Nothing Without You

Зейн понял, что действовать нужно прямо сейчас. Лиам держал его за талию, его руки плавно скользили то вверх, то вниз, глаза выглядели заинтересованно и вместе с тем убаюкано, и вот тогда Зейн подумал, что это его шанс. Запах Лиама был везде, в этой приятной теплоте его эвкалиптовые нотки чувствовались особенно свежо и почему-то одуряли Зейна даже больше, чем собственный имбирный аромат. У него подгибались ноги, а у горла собиралось приятное рычание. Восторг. Он потянулся за поцелуем, нежно влетая в раскрытые губы Лиама, и его тело наполнилось запредельным возбуждением. Жар казался нестерпимым, точно по венам Малика пустили водопад жгучего перца, от которого в крови взрывались крошечные пузырьки. Их языки ласкались друг о друга, губы сминались в изумительной близости, и когда рука Лиама скользнула вниз, Зейн бесстыдно толкнулся в его ладонь, задыхаясь от того, как это было хорошо и близко. Послышался треск ткани — кажется, Зейн порвал рубашку, которую сам же и подарил Лиаму, но сейчас не хотелось об этом думать, тем более, альфа уже щелкнул его ремнем. Всё происходило, как по волшебству, он расстегнул молнию на ширинке, просунул руку, чтобы немного подразнить и убедиться, что Зейн твердый и готовый на всё. Малик сам расстегнул пуговицу на джинсах — он всё ещё продолжал целовать Лиама, только их руки жили отдельной жизнью. Зейн коснулся твердого живота, — он мог бы использовать его вместо мольберта — и пробрался дальше, впиваясь пальцами в горячую кожу. Ему понадобилась всего секунда, и тонкая майка Лиама отправилась в полет. – Какой ты нетерпеливый, – горячо шепнул Лиам ему на ухо, а потом оно утонуло у него во рту, а сам Зейн занялся его джинсами. Они стягивали друг с друга одежду рывками и замерли в небольшом ступоре, когда поняли, что срывать больше нечего. От волнения у Зейна онемел каждый квадратный дюйм кожи. Господи боже, как же ему повезло! Сейчас он видел Лиама полностью, ничто не было скрыто от его глаз, и то, что открывалось его взору, было совершенно. Альфа тоже рассматривал его, не менее жадно и влюбленно, дыша тяжело, потому что запах Малика дразнил в нем что-то первобытное и дикое. Лиам снова приблизился к нему, притянул к себе за поясницу, поцеловал жаркую, как поверхность солнца, шею. Зейн впечатался в возбужденное, твердое тело, двинул бедрами так, что альфа невольно укусил его, промычав что-то от наслаждения. Пальцы омеги водили по чуть влажной спине, Зейн уже забросил на Лиама свою ногу, желая раскрыться ещё больше. – Я так долго мечтал об этом, – произнес Зейн на выдохе, чувствуя, как руки Лиама спускаются к его напрягшимся ягодицам. Их запахи почти смешались в один, ещё один миг, одна секунда... Голова Зейна просто разорвалась, словно эти дьявольские звуки были прямо в его черепной коробке. Будильник звенел так громко, словно заведенный самим Люцифером. Малик рывком сел, продирая глаза, и раздраженно отключил звук. Хотелось удариться головой о спинку кровати. – Блядское утро, – прошипел Малик, зарываясь пальцами в волосы, и закрыл глаза, пытаясь успокоиться. Его тело было таким мокрым, и омегу по-прежнему трясло, точно он попал под ливень. Пахло так, словно началась течка, однако Зейн быстро сообразил, что это всего лишь влажный сон. Всего лишь! Влажный! Сон! Малик закрыл лицо руками, впился ногтями в свой лоб. Ему не хотелось просыпаться. Всё было так замечательно, он и Лиам почти занялись сексом, и происходящее казалось таким реальным... Малик никак не мог вырваться из оков сна! Футболка действительно была влажной от пота, но если бы только она! Зейн отшвырнул ногой одеяло и заковылял в ванную комнату, чувствуя себя разбитым и неудовлетворенным. Стоящий член он старался игнорировать. Не в первый раз, но сейчас было особенно тяжело. После душа ему стало чуть лучше. Зейн довел себя до финала парой быстрых движений, смыл с себя сперму и липкий пот, вымыл голову с ароматным шампунем, хорошенько почистил