Nothing Without You

Глубоко вдохнув соблазнительный аромат, знакомый буквально по нотам и от того согревающий не хуже яркого, летнего солнца, Зейн потянулся всем телом и открыл глаза. Перед ним было лицо Лиама, залитое ровным дневным светом — он не спал, смотрел прямо на омегу, внимательно и очень нежно. Приятное волнение окутало тело, словно дымка густого утреннего тумана. Несмотря на то, что они немного перекрутились во сне, рука Лиама всё ещё уютно лежала у него на боку. Зейн зевнул, прикрыв рот ладонью, и несколько раз моргнул, сгоняя остатки сна. События вчерашнего дня сразу возникли в голове, словно только и ждали, пока Зейн откроет глаза и начнет бодрствовать. Омега не мог вспомнить свой сон — ему ничего не снилось, только сладкий туман грел внутренности, пока он плавал в небытии — зато отчетливо помнил события вчерашнего дня. Он отправил Лиаму свои рисунки, альфа пришел на крышу, и они ушли из его тайного логова вместе. Как пара. Потому что открыли друг другу свои чувства и приняли их. Напрасные страхи омеги развеялись. Лиам смотрел на него с нежностью, от которой у Зейна сладко дрожали пальцы. Он так боялся быть отвергнутым, что до сих пор не мог поверить в свое счастье. Теперь не нужно было притворяться. Можно было оставаться собой, и при этом глаза человека, которого он так сильно любил, не горели от ненависти, а светились самой настоящей любовью. Чувство казалось таким сладким на вкус, Малик буквально мог его почувствовать. – Привет, – робко улыбнулся Зейн, чувствуя, что немного смущается. Он был в одной постели с альфой, которого любил и хотел до безумия, и Лиам не просто не счел бы странным его желание коснуться, но и обрадовался бы этому. Всё вокруг было пропитано их запахами, так естественно, словно их ароматы всегда сочетались между собой, дополняя друг друга, как лучший парфюм. – Доброе утро, – ответил Лиам, чуть-чуть перекатываясь, чтобы омега мог удобнее расположиться у него под боком. Зейн, пытающийся теснее прижаться к альфе, издал удивленный звук и попытался посмотреть на часы. – Я сам не ожидал, но неделя выдалась та ещё. Ничего удивительного, что мы сразу отключились. – У меня в голове всё не укладывается, – произнес Малик, глядя в потолок и невольно переплетая их пальцы. Теперь это получалось так легко, словно Зейн был создан для того, чтобы держать руку Лиама. – Ещё в начале недели я думал, что мне ничего не светит. И что если ты узнаешь правду, то отвернешься от меня. А теперь я здесь, с тобой, чувствую себя самым счастливым на свете. – Думаю, если бы ты на самом деле верил, что я отвернусь от тебя, то не нарисовал бы все те крутые планы, – заметил Лиам, мягко подтолкнув его в бок. – Да и не написал бы те чувственные письма. Зейн засмеялся, прикрыв глаза. С его тела пропала вся тяжесть, что всё время тянула его вниз. Сейчас, лежа с Лиамом в его постели, омега ощущал только легкость и тепло. Словно он оказался пушинкой одуванчика, обласканной теплым весенним солнышком, что качалась на ветру, пролетая над лугом. Счастье никогда не представлялось Зейну таким ослепительным. Он думал оно спокойное, ровное, но счастье ослепляло его, словно вспышка, и плескалось во все стороны фонтаном цветочных лепестков. Зейн чувствовал улыбку на своем лице, ощущал, как его сладко расщепляет от близости любимого человека. Его окружали самые нежные на свете объятие, и только от них Малик тонул в море бесконечной радости. – С письмами было так сложно, – признался Зейн, вспоминая, как выводил на бумаге заветные буквы и все разбивающие на части эмоции, которые испытывал тогда. – Я боялся, ты поймешь, что это я. Боялся, что не поймешь. Надеялся, что не узнаешь, кто писал тебе эти письма. Надеялся, что узнаешь, но тебя это не оттолкнет. В моей голове творился такой бардак, я не мог разобраться, что внушает мне больший ужас. – Тяжело жить в бесконечном страхе, – заметил Лиам, поворачивая голову и целуя Зейна в плечо. Малик почувствовал, как от места поцелуя будто физически заструилось тепло, пробирающееся в самое сердце. С Пейном всегда так было. Он не осуждал его, не порицал, готов был понять, разобраться в ситуации. Сейчас, лежа с ним в одной постели, нежась в его объятиях, Зейн