Nothing Without You

В глубине души Лиам уже подошел к черте, когда ему хотелось сломать Найла Хорана пополам и швырнуть в заполненный отходами мусорный бак в школьном дворе. Пейн прекрасно знал, что нужно держать себя в руках и не уподобляться этому мелочному и, откровенно говоря, жалкому созданию, иначе он мог подвергнуть друзей ненужной опасности, но самоконтроль давался ему всё тяжелее, особенно, когда бесстыжий альфа бессовестно вмешался в серьезный разговор и заставил напуганного до чертиков Зейна пуститься в бега. Конечно, Зейн страшно волновался перед разговором, Лиам прекрасно это понимал. Он тоже очень переживал. Они оба так долго ждали этого момента, наверное, и время, и место были не подходящие, но Пейн уже не мог сдерживаться, ждать, оттягивать, искать отговорки. После того, что он увидел на видео, после всего, что он узнал в больнице, больше всего альфа хотел услышать от Зейна хоть какие-то объяснения. Ему нужен был хоть один крючок, чтобы зацепиться за него и не свернуть с верного пути. Потому что после бессонной ночи, утомительного перелета, ужасов больницы и всех этих волнений, Лиаму было всё тяжелее и тяжелее оставаться рассудительным. Однако Лиам был терпелив. Зейн стал для него близким человеком, по-настоящему дорогим и ценным существом, и альфа соврал бы, если бы сказал, что не переживает за него. Однако всё, что Пейн мог для него сделать на данный момент, — позволить выговориться первым. Лиам тревожился из-за того, что случилось на вечеринке. Лиаму не давал покоя кошмарный случай в спортивном зале. В конце концов, ему не приятно было осознавать, что у Зейна имелись какие-то контакты с этим гнусным животным. А ещё больнее было думать о том, что он оставил своих друзей без защиты с таким ужасным созданием человеческой жестокости, как Найл Хоран. Не подумал, что Найл сразу же воспользуется своим шансом взять реванш. Он чувствовал, что подвел своих близких. Даже Зейна, что окаменело стоял на видео, опешивший и растерянный. Когда в классе вдруг возник Хоран, на лице Малика появилось выражение нестерпимого ужаса, настолько бесконечного, что его можно было косвенно почувствовать. Мог ли альфа так бояться другого альфу? Большой вопрос. Конечно, Хоран был подонком, однако почти никогда не вступал в открытую конфронтацию с альфами, чтобы не вредить себе и своим сомнительным идеалам. Но Зейн сделал то же самое, что и в Доме Страха — прижался к Лиаму всем телом, дрожа от испуга, как будто Найл мог причинить ему существенный вред. Он искал защиты, отчаянно и искренне, что было в природе омеги. Он не мог противостоять такой жестокой силе. В этот момент Пейн отчетливо ощущал в нем омегу. Того, кого нужно было защищать. Оберегать, что он и хотел делать. Потом они встретились глазами. Наверное, Зейн не увидел его лица — как бы он мог, если его ищущие подмоги глаза были заполнены слезами? Весь его вид говорил о том, что Зейн нуждается в помощи, укрытии, убежище. Зейну нужно было только сказать. Произнести вслух, чтобы Лиам имел на это право, но Зейн молчал, как будто хотел закрыться. Он не желал быть с ним честен, даже когда Пейн дал понять, что простит любое — только бы Малик сказал правду. Позволил ему быть рядом. Это было очень больно. Тем не менее, Лиам бросился следом за ним, его сущность жаждала продолжения контакта, но Зейн — такой непоследовательный и резвый — почти сразу исчез из виду, а мистер Сандерс, с силой схвативший его за локоть, велел вернуться в класс и сесть на свое место, пока он не разобрался со всеми участниками беспорядка по-свойски. В этот момент альфа был почти готов послать своего учителя, но в самую последнюю секунду закрыл рот и сел за парту. Весь урок он просидел, закрыв лицо руками, а когда занятия закончились, принялся быстро собирать вещи в рюкзак. – Куда это ты собрался? – встревоженно спросил Луи, заметив, что Лиам уверенно держит путь в туалет для омег. Луи и Ник следовали за ним, как две тени, и в другой ситуации Лиам был бы благодарен им за попытку быть рядом в такое трудное время, но сейчас ему хотелось побыть одному. Он уже ничего не понимал. Пытался, но те данные, что у него были, казались слишком обманчивыми. Лиам мог себе всё выдумать. Потому что в тот момент, когда он ждал от Зейна