зубы, прополоскал горло и теперь чувствовал себя готовым к новым свершениям. Их, по всей видимости, предстояло не мало, потому что директор назначил встречу на самое утро, да ещё и сделал это в какой-то сверхофициальной форме. Позёр. Прийти в себя было трудно — уж очень реальным казался сон. Даже тело Лиама ясно ощущалось под пальцами. Во сне Зейн был очень раскрепощенным, ни на миг не задумался о том, как всё пройдет — действовал по наитию, и, наверное, поэтому всё шло своим чередом. Они с Лиамом ещё не были близки, но, конечно, обязательно будут, и это очень волнительно, потому что Зейн даже не представлял себе свой первый раз, да ещё и с любимым человеком. Нет, конечно, он знал, что это когда-нибудь случится. Но омега никогда не думал, что полюбит кого-то так сильно, и от этого буквально потеряет голову! Раньше Зейну казалось, что он просто не создан для таких чувств. Но теперь всё иначе. У него лучший альфа на свете и совсем скоро они станут ещё ближе. Зейн прекрасно понимал, как важно узнавать друг друга на каждом уровне. Тем более, у Лиама уже был подобный опыт, и ему хотелось как можно скорее почувствовать эту интригующую близость. – Зейн, ты долго будешь водить ложкой по тарелке? – вынул его из пелены голос мамы. Омега невнимательно уставился на Тришу, всё ещё поглощенный своими мыслями. – Мистер Чисхолл ждать не будет. – Думаю, будет, – наконец, ответил Зейн, нехотя проглатывая кашу. – Он же специально нас позвал. – Не вздумай так умничать у него в кабинете, – сказала мама, поднося к лицу чашечку ароматного кофе. О директоре Чисхолле Зейн не мог думать серьезно. Это было самое безвольное существо из всех, что омега когда-либо встречал. Всё, что его заботило — чтобы совет попечителей продолжал отстегивать денежки на нужды школы: новые кресла для администрации, дорогие продукты для кафетерия, клининг для школьного бассейна и прочие радости жизни. Чисхолл был сластолюбцем. Он думал лишь о том, как сохранить удобное кресло — ему нравилось потакать спортсменам, баловать дочь и племянницу, получать подарки от родителей и наслаждаться почетом и уважением. Не удивительно, что его дочь Беверли и племянница Стефания были самыми распущенными омегами в школе. Они знали, что могут вести себя, как хочется — Чисхолл обязательно прикроет их и закроет рот, кому нужно. Тот же мистер Брайс был у Чисхолла на побегушках, и девушки пропускали его уроки, словно в школе у них было свободное посещение. Учителя вроде мистера Левиса и Полковника подобным были не довольны, однако их никто и не спрашивал. В кабинете мистера Чисхолла всегда царил полный порядок. Зейн был там несколько раз, однако хорошо его помнил. Это было просторное помещение с огромным столом у широкого и светлого окна. По левую руку находился книжный шкаф, по правую — небольшой телевизор, для какой он был цели — никто не знал. Наверное, с такого огромного монитора директор периодически проглядывал камеры во дворе школы и кафетерии. Перед столом директора был длинный стол на шесть мест для посетителей. В углу просторного кабинета стояла статуя в виде тигра, почти такая же, как в холле, разве что размером поменьше. Эта статуя была одета в настоящую спортивную форму, какую носили ученики. Неизменный девиз: «Тигр охраняет лес, а лес — тигра» был не только под стаутей, но и на огромной ленте, висящей на стене. Директор её просто обожал. Зейна и его маму приняли сразу, не пришлось даже сидеть в приемной на синих стульях из металла и кожи, скорее всего купленных у предприимчивых шведов — Зейн обожал каталоги по интерьеру и мог на глаз определить их мебель. Мистер Мелтон, молодой бета-секретарь, сразу оповестил директора о том, что они прибыли — из динамика послышался глухой голос Чисхолла, который велел впустить ученика и его родительницу. Директор был в кабинете не один. Рядом с ним сидел темноволосый мужчина с высокими скулами, серьезными глазами-буравчиками и тонкими губами. На нем был темный