не мог представить, как Лиам мог бы отвернуться от него, не попытавшись понять, что случилось. Страх казался таким беспочвенным рядом с силой и уверенностью любимого альфы. – Да, это очень тяжело, но постепенно привыкаешь. Учишься быть осторожным, планировать каждый свой шаг. Это всё страшно нервирует, и когда вещи идут не по плану, кажется, словно из западни уже не выбраться, – сказал Зейн, прокручивая свою жизнь в голове, точно слайд-шоу. – Начинаешь учиться другим вещам, и это не хорошие вещи: как быстро выпутываться из ситуации, лгать, притворяться. Ложь очень давит, всё время боишься быть раскрытым, всё время опасаешься последствий и совесть... покоя не дает. И чем больше врешь, тем сложнее потом правду сказать. Не знаю, смог бы я вообще тебе признаться, если бы это всё затянулось. Может, я и не осмелился бы, после всей той лжи, которой я тебя опутал, – с болью произнес Зейн, отчаянно посмотрев на Лиама. – Это всё кажется гнусным, пока не понимаешь, почему ты это делал. Если бы всё это случилось в Испании, я не смог бы понять причины. Иногда я до сих пор смотрю на всё через призму другого менталитета, многие местные традиции кажутся мне немного дикими, пусть я и провел здесь всё детство. Время от времени что-то внутри меня говорило мне, что ты не можешь быть тем, за кого себя выдаешь, но там, где я рос, такого никогда не случалось и не могло случиться, потому что к парням-омегам за пределами старушки Англии относятся едва ли не лучше, чем к девушкам. Посмотри на Луи, альфы за ним толпами ходили, и я всегда считал, что это в порядке вещей. Я до сих пор так считаю — что естественно, то не безобразно. У меня парень-омега, и я очень счастлив, я очень тебя люблю, – проникновенно произнес Лиам, заставляя сердце Зейна выплясывать в грудной клетке. Омега почувствовал, что в горле собирается комок. Так хорошо. Прекрасно, когда любовь по-настоящему взаимна, и настолько сильна. – Теперь тебе не нужно врать. Ты можешь быть полностью открытым, и тебе ничего не грозит. – Я хотел бы быть открытым, правда, – ответил Малик, прочищая горло. – Хочется просто быть собой, пусть я и знаю, что я дефектный, и... – Ты не дефектный. От того, что кучка каких-то недалеких кретинов считает тебя дефектным, это не значит, что так и есть на самом деле. Это они дефектные, если думают, будто могут безнаказанно над кем-то издеваться, – заключил Лиам. Его лицо было очень серьезным, и Зейн почувствовал себя в полной безопасности. – Никто не имеет право травить других людей. Я никому не позволю тебя и пальцем тронуть. Улыбка снова тронула губы омеги. Рядом с Лиамом он всегда чувствовал себя в безопасности. Даже не будучи его омегой, Зейн чувствовал, что Пейн никогда не оставит друга в трудную минуту. Несправедливость заденет его чуткую душу, и он сделает всё, чтобы восстановить её. Сейчас же, когда Малик ощущал его любовь, казалось, будто он становился неуязвимым. – Я знаю. Я сразу понял, что ты никому не позволишь обидеть беззащитного человека. – С тобой по-другому, – просто ответил Пейн. – Для меня ты не беззащитный, я люблю тебя. Поэтому хочу защитить. Румянец залил щеки омеги с новой силой. Лиам так уверенно говорил о своих чувствах. Не скрывая, не боясь. Его слова сразу же превращались в действия. Он не стыдился своих чувств и эмоций, не опасался быть собой. Зейн сразу понял: Лиам очень любит жизнь. Поэтому упивается каждым мигом. Морем, скоростью, баскетболом, дружбой, смехом, серфингом. А теперь и любовью. – Я... я тебя тоже люблю, Лиам, – сказал Зейн, чуть сжимая его руку, и снова невероятное ощущение реальности заполнило его, как звук наполняет комнату. – И мне бы хотелось, чтобы все знали, что я тебя люблю. Что у нас отношения. Скрываться это как-то... мелко что ли, – произнес он, пытаясь подобрать верные слова, чтобы альфа его понял. И Лиам, похоже, с самого начала понимал, что именно Зейн имеет в виду. – Я только и делал, что прятался, большую часть времени. Ты заслуживаешь открытых отношений. Да и я тоже. – Бояться — это нормально, – проговорил Лиам, поглаживая тыльную сторону его руки большим пальцем. – Страх — защитный механизм человека. Но страх загоняет в угол и не дает мыслить объективно. Иногда