Nothing Without You

Зейн прекрасно знал, что Найл и его свита ещё не раз появятся в его жизни, отравляя ему существование, однако он не думал, что это произойдет настолько скоро. Когда они стояли на парковке, и одноклассники налетели на их компанию со своими издевательствами, Зейн решил, что умрет от страха. Он поверил, что конец настал, и им не спастись от первобытного гнева туповатых альф. Но даже это ужасное чувство не могло остановить омегу, когда он бросился под перекрестный огонь, пытаясь отвлечь Хорана колкой фразой. Всё произошло слишком быстро, Зейн не думал больше двух секунд — выплюнул первое, что пришло в голову. Он до безумия боялся, что альфы изобьют Лиама, поэтому ему нужно было действовать немедленно. Конечно, Лиам сразу же воспользовался заминкой и вырвался, однако то, что альфы сотворили с ним... у Зейна болезненно сжималось сердце, когда он смотрел на его ссадины. Забылась и утренняя ссора с Томлинсоном, полностью выбившая его из колеи, и случай со столиком в столовой, и то, как разочаровал его Уинстон. Всё стерлось из головы. Малик хотел лишь спасти Пейна от кулаков Хорана и оказать ему первую помощь, но Лиам, конечно, решил сперва его подвезти. Этот альфа никогда не думал о себе и готов был вести машину после того, как по его телу прошлись каменные кулаки. В рюкзаке у Малика пряталось очередное письмо: длинное, пылкое, наполненное теплом, нежностью и любовью. Омега прекрасно знал, что нужно остановиться, выдержать паузу, чтобы глупо не погореть на своих посланиях, но не мог совладать со своими чувствами и всю ночь думал о том, как они танцевали на вечеринке, какого они добились понимания, о синхронности их мыслей насчет хэллоуинского костюма. Сообщить об этом Пейну было так же необходимо, как дышать. Четкого плана действий у омеги не было, но он, по крайней мере, велел себе быть предельно острожным и не подставляться просто так. Сперва Зейн очень расстроился, когда не увидел Лиама в школе на первом уроке. Он думал, что Пейн, возможно, и вовсе не придет, решив отдохнуть после утомительной вечеринки, однако альфа появился на занятиях, и у Малика появилась надежда вновь подложить ему в рюкзак балладу о своих чувствах. Подошел бы любой вариант, кроме шкафчика, куда Лиаму записки только ленивый не швырял. К сожалению, днем у омеги так и не получилось сделать это, хотя он изо всех сил старался поймать момент. Лиам целый день был в окружении своих друзей, кто-то всё время косился в их сторону, и Зейн мог скомпрометировать себя, если бы вдруг начал крутиться у его рюкзака. У него почти получилось, когда Лиам увлекся игрой в баскетбол с Мёрсом, но снаружи появились другие омеги-парни, и Зейну пришлось уткнуться в скетчбук. Конечно, было очевидно, что Лиам нравился этим ребятам, однако Зейна раздражало даже само их присутствие. Он не хотел, чтобы они привлекали внимание его альфы — в конце концов, хоть Малик и пил подавители, на его характере омеги это никак не сказывалось. У Лиама было сосредоточенно лицо. Разумеется, он думал о том, что Хоран успел оскорбить его друзей, но Зейн, в глубине души, считал, что это вовсе не его забота. Да, Лиам не мог не защищать Луи и, как следствие, Гарри, что теперь всегда крутился рядом, но вот так рисковать собой... Зейн считал, что он не имел на это права. В конце концов, Лиам должен был думать о себе: альфа являлся тем самым связующим звеном между всеми ими и, что Зейн, конечно, сейчас не мог произнести вслух, Малик слишком его любил, чтобы вот так терять в уличной драке. Об этом, завуалированно, он и сказал Пейну, когда они ехали в машине, но альфа, разумеется, ответил ему, что не мог поступить иначе. Его обостренное чувство справедливости сыграло свое, и он не жалел о совершенном поступке. Были бы там учителя или другие взрослые, он бы не задумался. Наверное, Лиам вновь бросился бы в драку, даже зная, что Зейн не придёт к нему на помощь, и этого Малик боялся больше всего. Вдруг течка или что-то подобное, и его не будет рядом, чтобы как-то отвлечь других альф от Лиама. Они никогда не дерутся один на один, всегда набрасываются всей толпой, это Зейн знал совершенно точно. Ему не раз приходилось видеть подобные драки. Проигравший либо становился изгоем, либо был вынужден до самого выпуска лизать пятки Хорану и его свите. – Я знаю, что ты не любишь конфликты, но иногда мирным путем ничего не решить, – сказал Лиам с пониманием в голосе. Господи, даже в этот момент он был на его стороне, хотя сейчас Пейну было нужно думать только