пиджак и такая же темная рубашка. Он разместился за длинным столом для посетителей, на котором сейчас стояла пустая ваза для цветов, но привстал, чтобы поприветствовать миссис Малик и Зейна — в глаза сразу бросилось, какой этот человек высокий. Мистер Чисхолл на его фоне совсем терялся — он был ниже гостя на целую голову, его волосы были светлы, голубые глаза казались водянистыми. Сейчас его клетчатый пиджак выглядел очень жалким, несмотря на то, что директор обычно был одет с иголочки и пользовался дорогим парфюмом. Рассматривая его, Зейн подумал, что будь у него лысина, директор сейчас вытирал бы её тряпочкой. – Доброе утро, – поприветствовал директор Чисхолл менее вязким голосом, чем обычно. По его интонациям Зейн ясно различил, что утро совсем не доброе, и вообще по виду директора становилось понятно, что он не в духе и пережил довольно бессонную ночь. – Миссис Малик, это следователь из отдела по делам несовершеннолетних, Питер Эйкин. Глаза миссис Малик стали растерянными. Зейн тоже ощутимо напрягся. Директор накануне предупредил, что хочет поговорить о видео, но ни словом, ни делом не обмолвился, что именно за видео будут обсуждать. Зейн ни в каких непотребствах не участвовал и старался не попадать в неприятности, поэтому не собирался готовиться и репетировать свое поведение в кабинете. Возможно, наконец, разговорился Гарри, и тогда от него требуется лишь кое-что подтвердить. А вот что делать, если это видео с дракой Лиама, Зейн даже не знал. Ему и в голову не приходило, что кто-то из учеников, снимающих видео, мог показать это директору. И с чего бы вдруг Чисхолл решил среагировать, если обычно он пытался всё замять? Лес оберегает тигра, тигр оберегает лес. Малик покачал головой, отгоняя тяжелые мысли и решил, что будет говорить осторожно, чтобы не причинить никому вред. – Здравствуйте, рада знакомству, – обескураженно произнесла миссис Малик, собираясь с духом. – Взаимно, – сурово произнес Эйкин, обмениваясь с ней рукопожатием, и перевел свой взгляд на Зейна. Они оглядели друг друга с ног до головы, и омеге почти стало неловко, но он всё-таки продолжал держать голову прямо. Из-за выработавшейся привычки обманывать Малик немного боялся представителей закона. – Зейн, верно? – Мистер Малик, – ответил Зейн прежде, чем сообразил, что ляпнул. Стало немного неловко, и он поправился. – Но, можно и Зейн, ладно. – Конечно, прошу прощения, сперва следовало спросить, – кивнул следователь, хотя Триша незаметно наступила Зейну на ногу. Ему явно сошло это с рук, потому что пахло от Зейна стопроцентным омегой, что давало следователю понять — будут сцены и закидоны. Малика от этого стереотипа подташнивало, но ничего поделать с этим он не мог. В обществе об омегах-парнях сложилось определенное представление, и в одиночку этот миф было не развеять, а забитые ребята бороться и не пытались, помалкивая в тряпочку до конца жизни. Даже некоторые учителя в школе позволяли себе комментарии в стиле: «омеги — цветочные создания, даже те, кому не очень повезло родиться мальчиками», а он решил ни с того, ни с сего оторваться на представителе закона с костью вместо мозга. – Присаживайтесь, – произнес директор — краем глаза Зейн заметил, что у него немного трясутся руки. Следователь тут же опустился в кресло, жалобно взвизгнувшее под его массивным телом, Триша и Зейн разместились напротив — омега устроился поближе к директорскому столу, хотя ему не очень хотелось находиться рядом с Чисхоллом, который сейчас напоминал подтаявшее мороженое. Наверное, он должен был смотреть на директора или на следователя, но почему-то рассматривал снежный шар в углу стола, на подставке которого было написано «Зоопарк Майами». Под стеклом была фигурка слона. – Миссис Малик, я позвал Вас, чтобы уладить некоторые... вопросы. Недавно в нашей школе произошло ужасное событие, группа подростков избила ученика прямо в спортивном зале и сняла происходящее на видео, и мистер Эйкин хотел бы задать