нужно просто отпустить руль и проехать вперед, почувствовать, что у жизни есть вкус и запах. Зейн ощутил приятное волнение. От легкого прикосновения. От тягучего аромата любимого альфы. От того, что Лиам просто был рядом, в его жизни. От неиссякающей любви, что была в нем и вокруг него, что согревала и заставляла покрыться мурашками одновременно. – Ну, если жизнь пахнет прямо, как ты, пожалуй, нет ничего плохого в том, чтобы ей насладиться, – произнес Малик, вновь с удовольствием втягивая ноздрями воздух. Его даже чуть-чуть повело, и он совсем приник к телу Пейна, глубоко вдыхая. – Твой аромат сейчас такой яркий и насыщенный. – Он сейчас обычный, гон-то уже прошел, – заметил Лиам, покосившись на разомлевшего омегу, что никак не мог с собой совладать. Аромат Зейна сейчас тоже был очень яркий, что натолкнуло его на мысль. – Это верно подавители. Не только подавляют твой запах, но и притупляют обоняние. – Да, должно быть, – кивнул Зейн, с заметным усилием прекращая принюхиваться. Аромат Лиама всегда ему нравился, но сейчас Малик буквально хотел в нем раствориться. – Я уже очень давно их принимаю, уже и не помню, когда вне дома был без таблеток. Приняв сидячее положение, Зейн вновь потянулся, чувствуя, как позвонки с легким хрустом встают на место. Он всё ещё был в куртке любимого альфы, что теперь пахла не только как Лиам, но и как сам Малик. Вчера они даже не разделись, просто упали в на кровать и уснули — с Зейном такое редко случалось. Иногда омега просто лежал, очень долго, но не часто отключался прямо в одежде. Просто рядом с Лиамом он чувствовал себя безопасно и уютно, и его тело сразу расслабилось. – Тебе нужно показаться специалисту, – сказал Лиам, с легкостью приподнимаясь на одной руке, и сел рядом с Зейном. Вид у него был встревоженный. – Такой долгий прием подавителей и, как я понимаю, в большом количестве, ничем хорошим не заканчивается. Кто тебе выписал таблетки? Едкое чувство стыда обожгло Зейну щеки. – Н-никто, – ответил Зейн, опуская глаза. – Ну, то есть... во время раннего осмотра врач сказал, что нужно принимать, если течка проходит очень тяжело, и я обычно использовал эти таблетки. Знаешь, если прийти в аптеку и сказать, что у тебя течка прямо сейчас, то продавец даже лишние вопросы задавать не будет и сразу даст, что нужно, во избежание проблем. А если сделаешь вид, что у тебя лихорадка, и намекнешь, что ты несовершеннолетний, а домой идти придется одному, то могут и что посильнее предложить, без рецепта, – произнес он, быстро посмотрев на Лиама. Тяжелый вздох Лиама заставил его посмотреть прямо на альфу. Зейн и раньше видел его серьезным и хмурым, но никогда настолько строгим. Внутренности невольно сжались, когда Малик подумал, что Лиам, по всей видимости, совершенно не в восторге от того, что он сотворил с собой, своей жизнью и здоровьем. Было приятно. Приятно, что Пейн переживал за него. И ужасно неловко из-за того, что у Лиама были от него одни неприятности. – Знаешь, Зейн... я одновременно потрясен твой изобретательностью и зол, потому что ты используешь её во вред себе, – произнес альфа серьезным тоном, и Зейн почувствовал, что его немного отпустило. Лиам взял его руку и осторожно поднес к своим губам. – Тебе нужно рассказать родителям, понимаешь? Про таблетки и про то, почему ты их принимал. – Они меня убьют, – сказал Зейн, чувствуя, как холодок бежит по его спине. – Может... может, я уже перегнул палку с этими лекарствами, и тогда они будут в ярости. – Ты боишься, что твои родители придут в ярость, но не боишься, что нанес организму непоправимый ущерб? – спросил Лиам, вскинув брови. Зейн покраснел ещё сильнее, и альфа мягко принял его в свои объятия. – Зейн, я на тебя не давлю. Но просто представь, если бы я принимал блокатор каждый день, даже не во время гона. У меня, очевидно, нос отвалился бы к концу года, и я перестал бы чувствовать совершенно. Не только запахи. Так что это очень серьезно. – Знаю, что ты прав, – проговорил Малик, обхватывая альфу за шею. Даже когда он его отчитывал, Зейн чувствовал себя самым счастливым и любимым на свете. – Мне просто... нужно немного времени, чтобы понять, как это сформулировать. А как ты... как ты провел этот