о себе! Если бы дело было лишь в том, что Малик не любил конфликты, Зейн бы поступился своими принципами ради справедливости, но речь ведь шла о жизни и здоровье Лиама! Он знал, что Хоран достаточно чокнутый, чтобы избить его до полусмерти и достаточно богатый, чтобы ему всё сошло в рук при случае. Еще — об этом Зейн думал с ужасным страхом — Найл очень мстительный и подлый. Даже если бы Лиам случайно наступил ему на ногу в толпе, он уже задумался бы о мести, а тут... он наступил ему ногой на грудную клетку, придавив к асфальту, и это случилось при посторонних. О том, что Хоран также никогда не забудет его язвительные комментарии, Малик старался не думать. – Да и ты сам в стороне не остался, – тем временем продолжил Пейн. – Если бы ты их не отвлек, я бы... – Не мог же я позволить им избить тебя, – невольно вырвалось у Зейна, хотя он и старался не смотреть Лиаму в глаза. Если бы альфа увидел их в тот момент, он точно понял бы всё, и Зейн просто не мог настолько сильно рисковать. Он и так ходил по тонкому веревочному канату, рискуя свалиться то в одну, то в другую сторону. Если бы внизу его ждали мягкий мат или удобный бассейн, но внизу были огонь и шипы, потому что Зейн запутался во лжи. Ох, как же хорошо, что Луи не успел довести свою тираду до конца — добром бы это не кончилось. Смотреть на синяки и ссадины любимого альфы Зейн просто не мог. Ему нужно было оказать Лиаму помощь, ведь могло произойти заражение. К счастью, он вовремя вспомнил о своем милом, уютном прибежище. Если кто и достоин его видеть, то только Лиам Пейн. В конце концов, альфа не по наслышке знает, что у Зейна дар разрисовывать стены, и его не сильно смутит то, что он может там увидеть. В глубине души Зейн считал, что сегодня Лиам уже не будет так тепло к нему относиться. Когда он увидел его и Луи вместе, то подумал, что его тайна раскрыта. Но оказалось, что Томлинсон еще не успел рассказать Пейну его секрет, и это давало возможность в последний раз провести время вместе. Наверное, это была последняя возможность показать альфе свое особое место. Зейн не собирался его упускать: он думал, что будет хранить этот момент в голове и вспоминать каждый раз, когда альфа посмотрит на него с презрением. – Ты точно тот Зейн, который испугался Дома Страха? – спросил его Лиам, когда они подъехали к его логову. Старый, заброшенный дом беззубо улыбался заколоченными окошками. Для Зейна он был абсолютно безопасным, символизировал уют и спокойствие. Малик боялся того, чего не знает, а здесь был изведан каждый уголок, и омега ориентировался в этом заброшенном месте лучше, чем у себя дома. Дом Страха сосредотачивал в себе все его потаенные кошмары: неизвестность, непредсказуемость, чудовища в обличье людей. Этот дом был просто пустым зданием, которое наполнялось жизнью после того, как его рука вырисовывала на крыше очередной узор. Они взяли аптечку и влезли в дом с черного хода. Во-первых, парадные двери было не открыть, во-вторых, прохожим не нужно было знать, что они топчутся у старой заброшки. Могла нагрянуть полиция, жилищный комитет, и Зейн лишился бы своего уютного пристанища навсегда. Этот дом всегда был одним из тех мест, где омега коротал дни, прогуливая занятия в школе. Конечно, Малик еще не раз найдет себе удобное прибежище, но такого места, как этот дом, уже никогда не будет. Здесь жили воспоминания. Темнота не заставляла Зейна чувствовать себя неуверенно, но, на всякий случай, он сказал Лиаму держаться поближе. Кое-где у лестницы не было перил, и омега не хотел, чтобы Пейн сорвался вниз. Уже скоро Лиам не захочет его видеть, и было бы лучше, если бы у альфы оказалось меньше поводов его ненавидеть. Они поднялись к самой крыше, туда, куда рвалось сердце Зейна. Ввысь, на свободу. Снаружи было хорошо, осенний ветер совсем разгулялся, и Малик втянул его носом, чтобы немного приободриться. Запах улицы состоял из множество компонентов: шумной трассы, уютной булочной, затерянного среди домов парка. Зейн любил их все, особенно, когда они разом наполняли его легкие. Иногда ему хотелось нарисовать запахи, достоверно, как они выглядят, но это было невозможно. Однако, если бы омеге выпал счастливый случай, он в первую очередь нарисовал бы запах Лиама. Все его ноты от первой до последней. Разумеется, сперва пришлось бы разложить его на составляющие, и Зейн бы с радостью пустился в это исследование, попутно целуя Лиама в губы и тая от наслаждения. Сейчас он мог точно назвать лишь эвкалипт, душистый перец, пряную смесь, и этого