Зейну несколько вопросов об этом... происшествии, – нервно произнес директор Чисхолл, вытирая чуть дрожащие руки белым платком. – Конечно, если это поможет, – кивнула Триша и ободряюще посмотрела на Зейна. Омега не смог улыбнуться ей, но всё-таки кивнул. Следователь достал диктофон из плоского кейса черного цвета, щелкнул кнопкой, чтобы отобразить дисплей, наговорил в него стандартных фраз для протокола. Зейн услышал свое имя и ещё полное имя директора Чисхолла — оказывается, его звали Гордон. Пока мистер Эйкин называл дату, Зейн успел подумать, что Гордон — довольно странное имя, и звучит как: «God damn», если не прислушиваться. – Итак, Зейн, – произнес следователь, привлекая внимание омеги. – Как ты знаешь, несколько дней назад твоего одноклассника, Гарри Стайлса, очень жестоко избили. Он сейчас находится в довольно тяжелом эмоциональном состоянии и не разговаривает. Думаю, тебе это тоже известно, потому что я навещал его несколько раз и видел твое имя на карточках для посещения, – уточнил Эйкин, и Зейн был вынужден кивнуть. Вот проныра, не зря Гарри его опасался. – Мы пытались выяснить обстоятельства этого происшествия, но Гарри не идет на контакт со следствием. Тем не менее, вчера на почту к мистеру Чисхоллу пришло видео, на котором происходит то самое избиение, а также унижение чести и достоинства твоего одноклассника. Мистер Чисхолл опознал присутствующих на видео людей и назвал в числе прочих твое имя, – как бы между прочим, добавил следователь. Зейн поднял брови, однако не издал ни звука, чувствуя, что в животе начинает неприятно вести. – Видеоматериалы у меня с собой. Чтобы лучше разобраться в ситуации, предлагаю посмотреть видеозапись, и я укажу, на каких секундах ты появляешься и где звучит твое имя. Только этого не хватало! Смотреть эту дрянь, которую он всеми силами пытался забыть. Ему и так по ночам кошмары снились, а Эйкин хотел, чтобы всё в его голове воскресло и заиграло новыми красками. – Я знаю, что на этом видео, не нужно мне его показывать, я был там, – с отвращением произнес Зейн. Лицо следователя прояснилось. – То есть, ты признаешься? – произнес директор так громко, что у Зейна почти физически пошли шумы перед глазами. Он перевел взгляд с директора на следователя — взрослые выглядели удивительно единодушными и какими-то неуловимо довольными, что в такой ситуации выглядело неуместно. У Зейна закралось нехорошее предчувствие. – В чем я признаюсь? – осторожно спросил Зейн. – В том, что ты участвовал в избиении своего одноклассника, – подсказал следователь таким голосом, словно это было нечто очевидное. Зейн чуть не задохнулся от такой наглости. Триша поднесла ладони к губам, изумленно рассматривая мистера Эйкина. На её лице, к счастью, читалось недоверие, и на Зейна накатило слабое облегчение. Слава богу! Он бы не вынес, если бы мама взяла и поверила в такую ложь! – Вы что такое говорите? – спросила Триша, нахмурившись. Изумление прошло и на смену ему пришло негодование. – Зейн не мог... Зейн не мог участвовать в избиении бедного мальчика, он совершенно неконфликтный. – Мы просто пытаемся разобраться в ситуации, – мгновенно дал заднюю Чисхолл, вероятно вспомнив, с кого вытряхнул в начале года деньги на ремонт музыкального класса. – Зейн ведь сам говорит, что был в зале во время избиения. – Но я не говорил, что участвовал в нем или в «унижении чести и достоинства», Вы что-то путаете, – сказал Зейн, не скрывая своего раздражения. – На видео должно быть ясно видно, что я и пальцем не тронул Гарри. – На видео также ясно видно, что ты никак не вмешался в происходящее, а стоял среди нападавших, – заметил Эйкин. – Тебе в какой-то момент даже предложили поучаствовать. Зейн глубоко вздохнул. Ему хотелось встать и уйти, но он знал, что не может себе это позволить. Был бы здесь Лиам! Он бы взял Зейна за руку, вселяя в него свое тепло, и тогда стало бы намного проще. И злость, и обида сошли бы на нет, потому что рядом с Лиамом