гон? – робко уточнил он. Лиам ухмыльнулся. – В ужасных мучениях, потому что мне нужен был омега, и его не было рядом, – он потрепал Зейна по волосам, и Малик почувствовал, как улыбка снова расплывается на его лице. – Ты не голодный? Прислушавшись к своим ощущениям, Зейн осознал, что желудок у него полностью пустой. Вчера ему даже думать не хотелось о еде, но теперь, когда его внезапно накрыло счастье, появилось непреодолимое желание дышать, жить, наслаждаться простыми радостями. И что может быть более приятным, чем делить трапезу с человеком, которого любишь? – Немного, – кивнул Малик, улыбнувшись. – Вчера кусок не лез в горло, а сегодня я, пожалуй, готов на подвиги. – Бэрримор приготовит что-то потрясающее, – пообещал Лиам. В способностях Бэрримора Зейн не сомневался: он относился к разряду тех дворецких, которые могут выносить детей из горящих зданий, попутно жонглируя столовым серебром и начищая его до блеска. Малик всё ещё немного стеснялся, потому что дворецкий Пейнов сразу понял, кто он есть такой, и его спектакль не произвел на него никакого впечатления. Да и на Локи тоже. – А ты мог бы одолжить мне свою одежду? – уточнил Зейн, медленно проводя рукой по куртке альфы. – Хочу перед завтраком заглянуть в душ. – Ты немного удивишься, но уже обед, – засмеялся Лиам и расправил плечи, разгоняя по телу кровь. – Сейчас найдем что-нибудь. У меня потрясная гардеробная, её расписывал крутой молодой художник. В сторону Зейна щелкнули парные «пистолетики», и омега невольно засмеялся, отвечая Лиаму тем же жестом. Ему нравилось, что они всё ещё могли дурачиться, несмотря на то, что стали настоящей парой. Зейн ни на что не смог бы променять счастливые моменты, когда они вместе смеялись и веселились. Ему нравилось видеть улыбку любимого альфы и радоваться вместе с ним. Приведя себя в порядок в ванной для гостей и облачившись в одежду Лиама — она приятно пахла кондиционером для белья и сидела чуть свободно, зато очень удобно — омега спустился в столовую. Питер уже подавал на стол обед, и вид у него был самый непринужденный. Несколько секунд Зейн косился по сторонам, пытаясь понять, спустился Лиам или нет, и пришел к выводу, что альфа ещё наверху. – Здравствуй, Бэрримор, – сказал Зейн, приветливо улыбнувшись, и вошел в столовую. – Добрый день, мистер Малик. Чудно выглядите, – заметил дворецкий, быстро взглянув на него, и вернувшись к сервировке стола. Малик посмотрел на бомбер команды по баскетболу, случайно оказавшийся среди вещей, что Пейн одолжил ему, и невольно зарделся. Носить вещи любимого альфы было очень приятно — Зейн чувствовал всю серьезность момента, хотя и понимал, что Лиам, скорее всего, отдал ему часть формы машинально. Он вошел в столовую спустя несколько секунд, растрепав чуть мокрые волосы. На столе появлялись всё новые и новые блюда, и Зейн почувствовал, что момент начинает отдавать торжественностью. На столе уже стояли валлийские сырные гренки, пастуший пирог, паштет, сэндвичи с тунцом и огурцом, яйца в смятку, булочки с изюмом, а Бэрримор всё продолжал сервировку. – Ты дал мне свой бомбер, – сказал Зейн, встречаясь с Лиамом глазами и сердце моментально пропустило удар. – Ну, разве парни из команды не дают их своим омегам? – чуть улыбнувшись, спросил Лиам, отодвигая перед ним стул. – Да, точно... просто... – Зейн зажмурился и плотно закутался в ткань, присаживаясь за свое место. Лиам устроился слева от него и подпер щеку одной рукой, пристально его рассматривая. Омега почувствовал себя очень смущенным и растроганным. – Черт. Я просто всегда мечтал об этом. С тех пор, как мы познакомились, и вот... – Вам нужен платочек? – спросил Бэрримор, возникая справа от Зейна, и протягивая ему белоснежное кружевное изделие. Лиам еле сдержал смех, наблюдая, как галантно дворецкий протягивает Зейну платок. Очевидно день, когда молодой Пейн нашел омегу, негласно теперь считался лучшим днем в жизни Питера, и он собрался окружить Зейна заботой ещё до официального вступления в семью. Откровенно говоря, не все омеги приходились Бэрримору по душе, и он всегда говорил, что нужно серьезно относиться к выбору и не бросаться на что попало, в чем Лиам обычно был согласен со старым другом