всего трех слов, Малик предпочел промолчать. Лиам мог сделать сто шагов навстречу, но если Зейн продолжил бы отступать назад, они бы никогда не встретились. – Хочу домой, – устало проговорил Лиам. – Сейчас? – уточнил Луи. У него тоже были полусонные глаза, и, наверное, омега пришел сегодня только ради того, чтобы поддержать его. Да и Ник, которому самое место было дома или в больнице, тоже появился в школе только из-за Пейна. Всё-таки ему очень повезло с друзьями. По крайней мере, это грело душу Лиаму в такой непростой период в жизни. – У меня голова кругом, – признался Лиам, неопределенно дернув плечами. Она не просто шла кругом — была тяжелой, как свинцовая колода. – Хочу побыть один. Зейн всё равно ушел, разговор так и не состоялся. А если я пробуду здесь ещё пять минут, то точно убью Хорана. Кому от этого будет легче? – На самом деле всем, – усмехнулся Ник и тут же схватился за ребро. Луи испуганно протянул к нему руки, но Гримми уже выпрямился, пусть на его лице и застыла гримаса боли. – Невероятно тупая шутка, простите. – Берегите себя, ладно? – попросил Лиам, находя в себе силы улыбнуться. – И ни во что не ввязывайтесь. Я всё обязательно улажу. Только с мыслями соберусь. – Тебе не нужно всё делать одному, помни об этом. Но сегодня мы постараемся сделать так, как ты скажешь, – дружелюбно кивнул Луи и крепко-крепко обнял Лиама. – Люблю тебя, приятель. – И я тебя люблю, красавчик, – заботливо промурлыкал Ник, тоже порываясь обнять Лиама, но от боли чуть не согнулся в скрепку. Пейн осуждающе покачал головой. Он настаивал на том, чтобы Ник остался дома, но разве кто-то мог остановить Гримми, когда он что-то вбивал себе в голову? Как и в случае с Луи — нет. Тем более, у него горела статья про пиццу, о которой он и думать забыл из-за всего случившегося. – Пожалуй, я люблю тебя не так сильно, чтобы ложиться в больницу. Иди. Слабо помахав друзьям рукой, Лиам зашел в туалет, который уже можно было звать порталом на волю, и, привычным движением открыв окно, прыгнул вниз, на мокрый асфальт. Дождь уже заканчивался — на уроке он молотил по окнам с такой силой, что тряслись стекла, однако сейчас нельзя было сказать, что им грозил всемирный потоп. Путь на парковку альфа преодолел бегом, поэтому даже не сильно промок. Лиам держал путь домой. Вождение успокаивало Лиама. Обычно он сосредотачивался, и какая-то часть его мозга могла рассуждать отдельно, разделяя навык вождения и то, что тревожило альфу на данный момент. В голове возник Гарри, худенький и слабый, в больничной рубашке, с кислородной трубкой в носу. Увидев их, он сперва никак не отреагировал, лишь когда медицинская сестра оставила их наедине, позволил себе еле слышно поприветствовать друзей. По словам Гарри, с ним уже пытался поговорить полицейский, но Стайлс на тот момент находился в полубессознательном состоянии из-за сильного успокоительного, что вколол врач, к тому же после всего случившегося омеге было тяжело отойти от шока. Буквы на его животе смылись не до конца, Гарри видел их, когда ему меняли рубашку. Помимо всего прочего, он не знал, какие дать показания. Как выяснилось, похожий случай уже был в школе в прошлом году, и Найл, благодаря защите папочки и крупной взятке, вышел из воды абсолютно сухим. Услышав это, Лиам лишь больше закипел от злости. Разговор невольно зашёл про Зейна, хотя Лиам и не хотел нервировать Гарри и, возможно, усугублять его психическое состояние. Он знал, что у него может начаться паническая атака, однако Стайлс вдруг совершенно серьезно сказал: если бы не Малик, ему пришлось бы куда хуже. «Он манипулировал нами, – сообщил Гарри, не поднимая печальных глаз. Его голос был глухим и очень тяжелым — не мудрено, после той тяжелой доли, что выпала ему. – Заставлял Зейна стоять и смотреть, угрожая, что сделает мне хуже, если он попытается помешать. Заставлял меня просить Зейна остаться, иначе бы он... он сказал, что сломает мне позвоночник. Зейн хотел занять мое место, но Найл бы, наверное, убил меня, если бы он продолжил сопротивляться». В этот момент Лиам так сильно хотел пропустить Найла через огромную мясорубку, что он чуть не перевернул столик с лекарствами. Альфа знал, что его вспышка гнева напугает Луи и Гарри, поэтому только сжал кулаки, пытаясь сдержать