было достаточно, чтобы сходить с ума. Иногда чувствовать — важнее, чем знать. Кажется, терраса на крыше пришлась Лиаму по душе, потому что он замер, зорко осматриваясь вокруг. От его внимание не укрылось ничего: ни вазы с цветами, ни большой пляжный зонт, ни аккумуляторы, ни диван, ни рисунки. Рисунки! Что Лиам думает о них, Зейну было интереснее всего. Малик хотел нравиться Пейну, быть его романтическим интересом, но если нельзя было просить так много, он желал хотя бы быть хорошим художником в глазах этого альфы. – Вау, – произнес Пейн, и Зейн с некоторым облегчением поймал в его голосе восхищение. Значит, он постарался на славу. – Хочу больше про это узнать. – Ну, что тут скажешь, – Зейн почувствовал себя немного смущенным, как бывало всегда, когда Лиам проявлял к нему интерес. – Я просто набивал руку. Не сразу же становишься профессионалом? – Лиам, разумеется, ободряюще ему кивнул. – Вот. Мне нужно было место, а тут этот дом подвернулся, а по улице еще полицейский, а я тогда прогуливал школу... В общем, мне казалось, что он преследует меня — мы ведь обсуждали это? – уточнил Зейн, на всякий случай, хотя точно помнил, что они говорили об этом в тот день, когда посетили галерею. – Поднимался выше, выше, ну и вот. Потом пошел дождь, и я понял, что если хочу проводить тут время, надо устроить всё поуютнее. Диван уже был, всё остальное я приволок. Так что давай аптечку и садись, я посмотрю, что можно сделать, – заявил омега, стараясь звучать деловито. Пейн ответил ему легким смешком. Они разместились на диване друг напротив друга, поместили аптечку на стол-катушку, чтобы было сподручнее. С аптечкой Зейн всегда управлялся хорошо — омега был не очень хорош в спорте, но вот по части «склеить, слепить, нарисовать, обработать» являлся большим мастером. В глубине души Малик даже немного гордился собой. У него была мысль, что он мог бы обработать Лиаму раны, даже если бы у них под рукой был только растворитель. Конечно, такого бы точно не случилось, потому что у Зейна всегда были бутылка воды, вата и даже антисептик. – А вата тебе зачем? – спросил Лиам. Его рюкзак всегда выглядел легким, как будто внутри почти ничего не было, тогда как Малик всегда оказывался загружен всевозможным хламом: иногда он мог притащить с собой и пастель. Разумеется, рисовать на уроке каким-нибудь углем было слишком большой наглостью — Левис бы сошел с ума, застав его за подобным посреди своего урока, но Зейн всегда мог спрятаться в укромном местечке, прогуливая занятия, и отправиться в путешествие в чудесный мир искусства. – Я смачиваю её растворителем и делаю эффект облаков на рисунке. Глупый прием, но на открытках хорошо смотрится, – с некоторым смущением объяснил Зейн, обильно промокнув вату антисептиком. – Мне нужны костяшки твоих пальцев, мистер, – обратился он к Лиаму, чувствуя, что может немного руководить ситуацией. Так, словно Лиам его альфа. – Что насчет одежды и мотоцикла? – со смешком поинтересовался Лиам, протягивая ему свои руки. Зейн чуть не выдохнул от радости. Внутри него всё дрожало от восторга, потому что он мог коснуться любимого альфы, мог облегчить ему страдания, и Лиам был совсем не против его прикосновений. Конечно, это было не честно, но на его месте любой омега воспользовался бы ситуацией. – Одежду действительно придется снять, – непринужденным голосом заявил Зейн, обхватывая одну из протянутых рук. От предвкушения он еле справлялся со своими шальными мыслями. – Мы ведь не знаем, вдруг тебя поранили под майкой? Похоже, Лиам собирался что-то ответить, но вышло у него прескверно, потому что он издал лишь негромкий обиженно-шипящий звук, когда Зейн мягко коснулся влажной ваткой его сбитых костяшек. Омега старался делать всё аккуратно, с нежностью и заботой, но Лиам всё равно выглядел так, словно антисептик слишком сильно пощипывал его израненные руки. – Не так уж и больно, – встретив протестующий взгляд альфы, сказал Зейн. – Ты ведь не послушаешь, если я попрошу больше не лезть в драку? – невольно вырвалось у него. Теперь в его власти была другая рука, и омега не мог понять, что чувствует. Ему было очень жаль, что Лиам попал в такую ситуацию, но Малик не мог наслаждаться моментом — черт возьми, он же на самом деле держал любимого альфу за руку. – Как ты умудрился везде кожу содрать? – спросил он с легкой тревогой в голосе. «Они не любят его так, как я, – подумал Зейн, потянувшись к Лиаму всей душой. – А я люблю. Они предпочли бы видеть его раненым, чтобы касаться, а я лишь хочу, чтобы