Nothing Without You

Когда Зейн вернулся домой, совсем стемнело, а сам он чувствовал себя совершенно разбитым. Ни разу в жизни ему не было так страшно, как сегодня вечером, когда он увидел, что Хоран достал нож и побежал с ним на Лиама. От одной мысли, что его альфа мог не успеть закрыть лицо, становилось дурно, и к горлу подступала тошнота. Сцена проигрывалась в его голове раз за разом, как ужасное кино, которое нельзя было стереть из памяти. Тихое болезненное шипение Пейна, ликование в глазах Хорана, безумие и рев толпы, почуявшей кровь. Цепи были порваны, собаки оказались спущены. Хоран полоснул Лиама так сильно, что руку пришлось зашивать. У Зейна никогда не было ножевых ранений, он не мог представить, что чувствовал Лиам и с чем ему придется столкнуться во время лечения. Но Найл определенно знал, на что идет. Для Зейна всё было понятно — Хоран не достоин называться ни альфой, ни человеком. Он ранил Лиама специально, он держал за пазухой нож, потому что не был уверен в своих силах. Может, он изначально планировал убить Лиама или нанести ему серьезное увечье. Хоран никогда не отличался уравновешенностью, и всё могло сойти ему с рук. В больнице Малик еле соображал, нервы были уже на пределе. Надобность заполнять бланк жгла его, как сотня разъяренных ос. Лиам пострадал, его рука кровоточила, но бюрократия была превыше всего. К тому моменту, когда к ним подошла медсестра, Зейн был готов убивать. Он видел, что Лиам пытается его успокоить, но не мог взять себя в руки, пока хирург не закончил работать с его запястьем и бровью. Господи, этот кретин Хоран был слишком близок к тому, чтобы нанести Лиаму непоправимый вред. Всё решила доля секунды. Зейн силился остаться в здравом уме ради своего альфы, который даже будучи раненным и уставшим старался утешить его и успокоить. Беседу в палате Малик вел машинально, лишь бы заполнить паузу, которая напоминала о том, что он чуть не потерял любовь всей своей жизни, при том из-за какого-то ничтожества. Зейн даже не смог сосредоточиться на том, что он познакомился с мамой Лиама и альфа представил его как свою пару. В палате Зейн выглядел как голодранец, но его страх за Лиама был ещё слишком ярким, слишком живым, и Малик даже не успел подумать, каким невыгодным омегой он выглядит. Просто пытался повторять про себя: «Всё обошлось, Лиам жив и обязательно поправится». Ему было необходимо поверить в это, потому что опасность бурлила в его венах, не желая исчезать. Он, как мог, подбадривал Луи, который позволил себе расплакаться только в машине, пока потрепанный Ник вез их по домам, стараясь быть вежливым и заботливым, хотя голос его дрожал. Томлинсон честно признался им: как бы они ни проказничали там, в Испании, ему и в голову не могло прийти, что Лиама, буквально его брата, могут ранить, при том настолько серьезно. Ник тоже пережил день кошмаров — он так волновался за Лиама, что полез разнимать дерущихся. В холле Зейна поджидала мама — он рассчитывал проскочить наверх и просто упасть в постель, забыться беспокойным сном и найти в нем энергию, но Триша увидела, как сын буквально ввалился в дверь, швырнул рюкзак на пол, не зная, где взять силы, чтобы его дотащить, и поплелся к лестнице. Она казалась, как никогда, крутой и опасной, Зейн мог и кубарем с неё покатиться. – Зейн, что с тобой случилось? – обеспокоенно спросила Триша, ловя его в свои крепкие объятия. – Господи, это что, кровь? Ты ранен? Садись-ка сюда, малыш, – мама посадила его на широкий пуф и помогла снять куртку, местами темно-бордовую от крови. На шум прибежала горничная, и это было очень кстати, потому что Зейн, похоже, решил превратиться в рухлядь. – Мона, принеси стакан воды с лимоном, пожалуйста, и позови Бэна. Может, нужно будет вызвать доктора... – Это не моя кровь, – еле слышно сказал Зейн, растекаясь по пуфу, как мешок с увядшими овощами. – Это кровь Лиама. – Лиама? – спросила Триша, трогая его лоб и осматривая лицо. – Да, это мой альфа, – произнес Зейн надломленным голосом и заплакал. Он плохо помнил, что случилось дальше, всё как будто было опутано туманом. Кажется, его вытирали влажной тряпкой, чтобы хоть как-то смыть грязь с кожи, и отпаивали водой с лимоном, успокаивали. Мама что-то говорила, гладила его лицо, потом появился Бэн, помог Трише дать ему успокоительное, вниз спустилась перепуганная Дония, принесла чистую майку, но Зейн не смог её надеть. Младших сестер, прибежавших на шум, отправили в детскую комнату, с работы вернулся усталый отец. Когда Зейн немного пришел в чувство, был уже третий час ночи. Оказывается, он тихо плакал у папы на плече и еле слышно поскуливал. Триша сидела рядом, прямо на полу, и смотрела на Зейна с жалостью и грустью. У Зейна жгло щеки от слез. Он начал икать, и Бэн, по всей видимости, стоявший где-то поблизости, моментально подал ему воду. Зейн выпил весь стакан, стянул с себя то, что осталось от футболки, высморкался прямо в эти лоскутки и бросил на пол. Ясер, как в детстве, помог ему надеть майку, вдевая руки Зейна в «дырки». Он всё ещё был в костюме — так и сидел с ним, не переодевшись после работы. Гладил по голове. – Как ты, малыш, тебе лучше? – спросила Триша, взяв его за руку. Зейн слабо