злость. Однако часть его сознания испытала страшное облегчение. Он знал, что Зейн неконфликтный, но если бы Малик оказался равнодушен к происходящему, Пейн никогда не смог бы его простить. Лиам не мог симпатизировать природной жестокости. Правда, сразу за облегчением пришла ужасная горечь. Не стоило уезжать так внезапно. Не стоило подвергать друзей такой опасности. Что Зейн мог сделать против Найла и его прихвостней один? Даже с Ником он не мог ничего ему противопоставить. А Гарри? Ник был не очень хорошо сложен физически, Гарри — омега, запуганный Хораном от и до, а Зейн... как он оказался в спортивном зале? Очевидно, у Найла были с ним личные счеты. Может, потому что для Лиама он был близким человеком. Пейн никак не мог простить себе случившееся. «Как я мог знать, что это случится? – напряженно подумал Лиам, стоя на светофоре. – Но Хоран ведь успокоился после того, как я его осадил. Следовало догадаться, что он возьмёт свое, как только я исчезну. Так себя и ведут такие подонки». Когда альфа доехал до дома, его злость никуда не исчезла. Лиам даже не смог загнать машину в гараж, перебросил ключи водителю и зашел в дом, не зная, как себя успокоить, где найти пристанище своим мыслям. Всего несколько суток назад Пейн был счастлив. Он поцеловал человека, которого, кажется, уже некоторое время любил. Он хотел выяснить с ним отношения, и, казалось, сам Зейн не против расставить все точки над «i». Как они довели до такого? Если у них были взаимные чувства, Зейн должен был открыть ему хотя бы часть секретов. Кто он на самом деле? Какие у него отношения с Хораном? Его версия событий, которые произошли в спортивном зале? Какое значение имел тот поцелуй для него? Любит ли он его? Если нет, то какие чувства испытывает? Если да, что они будут делать дальше? Лиам был не против помочь ему с последними вопросами. Но на первые ответы должен был дать Зейн, потому что Лиам, в отличие от него, всегда был предельно искренен. Проверив телефон, Пейн не обнаружил сообщений. Зейн ничего ему не написал. Предсказуемо, хоть и грустно. Похоже, Лиаму придется сделать ещё один шаг, если он действительно хотел знать ответы на свои вопросы. Сейчас альфе, правда, требовался отдых. После перелета он совсем не отдыхал. Сперва больница, потом они говорили с Ником, он успокаивал Луи, потому что Томлинсон очень переживал из-за своего альфы. Лиам почти не думал о себе в этот сложный период. Оказавшись в кухне, Пейн решил выпить газировки. Возможно, ему следовало поспать, но у Лиама немного болела голова, и он решил быстро восполнить силы сахаром. Повар, занимающийся обедом, сделал вид, будто не удивлен появлению мистера Пейна, мистер Пейн в свою очередь сел на высокий стул, чтобы не мешать и сделал большой глоток. Немного полегчало. Погруженный в свои мысли Лиам выпил почти полбанки вишневой кока-колы, когда в кухне появился Бэрримор и громким голосом сообщил, что к нему пожаловал (очень назойливый) курьер. – Курьер? – спросил Лиам удивленно и быстро кивнул, раздираемый толикой любопытства — он ничего не заказывал, а если бы и заказывал, то не назначил бы такое раннее время для доставки. – Конечно, пусть войдет. В кухню чинно вошел Бэн и взглянул на Питера «сам ты курьер» взглядом. Бэрримор ответил ему снисходительной ухмылкой. Если бы у Лиама на душе не скребли кошки, он, наверное, улыбнулся бы. – У меня сверток от мистера Малика, который он велел передать лично в руки мистеру Пейну, – сообщил дворецкий семьи Маликов, с невозмутимым видом протягивая Лиаму бумажный пакет. – Мне? – спросил Лиам, ничего не понимая. Сверток оказался довольно увесистым, и Пейн даже не мог представить, что может находиться внутри. Казалось, что плотная бумага. – Он уже дома? – Мистер Малик сказал, что не задержится. Он был очень взволнован, кажется, куда-то спешил. Ждать ответа мистер Малик, однако, не просил. Так что, если Вам будет что передать, можете послать курьера, – добавил Бэн, снисходительно взглянув на Питера, и откланялся. – Завел нового друга? – поинтересовался Лиам, когда дворецкого Маликов и след простыл. Бэрримор с подчеркнуто гордым видом повел рукой по крышке стола и показал Лиаму чистую перчатку. Пейн сделал вид, будто снимает шляпу. – Я буду в своей комнате. Прижимая