***
Был очередной одинокий выходной день, который Тимати планировал провести в своей кровати. Без Юджина ему было ужасно одиноко и скучно. Делать не хотелось ничего. Даже ел он через силу. Возможно, его планы и сбылись бы, если бы папа-омега не вынудил сына дойти до магазина. Лето только сегодня началось, но солнце уже который месяц особенно ярко грело. Из-за чего каждый день альфа изнывал от жары в своем строгом костюме. Но раз уж работы нет, парень мог позволить себе накинуть простую футболку и летние бриджи, в которых было не так душно. Идя по улице, Тим старался особо не смотреть по сторонам. Извечные парочки наводили на него лишь тоску. Он даже пару раз набирал Юджина, но у того было занято. Поэтому, с грустью убирая телефон обратно в карман, альфа медленно шел дальше. В супермаркете он управился быстро. Еще бы, тут парень чувствовал себя как рыба в воде. Но уже упаковав тугие пакеты, задумался. А хорошо ли питался все это время сам Новак. На тот момент Тимати посчитал это прекрасным поводом для звонка. Однако, на том конце снова не отвечали. Мало того, приятный женский голос говорил: «аппарат отключен». Это взволновало Фарсовски не на шутку. Словно и не чувствуя тяжести в руках, он быстро направился к дому Новака. Благо по пути он смог натолкнуться на такси. Только перед самой дверью нужной квартиры Тим вспомнил о своей ноше. Оставив ее около двери, он стал звонить в дверной звонок, однако реакции не последовало. И после еще одного, и после стука. Выудив из кармана запасной ключ, что альфа, предприимчиво забрал, собирая вещи, он наконец отворил замок. Помещение встретило его абсолютным мраком и тишиной. Тим было подумал, что зря пришел, дома никого. Но, включив свет, понял, что уходить ему рано. Хаос. Абсолютный хаос. Везде были разбросанные вещи, большая часть из которых была сломана или порвана. Мебель перевернута. Техника в дребезги. У Тима поджилки затряслись. «Что тут, черт побери, произошло? И где Юджин?!» — Подумал Фарсовски, обходя комнату за комнатой. Омеги не было ни в спальне, ни в разрушенной гостиной, ни в кухне. Оставалась только ванная-комната. Однако сердце у альфы бешено колотилось, отдаваясь гулкими ударами где-то в висках. Сознание рисовало самые жуткие картинки, какие он когда-то видел по ТВ. Ограбление, нападение, убийство, изнасилование. Могло случиться все, что угодно. Новак был слишком публичным, слишком известным в своих кругах, слишком привлекательным и успешным. Таким обычно завидуют или питаю жуткую ненависть, а порой и ужасное, граничащее с безумством, обожание. И верить в то, что какое-либо жуткое событие, что не вписывается в привычную повседневность, обойдет стороной глупо — наш мир слишком спонтанен на горести и радости. Слишком сильно любит подкидывать свои сюрпризы. Спотыкаясь, пиная в стороны мешающий хлам, что раньше был частью интерьера, Тим понесся к ванне. Почти вышибив дверь своим напором, он ввалился внутрь. Это не то, что он хотел бы увидеть. Но нечто подобное все же ожидал. Прижавшись голой спиной к холодной кафельной плитке стены, прямо под разбитым зеркалом, из которого, как лезвие гильотины, свисали острые осколки, все еще сдерживаемые рамой, сидел сам Юджин. Его худые колени были подтянуты к груди, голова, будто шарнирная, свисала, слегка упираясь в них. Лица почти не было видно из-за криво обрезанных волосы. Одна рука была рассеяно отброшена в сторону, ладонью вниз. Другая почти прижата к туловищу. А в кулаке крепко сжато стекло. Тимати бы и не понял, что с его парнем, если бы не темно-бордовая лужица, что расходилась от его рук, обрамляя тело. Подбежав к Джину, альфа пару раз поскальзывался на разлитых по всему полу средствах гигиены. Он приобнял омегу, желая привести в чувства, но случайно сжал его руку за порез у кисти. Тело в объятьях рефлекторно всколыхнулось, а Тим испуганно разжал ладонь и посмотрел на нее. Парень обомлел. Они подумать не мог, что у любимого перерезаны вены. Первой мыслью альфы было, что на Юджина напали в его собственном доме, а тот отбивался, чем пришлось. Частью зеркала, которая теперь была зажата в его руке. И кровь, как думал Фарсовски, была из раной, нанесенной кем-то. Грабителем, маньяком, убийцей, несостоявшимся любовником. Да кем угодно, но никак не самом Новаком. Мысль о том, что дорогой тебе человек, которого, как ты считал, знаешь вдоль и поперек, может самостоятельно пойти на такое, поистине ужасающа. Она заставляет кровь в жилах холодеть, а разум отрицать реальность. Убеждает искать виноватых и видеть в каждом знакомом предполагаемого виновника, невольного убийцу. Быть может Тим и пустился бы в глубокий анализ или отрицание, но сейчас на это времени не было. Нужно было действовать. Еще раз убедился, что Джин жив, нащупав венку на шее, в которой тихими ударами