кивнул, хотя он не был уверен, что ему действительно полегчало — просто от слез омега впал в какой-то ступор. – Лиам ведь в порядке, нам не нужно вызвать полицию? – Нет, – Зейн покачал головой — она ужасно раскалывалась, потому что Малик не просто плакал — завывал, словно пес, по которому злые мальчишки стреляли дробью. От слез сильно болело горло, горели щеки и веки, он искусал себе губы. – Мы были в больнице, зашивали ему руку. – Боже милостивый, что же произошло? – произнес Ясер встревоженно, бросив взгляд на окровавленный бомбер, что всё ещё лежал рядом с Зейном, свернутый в ком. – На Вас напали? Зейн слабо покачал головой, чувствуя, как импульсы просто разрывают её на части. Нет, как бы он ни хотел поделиться с родными, сейчас ему просто этого не вынести. Снова переживать этот кошмар, который вытеснила из его головы лишь ужасная боль? Не сейчас. День был слишком длинным, слишком тяжелым. Он чуть не потерял... – Нет, я... не могу сейчас рассказывать, у меня язык заплетается, – еле-еле проговорил Зейн, не поднимая покрасневших глаз. – Можно мы поговорим об этом завтра? Папа понимающе кивнул и поцеловал его в макушку. – Конечно, милый, тебе сейчас нужно хорошенько отдохнуть, – Триша тяжело выдохнула и встала с пола, еле заметно поморщившись — немного затекли конечности. – Тебе помочь подняться? – Да, – сказал Зейн, чувствуя, что не может храбриться — силы просто покинули его, и он словно был пустым сосудом. – Я только рюкзак возьму. Плохо гнущимися пальцами он завязал потрепанный бомбер вокруг бедер, заковылял к входной двери и через усилие поднял свой рюкзак, в котором сейчас было не так уж много вещей. Мама подставила ему плечо, и они вместе пошли по лестнице, едва ли не считая ступеньки, как в детстве. Всё казалось таким ненастоящим. – Постарайся не беспокоиться и поспи, Зейн. Спокойной ночи, – мягко произнес Ясер и направился в детскую, чтобы проверить, как там девочки — они очень всполошились, когда увидели, что брату плохо, и, возможно, ещё не спали, делясь своими переживаниями с Донией. – Спокойной ночи, папа, – ответил Зейн, медленно поднимаясь. У двери в его комнату Триша остановилась, наклоняясь к Зейну, чтобы поцеловать его в щеку и пропустить внутрь. Омега толкнул дверь, беспомощно взглянув на маму, и Триша провела его дальше, помогла устроиться на кровати. У Малика было ощущение, будто он в последний раз спал на этой постели в другой жизни, хотя он встал с нее утром, перед школой, и был настроен так решительно. Зейн стянул обувь, развязал бомбер и оставил его рядом, на стуле, стащил штаны, взял телефон из кармана и забрался под одеяло. Оно казалось неожиданно холодным и тяжелым. Триша помогла ему укрыться. Разблокировав экран, Зейн увидел сразу несколько уведомлений, но сейчас у него были силы только на Лиама. Хотелось лишь знать, что он в порядке. Больше ничего не волновало и не было важным. Лиам: «я дома, ужасно устал, поэтому иду спать». Лиам: «Ник сказал, что довез тебя прямо до двери, но всё равно напиши мне, как освободишься». Лиам: «я люблю тебя» Накатило легкое облегчение. Его альфа сейчас в безопасности, рядом были его родители, и это значило, что ситуация не выйдет из-под контроля, потому что у Лиама очень любящая семья. Если со швом что-то произойдет, они немедленно вызовут доктора и сделают всё, чтобы альфа как можно скорее поправился. Зейн быстро набрал сообщение: «Я тоже тебя люблю» и моментально приписал «Как твоя рука?». Он знал, что Лиам уже спит, потому что сообщения пришли достаточно давно, но Малик рассчитывал получить ответ после пробуждения. – Посиди со мной немного, – попросил Зейн маму, закладывая телефон под подушку и расправляя её. Триша мягко улыбнулась ему, нежно потрепала по волосам и села на край кровати. От неё всегда так приятно пахло. Успокаивающе и тепло. В детстве она ложилась на постель рядом с ним, доставала большую книгу с картинами известных художников на глянцевых страницах и показывала ему, как эти именитые и талантливые люди передают цвета, какие у них мазки и штрихи. Эта книга с репродукциями была лучше, чем книга сказок. В ней было много волшебства. – Расскажи историю, – проговорил Зейн, прикрыв глаза. Думать Трише не пришлось. – В одной Нидерландской деревушке, под названием Грот-Зюндерт, в семье пастора Теодора и его жены Анны, дочери Гаагского продавца книг и переплетчика, тридцатого марта 1853-го года, родился мальчик по имени Винсент, которому суждено было оставить свой след в истории искусства... Сон быстро окутал Зейна — яркий, расплывчатый, сперва будто нарисованный чьей-то ехидной рукой. Он плавал среди образов, которые то сгущались, то растворялись снова, оставляя его в недоумении. Малик то вдруг оказывался в толпе и неистово кричал имя Лиама, не слыша свой голос, то ехал в беспокойной машине, крепко держа своего альфу за руку. Неясными вспышками появлялась больница, серьезно-ехидный хирург — всё выглядело слишком реальным. Зейн проснулся очень поздно, за окном было светло — почти полдень. Поднять тяжелую голову с подушки казалось почти невозможным, как будто её приколотили к кровати. Во рту пересохло. Зейн доковылял до ванной, выпил воды из под крана, нырнул головой