пространство всегда преображалось и Зейн чувствовал себя лучше. Он постарался сосредоточиться на этом чувстве и постарался выдохнуть. Эйкин следил за ним, не мигая. – У Вас есть транскрипт? – спросил Зейн спокойно. Вот так. Лиам сказал бы, что он держится молодцом, потому что сейчас омега выглядел как сама невозмутимость. Эта мысль приободрила Малика. Он собирался говорить правду, поэтому волноваться было не о чем. У кого чистая совесть, тому скрывать нечего. Зейн чувствовал себя намного лучше с тех пор, как освободился от лжи. У него наладились отношения с родителями, он стал вести себя более расковано в школе, приобрел друзей и... теперь у него был Лиам. И он был у Лиама. Они были друг у друга. Следователь кивнул и вытащил из кейса плотную бумажную папку с завязками — в таких Малик обычно хранил наброски — чтобы протянуть материалы омеге. Зейн взял карандаш и брезгливо пробежал взглядом по тексту — отпечатанные буквы выглядели, как жуки, но всё равно складывались в слова жестоко, бесчеловечно. Это было немногим лучше, чем посмотреть видео. Каждая реплика воскрешала в его голове Малика этот кошмарный день. На душе стало противно и липко, словно Малик с головой нырнул в отхожую яму. Зейн всё ещё чувствовал, что Гарри отдувался за него, хотя они оба знали — это не правда. Просто Хоран хотел, чтобы они так себя чувствовали. Так ими проще было манипулировать. – Вот здесь, – наконец, сказал Зейн, обводя нужную реплику в кружок. Теперь руки тряслись у него, а не у Чисхолла. На маму он старался не смотреть. – Я спрашиваю, обязательно ли снимать на видео, а Джастин отвечает мне: «Закрой свой рот. Если, конечно, ты не хочешь, чтобы Гарри всю жизнь ходил со вмятиной вместо лица», потом Найл говорит мне: «Зейн, если ты будешь мешать, Гарри будет намного хуже, так что не вынуждай меня переходить границы». Смотреть на это было... просто отвратительно, – произнес Зейн, закрыв глаза, но слова уже въелись в его память. Он видел их, как наяву. – Так что когда Джастин сказал: «Еще стошни тут», это он обращался ко мне. А когда... когда произошло избиение, Найл сказал: «Будет очень грустно, Гарри, если кто-нибудь вынудит нас бить тебя сильнее». Это чтобы я не... совершал опрометчивых поступков. Зейн отодвинул транскрипт от себя, и мама взяла его за руку, ободряюще сжимая пальцы. Ей даже не нужно было ничего говорить — Малик чувствовал её боль, как свою собственную. Поэтому он не хотел, чтобы Триша знала подробности. Ей было бы невыносимо осознавать, что Зейн прошел через всё это, просто потому что родился каким-то не таким в глазах других людей. – Опрометчивых поступков? – спросил следователь. Его зычный голос звучал слишком громко для кабинета директора, который внезапно показался Зейну крошечным. – Тяжело смотреть, как бьют твоего приятеля и ничего не делать, – произнес Зейн, посмотрев на Эйкина устало. – Это всё очень странно, – сказал следователь, постучав пальцами по столу, и снова пробежал взглядом по транскрипту, хотя Зейн догадывался, что Эйкин успел выучить его наизусть, пока ожидал их прихода. – Почему было так важно, чтобы ты увидел это избиение и косвенно в нем поучаствовал? «Косвенно в нем поучаствовал, – подумал Зейн, посмотрев на Чисхолла, который, по всей видимости, пытался скорее сообразить, в какую сторону качнулся маятник и кого именно ему следует поддерживать. – Косвенно, блять, в нем поучаствовал». На маму Зейн старался не смотреть, однако она уже знала. Сейчас просто невозможно было ходить вокруг да около. Правда всегда прорывалась наружу с треском рвущейся кожи. То случайно, как в том случае, когда Найл увидел его письмо для Лиама и узнал, что Зейн омега, либо же намеренно, как сейчас, когда некто прислал Чисхоллу видео. Интересно, зачем? Каждый в школе хотел бы замять это дело, всех куда больше интересовал зимний бал да день пиццы. Одна половина боялась Найла и его сподвижников, вторая — одобряла и поддерживала. Но даже если нашелся