семьи. – О, нет, спасибо, – вежливо произнес Зейн и перевел робкий взгляд на Лиама. – Я очевидно ещё сплю. Представляю, как буду зол, когда Бэн меня разбудит. – Курьер-будильник, – вполголоса заметил Бэрримор, незаметно придвигая немного растерянному Зейну сэндвичи. – Попробуйте, я нарезал огурцы тонкими ломтиками. Теперь Лиам уже не мог сдержать смех, особенно, когда все блюда, разложенные на столе, стали незаметно приближаться к его омеге и подкладываться в тарелку. Бэрримор был неумолим. Он всегда говорил: «Пока я здесь дворецкий, никто не будет голодать в этом доме». Особенно правило нравилось Локи. Стоило Питеру приблизиться к упаковке корма, как он тут же возникал из ниоткуда, расплескивая вокруг дивную щенячью радость. После обеда — Зейн еле встал из-за стола, чувствуя себя непривычно тяжелым — было решено немного прогуляться. Погода на улице была на редкость хорошая, что немного не вязалось с обычной атмосферой в Лондоне. Зейн сказал, что, скорее всего, за этот погожий день им придется расплатиться долгой чередой дождей и туманов, и это было очень похоже на правду. Они сели в любимый автомобиль Лиама, по пути вызвонили Луи и Ника и пересеклись в большом торговом пассаже. Раньше Пейн редко шлялся по молу, предпочитая проводить время на берегу моря с доской. Но и под крышей торгового центра оказалось довольно весело. Зейн застрял у художественного магазина и почти десять минут гипнотизировал глазами небольшой альбомчик для акварели. Некоторое время он объяснял Лиаму про то, как важно учитывать текстуру бумаги для рисунка, после чего они двинулись дальше, продолжая оглядываться по сторонам в поисках товарищей. Ник и Луи появились из магазина игрушек — Зейн издалека заметил, как Томлинсон размахивает руками и постоянно указывает на витрину за своей спиной, где расположился какой-то уродливый клоун. – Всем привет, – громко произнес Лиам, помахав друзьям свободной рукой — Зейн держал его за локоть с другой стороны.– У нас для Вас радостные новости. – У нас для Вас тоже, – сказал Ник, останавливаясь перед Зейном и Лиамом, и задумчиво вдохнул. – Ой-ой. Вы что упали в толпу омег? – Это и есть новость, кретин, – произнес Зейн, закатив глаза. Теперь, когда его любимый альфа знал правду, ему было значительно проще раскрываться перед друзьями. – Я омега. Мы с Лиамом встречаемся. Ник широко открыл рот. Правда, сказать хоть что-то он не успел, потому что Луи с протяжным воплем бросился обнимать опешившего Зейна и чуть не сшиб его с ног. На самом деле Малик ожидал любой реакции, но только не такой, особенно после того, как Томлинсон сказал ему, как ненавидит лжецов. – О, как я за Вас рад, – довольным голосом произнес Луи, крепко-крепко стискивая Малика в объятиях и даже чуть-чуть приподнимая над землей. Зейн бросил беспомощный взгляд на Лиама, но альфа только улыбнулся и развел руками. – Наконец-то! А я так волновался, что Вы двое пропали. От нервотрепки волосы дыбом стояли. Я позвонил Лиаму домой, и Бэрримор сказал, что Вы вернулись вдвоем... – Как я сразу не догадался! – произнес Ник, с досадой хлопнув себя по запястью. – Я же всегда обо всём первый догадываюсь! Зейн, ты просто монстр — столько лет скрывать от меня такую тайну! И почему я раньше никогда не... черт! А кто еще знает? – хищно поинтересовался он. Попытка что-то сказать провалилась, потому что Луи продолжал тормошить его, как куклу. Зейн мог его понять — ему не хватало друзей-омег с тех пор, как он переехал в Англию, так что Луи теперь был вне себя от радости, когда правда открылась. Малик и сам чувствовал, сколько перед ним открывается возможностей. Теперь Зейн мог советоваться с Луи, как омега с омегой, и чувствовать себя свободным и раскованным в их компании. – Вы первые, – сказал Лиам и строго посмотрел Гримшоу. – Ник, серьезно, никаких статей. Это не то, что нужно обсуждать в школьной газете. – Можно я хотя бы об этом посплетничаю? – взмолился Ник, переводя взгляд с Зейна на Лиама и обратно. – Совсем немного. Чуточку, – он показал пальцами расстояние меньше дюйма, и его брови сложились в грустный «домик». – Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. Я же умру... – Сплетничать можешь, – великодушно разрешил Малик. Он всё