Азбука любви

      Лето подкралось к Токио незаметно. Оно практически ничем не отличалась от поздней весны — жаркое, душное, но такое долгожданно приятное. Деревья, словно разукрашенные акварелью в самые разные оттенки зелёного, притягивали взор, вносили краски в серые будни горожан. Усаги, бесспорно, нравилось лето, впрочем, как и любое время года.       Сегодня день выдался немногим прохладнее, чем обычно: телевизор упрямо показывал «+17», поэтому Усаги пришлось на время отложить короткие шортики, из которых не вылезала весь летний сезон. Надев первое попавшееся под руку, она поскорее убежала на улицу, пока мама опять не заставила её мыть посуду.       Вечерний воздух был свежим и прохладным. Усаги подставляла лицо ветру и, раскинув руки, представляла, что отрастила крылья и летала в небесах. Шагая по бордюру тротуара, она старалась удержать равновесие и не упасть. Не хотелось бы снова столкнуться с асфальтом, как это бывало прежде.       Усаги любила гулять. Часами она могла ходить по родному кварталу, забредая в неизвестные ещё ей места. Изучать, совать свой нос, куда не следовало бы, а потом приводить с собой подруг и вместе с ними радоваться жизни и случайно обнаруженному скверу. Усаги нравилась природа и ощущение умиротворённости, которое возникало всякий раз, стоило ей прийти в ближайший парк. И сегодня она не изменила привычке. Не желая, правда, в этот раз слишком далеко забредать, Усаги решила ограничиться прогулкой по Итинохаси. Да и располагался он не так уж и далеко от дома — всего в пятнадцати минутах от десятой улицы.       Приятно было пройтись по красивым аллеям, полюбоваться разноцветной природой. Сцепив руки в замок за спиной, Усаги весело шагала по извилистым тропинкам — то широким, то узким, выбирая те, по которым ещё не ходила. Она не знала названия растений, растущих в парке, зато чувствовала, как ей хорошо среди них, особенно когда хочется побыть одной, наедине с собой и природой. Не часто такое бывало с Усаги, конечно, но…       — Оданго? Не ожидал тебя тут увидеть.       Она вздрогнула от звука знакомого голоса. И — ух! — было бы это лишь просто её разыгравшимся не на шутку воображением. Сосчитав до десяти, Усаги спокойно выдохнула и обернулась, ища взглядом источник её почти каждодневных проблем.       Мамору сидел в тени кустов и, щурясь, изучающе смотрел на Усаги. На коленях он держал планшет и задумчиво чесал затылок карандашом. Интересно, Мамору вообще в курсе, что пребывание на траве в строгой одежде — и любой другой вообще — чревато появлением некрасивых зелёных пятен на ней?       — А ты чего тут делаешь? — спросила Усаги, покачиваясь на носочках.       Молча, Мамору показал ей планшет с пустым белым листом. Видимо, он собирался зарисовать что-то поистине потрясающее, но Усаги пришла и сбила весь настрой. Она даже обернулась, гадая, не испортила ли пейзаж, который, возможно, Мамору и собирался запечатлеть в карандаше. Но ничего толком стоящего не обнаружила — деревья и кусты точно такие же, как и везде.       — Кризис творческий? — деловито осведомилась Усаги и осторожно подошла поближе.       Помедлив, она присела рядом, поправляя длинную светло-фиолетовую юбку. Если уж Чиба не страшился испачкаться, то и она не будет противиться романтичным посиделкам под деревьями. И Мамору тут вовсе не при чём.       — Нет, — он подозрительно покосился на неё. — Просто идей ни одной.       — А зачем тебе вообще всё это? — Усаги задумчиво поглядела на пустой лист. — Никогда бы не подумала, что ты увлекаешься рисованием…       — Задание по спецкурсу, — как будто неохотно отозвался Мамору.       Краем глаза Усаги видела, что он продолжал внимательно рассматривать её, словно видел впервые в жизни. Она придирчиво, чтобы только Мамору не заметил, оглядела себя, пытаясь, понять, что в ней не так. Зеленый кардиган поверх чёрной водолазки — что в этом могло быть такого? Но стоило только ей заметить, в какой именно одежде был сегодня Мамору, всё встало на свои места.       Чиба усмехнулся, в синих глазах загорелся хитрый огонёк. Усаги фыркнула, чувствуя, как начали гореть щёки.       — Не придирайся!       — Я ничего даже сказать не успел, — весело парировал он и наконец стал изучать ближайшие веточки кустов.       Усаги тем временем не сводила глаз с его красивого профиля, нахмуренных бровей и складки на лбу. Мамору от скуки грыз карандаш и явно не торопился с выполнением домашнего задания. Впервые в жизни она видела его таким несобранным и расслабленным, не знающим, что делать дальше и как жить вообще.       Конечно, Усаги преувеличивала. С вероятностью в девяносто девять целых и девять десятых процента он даже и не думал о чём-то подобном. Но Усаги часто грешила «додумыванием» за других людей, из-за чего много раз попадала впросак. Бывало, накрутит там себе чего-нибудь, обидится на это и ходит потом весь день, как в воду опущенная. А на деле — человек даже и помыслить о плохом не позволял себе.       У них с Мамору, к слову, была идентичная ситуация.       — Как ты думаешь, что это? — вопрос резко вырвал Усаги из размышлений о законах бытия, потому посмотрела она на Мамору недоуменно и крайне подозрительно.       — Про что «это»?       — Вот это — что за растение? — он кивнул на неподалёку растущий куст с белыми цветочками.       Усаги безразлично пожала плечами. Куст как куст. Да, красивый, и аромат — очень сладкий и нежный, которым можно наслаждаться сколько угодно. Но она не биолог, чтобы знать тысячу тысяч растений в округе.       — Ну, даже мыслей никак нет?       — Не знаю, — огрызнулась Усаги и отвернулась. — Чего пристал? — пробубнила она недовольно.       — Эх ты…       Мамору так и не стал озвучивать, что там с ней не то. Усаги лишь услышала, как зашуршала трава, словно кто-то поднялся на ноги. Она повернулась и увидела, как Мамору приблизился к растению, негромко пробормотал ему какие-то слова, аккуратно оторвал небольшую веточку и вернулся на место. Усаги заинтригованно за ним наблюдала. Интересно, зачем Мамору понадобился таинственный кустарник?       Он сел обратно и осторожно прикоснулся пальцами к нежным лепесткам.       — Это жасмин, — пояснил он и взглянул на Усаги. — Говорят, он может подарить удачу.       Мамору замолчал, не вдаваясь в подробности других особенностей этого цветка. Он лишь мягко улыбнулся — Усаги никогда не видела его таким спокойным и расслабленным — и, словно невзначай, спросил:       — Позволишь?       Он бросил быстрый взгляд на причёску Усаги, размышляя, чего именно не хватало образу Оданго для стопроцентного совершенства. Она вскружила ему голову, когда появилась перед глазами в одежде, цветовая гамма которой почти идентично совпадала с его собственной. Вот только всё равно чувствовалось что-то незаконченное, неправильное. И, глядя на веточку жасмина в руках, Мамору подумал, что вот оно! То самое, недостающее звено.       — Что ты хочешь сделать? — она уже не смотрела него так настороженно, как до этого. Усаги просто было любопытно, только и всего. — Мамору?       Оторвав пару листьев, он аккуратно закрепил жасмин в волосах Усаги и слегка прищурился, критично оглядывая получившуюся «композицию». Цукино покраснела под столь пристальным взором, но ничего не сказала, лишь смущённо сжимала пальцами шероховатую ткань юбки.       — Вот так хорошо, — кивнул Мамору и, улыбнувшись, взялся за планшет и карандаш. — Ты не возражаешь? — спросил он, кивнув на письменные принадлежности.       Усаги на мгновение задумалась. Мамору не стал бы просто так её рисовать, верно? К тому же ей было ужасно любопытно поглядеть на результат. Первый и последний раз Усаги позировала для картины одной известной художницы, вот только в итоге образ принцессы на холсте лишь смутно напоминал ту, которая столько часов позировала Юмеми. И, по иронии, тогда с ней тоже был Мамору. Вот только сейчас он предстал в другом качестве, чем до этого.       — Оданго?       Усаги скромно улыбнулась и расположилась поудобнее, откинувшись спиной на ствол дерева, что росло неподалёку.       — Рисуй, — кивнула она.       Мамору добродушно усмехнулся и принялся за работу. Он бросал на неё короткие взгляды, чтобы выхватить ту или иную черту лица, но Усаги всё равно краснела. Внутри разливалось приятное тепло, щекотавшее душу и словно греющее сердце. Она не понимала, что это, но когда их с Мамору взоры пересекались, Усаги забывала каждый раз дышать.       Спустя час или два таких мучений работа, наконец, была завершена. Когда Мамору кивнул ей и сказал, что «Всё», Усаги опрометью бросилась к нему, жадно вглядываясь в рисунок на бумаге. Резкие, то длинные, то короткие росчерки очень живо показывали изображённую на листе девушку, и Усаги внимательно рассматривала саму себя. Неужели она и впрямь была так хороша, как её нарисовал Мамору?       — Не знала, что ты так красиво рисуешь, — Усаги с превеликой осторожностью прикоснулась к наброску, кожей ощущая шероховатость бумаги и следы грифеля на ней. — Словно настоящая… — она очертила пальцами нарисованный цветок в волосах, а потом дотронулась до жасмина на собственной голове.       — Когда есть вдохновение и работа тебе по-настоящему нравится — всё спорится, — туманно отозвался Мамору, зачарованно глядя не на рисунок, а на саму Усаги, трепетно прижимавшуюся к нему всем своим соблазнительным существом.       — У меня так почти никогда не бывает, — словно невзначай произнесла она и вдруг испуганно замолчала, подняв на Мамору полный смущения взгляд. — Почему я?       Он молчал какое-то время, с превеликой осторожностью поглаживая нежные, слегка шершавые от ветра щёки. Усаги чувствовала дрожь во всём теле, её словно магнитом тянуло к Мамору, хотелось обнять и никуда-никуда его не отпускать. Странные, несуразные и эгоистичные мысли, но что она могла с этим поделать? Она замерла, затаив дыхание, боясь, что сможет спугнуть неожиданный момент их совместного спокойствия.       Очертив большим пальцем девичьи губы, Мамору наклонился и коротко поцеловал Усаги — не мог устоять перед её невинной красотой и невозможно притягательными глазами цвета неба.       — Потому что это ты.       И улыбнулся.