умник, который решил, что это будет забавно — почему Чисхолл связался со следователем, вместо того, чтобы постараться скрыть это дело? – Потому что я тоже омега-парень, как и Гарри. Свой голос Зейн слышал, словно издалека. Такой потерянный и вместе с тем удивительно усталый. Эйкин — альфа, это стало ясно по запаху кедровых орешков, поэтому понятия не имеет, что значит быть омегой-парнем. – То есть, по-твоему, это преступление на почве ненависти к омегам-мужчинам? – спросил следователь. Это стало последней каплей. Нет, что он о себе возомнил? Может, Эйкин и был крутым следователем из отдела по делам несовершеннолетних и разгонял хулиганов по лузам, как бильярдные шары, но сейчас он просто зарывал себя с головой. – Вы меня подозреваете? – спросил Зейн, сжимая кулаки. – Думаете, я дружу со стаей шакалов? Я от них пострадал не меньше. – Не давите на него, пожалуйста, – сказала Триша спокойно, но в её голосе можно было различить угрозу. – Зейн в этой ситуации — пострадавшая сторона, как и многие другие парни-омеги, и продолжается это довольно долгое время, насколько я поняла. Стало чуть легче, потому что Триша готова была его защищать, несмотря ни на что. Прав он был или не прав — было так приятно осознавать, что мама любит его, несмотря на то, что он долгое время лгал ей. Зейн даже сдвинулся на стуле, чтобы упираться в спинку. Так оказалось удобнее — он и не заметил, как затек напряженный позвоночник. Взгляд следователя немного смягчился. По всей видимости, все эмоции Зейна отображались на его лице калейдоскопом. – Расскажи, как всё было, с самого начала, – попросил он. – Это будет долго, – сказал Зейн, нервно разминая пальцы. – Вам понадобится запасная кассета. – Он цифровой, – губы Эйкина слегка дрогнули, однако он стал серьезным уже через мгновение. – Итак, с чего всё началось? Зейн набрал в легкие побольше воздуха. Ощущения были какие-то странные и противоестественные, словно он никогда раньше не пытался дышать осознанно. С чего нужно было начать? Чего он боялся больше всего? Страх Зейна пустил корни так давно, что было сложно докопаться до сути. Малик всегда знал, что он дефектный и неполноценный. Ему ясно дали это понять ещё в детстве. Но это был стыд. Он сплелся со страхом в единую субстанцию, и пока Лиам не сказал ему, что любит, Зейну было сложно даже посмотреть на себя без осуждения. А вот страх... – У нас в школе есть традиция: перед выпускным альфы-сеньоры избивают парней-омег от фрешменов до джуниоров, – сказал Зейн, собравшись с мыслями. – В общем-то формально началось всё с этого. – Я ничего не знал про эту традицию, – тут же вставил Чисхолл. Зейн чуть было не ответил, что он не мог не знать, ведь его дочь и племянница были первыми красавицами и в числе первых поддерживали эту традицию, но только покачал головой. Ему было не до директора, что сейчас, кажется, переживал ужасную паническую атаку. Наверное, мысленно он терпел большие убытки и терял мягкое кожаное кресло под задницей. – Сколько я себя помню, к омегам-парням относились неуважительно, – произнес Зейн, сфокусировав взгляд на слоне из зоопарка Майами. – Так было и в средней школе. В целом, с пренебрежением ещё можно смириться, но иногда кучка альф сбивается в клан или братство и начинает доказывать свое превосходство. Омег-парней и в мусорные баки заталкивают, и в унитаз головой окунают, и подносы с едой опрокидывают, и прилюдно унижают, и избивают, и запирают в шкафчиках... – Малик задохнулся. Краска прилила к его лицу — он не раз видел, как Винни пищит из шкафчика, умоляя выпустить его, иногда по несколько часов, пока Полковник не находил его и не вызволял. Он мог бы оказаться на месте этого или любого другого омеги-парня. Мог бы вытряхивать из своего рюкзака мертвых крыс и содержимое мусорного ведра. Мог бы плакать под трибунами, скрываясь от альф-борцов. Мог бы к черту угробить свое здоровье, лишь бы не подвергаться ежедневным унижениям. – Мало кто себе отказывает в удовольствии