можно было уловить слабый пульс, Фарсовски постарался передавить раны, чтобы приостановить кровотечение. Как же хорошо, что в такой ситуации мозг не отключился, а наоборот, стал прокручивать скучные инструктажи по технике безопасности, что были обязательными в фирме, да уроки по оказанию первой помощи, которые непонятно зачем ввели на семестр в его школе. Он выхватил из кучи тряпья, что когда-то была одеждой омеги, пару лоскутов какой-то ткани и туго повязал их чуть выше ран. Что делать дальше он помнил с трудом. Чем обрабатывать, да и стоит ли, совсем вышло из головы. Но набрать номер службы спасения он не забыл. В итоге заветная машина уже через считанные минуты забрала горе-суицидника и его спасителя в ближайшую больницу, попутно оказывая помощь первому и приводя в чувства второго.***
Глаза было открывать больно. И страшно. Юджин больше всего на свете боялся видеть ад и самого сатану за все свои прегрешения. Это было странно, учитывая, что всю свою жизнь омега был конченным атеистом. Отрицая даже существование призраков, ведьм и прочего подобного мистицизма. Однако то, что сейчас он чувствует тело, такую боль и жжение в глазах – это наталкивало на возможность жизни после смерти. А в том, что он погиб, Джин и секунды не сомневался. Вот только странный писк не вписывался в эту картинку. Да и до рецепторов быстро донесся знакомый запах лекарств и хлорки как в больницах и аптеках. Тут-то уже и любопытный Новак приоткрыл глаза. Наскоро осмотревшись из-за чуть вздернутых ресниц, Юджин стал переваривать темную расплывчатую картинку. Сколько времени ушло, он не знал, парню показалось, что не мало, однако он все же пришел к заключению о том, что сейчас лежит в какой-то палате. Второй раз он осмотрелся с таким же трудом и болью, но уже более уверенно. Палата. Совершенно обычная, ничем не примечательная. Как в любом фильме и сериале. Светлые стены, минимум мебели: кровать, тумбочка и все. На единственном окне короткие жалюзи. Из рук отходят тонкие полупрозрачные трубочки катетера, что переходят в бутыли капельниц, подвешенных на металлических подставках. А за ними пиликающее устройство, показывающее его пульс. Омега не сразу заметил тощую фигуру, что сидела на жестком стуле около двери. Вот только та в миг уловила пробуждение пациента и вскочила со своего насеста. Расплывчатый темный силуэт быстро приобрел очертания обеспокоенного Тима, которой пулей оказался перед кроватью Джина. — Что это за хуйня, Юджин?! — Не стесняясь в выражениях рыкнул Фарсовский. — Э… — не ожидая такого напора проблеял Новак. Альфа тяжело вздохнул и осел на пол. — Прости, — уже тихо, в шепот. — Я понимаю, что тебе сейчас не просто. Я не должен был кричать, — он провел рукой от лба по волосам и вновь поднял взгляд на омегу. — Пожалуйста, объясни мне, что произошло. Почему ты это сделал? В голосе Тима было столько мольбы и отчаяния. Он сам чуть не умер всего пару-тройку часов назад вместе с Юджином. Все то время, что у омеги была операция, которую он провел под наркозом, альфа просидел за дверью операционной, а потом и на том неудобном стуле. Всю ночь он не сомкнул глаз и только пару часов назад провалился в беспокойную дремоту. Только видя возлюбленного в сознании, страх начал отступать, а желание узнать правду становилось сильнее. — Уходи, — едва слышно произнес омега. — Что? — Осекся Тимати. — Уйди, я не хочу тебя больше видеть. — Грозным и спокойным голосом сказал Джин. — Нет, так не пойдет, — говорил будто и не Тим, серьезным и мужественным тембром. — Объясни мне все нормально, иначе я стану твоим призраком-преследователем еще при жизни. Юджин сглотнул, сжав одеяло кулаками, он с трудом выдавил из себя: — Я изменил тебе… Уходи, — голос ровный и холодный, как сталь. Тим завис. Это нереально. Альфа не хотел верить, что подобное может быть на самом деле. Что человек, которого он безмерно любил, сначала решил свести счеты с жизнью, а теперь признавался в неверности. Такого ведь быть не может, верно? Столько ужасов и гадости не может свалиться на человека, тем более в один день. Бред же. Как бы Тимати хотел сейчас проснуться в своей кровати от этого кошмара. Даже неосознанно щипал себя за руку — глупая детская привычка. Не помогало. Увы, но это была реальность. Та самая ее мерзкая и черная сторона, о которой многие предпочитают забыть. И Юджин смотрел на него как-то странно. С болью и неким раскаянием. Но голос шел в разрез. Тим медленно осел на край кровати. Так хотелось опустить голову и не видеть собеседника. Но парень не мог. Сейчас ему были нужны ответы. Не услышав их, сердце никогда не успокоится. — Почему? — Болезненно, надломано. — Скажи, что я сделал не так? Тебе чего-то не хватало, или же я был слишком назойлив. Юджин молчал. Ему было трудно говорить. Да и тем более отвечать