под холодную струю, медленно поплескался. Он всё ещё был липким после вчерашнего — сердце пугливо сжалось, и омега вернулся обратно в спальню, чтобы проверить телефон. Уведомлений было много, но Зейн сразу нашел те, что искал. Лиам: «доброе утро, красавчик». Лиам: «я в порядке, но рука немного побаливает». Лиам: «вчера она не казалась мне такой немощной». Лиам: «не знаю, как разгрести свою почту, мне человек пятьдесят написали. Луи и Нику, как я понял, тоже». Лиам: «как ты?». Лиам: «тебе не докучали?». Зейн ощупал больную голову — с волос стекала холодная вода — и тяжело выдохнул, пытаясь профильтровать застоялый воздух в легких. Вчерашнее потрясение до сих пор не давало ему прийти в себя. Казалось, будто Малик всю ночь тягал многотонные мешки на своих плечах. И всё-таки страх постепенно утихал — на смену ему приходила гордость, с которой он наблюдал за дракой. Пейн был неподражаем, Зейн даже не всегда мог уследить за полетом его кулаков. Волнение в тот момент смешивалось с восхищением. Мышцы его альфы играли, обнажая силу, которую Пейн обычно не использовал, справедливо считая, что человек должен проявлять себя не только големом, идущим на пролом. Он показывал себя на баскетбольной площадке, но не красовался, демонстрируя мускулы, как некоторые другие альфы. А ведь ему было что показать. Лиам поколотил Хорана, как следует, и заставил его перейти к крайним мерам, хотя обычно Найлу даже не нужно было пачкать руки самому — всё исполняли его верные друзья. Вся школа видела, как Лиам одолел местного пугача в честной драке. Он проверил уведомления — ему тоже написало немало людей, но Зейн не собирался никому отвечать. По крайней мере, точно не сейчас. Кто-то, как успел заметить Малик, завидовал ему, кто-то выражал поддержку, переживая за Лиама, некоторые омеги благодарили. Было и несколько угроз, но Зейн подумал, что ему было бы неспокойно, если бы негативных сообщений вовсе не было. Они вышли на тропу войны, но пока были сильны их чувства — любовь, дружба и доверие — со всем можно было справиться. Зейн: «Я немного разбит, физически, я имею в виду». Зейн: «Но я безумно тобой горжусь». Зейн: «Переживал я, потому что знал, что без грязных трюков Хорану против тебя не выстоять». Зейн: «Я был прав. Ты удивительный». Сообщения Зейн отправлял с улыбкой — его переполняла любовь. Всё в его жизни вдруг так переменилось с тех пор, как он открылся Лиаму. Альфа принял его, показал, как хорошо быть собой, не притворяясь, не скрываясь от других. Лиам подарил ему чувство уверенности и безопасности. Он раскрыл его любовь с совершенно иной стороны, и Зейн был готов испробовать всё. Вместе с Лиамом. Его тело наполнилось волнением и легкой тяжестью. В последнее время, чем больше он думал о Лиаме, тем сильнее возрастал его трепет. Рядом с ним Зейн хотел поддаться искушению и полностью раствориться в ощущениях, которые он не испытывал раньше. Он, конечно, трогал себя во время течки и иногда, когда у него было игривое настроение, но это было совсем не то. Сейчас, даже если прикосновения Лиама были совсем мимолетными, Зейна охватывало сладкое безумие. Стараясь не искушать себя с утра пораньше, Зейн ответил на несколько сообщений. Спросил у Луи, как он себя чувствует, и справился, как дела у Ника. Если Луи понадобилось раскачаться, то Гримшоу тут же отправил ему миллиард сообщений, дополнил их сомнительными картинками и одним длиннющим голосовым. Зейн, бегло просмотрев самое главное, ушел в душ, чтобы смыть с себя вчерашний день и легкую истому, которая возникла после того, как он снова размечтался о Лиаме. Когда Зейн спустился вниз, Бэн уже поджидал его в холле, стоя у самого края лестницы, чтобы омега точно не успел пройти мимо. Он мягко поинтересовался, как Зейн себя чувствует, и провел юного мистера Малика в столовую, где его дожидался поднос с завтраком. Триша всё ещё сидела за столом, вероятно, чтобы встретить сына, и невнимательно читала новости. Когда Зейн вошел, она взглянула на него с легкой тревогой и сразу отложила планшет. Сегодня на ней был свободный бежевый костюм, совсем не подходящий для деловых встреч. – Ты в порядке, милый? – Да, мне уже лучше, – Зейн сел за стол и сделал большой глоток сока, прежде чем залил молоком хлопья. Он мог бы залить хлопья соком, но сегодня Малик был крайне неуклюжим и даже не успел об этом подумать. Обычно у Бэна случалась полноценная истерика, когда Зейн говорил, что хочет ограничиться лишь сухим завтраком, но, по всей видимости, сегодня его решили хорошенько побаловать. На столе, конечно, были ещё свежие фрукты и сочные ягоды, но лежали они в некотором отдалении от подноса, такие одинокие, что Зейн даже взял себе половинку грейпфрута, хотя обычно бежал от этого цитруса, как от чумы. Полезные завтраки никогда не были его слабостью. Пока Зейн ковырял в грейпфруте ложкой, мама и Бэн смотрели на него, как на экспонат в музее. Омеге даже неловко стало, и он чуть не уронил фрукт на пол — пальцы почему-то плохо гнулись. Он понимал, на него смотрят так из-за вчерашнего нервного срыва — Зейн и сам собирался всё обсудить, но сейчас чувствовал себя объектом чересчур уж пристального внимания. Как будто его посадили под лампу