сверток из плотной бумаги к груди, Лиам уверенным шагом поднялся вверх по лестнице и зашел в свою комнату. Она привычно встретила его морским берегом, щитом для игры в баскетбол, росписями на дверцах гардероба. Воспоминания, как обычно, нахлынули на альфу потоком. Это Зейн помог ему оформить спальню таким образом, чтобы Пейн чувствовал себя, как дома, в туманном Лондоне. В тот день они замечательно провели время. Казалось, они очень искренние друг с другом. Поймали одну волну. Лиам сел на кровать и, выдохнув, нарушил целостность бумажного пакета, вскрывая содержимое. Он чувствовал себя сапером, обезвреживающим бомбу. На покрывало беспорядочно выпали листы бумаги, словно в бумажном пакете им было тесно, и они только и ждали возможности прорваться наружу, как мятежники, сдерживаемые полицией. Лиам хотел взять сложенный в три лист бумаги, лежащий поверх всего, но его взгляд невольно зацепился за рассыпавшиеся по кровати рисунки. Феноменальное сходство. Лиам узнал себя моментально и невольно приблизил к глазам свое изображение. Никогда Лиам не представлял себя таким умиротворенным и улыбчивым. На одном рисунке он держал в руках баскетбольный мяч, с легкой сосредоточенностью готовясь к пасу, на другом стоял в кафетерии, с веселым видом зажав губами пластиковый нож, на третьем что-то увлеченно писал, сидя за партой. Лиам увидел рисунок, который заметил на стене у Зейна в комнате, там у Пейна был голый торс, и Малик тогда сказал, что это Джейк Джилленхол. Было ещё несколько таких рисунков: на одном он сидя на полу пытался дотянуться до носка (они занимались этим на физкультуре, но Лиам тогда не снимал с себя майку), на другом, как модель нижнего белья, показывал свои мышцы. Лиам себя в такой позе не помнил, но невольно улыбнулся этой причудливой фантазии. Рисунков было очень много, как будто Зейн тратил очень много времени на изображения Лиама. Пейн увидел свой профиль. Где-то его изобразили ручкой, всего несколько узнаваемых линий — вероятно, рисовалось на уроках, кое-где мягко тронули пастелью, что делало портрет почти зеркальным. На одном изображении он был задумчив, листал учебник по биологии, чуть хмуря брови, на другом весел — вдохновленно слушал музыку. Следующий рисунок заставил его сердце биться чаще — они с Зейном танцевали и смотрели друг на друга в танце. Такого момента Лиам не помнил. Снова фантазия? Но какая живая! Поднеся изображение ближе к глазам, Лиам несколько секунд не мог оторвать от него взгляд. Они с Зейном выглядели так гармонично. Как будто Малик рисовал это с натуры. Лиам опустил взгляд вниз — на другом рисунке они обнимались. Так нежно и чувственно, точно это был не рисунок, а кто-то поймал их двоих и сфотографировал. Таких рисунков оказалось несколько. Среди прочих был и поцелуй, очень похожий на тот, что произошел в гардеробе. Лиам повел по рисунку рукой. Дыхание стало частым и теплым. Пошли изображения интерьеров. Сперва Лиам не понял, что они значат, пока не увидел обведенные в кружочек подписи: «план кухни», «гостиная», «кабинет Лиама», «здесь черный матовый», «мрамор!!!», «светильник «snowball» подвесной», «здесь будут лежать вещи Лиама», «место для мольберта?», «здесь однотонная глянцевая отделка. Или нет». Лиам невольно улыбнулся, увидев «место для мольберта». Стало быть, это план их будущей квартиры — их вещи чередовались, и легкая рука Зейна выводила на будущих стенах приятные его глазу вещи. Были даже изображения безделушек из его нынешнего дома. Быстрые и тщательные, но очень душевные. Явно нарисованные с любовью. Чувствуя невероятный подъем, Лиам размашисто пошарил рукой по покрывалу, чтобы найти другие рисунки и скетчи, но их больше не было, зато был черновик, исписанный вдоль и поперек щедрой рукой Зейна. Пейн пробежался глазами поверх перечеркнутых букв, и его сердце сжалось с такой силой, что на миг стало нечем дышать. «Дорогой Лиам, мы знакомы совсем недавно, но мне кажется, будто я знаю тебя всю свою жизнь». Письмо, что свело его с ума. – О, Господи, – прошептал Лиам, откладывая письмо и поднимаясь с кровати, чтобы пройтись по комнате и разогнать смятение, правда, уже через минуту он вернулся обратно и снова взял в руки черновик. Расхождений почти не было. Это было именно то письмо, которое Лиам