унизить таких, как я, – сказал Зейн, скользнув взглядом по школьному девизу. – Но Хоран и его компания меры никогда не знали. Мне не хотелось подвергаться подобным унижениям, поэтому я стал принимать подавители, маскирующие запах. Сейчас в моем организме так много препарата, который я принимал на протяжении последних нескольких лет, что я могу остаться бесплоден или ослепнуть — это не пустые слова. У меня есть выписка от моего лечащего врача, доктора Эндрюса. – Это правда, – кивнула Триша. – Мы вместе были на приеме. – Какой кошмар, – произнес Эйкин, рассматривая его пристально. Это следователь, конечно, мог понять. В его представлении, цель каждого омеги — принести потомство. Зейн не собирался его осуждать — у него совсем не было сил, чтобы критиковать чье-то мышление сейчас. Ему тяжело было рассказать о том, как он жил и что чувствовал, постороннему человеку. Но ещё хуже — говорить о наболевшем при Чисхолле, который, конечно, будет делиться этим за обедом с Беверли и Стефани, а те, в свою очередь, расскажут всей школе. Но открыть правду было необходимо, ведь только так он мог бы добиться справедливости, и не только для себя. Он мог бы стать таким же смелым, как Лиам. – Я думал, что додержусь до выпускного, однако всё вышло из-под контроля. Найл Хоран узнал, что я омега-парень, и начал меня шантажировать. Я думал, он просто расскажет всей школе и опозорит меня, но, как оказалось, Хоран приготовил кое-что похуже, – Зейн чуть не подавился своими словами. Глаза начало жечь, и омеге понадобилось добрых пятнадцать секунд, чтобы собраться. – Он сказал, что я должен усвоить урок и привел меня в спортивный зал, где уже поджидали его друзья. Там он... начал какую-то извращенную игру, о которой мне, если честно, тяжело рассказывать. Чисхолл, чувствуя, что пахнет жареным, налил ему воды из графина. Зейн сделал глоток и выдохнул. Вода казалась такой сырой, и почему-то это помогло ему сосредоточиться. От него требовалось не так много, но для Зейна это значило вывернуть всю свою жизнь наизнанку. Он не был уверен, что кто-либо в комнате понял бы его сейчас, даже мама, что слушала внимательно и смотрела с сочувствием и болью. Но если бы Лиам был здесь, от него ничего бы не укрылось. – Гарри уже был там, в зале, и Хоран, как обычно, начал позерствовать, – сказал Зейн, отставляя стакан на столик. – Прилип к нему, словно медом намазали, стал говорить ужасные вещи, оскорблять, лапать... – Домогался? Зейн посмотрел на стакан. Он не хотел представлять, но ужасное зрелище уже было в его голове. Хотелось нырнуть в ледяное озеро и вынырнуть в горячем душе, чтобы смыть с себя эту грязь. – Не знаю. Выглядело похоже. Не могу сказать точно, – произнес Зейн, снова начиная выкручивать пальцы. – В общем, он сказал, что хочет, чтобы Гарри встал на колени, поцеловал им всем ботинки, и в таком случае Хоран позволил бы нам уйти с миром. Мне было противно, – проговорил Малик. Ему казалось, что у него грязные губы и грязный язык, и весь он вымазан в чем-то, напоминающем нефть. – Я... я сказал, что смотреть не буду. Тогда Найл сказал, что сломает Гарри позвоночник, чтобы он... больше не мог ходить. Гарри испугался, я тоже испугался... – Тебя можно понять, – незамедлительно заполнил паузу Чисхолл. У Зейна даже не было сил взглянуть в его сторону. Голос директора будто был сочувствующим, но он не купился на это. Любой, кто знал Чисхолла больше одного дня, прекрасно понимал, что к чему. Секунду назад директор пытался повесить всю вину на него, возможно, даже настраивал следователя против него перед их приходом, а теперь вдруг решил подсунуть стакан с водой и посочувствовать. Как же. – Я спросил, нельзя ли хотя бы перестать снимать, и Джастин меня оборвал. А потом... потом начался этот кошмар, – произнес Зейн, растирая кожу лица, словно это могло помочь не заплакать. Он старался. – Тот, который на видео. – Гарри Стайлс сможет подтвердить твои слова? – спросил следователь. – Да, – произнес