и просматривали насквозь. Может, мама даже считала, что Зейн пошел по дурной дорожке. На прошлой неделе был на алкогольной вечеринке и пришел никакой, пропустил занятия в школе, — он и раньше так делал, вот только Триша не знала — в этот раз пришел домой к ночи, перепачканный кровью и явно потрепанный. Определенно было из-за чего волноваться. А ведь Зейн ещё не успел рассказать самое важное, чем давно стоило поделиться. – А где папа? – поинтересовался Зейн, прекращая мучить грейпфрут и принимаясь за хлопья. Они немного промокли, и Малик досыпал сухого завтрака сверху — уж очень хотелось похрустеть. – Мне хотелось бы поговорить с ним. Вернее, с Вами обоими. Во рту немного горчило от грейпфрута. – Папа сейчас в кабинете, – ответила Триша, продолжая наблюдать за тем, как Зейн уплетает хлопья, забивая легкую горечь сладостью. – Он тоже ждал тебя, но тут внезапно позвонил его коллега, и папе пришлось отлучиться. Ты же знаешь, у него ни минутки свободной. Зейн понимающе кивнул. Папа всегда был очень занят, но он находил время на семью, считая, что родные и близкие — превыше всего. Вот и сейчас он остался дома, чтобы позаботиться о Зейне, хотя, скорее всего, должен был уехать по делам. Иногда Ясеру приходилось отлучаться на все выходные, но тогда он старался уделить детям время в будние дни, вывезти их потом на природу или в другое интересное место. Девочки всегда очень ждали приезда папы, да и Зейн обожал проводить время с отцом. – Шоколадного молока, мистер Малик? – чинно поинтересовался Бэн, склоняясь к задумчивому Зейну. – Боже, нет, – произнес Зейн, бегло посмотрев на дворецкого, что уже стоял рядом с пакетом шоколадного молока в руках, готовый плеснуть ему добрый стакан. – Спасибо, Бэн, но это лишнее. Не всё сразу. Бэн коротко кивнул и отправился в кухню, чтобы убрать молоко в холодильник. Его спина была прямой, как стена. – Малыш, ты вчера очень всех напугал, – сказала Триша, сложив руки в замок. – Мы с папой не знали, как тебе помочь. Девочки уехали на занятия танцами, всё время спрашивая, как ты себя чувствуешь. Я даже Донию еле выпроводила на практику, хотя она очень серьезно относится к своей учебе. Это не шутки. – Я знаю, – вздохнул Зейн. Если бы мама отругала его, как в прошлый раз, было бы чуточку проще. – Посмотри, даже наш серьезный Бэн места себе не находит, – добавила мама, бросив взгляд в сторону кухни. – С тобой в последнее время происходит что-то странное, милый. Ты же знаешь, что можешь с нами всем делиться... Не успел Зейн кивнуть, как в столовую вошел Ясер. Сегодня он тоже был одет не по-деловому. Домашний костюм, мягкие тапочки вместо туфель. Когда у него была возможность, мистер Малик давал ногам отдохнуть. Деловые поездки требовали безупречного внешнего вида, а это немного утомляло. Он потрепал Зейна по голове, поцеловал жену в лоб и сел рядом с ней, бегло окинув взглядом завтрак сына. – Бедный Бэн, – произнес Ясер, рассматривая размокшие хлопья в глубокой миске. – В последний раз он позволил тебе съесть целую пачку хлопьев, когда ты сломал руку, упав с велосипеда. Тебе тогда было восемь, кажется... Твой первый перелом. Как ты себя чувствуешь, сынок? – Мне уже лучше, но я бы хотел поговорить, – сказал Зейн, чувствуя, что большая столовая немного давит на него. Сложилось впечатление, будто его голос эхом от стен отлетает, становясь более звучным. – Наверное, будет лучше устроиться в гостиной. Мысленно умоляя себя не передумать, Зейн первый покинул столовую, глубоко вдыхая и выдыхая. Он давно должен был поговорить с родителями, но чем больше тянул, тем тяжелее было приблизить себя к серьезному разговору. Его воображение рисовало ужасные картины, и именно это отталкивало его от важной темы. У реальности всегда есть четкие границы, но воображение таковых не имеет. Зейн воображал, воображал и крутился в кошмарах, где родители приходили в ярость или разочаровывались, врач говорил ему, что он бесплоден или посадил себе желудок. Устроившись в кресле, Зейн внезапно почувствовал себя крошечным. Стало страшно, словно ему снова было десять лет, и он стащил с кухни чистящее средство, из любопытства залил его в цветок, и теперь мама пытается выяснить, кого именно не брать на выходные в Зоопарк, потому что несчастный цветок разумеется завял. Мама и папа сидели перед ним на диване и смотрели с легким ожиданием, но будто не торопили. Зейн не знал, как начать. Наверное, если бы они сказали: «Да говори ты уже!», было бы проще. – В общем, уже довольно продолжительное время я принимаю сильнодействующие подавители, чтобы... Последние... последние года три, если говорить точнее... не только во время течки, я имею в виду, – заплетающимся языком произнес Зейн. – Чтобы... чтобы скрыть свой запах... – Что? – ошеломленно спросила Триша, прикрыв рот рукой, и посмотрела на Зейна с таким изумлением, что его в жар бросило. – Боже, Зейн, зачем? – спросил Ясер. Зейн скукожился под взглядом отца от стыда, чувствуя, что он расстроен и разочарован, и напуган — последнее было хуже всего. – Зейн, подавители... ушам не верю. Ты... ты хоть представляешь последствия? – Да, я представляю последствия, – еле слышно произнес Зейн, опустив взгляд на свои