получил не так давно и которое взволновало его до глубины души с первых же строк. Настолько, что Пейн захотел найти его автора. И вот теперь... Лиам выдохнул, опустил взгляд на другие листы бумаги и увидел образец каллиграфического письма. Целый алфавит, большие и заглавные буквы, а ещё панграмму о шустрой бурой лисице и ленивой собаке. Маленькие звездочки на полях с глазами и улыбками. Черновик второго письма тоже был среди записей. Цветочки, мультяшное изображение собаки, отдаленно напоминающей Локи. Всё сделано рукой Зейна. Лиам не мог оторвать взгляд даже от желтой клейкой бумажки, где Малик вывел его имя ровно сорок раз. На секунду Пейн даже забыл, что был сложенный в три лист. Однако он лежал рядом с просмотренными рисунками, выделяясь своей белизной. Развернув его, Лиам увидел знакомые буквы, написанные красивым шрифтом. Письмо, которого он раньше никогда не читал. Неужели Зейн хотел передать его ещё до разговора? Иначе бы, наверное, не стал писать этим красивым шрифтом, всплыло в голове у Пейна, когда он начал читать. «Теперь ты знаешь, что это я писал тебе ранее. Писал о своих чувствах, когда мой язык предательски молчал, писал о своей любви, когда мне хотелось об этом кричать». Лиам чуть не вскрикнул, левая рука невольно закрыла рот, как будто альфа действительно мог не справиться с эмоциями. Он знал, он всегда знал, что это были письма от Зейна! Никто другой больше не мог написать ему такие послания. Это было в его духе, это Зейн всегда грезил романтикой тайных посланий и бумажных писем — как и он сам. «Я, наконец, открываю тебе правду». Долгожданные слова. Как давно Лиам хотел это услышать. С тех самых пор, как ему показалось, что они ходят по краю. Может, с того момента, как они вместе покинули вечеринку на Хэллоуин. Или с тех пор, как они гуляли вместе по парку развлечений, чувствуя друг в друге что-то родное и близкое. «Ты превратил мои страхи в уверенность». Это прозвучало особенно сладко. Лиам тоже за многое мог сказать спасибо. Зейн вдохновлял его. Пробуждал в нем естественное для альфы желание защищать и оберегать даже в том случае, когда его об этом не просили и когда обстоятельства этого не требовали. «Я — омега». Нутро альфы предательски сжалось, дыхание замерло на полпути. Он снова скользнул глазами по этой строчке — всего два слова, но они запрыгали в голове, как снежинки в вальсе известного композитора. «Прости, что скрывал это от тебя, когда ты всегда был со мной честен и искренен». В голове послышался шум набегающих волн. Он мог думать лишь о той строчке, что была выше. Она всё ещё была перед глазами, хотя взгляд опускался всё ниже и ниже, приближаясь к окончанию письма. «Я знаю, что ты поймешь, почему я так поступил». Мысли никак не собирались, как будто пазл снова рассыпался, и кто-то перепутал все кусочки, что были в наборе. Что-то сжалось в животе и тут же разжалось, когда взгляд упал на самый конец. «Я люблю тебя. Твой Зейн». Несколько секунд Лиам так и смотрел на письмо, переживая эти моменты снова и снова. В голове никак не укладывалось, написанное прокручивалось с начала и до конца раз за разом, проникая в сознание глубже и глубже. Как будто кто-то перематывал одну и ту же кассету, и чем чаще это происходило, тем более запутанным и растерянным чувствовал себя альфа. Лиам будто всё осознавал и вместе с тем его мозг отказывался понимать это. Лиам будто знал раньше всё то, что было написано в письме, и вместе с тем ему вдруг крикнули в ухо: «каждая из твоих догадок была верна, что ты будешь делать дальше?». Рука с письмом невольно разжалась, послание упало на кровать, поверх прекрасных рисунков, что Лиам рассматривал всего несколько минут назад со странной внутренней нежностью, уже точно зная, что увидит в письме, но ещё об этом не думая. «Он омега, – повторил про себя Лиам, вновь взглянув на лист бумаги. Всё это время от правды его отделял этот исписанный черными чернилами листок. – Он написал, что любит меня». Лиам почувствовал, что дрожь начинает пробирать его обычно собранное тело. Поцелуй снова запульсировал на губах, сладость воспоминаний отозвалась легкой ломотой в конечностях. Зейн написал, что любит его. Дважды. Подписавшись не анонимом. Своим именем. Лиам вновь посмотрел на рисунки. Представил, как