он был в порядке». Кажется, это было своего рода индульгенцией. – Я не хочу давать обещания, которые не смогу выполнить, – серьезно ответил Лиам, но всё-таки шаловливо улыбнулся ему под конец. – Думаю, у Хорана лицо бугристое, вот и расцарапался. Не зная, как сдержать трепетный порыв, Зейн погладил альфу по тыльной стороне ладони, и его сердце начало колотиться так сильно, что омега мог и покраснеть на глазах Пейна, выдавая себя до последних носков. Несколько секунд он просто гладил его руку, и, кажется. Лиам ничего не заметил, будучи уверенным, что одноклассник занят исключительно лечением, и Зейн, спохватившись, смазал его пальцы заживляющей мазью. Теперь оставалось только наклеить пластырь, чтобы микробы не смогли проникнуть в организм Лиама с диверсией. Это всегда выходило у Зейна лучше всего, потому что он не раз прикрывал ссадины младшим сестрам — они были теми еще непоседами и часто падали с велосипеда, когда он учил их кататься. Разобравшись с мусором, Зейн отщипнул еще немного ваты и смочил её водой. – Ты иногда как ребенок, – сказал Малик, чувствуя необходимость акцентировать внимание на шуточке Пейна. С замиранием сердца он положил руку на теплую, почти горячую, щеку альфы, и как же сильно ему хотелось поцеловать Лиама в этот момент. Всё внутри него молило о поцелуе, и сознание уверяло, что они живо найдут отговорку, главное лишь столкнуть их губы между собой, но Зейн, глубоко выдохнув, прошелся по ссадине влажной ваткой. Конечно, Лиам тут же «состроил мордочку». – Это просто вода. – Всё равно щиплется, – пожаловался Лиам. – Может, просто мазью? Зейн, конечно, с радостью пошел бы на уступки, однако тогда Лиам мог не усвоить свой урок. К тому же, он никак не мог отказаться от возможности потрогать Пейна еще немного. Его альфа был таким сильным и смелым, настолько храбрым и чутким, что Зейн просто не мог держать себя в руках рядом с ним. Ему хотелось заботиться о Лиаме, быть ему верным спутником, и это была та самая крошечная возможность. Возможно, последняя и единственная. – В следующий раз подумаешь, прежде чем сразу лезть драться, – с легкой улыбкой заметил Зейн. Кажется, Лиам задумался о чем-то своем буквально на миг, и Зейн, не теряя времени, промокнул его несчастный подбородок антисептиком. Взгляд у альфы был таким, словно Малик его коварно предал. И это казалось трогательным до глубины души. – Я уже всё, не делай такое лицо, – серьезно проговорил Зейн, испытывая почти жгучую потребность назвать альфу «милым». Пришлось сдержаться. – Изверг, – тихо пробормотал Лиам, но Зейн его прекрасно услышал, поэтому мазь нанес максимально осторожно. Ему нравилось гладить альфу по лицу — кожа была такой мягкой, почти бархатистой, даже несмотря на то, что подбородок сейчас был не в лучшем виде. Чтобы закрепить результат, Малик наклеил пластырь. – Всё, надеюсь? – уточнил Лиам, заерзав на месте. – Мне кажется, эта штука еще жжется... – Я не шутил про одежду. Снимай свою майку, – не слушая его, ответил Зейн, вытаскивая мазь от синяков и ушибов с охлаждающим действием. От одной мысли, что он увидит Лиама без майки так близко, Малик чувствовал приятное предвкушение. Конечно, они пришли только ради того, чтобы обработать раны, но, черт возьми, каким бы Малик был глупцом, если бы не воспользовался прекрасной возможностью посмотреть и коснуться! В конце концов, он ведь не собирался делать что-то запретное. На миг они встретились глазами, и следовало отступить, пока была возможность, но сейчас Зейн не собирался сдаваться. Он уже зашел далеко и ужасно желал большего. – Художники во все времена были ненормальными, – к его легкому смешку заявил альфа, поочередно снимая с себя бомбер и майку. Кажется, что-то заставило его смутиться. – Ты хочешь... то есть... ты? – Если ты меня стесняешься... – на секунду Зейну показалось, что Лиам его рассекретил. Ну, конечно, какой альфа захочет трогать другого альфу! Это было слишком подозрительно и, черт возьми, совсем не предусмотрительно с его стороны! – Нет, – сказал Пейн раньше, чем Малик успел подумать, что его жизнь кончена. Зейн удивленно заглянул в его лицо, чувствуя, что краска пылает на его щеках. – У меня немного локти ноют, лучше ты. Зейн незаметно выдохнул. Когда его взгляд, наконец, опустился на тело Лиама, сердце чуть не выпрыгнуло из груди от переживаний. Как Лиам мог терпеть это, ему должно было быть ужасно больно! Чудовищная гематома чуть ниже ребер показалась Малику чем-то несравнимо кошмарным, целая куча темнеющих пятен на руке и — ужас! — набухающие синяки на грудной клетке. Распространив мазь по пальцам, Зейн робко прошелся по коже Лиама, оставляя на ней прозрачный след. Сердце билось и билось, стуча в самых висках и других отдаленных уголках тела: Зейн понимал, что попадает в самую настоящую пучину. Всё смешалось в его голове хаотичным калейдоскопом, он размазал мазь по обеим рукам и принялся наносить её сразу двумя ладонями, больше поглаживая Лиама, чем охлаждая его синяки специальным средством. Остановиться было невозможно, сейчас ему было позволено всё. Лиам буквально принадлежал ему. – Еще спина, – неуверенно проговорил Зейн, отнимая почти дрожащие руки от желанного тела. Он отдал бы всё на свете за ещё тридцать секунд этого удовольствия. – Да, конечно, – хрипловатым от холода голосом ответил Лиам, быстро разворачиваясь спиной. Наверное, он хотел покончить со всем скорее. Малик чуть не задохнулся от восторга, рассматривая прекрасную мускулистую спину. Он не смог сдержать себя, касаясь сразу двумя руками. Ему даже не очень нужна была мазь, просто хотелось трогать этого альфу без конца, оставляя частички себя на его коже. Он дошел до самой поясницы, на ощупь она была прекрасна, и Зейн не отнимал руки несколько томительных секунд. Мазь была прохладной, но кожа у Лиама горела под его прикосновениями. Наконец, он коснулся его плеч, задыхаясь от восторга и возбуждения. Лиам тоже дышал слишком тяжело, Зейн чувствовал это. – Кажется, всё. Можешь надеть свою майку, – с сожалением отнимая руки от любимого тела, проговорил Зейн. У него в голове творилось настоящее сумасшествие. Казалось, сейчас кто-то из них обязательно скажет: «к черту всё!» и в жизнь Зейна ворвется первый настоящий поцелуй, сжигающий внутренности дотла. Так и не повернувшись к нему лицом, Лиам поспешно оделся, стараясь скорее спрятать свое тело от одноклассника. Зейн подумал, вот сейчас Лиам скажет, что всё это было неправильным, что они просто дураки, которые занимаются непонятно чем, может, даже по лицу ударит, рассмотрев желание на его лице, но альфа не сказал ему ничего подобного и, кажется, даже не подумал причинить ему боль. – Там правда были синяки? – Лиам так и продолжал сидеть к нему спиной, но всё-таки повернулся, и Зейн увидел на щеках альфы легкий румянец. Это придало ему сил. – Нет, это на всякий случай, – быстро ответил он, так же пристально наблюдая за его действиями. Лиам понимающе кивнул. Кажется, что-то в его голове прояснилось, и Зейн не мог не вздохнуть от облегчения. Часть его желала оказаться рассекреченной, но сейчас она была удовлетворена произошедшим. Это прикосновение чуть не убило его изнутри, но приятно, как самый сладкий на свете яд. – Спасибо, – непринужденно ответил Лиам, устраиваясь удобней. – У тебя хорошо получается. Я даже почувствовал себя здоровей. У тебя тут очень здорово, – добавил он, озираясь. Зейн почувствовал себя чуть комфортнее. Всё было хорошо, почти замечательно. Между ними что-то произошло, вполне реальное, настоящее, но они будто отказывались это принимать, и омегу всё устраивало, потому что он боялся, что Лиам поймет случившееся не так. Или наоборот поймет всё так, и тогда ему будет уже не спастись. – Да, только прохладно, – ответил Зейн, поднимая рубашку за ворот, чтобы чуть-чуть согреть шею. Он не мог представить, как Лиам выдержал сидение без майки на прохладной крыше. Хотя альфа и был развит физически, холод всё равно мог сказаться не лучшим образом на его иммунной системе. Из-за их игр он мог вылететь из команды. – Ну... Можешь сесть ближе, если хочешь, – предложил альфа, и Зейн удивленно округлил глаза. Он не смел верить своему счастью. – Будет теплее. Сердце Зейна забилось чуть чаще, но он двинулся к нему моментально, прижимаясь всем боком. Он не знал, можно ему или нет, как отреагирует Пейн, но всё же опустил голову на плечо любимого альфы, наслаждаясь моментом их единения. А потом Лиам сделал необъяснимое, волнующее и чертовски приятное: он прислонился к голове Зейна своей головой, щекой, подбородком, и Малик подумал, что этот миг можно назвать счастливейшим в его жизни. Они ничего не говорили друг другу, но это молчание казалось омеге самым уютным на свете. Зейну казалось, будто никого, кроме них, не существует в этой вселенной, и Малик был благодарен за это чувство. Ему не хотелось, чтобы этот момент кончался. Был только он. Был Лиам. Они были вместе, и это бесконечное «они» приятно волновало внутренности омеги, словно полет на ракете в парке развлечений. Один виток за другим. Уютное