Зейн. На самом деле, он не знал, сможет ли Гарри хоть как-то объяснить, что случилось. Воспоминания о случившемся давили на психику не хуже самого избиения. На месте Стайлса Зейн, наверное, и вовсе бы свой рот не открыл, стараясь забыть о том, что случилось в школе, однако и на своем месте Малик чувствовал себя препаршиво. – А насчет традиции и того, что устраивал Найл Хоран с друзьями? – уточнил Эйкин. – Кто-нибудь сможет дать показания? – Не знаю, я не могу отвечать за кого-то, кроме себя, – произнес Зейн, вспоминая, как парни-омеги, запуганные Хораном, даже на вечеринку не могли прийти. – Все очень напуганы. Будет довольно тяжело выйти с кем-нибудь на контакт. Следователь постучал пальцами по столу. Было заметно, что он поставлен в затруднительное положение. Но, по крайней мере, сейчас Эйкин не пытался сделать его крайним — это уже немного приободрило Зейна. – К сожалению, сейчас твоих слов не достаточно, – мягко произнес Эйкин. – Будет судебное разбирательство. До этого родители Гарри Стайлса не знали, на кого подавать иск, но теперь... – Мы тоже подадим иск, – уверенно сказала Триша, сцепив руки в замок. – О причинении морального вреда и вреда здоровью. – Это правильно, – кивнул Эйкин, складывая транскрипт с пометками во всё ещё лежащий на столе кейс. – Приложите выписку врача, и пусть подробно опишет, как именно препарат повлиял на Зейна. Хорошо бы посетить психиатра и получить его заключение. – Школа, конечно, будет Вам во всём содействовать, – раскудахтался Чисхолл, мгновенно входя в свою стезю. – Все виновные будут наказаны! Но до выяснения всей ситуации... Мне, к сожалению, придется отстранить мистера Малика. Триша посмотрела на директора изумленно. – А мистера Хорана Вы отстранить не хотите? – спросил Зейн раньше, чем мама успела подать голос. – В школе десяток омег, которым он причинил немыслимый вред. Он и Лиама ножом пырнул, между прочим. – Мистер Хоран нанес ранение ножом другому ученику? – спросил Эйкин, моментально вскинув голову. Зейн медленно облизал губы. Краска уже побежала по его щекам, но сказанного было не воротить. Да и был ли смысл утаивать всё сейчас, когда разбирательство уже началось? Не давать же Хорану возможность притвориться пострадавшим, на которого напал разбойник Лиам Пейн по неведомым ему причинам? – Да, нанес, – сказал Зейн, заметно выпрямляясь. – Лиам защищал честь омег-парней, что Хорану очень не понравилось. Они... назначили встречу, чтобы разобраться, и... Найл ткнул Лиама ножом. Директор выглядел так, словно его жизнь кончена. Он, по всей видимости, только-только смирился с мыслью, что ученики его школы устроили избиение, и почти нашел выход из положения, а теперь всплыла новость о том, что было и ножевое ранение. Малик готов был позлорадствовать, но помятый и потный Чисхолл вызывал неприятное чувство жалости. – Это нельзя так оставлять, – серьезно сказал следователь и решительно обратился к сдувшемуся Чисхоллу. – Мне нужно, чтобы этот ученик обязательно дал показания. – Да, конечно, – снова закудахтал директор, кажется, немного приободрившись из-за того, что снова разводилась бурная деятельность. – Мы немедленно позвоним его родителям и разберемся в ситуации. «Вместо того, чтобы звонить сиятельному мистеру Хорану, конечно», – подумал Зейн, с отвращением скривив губы. – Последнее, о чем я спрошу, – уже совсем мягко произнес Эйкин, обратившись к Зейну. – Ты не знаешь, кто мог отправить видео на адрес директора школы? – поинтересовался он. Зейн покачал головой. – А никнейм «marquisLioncourt» тебе ни о чем не говорит? Может, ты где-то слышал... У Зейна над головой словно лопнула огромная лампочка. Он сразу вспомнил, кем на Хэллоуин нарядились Луи и Ник. У них был парный костюм из «Вампирских хроник». Луи был своим тезкой, Ник — Лестатом Лионкуром. Конечно! Только он мог отправить это видео! – Нет, – ответил Зейн, прежде чем им позволили покинуть кабинет. – Понятия не имею, кто это может быть.