равно собирался всем рассказать, но запретить Гримшоу обсуждать это было бы совсем преступлением — Ник на самом деле лопнул бы от напряжения. – А у Вас-то что за новости? Ник только махнул рукой, заставляя Лиама и Зейна рассмеяться. – Наша новость просто меркнет на фоне Вашей, – улыбнулся Луи, мягко обнимая своего альфу, и Гримшоу размашисто чмокнул его в макушку. – В школе проведут зимний бал, и можно будет приходить парами. – Это отличные новости, – сказал Зейн, радостно посмотрев на Лиама, и они снова переплели их пальцы. – Я впервые приду на такой вечер с настоящей парой. Мне даже не верится, что я буду танцевать со своим альфой. – Черт! – не унимался Ник и снова посмотрел на Зейна таким взглядом, словно раньше его никогда не видел. – Я ведь всегда прекрасно понимал, что Вы двое — отличная пара. Но... черт! Я даже в толк взять не мог, что ты омега! Почему раньше не сказал? – О, ну я... – Зейн вздохнул и прислонился к Лиаму плечом. – Прости, Ник. Я просто... всегда думал, что у тебя язык без костей и на тебя нельзя положиться. Пока не увидел, как ты защищаешь Гарри... сильно недооценивал тебя. Мне очень жаль, – проговорил он, пытливо посмотрев на друга. – Я судил книгу по обложке, а это не правильно. – Ничего, – великодушно отмахнулся Ник. Он прекрасно знал, что все считают его сплетником и болтуном, да и в принципе никогда не скрывал этого. – Ты прости меня, Зейн. Я тогда разозлился и налетел на тебя, не разобравшись в ситуации. Тоже осудил книгу по обложке, ничего о тебе не зная. – Это ерунда, правда... – начал было Малик, но Гримшоу покачал головой. – Нет. Вовсе не ерунда. Мне действительно очень жаль, что я плохо о тебе подумал и наговорил тебе гадостей. Теперь я знаю, как всё было, и мне очень стыдно. На твоем месте, я бы, наверное, тоже скрывался, может, и вовсе перешел бы на домашнее обучение. В конце концов, мы все видим, что случилось с Гарри. Малик снова испытал жгучий укол совести. Это была исключительно его вина, что Гарри оказался в таком положении, а он тут радовался. После всего, что случилось, ему нужно было мучиться совестью до конца своих дней, а он уже размечтался о том, как пойдет на бал с альфой своей мечты. А Гарри между тем не только пережил самое ужасное унижение в своей жизни, но ещё и получил физический вред. – Давайте навестим его, – предложил Лиам, обнимая своего омегу за плечи. Сердце Зейна начало биться испуганным зайцем, когда он подумал, как будет смотреть Гарри в глаза. – Наверное, грустно лежать в больнице одному. – О, я даже не знаю, – Зейн взволнованно посмотрел на своего альфу. – Тебе, рано или поздно, всё равно придется встретиться со своими страхами. Почему сейчас не начать? – спросил Лиам, ободряюще улыбнувшись ему. – Ничего плохого не случится. Я буду рядом всегда, когда тебе нужно. Нежность, что пыталась съежиться под чувством вины, всё равно прорвалась наружу, словно неутомимый водопад. Он не мог не любить Лиама, даже несмотря на то, что совершил ужасный поступок и, очевидно, совсем не имел права на счастье. Это чувство было сильнее его, сильнее обязательств, сильнее всего, что пугало Зейна. Оно просто было. Самым настоящим и стоящим в его жизни. – Гарри уже лучше, – добавил Луи, негромко кашлянув, чтобы привлечь внимание Лиама и Зейна. – Он на тебя не злится. Слова Луи показались Зейну ободряющими. Если Гарри действительно не держал на него зла, было легче справиться со своими страхами. Правда, Малик в принципе не помнил, чтобы Стайлс когда-нибудь злился. Ему казалось, что омега и на Хорана не злится — испытывает отвращение, обиду, страх, но никак не гнев. Возможно, Зейн просто ничего о нем не знал. Пребывая в вечном ужасе, что кто-то раскроет его тайну, Малик никому не позволял приблизиться. Кроме Лиама. Но Лиам сразу стал исключением. По пути в больницу они решили купить разных вкусностей. Зейн смотрел, как Луи придирчиво выбирает сладости, и невольно удивлялся тому, как быстро Томлинсон и Стайлс сблизились. У него тоже могли быть друзья омеги, и все эти маленькие радости, если бы он был таким же открытым и честным. Что ж, Малик мог начать прямо сейчас. Покупая однокласснику мармелад, Зейн чувствовал, как постепенно возвращает себе