рука Зейна скользит по бумаге, раз за разом оставляя его изображение на кристально-чистой поверхности. Как он мог скрывать от него так долго настолько важную тайну? В груди болезненно заныло. Нет, конечно, у Зейна были веские причины скрывать. Но ведь это была тайна о нем, разве не должен был Малик разделить это с ним? Разве не должны были они вместе решить, что делать дальше, ведь это касалось их обоих — не только Зейна. Так долго, когда он и сам чувствовал, как их тянет друг к другу, как их затягивает в водоворот. Всё это время. Они смотрели друг другу в глаза, Лиам спрашивал его о чувствах, и Зейн ни разу ни обмолвился. Ни о том, кто он. Ни об авторе письма. Ни о том, что он испытывает. Как будто Лиам один испытывал эти жгучие эмоции. Как будто Лиам дал Зейну повод подумать, что он нечестно поступит с его секретом. Одна часть шептала Лиаму, что Зейн поступил так, как от него требовала ситуация, а вторая не могла примириться с тем, что даже будучи влюбленным Малик всё равно не раскрыл ему своих чувств. Ведь любовь — не то же, что симпатия. Это Лиам и сам знал. О том он и хотел поговорить. Постепенно дыхание выровнялось, но покой не вернулся. Теперь Лиам страшно хотел видеть Зейна. Рассмотреть в его глазах то, что Малик так трепетно написал в своем последнем послании. Объясниться. Поведать о том, что он думает об этой ситуации. Рука потянулась к телефону. Он набрал Зейна, но тот — в который раз — не снял трубку. Лиам упал на кровать, стараясь не смять рисунки, что лежали рядом. Позвонил Луи, не вспомнив, что сейчас урок. Впрочем, Томлинсон ответил моментально. – Что-то случилось? – не расслабляясь, поинтересовался Луи. У него был интенсивно-заинтересованный голос. – Я в огромной растерянности, – честно ответил Лиам, рассматривая космический потолок. И снова Зейн. Зейн. Зейн в его жизни, на его потолке, в голове. – Не знаю, что мне делать. Зейн прислал мне письмо, рассказал правду о себе и о своих чувствах, и я... не знаю. Хочу поговорить с ним. Хочу в глаза ему посмотреть. Наверное, это было не всё, что альфа хотел, но за эту неделю Лиам пережил так много, что не мог сказать наверняка — думает он о чем-то или чувствует это. Знает ли он что-то наверняка или это лишь его домыслы. Есть ли у него основания верить во что-то или он что-то доподлинно ведает. Лиам знал лишь, что Луи — единственный человек, с которым он может поговорить, чтобы немного привести мысли в порядок, и это не утечет наружу. – Послушай, только не делай поспешных решений, – предостерегающе сказал Луи. Его интонации еле заметно переменились. – Я знаю, что ты сейчас немного обескуражен, учитывая, что твои догадки подтвердились, а такое сбивает с толку. Зейн очень переживал и не знал, как тебе сказать, что он омега, не пугай его... – Я ведь не... Стой, что? Ты знал? – спросил Лиам, рывком принимая сидячее положение. Он бы сейчас отдал свою доску, чтобы увидеть выражение лица Луи и его бегающие во все стороны глаза. – Давно? Пауза длилась лишь мгновение. – Нет, не очень. То есть... не знаю, будто целая вечность прошла. Но вообще не больше месяца, – произнес Томлинсон. Пейн еле слышно выдохнул, чувствуя, как рука начинает едва заметно пульсировать. – Прежде чем ты решишь, что я не подумал о твоих чувствах: Лиам, это была не моя тайна. И как бы я ни хотел, я не имел права рассказывать. Ты... ты ведь видел, что происходит. Еще полгода назад я бы послал такого Зейна куда подальше, но не сейчас, – Луи глубоко вздохнул, и Лиам невольно ощутил весь груз его переживаний, тяжелый, как сложенные в кучу бетонные блоки. – Сейчас я, как никто, понимаю, почему всё это случилось. – Да, но... – Лиам вздохнул. Он чувствовал, что Луи испытывает вину, и ему не хотелось угнетать своего друга, потому что умом Пейн чувствовал — Томлинсон не хотел его обидеть. Однако сейчас альфа нуждался в чем-то вроде отрезвляющей пощечины, а Томлинсон не мог его ударить. – Черт, я даже... не знаю, что сказать. Честно, у меня внутри всё так напряжено. Ты меня только больше запутал. – Это и хорошо, – к его удивлению ответил Луи. – Прости меня, ладно? У меня никогда не было от тебя секретов, и хранить эту тайну оказалось очень тяжело. Но именно потому что она была связана с тобой, я не мог пригласить