молчание растянулось на многие минуты, и каждая из них серебрилась теплом изнутри. Зейну стало так уютно и хорошо, что он чуть не задремал, наваливаясь на Лиама всем телом. Омега действительно мог бы расслабиться и провалиться в сон: рядом с Лиамом у него возникало чувство безопасности, альфа казался таким надежным и сильным, что его страхи начинали сыпаться кусочками. Он мог и не делать этого, насладиться каждой секундой их совместного пребывания на крыше. Второй вариант был приятнее, ведь так он мог запомнить каждый миг. Если бы только на них сейчас нашло какое-то безумие, и они поцеловались, Зейн больше ни о чем не попросил бы Вселенную. Все его мечты меркли перед одной — узнать, какие на вкус губы у этого альфы. Он знал, что самые лучшие. Но знать и чувствовать — далеко не одно и тоже. Ему хотелось провалиться с головой в этот омут, пуститься в долгое плавание и не думать о последствиях. Пусть бы его жизнь разрушилась, поцелуй того стоил. Он весил, как всё жемчужины на свете. И стоил не меньше. Внезапно Лиам потянулся, разгоняя ленивую дрему, и повернул к нему голову. Их лица были в полудюйме друг от друга. Если бы Зейн был смелее, то почувствовал бы дыхание альфы, поймал бы его губами. Сердце омеги забилось быстрее. Если бы это случилось сейчас, он послал бы к черту Флоренцию и всю свою жизнь. Этот поцелуй был важнее будущего и прошлого. Это всё, чего он когда-либо хотел по-настоящему. Не бежать, не прятаться, не выживать. Почувствовать, что случается с сердцем, когда целуешь того, кого любишь. – Хочу посмотреть на город, – сказал Лиам чуть охрипшим голосом, и это было чертовски возбуждающе. Его руки заботливо коснулись плеч омеги, словно он хотел проверить, в порядке ли Зейн. – Не замерзнешь тут без меня? – Попробую, – робко кивнул Зейн, но его авантюрная душа уже напряглась в радостном предвкушении. Появилась отличная возможность незаметно подбросить письмо! Лиам улыбнулся ему и поднялся с дивана, а Зейн нетерпеливо заерзал, следя за каждым его движением. Конечно, было бы слишком просто наслаждаться моментом, встать у края рядом с ним и полюбоваться видами за компанию, оставляя тысячи приятных впечатлений, словно причудливое слайд-шоу — куда важнее было воровато подсунуть альфе письмо. «Он должен знать. Я люблю его, а письмо сделает Лиама счастливым», – подумал Зейн, провожая Пейна глазами. Он пытался убедить себя, что делает это ради Лиама, но на этот раз уловка не сработала. Омега прекрасно знал, что хочет показать себя, восхитить его, вновь насладиться его вниманием. Как будто иначе он просто не мог получить желанное. Пальцы задрожали. – Черт, как же красиво, – Лиам шумно вдохнул в себя ароматы улицы и уставился вдаль, рассматривая крыши и верхушки скупо рассаженных деревьев. В его голосе было столько мечтательности, словно он был готов в любой миг броситься в путешествие, уехать туда, где начинается закат. – Ох, Зейн, ты счастливчик. Я уже влюблен в это место. Лоб у Зейна уже был влажным, хотя он лишь расстегнул свой рюкзак и нащупал письмо. Если обернется, можно сказать, что просто хотел убрать антисептик или посмотреть, который час. Или, наверное, даже не стоит говорить, тогда это вызовет меньше подозрений. – Я рад поделиться, – дрожащим голосом сказал Зейн, бросив быстрый взгляд в сторону рюкзака Лиама. У него так тряслись руки, словно он собирался перерезать провода самодельной бомбы с бегущим таймером. Нейроны горели, как заготовленная на зиму солома, но мозг очень вовремя подкинул ему идею. – А ты сфотографируй этот вид. Будет круто. – Отличная мысль, – Лиам вытащил телефон и принялся настраивать камеру. Солнце заходило, и можно было поймать отличный кадр. Зейн мысленно чуть не завопил: теперь у него было секунд тридцать, особенно, если Лиам захочет поймать пару красивых облаков. Стараясь действовать, как можно быстрее, он молниеносным движением расстегнул рюкзак Лиама и пихнул письмо в первую попавшуюся тетрадь. Дыхание у омеги было, как у носорога, он смотрел на Лиама, параллельно пытаясь вернуть всё на место. Если альфа захочет обернуться, он просто свалит катушку ногой, чтоб всё валялось в куче. К счастью, на улице было шумно, гудели машины, и альфа не услышал, как расстегивается и застегивается молния, продолжая настраивать камеру. Похоже, фотографии получались замечательными, Зейн давно не видел такого красочного заката. Вероятно, это значило, что зима в этом году будет холодной и долгой. Малик постарался оставить рюкзак в том же положении, каком