свою жизнь. Лиам был рядом, и с ним омеге было намного проще быть собой. Больница оказалась большим кристально чистым зданием, куда нельзя было попасть, не заполнив специальные бумаги. Зейн увидел, что Гарри посещают довольно активно — Луи объяснил, что это следователь из местного отделения. Проверяет состояние Гарри, чтобы иметь возможность получить показания, и тесно работает с его психиатром. Стайлс по секрету сказал Томлинсону, что немного боится полиции, поэтому пока избегает общения со следователем, то ссылаясь на недомогание, то притворяясь спящим. Зейн его прекрасно понимал — неизвестно, в какие структуры запустил свои пальцы вездесущий отец Найла. Излишняя болтливость ещё могла выйти Гарри боком, а он и так едва дышал после случившегося. – Думаю, мне лучше первым зайти, – сказал Зейн, когда они стояли у двери в палату Гарри, и глубоко вздохнул. Его рука дрожала на ручке. – Не хочешь, чтобы я с тобой вошел? – произнес Лиам, замечая его терзания. Его забота сразу же придала Зейну сил. Он знал, что может и должен вынести всё, что произойдет за дверью, потому что у него был человек, который верил в него и любил, несмотря ни на что. – Нет, думаю, я сам справлюсь. Хочу поговорить с ним, как омега с омегой, – произнес Зейн и нежно поцеловал Лиама в щеку. – Если что кричи, – улыбнулся Луи. Выдохнув и на миг зажмурившись, Зейн открыл дверь и решительно вошел в палату. Она была вся залита светом, так что у Малика даже слегка заслезились глаза. Всего в комнате было три койки, но занята оказалась лишь одна, центральная. На стене висел небольшой телевизор, сейчас выключенный. Из окна дул легкий ветерок. Гарри полулежал в постели с книгой в руках. Рядом с его кроватью стоял медицинский штатив — прямо сейчас Стайлс получал внутривенное вливание, что не мешало ему перелистывать страницы свободной рукой. На столике лежали цветочки, ещё не поставленные в вазу — кто-то навещал его совсем недавно, это казалось очень хорошим знаком. Гарри не мог дотянуться до них, а медсестра, по всей видимости, ушла раньше, чем их принесли. Малик робко кашлянул, и Гарри, вздрогнув, перевел на него взгляд. Синяки у него ещё не сошли, но уже немного пожелтели. На омеге была больничная пижама, поэтому Зейн мог отчетливо видеть следы на его теле. – Привет, – произнес Зейн, подошел ближе и неловко встряхнул пакетом. – А я тебе принес мармеладных червей. – Спасибо, – ответил Гарри и, закрыв свою книжку — Зейн узнал учебник по литературе — указал на пластиковый стул рядом с постелью. – Садись, если хочешь. Чувствуя, что ноги начинают подводить, Зейн слабо кивнул и сел рядом с Гарри, опустив подарок на столик, где уже лежали цветочки. Стайлса ему всегда было особенно жалко — он получал ни за что, и от того было вдвойне неприятно и мерзко, что досталось ему по вине Малика. – Я извиниться пришел, – наконец, произнес Зейн, еле выдерживая внимательный взгляд зеленых глаз. – Тебе извиняться не за что, – ответил Гарри, покачав головой. – Если бы не ты, просто так я бы не отделался. Совесть начала колоть Зейна невидимыми иголками. – Ты не всё знаешь, поэтому так думаешь, – выдохнул Малик и, отбрасывая в сторону все сомнения, посмотрел Стайлсу в лицо. – Я ведь тоже омега, как ты. Я скрывал это, потому что... боялся. Видел, как омегам тяжело, и принимал подавители, чтобы со мной того же не происходило, – произнес он, чувствуя, как жгучий стыд колотит его по каждой косточке. Со словами приходило облегчение, болезненное, но Зейн понимал — если Гарри придет в ярость, это будет справедливо. – Хоран узнал об этом, и... приволок меня в зал, чтобы оторваться за все годы, что я ускользал от его издевок. Чтобы я видел, кто страдал по моей вине. Если бы не я... тебя бы не тронули. Самообладание подвело Зейна, и он опустил взгляд, чувствуя, как краска заливает несчастное лицо. Не мог Малик смотреть в глаза Гарри — избитого и несчастного Гарри, в чью руку сейчас была вставлена игла капельницы — зная, что всё случившееся — исключительно его вина. Стыд и вина смешались в такой коктейль, который невозможно было осушить залпом. Такое пьют через боль. – Ты плохо себе представляешь, кто такой Найл Хоран, правда? – спросил Гарри. Зейн покачал