колени. У него краснели уши, щеки, скулы, он не мог посмотреть на родителей, увидев на их лицах такое неподдельное волнение и страх. – Я просто... мне пришлось. Вернее, я подумал, что так будет лучше, – еле-еле проговорил Зейн. – Мне... было страшно, и поэтому я скрывал свой запах от окружающих. Сердце так болезненно стучало. Слишком быстро, словно оно не было настоящим — кто-то всунул между ребрами заводную игрушку, и теперь она вышла из строя. Неистово тарахтела. В ней кончался завод. – Чего конкретно ты боялся? – спросила Триша. Зейн видел её руки краем глаза, они были в бесконечном движении. – Тебя кто-то запугивал? Почему ты нам не говорил об этом, Зейн, мой милый? Зейн зарылся пальцами в волосы. Она говорила с ним так ласково, словно уже знала, что с ним всё кончено. Как будто вред, который Зейн успел причинить себя, был настолько ощутимым и весомым, что мама даже накричать на него не могла. Триша вообще редко повышала на него голос, но умела быть строгой, и её жалость сейчас казалась такой пугающей. Как и жалость отца, который всегда обращался с ним как с равным, а сейчас смотрел, как на ребенка. – Мне очень сложно объяснить, – у Зейна сложилось ощущение, будто он говорил с ворсом на ковре, а не с родителями. Наверное, омега сейчас выглядел страшно неуважительно, и от этого становилось стыдно. – Я... можно мне воды, пожалуйста? – Бэн, – крикнул Ясер. Дворецкий моментально возник в гостиной — Малик отчетливо слышал его спокойные, уверенные шаги. – Принеси Зейну воды, пожалуйста. Зейн продолжал рассматривать свои колени, перед глазами всё плыло от стыда, разочарования в себе и страха — нет, родителей сейчас точно удар хватит. Его ноги тряслись, и он чувствовал, что ему всё сложнее держать себя в руках. Когда Бэн подал ему стакан, он чуть не расплескал воду, и только уверенная рука дворецкого помогла ему довести дело до конца. Осушив половину, Зейн опустил стакан на столик и снова зарылся пальцами в волосы. Шаги Бэна уже не были такими уверенными. Зейн видел краем глаза, каким бледным было лицо старого и преданного друга их семьи. Он не знал, о чем идет речь, но уже догадывался, что Зейн серьезно ошибся, и у ошибки будут ужасные последствия. – Всё очень сложно, понимаете? – проговорил Зейн, пытаясь не подавиться воздухом, который внезапно показался очень тяжелым и влажным. – Очень сложно. Парней-омег никто не любит. Я боялся... нападок и унижений. Многим парням-омегам в школе приходится несладко! – голос Зейна сорвался, и он зачем-то взял себя за горло, пытаясь восстановить дыхание. Перед глазами мелькали страшные картины, кошмар оживал, а теперь ему предстояло провести родителей по пути этого унижения. – Их то головой в унитаз опускают, то швыряют в мусорные баки, им переворачивают подносы с едой, запирают в кладовке уборщика... Недавно... недавно кое-что случилось с моим приятелем Гарри... – Так его избили потому, что он парень-омега? – спросил Ясер серьезно. Шум в ушах на секунду оглушил Зейна, и он поднял затравленные глаза на отца. – Откуда ты знаешь? – Следователь обзванивал родителей, пытался разобраться в чем дело, – сказала Триша треснувшим голосом. Зейн чувствовал, как его внутренности колют бесчисленные иглы — это он довел маму до такого состояние. Какой же он неблагодарный ребенок. – Мы не стали тебе говорить. Думали, ты не знаешь, что случилось, и не хотели пугать. Мы думали, ты бы нам рассказал. В голосе Триши даже упрека не было, но Зейн всё равно почувствовал, что упал вниз с огромной высоты. Мама так ему доверяла, говорила, что они всегда могут поговорить по душам, а Зейн всё от неё скрыл. А отец... он всегда говорил, что ему не нужен сын-альфа, потому что у него уже есть замечательный сын. Ясер мечтал видеть его своим помощником, но всегда с таким уважением относился к его решению стать художником. Не потому что думал, что Зейн не сможет быть хорошим бизнесменом — просто верил в сына. И вот Зейн предал сразу их обоих. – У нас в школе есть агрессивно настроенные альфы, от них никому нет покоя. Гарри для них что-то вроде удобной мишени, – произнес Зейн, вытирая проступившие слезы на глазах. Он никогда не чувствовал себя так худо, собственная неблагодарность казалась проклятием. – Я тоже мог быть такой мишенью, если бы они знали. Недавно... они узнали, и... если бы не Лиам, мне бы туго пришлось. Он услышал, как отец тяжело выдохнул. Увидел, как они с мамой взялись за руки. Боже, хорошо, что Дон-Дон сейчас на учебе, ей было бы так тяжело это видеть! – Зейн, мы могли бы перевести тебя в другую школу, – произнес папа, и его растерянный, расстроенный голос был хуже всего, что омега мог услышать. Ни разу в жизни он не видел отца растерянным. – Ничего бы не поменялось, люди везде одинаковые, – сказал Зейн, насухо вытирая лицо рукавом и бегло посмотрел на родителей. – Я ходил в другую среднюю школу, альфы там такие же. Только и слышишь, что ты убожество, дефектное существо, не настоящий омега. В зеркало смотреть противно, – произнес он с отвращением. Мама тяжело вздохнула, словно она была виновата во всём случившемся, а Зейн никогда для нее такого не хотел. Ему пришлось собрать все силы, чтобы посмотреть ей в глаза. – Ты