он лежал, и откинулся на диване, будто бы беззаботно болтая ногой. Он чувствовал себя долбанным ниндзя. – Подойди ко мне, хочу снять нас на фоне заката, – сказал Лиам, быстро повернув голову в его сторону. Зейн застыл на месте, точно статуя в музее. – Быстрее, «золотой час» не будет длиться вечность. – А я не знал, что ты у нас фотограф, – нервно рассмеялся Зейн, однако его тело уже поднялось с дивана, и они оба подошли к ограждению. Рука Лиама обернулась вокруг его плеч, он включил фронтальную камеру и улыбнулся в неё. Боже, этот маленький квадратик никогда не сможет передать, какой этот альфа потрясающий, но стоило поблагодарить эту камеру за ничтожную попытку. У них будет совместная фотография. Зейн умрет счастливым. – Улыбнись, а то кажется, будто я тебя взял в плен, – сказал Лиам, легонько толкнув его бедром. У Зейна внутренности выкипели: если бы он был повернут к нему хотя бы на четверть, омега точно не смог бы себя сдержать. Он и так дрожал до мурашек. – Но ведь так и есть, – ответил Зейн, легонько толкнув его в ответ. Его ноги будто стали свинцовыми, но улыбка всё равно расцвела на лице, когда он посмотрел на экран. Совместная фотография, омега даже не мечтал об этом. Он поставит её на заставку везде, где только может, разместит на каждом профиле в социальных сетях. Он распечатает её и повесит на стену, вставит в рамку, вложит в бумажник. Он перерисует её десятки раз в сотнях разных стилей. Они такие красивые, молодые, свободные на фоне шумного города, красных облаков и величественно заходящего солнца. И, кажется, будто нет никого счастливее в целом свете. Пусть всего на миг, но Зейн верил, что сейчас их счастье затмило всех остальных. Сердце подсказывало ему, что Лиам так же рад этому моменту. Нельзя быть таким красивым, если улыбаешься неискренне. – У меня нет привычки хвастаться, но мы выглядим, как произведение искусства, – сказал Лиам. Зейн рассеянно рассмеялся. – А тебе лишь бы меня на смех поднимать. Современного, но всё-таки искусства. – Нет, ты абсолютно прав, – Зейн, не сдержавшись, толкнулся лбом в его плечо. – Я бы поспорил, но ты прав. – Вот как, и даже не будет «я не тот, кем кажусь, если люди узнают меня настоящего, всё будет кончено»? – поинтересовался Лиам. Зейн живо вскинулся, глядя на альфу сузившимися зрачками. Пейн качнул головой. – Видишь, как хорошо я тебя знаю. Ты не сказал, но подумал. Даже не подумал, но это просто есть в твоей душе. Оно всегда с тобой, а это, должно быть, тяжело. – Знаешь, пока не начнешь осмыслять... то вроде и не так давит, – помолчав, проговорил Зейн. – Только когда цепляешься за мысль, она углубляется и тащит за собой. С тобой я обычно забываю, что... у меня есть дефекты. Лиам глубоко вздохнул. – У тебя нет никаких дефектов. Мы все разные, и это нормально, – заверил он омегу. Зейн слабо пожал плечами. – Когда ты с этим смиришься, то станешь самым счастливым. «С тобой я уже самый счастливый», – подумал Зейн, но всё-таки кивнул головой. Он вновь обернулся, чтобы посмотреть на переливающийся угасающим светом город. Золотой час подходил к концу, они досидели на крыше допоздна, даже не заметив этого. И им не нужно было без конца трепаться, чтобы чувствовать себя комфортно. Просто в этом пребывании на крыше было что-то магическое, словно сложились все числа на свете, и каждое весило, словно мировой океан. И было таким же полным. Телефон Лиама загудел, и он моментально разблокировал его, вглядываясь в экран. Теперь Зейн воочию видел, почему Пейн так быстро читает сообщения. Типичный подросток, с нежностью подумал омега. Как можно быть таким потрясающим и при этом настолько естественным для этого мира? Мыслить масштабами космоса и при этом наслаждаться школьными буднями? Омеге было сложно это уловить. – Извини, просто Луи бомбит твиттер, – сказал Лиам, убирая телефон в карман. Взгляд альфы казался рассеянным. – У него это обычно волнами. Заведется — не остановить. – Сильно докучает? – поинтересовался Зейн. – Не совсем верное слово, – ответил Пейн. – Он мой лучший друг. Я мог бы от него отписаться, у меня же тематический твиттер и всё такое. Но я просто... не могу себе этого позволить. Мы живем в двадцать первом веке, когда общение в интернете занимает важную часть человеческих взаимоотношений. Друзья должны быть подписаны друг на друга. У него разобьется сердце, если будет иначе, – серьезно сказал Лиам, и в его голосе не было ни насмешки, ни презрения. Только отголоски тепла, предназначенные лучшему другу. – Вернее, он