тебя на чай и обо всём рассказать. Я просто... чувствовал, что в этот раз всё по-другому, – подбирая слова, проговорил Томлинсон. Пейн удивленно выдохнул. – Помни, что только тебе решать. Не важно, что я об этом думаю и что подумают другие. Ты у меня большой мальчик и сам всё знаешь, но я напоминаю тебе, потому что сейчас ты устал, даже я это вижу. Отбрось те факторы, что мешают думать на данный момент. Не переживай сейчас о Хоране и его компании, за Гарри и других омег, мы обо всём позаботимся, и тебе не обязательно делать абсолютно всё самому. – Попробую, – выдавил из себя альфа. Ему всегда было тяжело отделить свои заботы от вопроса, который необходимо было решить. Лиам будто привык сперва заботиться о других и уже потом думать о себе. Даже сейчас ему казалось, что Ник и Луи нуждаются во времени на двоих. После всего, что случилось, им всем нужен был отдых. – Не попробуй, а сделай, – постарался напустить на себя строгость Луи. – Извини, приятель, мне нужно на занятия. Сам справишься? – Что же мне ещё остается? – спросил Лиам и, попрощавшись, сбросил вызов. В голове у него по-прежнему ничего не укладывалось. Луи действительно только больше его запутал, скорее всего, из хороших побуждений. Однако альфа вскочил с кровати и, не раздумывая, побежал вниз, решив, что лучше сделать, чем не сделать. Он хотел не жалеть о несовершенном, а поговорить с Зейном. Да, Малик всё ему рассказал, рассказал так, как только он и может, но сейчас этого определенно было мало. Он оставил его с тайной наедине, словно бросил посреди открытого океана. Но тонули они оба и спасательный плот нужно было строить двоим. Дождь на улице уже закончился, но альфа решил не рисковать. Он даже не знал, куда именно держит путь, и у него было всего несколько минут, чтобы определиться. Мимоходом потрепав Локи по голове, Лиам остановился у раздвижной двери, где обычно пряталась верхняя одежда, чтобы её можно было быстро достать. Здесь же обнаружился и Питер, сверяя безделушки с новым каталогом — мама решила устроить небольшую перестановку. – Бэрримор, ты представляешь? – спросил альфа, безуспешно разыскивая свою куртку в недрах глубокого шкафа. – Зейн только что признался мне в том, что он омега. Мне кажется, я с ума схожу, – Почему это Вас удивило, сэр? – поинтересовался Питер, отрываясь от каталога. – Я понял это в тот момент, когда он вошел в дом. – Серьезно? – переспросил Лиам, остановившись. Дворецкий глядел на него с абсолютно глубокомысленным видом и шутить не пытался. Пейн открыл рот. – Всё это время? Правда? Ты же видел его от силы пару раз. Бэрримор выразительно фыркнул. – У меня глаз на омег, сэр, – многозначительно заявил он, демонстративно прищурившись. Лиам даже замер с курткой в руке. – Тем более, осмелюсь заявить, что мистер Малик так на Вас смотрел... Как Ваша сестра на пирог с клубникой. – Оу, – Лиам поспешно натянул куртку и застегнул её до горла. – Нужно поговорить с ним. Я буду не скоро. Попрощавшись с Бэрримором, Лиам со скоростью гепарда выпрыгнул наружу, быстро взглянув на покрытое тучками небо, и сел за руль любимого автомобиля. От Бэна он узнал, что Зейн не дома еще час назад, однако решил уточнить у кого-нибудь из его домашних, куда Малик мог пойти. В конце концов, Зейн мог нагуляться и вернуться, и тогда они столкнулись бы у его дома. По пути Лиам обдумывал, что скажет Зейну, прокручивал в голове последнее письмо, с нежностью вспоминал рисунки. Они сказали Лиаму куда больше, чем трепетно написанное письмо. Значит, Зейн планировал с ним свое будущее. Видел их свободными и счастливыми, преданными друг другу. Значит, в своих фантазиях Зейн был с ним честен, и когда они танцевали на его рисунке, он был его омегой, а Лиам — его альфой. Может, как творческий человек, Зейн плохо отделял фантазии от реальности. Может, ему было куда проще спрятаться среди сладостного вымысла и не замечать, как легко он мог бы стать правдой, стоило бы Зейну открыть рот. С этим предстояло разобраться, и Лиам был готов. Пусть он всё ещё слабо представлял, что именно скажет, по крайней мере, Пейн был готов к разговору. Альфа ожидал, что встретит Бэна, который, возможно, захочет передать какой-нибудь ехидный комментарий Бэрримору, но на пороге его поприветствовала Дония. У