ни в чем не виновата. Никто не виноват. Это просто случилось, плохие вещи просто происходят. Даже Луи, который приехал три месяца назад, уже чувствует себя кошмарно в своей шкуре. Они с Лиамом приехали издалека, из Испании, там к омегам-парням не так относятся. Поэтому им здесь всё кажется диким. Мы с Лиамом встречаемся, он очень хороший. Легкое облегчение коснулось его груди, потому что взгляды родителей чуть-чуть потеплели. Наверное, им было спокойнее от того, что у Зейна был такой верный и хороший альфа, который не боялся неодобрения окружающих и заботился о нем. – Что вчера случилось? – чутко уточнил отец. Зейн видел по его глазам, он уже знает, что рана Лиама тесно связана с омегами-парнями и теми ужасными альфами из его школы. – Тот парень... Найл, который задирает омег-парней в школе, назначил Лиаму встречу в одном месте, чтобы... разобраться. Лиам, конечно, пошел, потому что тот парень задирал меня, Луи и... Гарри он тоже причинил вред, – не зная, с чего начать и как рассказать, произнес Зейн. – Драка должна была быть кулачной, но тот ублюдок принес нож и хотел порезать Лиаму лицо... – Кошмар какой! – воскликнула Триша. – Лиам успел подставить руку, но этот подонок хорошенько его полоснул, – продолжил Зейн, быстро посмотрев на родителей. Они были встревожены и расстроены. – Думаю, он делает так не в первый раз. Его отец занимает высокую должность, Вы должны были слышать фамилию, Хоран. Кажется, у него есть связи в государственном аппарате, или что-то такое. Из-за этого Найл чувствует себя безнаказанным. – Да, – мрачно произнес Ясер, посмотрев на жену с нескрываемым беспокойством. – С ним не связываются, это правда. Господи, в голове не укладывается. Как такое могло случиться, и прямо у нас под носом! – Подавители, Зейн! – воскликнула Триша, поднимаясь с дивана, и села на край кресла, чтобы быть поближе к сыну. Она даже не знала, может ли его коснуться. – Врач сказал, что их нужно принимать в крайнем случае, только во время течки. А ты... ты чем думал? Наверное, Зейн отдал бы всё, что у него было, лишь бы не слышать этой боли в голосе мамы. Она всегда так о нем заботилась, так сильно его любила. А он ранил её недоверием, и теперь... теперь ей приходилось волноваться ещё и за его здоровье. – Не знаю, – Зейн растер лицо и прислонился щекой к маминому плечу. Наверное, он боялся, что она не захочет его пригреть, но мама только коснулась его волос, мимолетно и очень невесомо. – Я просто боялся. Больше ничем не руководствовался. Если бы не Лиам, я бы никогда не открылся. – Ты обязательно должен пригласить его, очень хочется поговорить с ним лично, – сказала Триша и перевела взгляд на мужа, который продолжал задумчиво покачивать головой. – Но сперва нужно записать тебя к врачу. Я очень боюсь, Зейн, у тебя сейчас такой яркий запах. Как у тебя с обонянием? От стыда Зейну веки обожгло. Стараясь не дышать слишком часто, Зейн снова посмотрел на ковер. Узоры на нем казались незнакомыми, хотя раньше Малик часто рассматривал их, пока лежал на нем с сестрами, среди альбомов для рисования. – Не очень хорошо. – Что ты принимал? – спросил Ясер немного просевшим голосом. Захотелось солгать, лишь бы не подвергать родителей ещё большему ужасу, но врач, скорее всего, попросит сдать анализы, и Малик уже просто не мог пачкать себя очередным обманом. Он так привык врать, что уже видел в этом единственный выход из положения. А ведь доверие родителей и так потеряно. – «Норопролекс», – ответил Зейн. – По большей части. – Боже мой, – Триша уронила лицо на руку. – Как тебе только это продали? Зейн покачал головой, не зная, что ему ответить. Он умел быть убедительным, но лучше бы потратил свои навыки на что-то полезное. Вместо этого он лишь загнал себя в ловушку и, возможно, лишил себя чего-то очень важного. От боли было не вдохнуть. – Сперва мы должны отвести тебя к врачу, а потом решить, что делать со школой, – сказал Ясер, тяжело выдохнув и встал с дивана, кажется, намереваясь позвонить специалисту и записать сына на прием. – Если там действительно творится такой кошмар, директор должен знать об этом. – Не думаю, что он не знает... – Это не дело, Зейн, – отрезал отец, посмотрев на него строго, и Зейн немного успокоился, потому что если на него сердились, значит, он не болен, не совершил настолько серьезную ошибку, что с ним и дела иметь не стоит. – Если он знает и ничего не делает, тем более, нужно разбираться. Несколько минут Зейн сидел у мамы в объятиях. Триша целовала его в лоб и гладила по волосам, что-то расстроенно шепча. Зейн не любил видеть маму грустной, и ещё тяжелее ему было, когда это он был причиной её грусти. Пока Ясер звонил врачу — он решил сделать это лично и не откладывать в долгий ящик — Бэн принес чай с печеньем. Зейн увидел свое любимое. – Врач готов принять нас сегодня вечером, – сказал папа, возвращаясь в комнату, и Триша с облегчением выдохнула. – Уже сегодня? – у Зейна печенье поперек горла встало. – А ты бы хотел тянуть ещё дольше? – спросил Ясер, покачав головой, и снова сел на диван, разгибая спину. – Спасибо тебе, Бэн. Помоги Зейну подготовиться к осмотру. Дворецкий кивнул и протянул руку омеге. Он знал, что Зейн немного