расстроится, потом смирится, но это будет его сильно мучить, каждый день. Зачем издеваться над человеком, которого любишь? Для него это значит всё, твиттер буквально часть его жизни, а для меня лишняя подписка — не такая проблема. Хочу, чтобы он всегда был рядом, знать, точно ли всё в порядке, и его щитпостинг — не большая цена за прекрасного друга. Мы с ним слишком много пережили, – заключил альфа, помолчав. Голова Зейна, обыкновенно забитая лишь собственными тайнами и чем-то менее приземленным, усиленно заработала. Он никогда не думал об этой части человеческих взаимоотношений. Конечно, сам омега старался следить за Лиамом в интернете, но это был обычный стелкеринг. С тем же успехом он мог бы следить за ним и в школе, и преследовать его машину. – Никогда не думал об этом в подобном ключе, – наконец, заключил Зейн. – Ты ценишь дружбу на каждом её уровне. Знаешь, иногда друзья могут просто уехать куда-нибудь и писать тебе, когда придется. Меня бы это тоже убивало. Ты видишь, что человек вычеркивает тебя из своей жизни, но просто позволяешь ему это сделать, раз уж он решил, что ты для него бесполезный балласт. Вы вдвоем решили быть друзьями, но решение уйти всегда принимает один человек. Ты совсем не такой, – заметил Малик, не зная, как оторвать взгляд от серьезного лица альфы. – Ты будто никогда не оставишь Луи одного. – Просто Луи очень хрупкий. Вы сейчас, конечно, не ладите, но вообще он очень хороший, и скорее всего его нынешние переживания связаны со мной, просто Луи не знает, как мне об этом сказать, – сказал Лиам серьезно. Он даже не представлял, насколько сейчас был прав, а вот у Зейна засосало под ложечкой. – Но он обязательно соберется с мыслями, потому что так происходит всегда. Поэтому мы и лучшие друзья. Не грусти, – добавил Лиам, коснувшись его плеча. Зейна вновь ударило током, но очень нежно, словно вдохнуло жизнь. – Я знаю, что тебе одиноко и предлагаю свою руку. Пришло время Лиаму зафолловить тебя везде, где только можно. С тобой мы тоже много пережили. Малик попытался покачать головой. – Я душный. – Я бы сказал «душевный», – возразил Лиам, невесомо улыбнувшись. Зейн взглянул на него разбитыми глазами. – Признаю, ты и не лучший собеседник на свете, но иногда это и не нужно. Мне просто нравится находиться рядом с тобой, – признался альфа. Тепло невольно заструилось по телу Малика, хотя на крыше становилось холоднее. – Мы будто родственные души. – Родственные души, – почти беззвучно повторил Зейн. Что-то похожее на счастье разливалось по животу. – Знаешь, ты иногда говоришь такие вещи, от которых дышать хочется. – Тогда дыши, – просто сказал Лиам. Он словно хотел добавить что-то еще, но просто прикрыл глаза и прислушался к тому, как поет ветер. Это был чудесный звук, напоминающий симфонию. Зейн мог различить каждый «музыкальный инструмент», принесенный издалека. Голоса людей, свист листвы, пение птиц, грохот грузовиков, вой полицейской сирены. Даже неслышно бьющиеся сердца были в этой чудесной музыке. – Знаешь, ты абсолютно прав, – произнес Зейн вслух. – То, что другим людям кажется ерундой, для кого-то имеет большое значение. Я рад, что у Луи есть ты, и что ты бережешь его сердце, потому что у многих людей тебя нет и их сердца никто не бережет. Иногда люди словно пытаются понять тебя, но когда ты открываешься им, они ведут себя так, словно ты навязал им себя и твои чувства, даже твоя любовь им в тягость. Тогда они бегут от тебя, проводят время с кем-то еще, – омега глубоко вздохнул. – Луи настоящий счастливчик. Хотел бы я хоть на день занять его место. – Тебе не нужно занимать его место, – мягко возразил Лиам. Его кофейный взгляд был ободряющим, как тот самый ароматный напиток. – Место у тебя свое. И ты поймешь, что оно лучше, когда смиришься с тем, что называешь своими «несовершенствами». Я знаю, что тебе одиноко. Я чувствую это, хотя вокруг тебя много людей. Но мне действительно кажется, что мы родственные души, – сказал альфа, и сердце у Зейна невольно пропустило удар. – Я никогда не оставлю тебя наедине с твоими переживаниями, чтобы где-то отдыхать с другими друзьями. Даже если это будет тяжело, я пойду тебе навстречу. Дружба — это выбор. Я сделал его, когда мы прогуливали уроки в первый раз. Болезненный комок, подступивший к горлу, стал такой серьезной угрозой, что Зейн просто крепко обнял Лиама, устраивая подбородок на его плече, чтобы альфа не видел слезы на его глазах. Ему хотелось верить, что даже правда о его сущности не заставит Пейна отвернуться от него.