на эти вопросы. — Ответь мне… — чуть громче. И снова тишина. Новак закусил губу до крови. — Пока не ответишь, я… — Тим затих, у него не было доводов. Пришлось придумывать. — Я смогу придти только к одному выводу — что сплоховал сам, и погибнуть стоило мне. Словно гром в гробовой тишине. Джин не мог даже слышать об этом. — Нет, нет! Ты просто не понимаешь! Ты ни в чем не виноват! Ты просто самый лучший! Чистый и такой хороший!.. А я не достоин тебя… — с первых же слов Юджин спустился на крик и слезы. — Я мерзок и гадок. И даже единственное, что могу тебе дать — свое тело, сберечь не могу. Только им и умею пользоваться… Вот и сейчас… Услышанное заставило Фарсовски сжать в кулаки. Ох и не нравилось ему это. — Расскажи подробно… — почти рык. Новак сглотнул. Было слишком больно. Тим понял, что кричать смысла нет. Его внутренние муки это ни коем образом не облегчит, а Юджин и закрыться может. Прикрыв глаза и пару раз глотнув воздух, пропитанный лекарствами, альфа умерил свой пыл. Он пододвинулся к омеге и провел своей теплой рукой по его холодной щеке. Так нежно и ласково. Словно в прежние времена. — Пожалуйста, Юджин. Я должен знать, — мягко и с мольбой. Новак решил, что скрывать все больше смысла нет. Он уже сделал Тиму слишком больно. Так что новая информация не принесет победное увечье, разве что посыпет уже полученные тонким слоем соли. Но, возможно, тогда Фарсовски сможет, наконец, понять, насколько они не подходят друг другу и насколько плох Новак на его фоне. Повествование началось с самого начала. Джин в деталях и красках описал свое детство, со всеми худшими и лучшими его событиями. Не забыл упомянуть тот самый поворотный момент. А после поведал историю своего морального падения. Как собственное тело стало его оружием и разменной монетой. Как он научился разделять собственное «я» и собственную плоть. Что ее целость перестала быть ему важна настолько, чтобы цепляться к ухажерам и требовать особой почести и нежности. Парень не стеснялся даже самых мерзких и жутких подробностей. Практически описывал каждого любовника и сексуальный опыт. А Тим слушал и не верил в истинность услышанного. Ведь такое только в кино бывает, что ставят под грифом «18+». Но не перебивал. Вот только с каждым новым словом альфе не столь мерзко становилось, сколь грустно и обидно за возлюбленного, которого по сути лишили всех радостей обычной жизни. И, отрезав чистый ангельские крылья тупым проржавевшим ножом, скинули вниз, на загазованные грязные улицы многолюдного мегаполиса. А после сказали выживать, как придется. Тим несколько раз порывался обнять с трудом держащегося омегу. Но тогда тот точно не смог бы закончить свой рассказ. А тем временем Юджин смог дойти до самого сока. Истории матери и ее кредиторов. И вот тут-то альфа разозлился не на шутку. И ярость была отнюдь не на Новака. А на его мать. «Да какому человеку в здравом уме придет в голову просить родного ребенка о таком? Где, блядь, ее мозг был?!» — Ругался мысленно Тимати. Но вот уже договаривая историю своей измены, Джин не смог сдержаться и снова впал в истерику. Фарсовски тут же подлетел к нему и обнял так крепко, как только мог. А Омега не мог успокоиться. Он плакал навзрыд и кричал: «Теперь ты понимаешь, какой я мусор!», «Я гниль!», «Я грязный!», «Убирайся!», «Уходи!» и все в том же духе. А Тим все сильнее прижимал его к себе и сам чуть не плакал. Меньше чем через минуту в палату влетели санитары и, прижав брыкающегося Юджина к кровати, вкололи ему успокоительное. Медработники и Тима выгнать хотели, но тот попросил еще пять минут, клятвенно божась, что уйдет в данное время. Препарат подействовал очень быстро. И вот уже омега лежал с полу-стеклянными глазами и отрешенным лицом. Да и голос был такой же. — Теперь ты ненавидишь меня? — Спокойно спросил он у Тимати. — Не думаю, — ровно ответил тот. — Любишь? — Да, — без сомнений. — Даже несмотря на то, что слышал все это? Ты странный. — Возможно, ты прав, но, — альфа чуть улыбнулся на секунду. — Любовь — штука сложная. Не думаю, что перестать любить можно так быстро. Это же не выключатель какой-то. Ты близок с кем-то, клянешься быть рядом и так далее, а потом узнаешь какую-либо грязь — все, больше он для тебя никто. По-моему, это бред. Те, у которых это все-таки получается, любят не на самом деле. Просто сыпят красивыми словами. — А разве тебе не больно? — Ты и представить не можешь насколько. Но дел это не меняет, — он подошел к двери и, глядя Юджину в глаза, произнес: — Именно потому, что люблю и мне сейчас очень больно, я не дам тем ублюдкам пользоваться тобой, как им вздумается. Я сделаю все, чтобы защитить своего омегу, — в глазах все еще было тепло. Беззвучно закрыв деревянную дверь, Тим вышел, оставив Юджина в плену своего разума и его самых диких мыслей.