побаивается врачей, особенно своего специалиста. Боялся он своего личного врача, потому что опасался, что тот его разоблачит. А сейчас они сами шли к нему, чтобы рассказать о том, что Малик натворил, хотя его не раз предупреждали — подавителями нельзя злоупотреблять. Даже во время течки было лучше не принимать лишнее, а Зейн глотал таблетки горстями. Пока Бэн собирал ему принадлежности для осмотра, Зейн нашел момент, чтобы проверить сообщения. Ник, конечно, сошел с ума и отправил ему ещё пятьдесят странных сообщений, было одно уведомление от Луи, но, главное, ему написал Лиам. Он чувствовал себя неплохо, хотя у него болела рука, но альфа уверял Зейна, что всё терпимо. Должно быть, он храбрился, но Зейн очень гордился тем, как хорошо Лиам держался. «Я рассказал родителям о подавителях, и они ведут меня к врачу, уже сегодня вечером, – набрал он быстро, мельком посмотрев на Бэна, который делал вид, будто не замечает, чем омега занимается. – Очень волнуются, поэтому даже меня не ругали. Надеюсь, всё закончится хорошо. Я боюсь доктора Эндрюса, он ужасно строгий». Не успел Малик опомниться, как ответ от Лиама уже пришел. Он всегда отвечал так быстро, у Зейна дух захватывало. Лиам: «будь сильным ради меня». На лице Зейна появилась улыбка, и он зачем-то сделал скриншот, хотя и так мог без конца перечитывать это сообщение. В дверь постучала Мона и поторопила их со сборами. Зейн снова принял душ и переоделся в чистую одежду. Когда он закончил, Бэн уже ждал его с небольшой спортивной сумкой. Его лицо было тревожным, и Зейн поспешил заверить дворецкого, что это всего лишь небольшой осмотр. Конечно, Бэн ему не поверил — сперва у Зейна был серьезный разговор с родителями, а потом его записал на прием сам мистер Малик, хотя обычно такие вещи доверяли ему или личному секретарю. Дело было серьезным. Зейн устроился на заднем сиденье автомобиля, мама разместилась вместе с ним. Водитель хорошо знал адрес больницы — молодым омегам иногда нужно было ездить на консультацию, чтобы не возникло никаких проблем. Желудок немного жгло — в то время, как его ровесники следили за здоровьем, чтобы не было никаких нарушений, он ел пилюли пачками, и теперь еле-еле улавливал запахи. Нет, запах Лиама он чувствовал особенно хорошо. Особенно когда перестал принимать лекарство. Наверное, Малик всё время держал свои инстинкты под контролем, что было пагубно, ведь его организм почти не расслаблялся и жил в бесконечном напряжении. Сильный стресс, лекарства... нет, Зейн даже думать об этом не хотел. Если он всё испортил, все кругом будут опечалены, и его жизнь тоже изменится. Когда они подъехали к больнице, Зейн не мог даже в телефоне копаться от волнения. Мама взяла его за руку и попросила водителя подождать. В медицинском центре неприятно пахло лекарствами, но он был большой и светлый. Всё для удобства клиентов, и Малик изо всех сил старался чувствовать себя в своей тарелке. Он пытался внушить себе, что заглянул на обычный осмотр, который кончится лишь общими предписаниями. Как же он ошибался. Доктор Эндрюс нахмурился, стоило ему войти. Верно, сразу почувствовал, что запах у Зейна необычайно насыщенный и яркий. Конечно, можно было списать всё на приближающуюся течку, но для такого густого аромата было пока рано, да и вряд ли Зейна внезапно привезли, чтобы просто осмотреть. Пока мама объясняла Эндрюсу, что случилось, Зейн с легким страхом рассматривал плакат на стене. Там оказался изображен парень-омега, а вокруг него были записаны предписания, и Зейн не выполнял практически ни одно из них. Мама вышла из кабинета, поцеловав Зейна в макушку, а доктор Эндрюс начал с самых обычных процедур — смерил давление и пульс. Они были в норме, и хотя, наверное, это ничего не значило, Зейн немного успокоился. Доктор Эндрюс внес показатели в таблицу, но при этом даже не улыбнулся, и Зейн вновь напрягся. – Вы меня никогда не слушаете, мистер Малик, – произнес доктор Эндрюс, вписывая в бланк и другие данные. – Почему именно «норопролекс»? Жить расхотелось? – Он снижает запах почти до нуля, мне так было... комфортнее всего, – еле слышно произнес Зейн. – Да, он снижает запах до нуля, потому что мешает нормальному обмену веществ. Его можно принимать только в крайних случаях, чтобы безопасно добраться до дома в тех местах, где есть большое скопление альф с нарушениями в организме или на грани гона. Миссис Малик сказала, что Вы принимаете его уже три года, – будто бы непринужденно заметил доктор, ни единым словом не упомянув, что на прошлом приеме Зейн наврал ему с три короба, будто принимал подавители лишь пару раз в жизни. – В каких дозировках? Зейн приготовился к тому, что на него будут кричать. – Две таблетки утром, три днем, одна на ночь, – проговорил Зейн негромко, бегло посмотрев на руки врача в белых перчатках — в лицо не смог. – В последнее время они не так хорошо работали, и я принимал дополнительно. Врач резко встал из-за стола. – Мисс Спиноза, пожалуйста, проводите Зейна на сдачу крови. Немедленно, – крикнул он медсестре, которая сидела в приемной. Медсестра тут же появилась в кабинете и остановилась перед врачом. Доктор Эндрюс протянул ей бланк, на котором напротив почти каждого пункта