головой, так и не решившись взглянуть на одноклассника. – Дело не в тебе и никогда не было в тебе. Дело в нем. Потому ты и начал скрываться — потому что издевательствам его и таких, как он, конца не было. Ты забыл традицию нашей школы? – уточнил Стайлс. Малик содрогнулся, чувствуя, как озноб начинает колотить всё его тело. – Сеньоры перед выпускным избивают всех омег-парней от фрешменов до джуниоров. А когда они выпускаются, то передают эту традицию другим альфам-выпускникам. Найл всё равно приволок бы меня в тот спортивный зал, – произнес Гарри, и в его голосе можно было различить горькую усмешку. – Может, поглумился бы ещё хуже, если бы не было сдерживающего фактора в виде тебя. Знаешь, он однажды поймал меня, схватил прямо за шкирку и сказал... сказал, что не может дождаться выпуска, чтобы избить меня до полусмерти. Я сказал, что буду таким же сеньором, и по правилам он не сможет меня тронуть. Угадай, что он мне ответил? – Я... я не знаю, – прошептал Малик, едва слыша свой голос. Ему даже в голову не могло прийти, что может быть в голове у такого ублюдка, как Найл Хоран. Он знал, это что-то гнусное, ужасное и жестокое, но что именно — ему было неведомо. – Хоран сказал, что сделает для меня исключение, потому что когда он меня видит, у него от гнева «башню сносит». Он бы убил меня, Зейн, – сказал Гарри, и его голос вынудил Малика посмотреть на него. Омега ожидал увидеть что угодно, но не благодарность в пронзительных зеленых глазах. – Ты тут не при чем, правда. Это просто очередной его трюк, чтобы заставить нас чувствовать себя паршиво. Он... приходил и принес эти цветочки, – с отвращением проговорил Стайлс. – Сказал, что никогда не чувствовал себя таким счастливым и жалеет только о том, что ноги мне не сломал. Меня чуть не стошнило, честно. Грудь Зейна болезненно сдавило. Он схватил цветы со столика, подошел к окну и со всего размаху вышвырнул их наружу. Ему хотелось затолкать их Найлу прямо в глотку. Стайлс благодарно выдохнул. – Мне очень жаль, Гарри, – выдохнул Зейн, поворачиваясь к омеге. – Хоран — чертов псих. Не просто псих, но ещё и садист. Но ты не должен отчаиваться. Сейчас всё плохо, но не всегда так будет. Правда. Клянусь тебе. Ему хотелось в это верить, и он верил. Знал, что этот кошмар не может продолжаться всю жизнь. Несмотря на то, что у Хорана в руках были деньги его отца и много возможностей выйти сухим из воды, справедливость должна была восторжествовать рано или поздно. Гарри слабо улыбнулся. – Я знаю. Раньше у меня совсем не было друзей, – произнес он, облизав сухие губы. – А потом у меня появился Луи. Он замечательный друг. Позвал меня на вечеринку, всегда заступался за меня, познакомил со своими приятелями. У меня был первый поцелуй на этой его сверхромантической вечеринке. – Да, Луи у нас просто ангел, это правда, – кивнул Зейн, чувствуя, что его потихоньку отпускает. Он подошел к Гарри и осторожно поправил ему покрывало, чувствуя, что ветер из окна становится чуть более прохладным. – Слушай, ты не одинок. Если тебе когда-нибудь захочется пообщаться с кем-нибудь, кто тоже по уши побывал в дерьме, то можешь поговорить со мной. Только в себе не замыкайся, хорошо? – Хорошо, – ответил Гарри, с благодарностью посмотрев на одноклассника. – Спасибо, что заглянул ко мне. Это было так мило с твоей стороны. И за мармелад тоже спасибо — тут меня сладким не балуют. – О, я не один, и мармелад — это только начало, – улыбнулся Зейн и повысил голос. – Ребята, Вы собираетесь входить или нет? Лиам, Луи и Ник тут же вломились в палату, и Гарри окончательно повеселел. Луи, конечно, сразу кинулся обниматься, и капельница его совсем не смутила, хотя омега и старался быть осторожным. По всей видимости, Гарри уже привык к подобному обращению, потому что даже не сопротивлялся, просто довольно выглядывал из-за спины друга. Лиам положил руку на плечо Зейна. – Всё в порядке? – чутко спросил он. – Гарри на меня совсем не сердится, – сказал Зейн, наблюдая за тем, как Луи во всю дергает Гарри за щеки. – Как насчет совместной крутой фотографии? – сказал Ник и удивленно поднял брови под вопросительным взглядом окружающих. – Что? Это не для газеты, а на память. Я очень сентиментальный.