уехать, не узнав, что Лиам о нем думает. – Поссорился с кем-то? – спросил Лиам, выруливая на его улицу. Время текло слишком быстро, как стремительный водопад, разбивающийся брызгами в огромное озеро. Зейн всегда был слишком голоден до их совместного досуга, даже если они просто ехали вперед, без особой цели. – Нет, совсем нет, – ответил Зейн, стараясь звучать непринужденно. – Возможно, я просто... не рассчитал свои силы с пуншем. – Шмидт наливает в него больше алкоголя, чем ты мог бы подумать, – заговорщическим тоном заметил Лиам. Зейн постарался не хмыкнуть — зная Шмидта, можно было догадаться, что там девяносто процентов алкоголя и всего пара капель сока. В следующую минуту Лиам подъехал к воротам дома Зейна — они не открылись автоматически, это значило, что Малику придется воспользоваться калиткой. Огни около особняка еще не погасли: кот щурил хитрые глаза, тыква насмешливо ухмылялась. Похоже, родители Зейна решили оставить сыну яркий сигнал, который бы в любом случае привел его домой. Оставалось надеяться, что они не ждут его в холле, в надежде узнать пикантные подробности. Дония могла бы. Зейн почти представил её в мягком пушистом халате, сидящую у входа вместе с чашкой крепкого чая. – Значит, до завтра? – миролюбиво заключил Лиам. – Послушай, – Зейну показалось, будто у него в глотке пересохло. Он отстегнул ремень безопасности и повернулся к Лиаму, почти не слыша свой голос из-за стучащего в висках пульса. – Если ты узнаешь обо мне... кое-что очень... неожиданное, одну ужасную правду, ты возненавидишь меня? Ему казалось, что он очень близок к тому, чтобы заплакать. Алкоголь? Наверное, нет. Этот ужасный, липкий страх не мог быть связан с пуншем, даже таким крепким. Он всегда, с самого первого дня боялся, что правда вскроется, и вскроется таким образом, что альфа не захочет его выслушать. Сперва он думал, что Лиаму будет противна его сущность. Теперь он знал, что ложь, сам факт её наличия, куда страшнее. Рука Лиама неожиданно опустилась на его колено, передавая ему что-то ободряющее, теплое и мягкое. Зейн ошеломленно опустил глаза, пальцы Лиама действительно сжимали его ногу, так уверенно и вместе с тем просто, словно это было абсолютно нормально. Омега невольно сглотнул слюну, что далось ему с трудом, потому что в глотке совсем пересохло. Он почувствовал, что ситуация начинает распалять его. Прикосновение любимого альфы, такое близкое и уверенное. Всего несколько дюймов отделяли его от того, что можно было звать третьей базой. Зейн был не против начать отсюда, у него сердце стучало, если не азбукой морзе, то точно чем-то близким. – Я не ненавижу людей, Зейн, – сказал Лиам, глядя ему прямо в глаза. Такое красивое лицо, такие прекрасные глаза, от которых внутри всегда что-то пляшет, нежно плещется и переливается. Зейн любил эти глаза больше всего на свете, он мог заявить это с уверенностью и трепетом. – И я не думаю, что когда-нибудь смогу возненавидеть тебя уж точно. «Поцелуй меня, – отчаянно подумал Зейн. У него так пекло в горле, что он не мог дышать носом. – Ну, пожалуйста. Поцелуй меня, Лиам, поцелуй же. Я не могу так больше». Жарко. Больше, чем жарко. Адское пекло. Зейн выдохнул. Он чувствовал себя тяжелым и легким одновременно. Момент пугал его, и вместе с тем ему не хотелось покидать эту райскую машину, потому что это обозначал бы конец самого прекрасного прикосновения в его жизни. Рука Лиама жгла его через ткань брюк, как если бы пальцы альфы были сделаны из твердого огня. «Подними руку выше, – мысленно взмолился Зейн. – Почувствуй, что ты со мной делаешь. Я не могу больше, Лиам, я не могу без тебя». – Думаю... – пробормотал Малик, облизывая губы. Ему было так сложно собраться с мыслями, произнести вслух, наверное, самые важные слова в его жизни. – Думаю, ты заметил, что я не такой... как все, понимаешь? – испуганно выдохнул Зейн. Лиам смотрел на него внимательно, будто бы даже не мигая, и если бы он поднял руку выше, то Зейн бы не выдержал. Ему так хотелось поцеловать альфу сейчас, открыться перед ним до конца, но его глаза, его лицо... нет, это было слишком тяжело. Лиам не представлял, что именно Зейн собирался ему сказать, от того и был так уверен в своих словах. Он просто не понимал, насколько сильно Зейн опустился, какую именно ложь он скрывал, тогда всё не казалось бы таким простым. – Я... я намного мягче... – попытался Зейн, но язык заплетался, а эти ужасные слезы уже начали подступать к беззащитным глазам. Ком застрял в горле, и Зейну понадобилась пауза, чтобы справиться с ним. Всё еще жгущее касание виделось частью чего-то жизненно необходимого. Малик хотел вплавить руку Пейна в себя. Навсегда. – Не такой, как другие... – вновь попытался Малик. – То, что снаружи, оно не настоящее... я... другой, понимаешь? – Понимаю, – спокойно ответил Лиам, невесомо улыбнувшись. Его улыбка всегда была теплой, всегда казалась такой нужной и солнечной, что Зейн просто не мог мыслить адекватно. – Я так и понял, с самого начала. Его рука медленно соскользнула с колена Зейна, оставляя после себя холодок. Отсутствие. Недостаток. Ему всегда недоставало Лиама, хотя они знали друг друга всего ничего, а Лиам... Лиам не знал его вовсе, ведь Зейн скрывал такую страшную тайну. Малик должен был остановить это, он должен был схватить альфу за руку, вернуть её на колено, где ей было самое место. Трусливый слабак! Зейн опустил голову, покрасневшие скулы жгли его, как щелочь, оказавшаяся на коже. Ему понадобилось еще несколько секунд, чтобы сделать вид, будто всё в порядке, однако на этот раз получилось не очень успешно. Он провалился — провалился с треском, как проваливаются только двоечники во время экзаменов. Двоечник по жизни, неудачник... Нет, много хуже: лжец. – Хорошо. Тогда до завтра, – тихо ответил Зейн. – Всё-таки придешь? – улыбнулся Лиам. От этой улыбки хотелось совсем сойти с ума, разбиться о скалы несчастной птицей. Зейн уже чувствовал себя сумасшедшим, всё его сознание было ориентированно на Лиама, как стрелка компаса привязана к Северу. Он хотел выглядеть в его глазах замечательным человеком. Ему хотелось казаться Лиаму хорошим, быть достойным, чтобы альфа хотел проводить с ним время, также как он, Зейн, мечтал. – Не знаю, – сказал Зейн, облизывая губы сухим языком. – Вдруг голова будет болеть? Это мой первый опыт алкогольного пунша, если честно. – Ох, бедняга, он же с сахаром, – искренне посочувствовал Лиам. Он не стал смеяться над тем, что Зейн никогда раньше не пил алкогольный пунш, и, черт возьми, в этом был весь Лиам. Альфа всегда старался видеть в людях лучшее. Конечно, он еще не сталкивался с таким, как Зейн, потому и был так добр. – Оставь бутылку с водой у кровати и обезболивающее. Голова наверняка будет болеть. – Успокоил, – улыбнулся Зейн в ответ и, помахав рукой, вышел из машины, навстречу прохладному воздуху.