нее был слегка обеспокоенный вид и глаза, очень похожие на глаза Зейна глубиной. – Привет, я ищу твоего брата, – сказал Лиам, дыша чуть тяжелее, чем следовало. От машины до порога он бежал, как будто Зейн вдруг мог вернуться всего на минуту, и альфа не догнал бы его, если бы не поспешил. Возможно, импульсивных действий требовала его природа. Обычно Лиам держал себя в руках. – Мне жаль, – сказала Дония, сцепив руки в замок. – Дома его нет. Он иногда... уходит, и обычно я не знаю, где его искать. – И... он ничего не говорит? – спросил Лиам, чувствуя, что положение становится, практически, безвыходным. Дония прикусила губу. Было видно, что внутри неё что-то борется, и она почти готова что-то сказать, но омега только выдохнула и попыталась улыбнуться. – Зейн очень скрытный, – произнесла она таким тоном, словно это всё объясняло. Значит, ей тоже было тяжело. Конечно! Она ведь его старшая сестра. Лиам по себе знал, как за него переживают Никола и Рут, хотя он-то старался ни во что не вляпываться и вполне мог за себя постоять. А сам бы он как переживал, если бы знал, что его младший брат не может раскрыть кому-то свою личность? И какую личность! Такую, какую стыдиться точно не стоит. – Да, это действительно так. Но теперь я знаю, что он скрывает, – ответил Лиам серьезно. Дония посмотрела на него удивленно, словно пыталась понять, заблуждается альфа или нет. Пейн кивнул. – Он мне всё рассказал. – Если он тебе рассказал, значит, ты точно знаешь, где его искать, – подытожила сестра Зейна, поправив выбившуюся прядь волос рассеянным движением. – Наверное, это особое место. Может, ты не придал этому значение, но он должен был показать тебе что-то необычное, – неуверенно проговорила омега. – Подпустить тебя к чему-то сокровенному, чтобы это стало только Вашим. Понимаешь? Перед глазами пронесся причудливый калейдоскоп. – Кажется, понимаю. Если нет, то обязательно пойму, пока буду искать. Спасибо тебе, – кивнул Пейн и вернулся в машину. Адреналин прыгал в крови, эмоции били ключом. Куда мог спрятаться Зейн? В первый раз они были вдвоем в картинной галерее, провели вместе чудесный день. Он мог быть там. Гулять среди картин, успокаивать себя творениями великих художников. Ещё для Малика особое значение имел Лондонский зоопарк. Об этом он рассказывал Лиаму, когда они только познакомились. Омега мог пойти туда, чтобы сделать несколько набросков и собраться с мыслями. Был ещё Парк Развлечений, куда они ходили не так давно. Сами аттракционы могли закрыть после того, как понизились температуры, но Зейн мог и просто гулять по знакомым местам. Галерея казалась самым подходящим вариантом. Спокойное и тихое местечко, куда тянулась меланхоличная душа Зейна, ищущая пристанища и покоя. Правда, уже выбрав на навигаторе направление, Лиам вдруг резко перестроил маршрут. Калейдоскоп замер, и Пейн смог рассмотреть все причудливые узоры. Заброшенный дом и крыша, разрисованная граффити. Вот его тайное место. Чувствуя, что нашел правильное направление, Лиам увеличил скорость, сосредоточенно глядя на дорогу. Что-то внутри него подсказывало: нужно спешить. Как будто стрелка его компаса вдруг перестала хаотично вращаться, выискивая Север, выбрала Зейна и теперь упорно вела альфу к нему. Расстояние сокращалось, пульс отчетливо стучал, Лиам будто чувствовал, что Малик всё ближе и ближе. Альфа не сомневался в том, что найдет его на крыше. Оставив машину неподалеку от заброшенного дома, Лиам быстро обошёл его и нашел нужное окно, закрытое куском фанеры. В темноте дома смутно угадывалась лестница, и альфа пошел вперед, подсвечивая себе дорогу тусклым экраном. Он помнил, что перила заканчиваются около второго этажа, поэтому не приближался к краю, однако невольно двигался быстрее и быстрее. Дверь на чердак оказалась открыта — кто-то уже пользовался ей сегодня и не закрыл за собой. Лиам выбрался наружу без усилий, оглянулся, вдохнул полной грудью. Услышал, как кто-то сигналит на перекрестке — жизнь в городе кипела. Зейн стоял у кромки, смотрел на город со странным выражением, и вид у него был потерянный. – Зейн! – позвал Лиам, делая шаг навстречу. Малик обернулся так быстро, словно только и ждал, что его окликнут. Он смотрел на него с растерянностью и плохо скрываемой нежностью.