стояли галочки. – Мистер Малик должен сдать все анализы, какие я отметил, и вернуться ко мне в кабинет. Поторопите ребят, я хочу получить его результаты вне очереди. Объясните, что это срочно. Стало даже ещё хуже, но Зейн не успел толком об этом подумать, потому что заботливая рука медсестры уже подхватила его под локоть. Если бы только доктор Эндрюс повысил на него голос, но и он... даже он... Малик, наверное, задохнулся бы, если бы не был сосредоточен на происходящем. Его то раздевали, то снова одевали, в него тыкали ватной палочкой, у него забирали кровь. Иногда он входил без очереди, когда мисс Спиноза шептала что-то специалисту на ухо и показывала бланк. На Зейна тут же бросали печальный взгляд, качали головой. В кабинете, где делали ультразвук, молодой врач-омега даже не сразу смог взяться за дело. Он несколько минут просто рассматривал бланк и записи доктора Эндрюса, а потом посмотрел на Зейна с такой жалостью, что Малик почти впал в отчаяние. Стирая с себя гель, он мечтал скорее оказаться дома. Результаты анализов пришлось ждать в комнате отдыха. В больнице была современная аппаратура и лучшие специалисты, и Зейн был рад, что результаты будут уже сегодня. Пока они пили кофе, позвонил отец, чтобы узнать, как дела. Триша подробно рассказала, какие анализы сдавал Зейн, и, видя, что сын приуныл, попрощалась с мужем. Она купила Зейну пончик, но, хотя он давно не ел, кусок не лез в горло. Наконец, мисс Спиноза пригласила их в кабинет, и Зейн снова вошел в пугающее место, крепко держа маму за руку. Доктор Эндрюс велел им сесть поближе, а сам продолжил изучать полученные результаты анализов. За сегодня у Малика накопилась целая папка документов. Врач снова смерил Зейну давление и, наконец, снял очки и посмотрел на миссис Малик и её сына. Лицо у него было уставшее. – Не буду врать, ситуация очень серьезная, – сказал доктор Эндрюс непривычно сухим голосом. – Показатели Зейна на грани, их можно даже назвать критическими. Частички «норопролекса» нашлись даже у него в волосах, а это очень серьезно. Он медленно накапливается и так же медленно выводится из организма. На это потребуется несколько месяцев, и я боюсь, как бы Зейн не стал бесплодным за это время. Желудок Зейна упал вниз. Он боялся услышать это безумно. Конечно, сейчас омега не планировал заводить детей и был больше сосредоточен на карьере художника, но когда-нибудь в будущем... семья определенно была в его планах. Тем более, он нашел альфу своей мечты, с которым хотел связать свою судьбу до конца жизни. – А сделать... сделать ничего нельзя? – спросил Малик, глядя на доктора через пелену, застилавшую его глаза. Он попытался нащупать руку матери, но она сама нашла его и крепко-крепко сжала. Доктор Эндрюс глубоко вздохнул. – Боюсь, мой мальчик, что я ничем не могу тебе помочь, – сказал он. Зейн, привыкший, что доктор Эндрюс обычно зовет его «ах ты негодник», совсем упал духом. Если доктор Эндрюс с ним ласков... это совсем недобрые вести. – Твой организм сейчас очень слабо работает, – продолжил врач мягко. – Стимулировать его лекарствами мы не можем, они вступят в реакцию с «норопролексом», и ситуация может ухудшиться. Ты не только потеряешь возможность иметь детей, но и окончательно нарушишь работу почек и желудка, да и других органов, а это уже смертельно, – добавил доктор Эндрюс, и Зейн содрогнулся от его слов, как от плети. – А ты думал, что это волшебное лекарство, которое лишь закупоривает запах? Нет, мой мальчик, оно замедляет все процессы в организме. Большое чудо, что ты не ослеп, потому что могло случиться и такое. И тогда... тогда Зейн уже не смог бы стать художником. Он чуть не лишил себя всего, что было так важно в его жизни. Творчества, семейного счастья с любимым человеком. Всё могло пойти прахом из-за того, что Зейн решил спрятаться от всего мира. От альф в его школе, которые почему-то решили, что могут отравлять чью-то жизнь. Однако не они насильно заталкивали Зейну в рот пилюли. Этот выбор он сделал сам и теперь расплачивался за него. Доктор Эндрюс мягко тронул его за локоть резиновой перчаткой, и Зейн поднял влажные глаза. – Я постараюсь тебе помочь, но это, скажем, довольно редкий случай, поэтому я ничего не могу гарантировать, – предупредил он. – Следующую течку — а она у тебя скоро — тебе нужно провести без подавителей. Ты понял меня? – уточнил доктор Эндрюс, и Зейн энергично закивал. Сейчас он был согласен на что угодно, лишь бы это помогло. – Я напишу тебе, как нужно питаться и в какое время. Главное, чтобы «норопролекс» вышел из организма хотя бы на семьдесят процентов, и тогда я смогу начать лечение. Ты ещё очень молод, Зейн. Очень молод. Зейн слабо кивнул. У него не было сил, чтобы поблагодарить врача, который старался сделать для него невозможное. – Спасибо, доктор Эндрюс, – сказала Триша еле слышно. – Никаких подавителей, – повторил доктор Эндрюс уже чуть строже. – Да и в целом не давайте ему никаких лекарств. Если заболеет простудой или ангиной, сперва звоните мне. В любое время. Я приеду. Доктор Эндрюс сказал что-то ещё, но Зейн его уже не слушал. Больше всего он сейчас хотел быть на крыше заброшенного здания, в золотой час, и смотреть с Лиамом на город.