Азбука любви

      Мамору работал за ноутбуком, когда это случилось: не удивительно, что после прошедшей грозы почти во всём их районе отрубило электричество. Сначала он подумал, что проблема в его квартире или, на крайний случай, в доме, однако стоило Мамору только выглянуть в окно, как многое стало понятно: соседние многоэтажки впали в точно такое же состояние первобытной темноты. В службе по чрезвычайным ситуациям дали расплывчатое «день — два» для восстановления поломки, а потом телефон у Мамору и вовсе сел, поэтому Чиба, сохранив все наработки, отправился искать свечи — в полной темноте ему сидеть не улыбалось.       Однако через полчаса Мамору приятно удивился: свет снова вспыхнул, правда, был несколько тусклее, чем до этого.       — Видимо, включился запасной генератор, — припомнил Мамору, глядя на улицу, где многие дома всё ещё были погружены в пучину темноту; к тому же ещё лил дождь, усугубляя ситуацию. — Что ж, мне же лучше.       Он поскорее поставил телефон на зарядку, чтобы в случае повторного отключения была возможность хоть куда-нибудь дозвониться, и сел дальше работать. Увлечённый написанием программного кода для нового сайта, заказанного одной фирмой, Мамору не сразу услышал дверной звонок. Продолжая листать блокнот с пометками, сделанными в процессе работы, он медленно направился к входной двери, рассеянно обходя мебель по пути. Думая, что это мог прийти консьерж, чтобы удостовериться, что всё в порядке из-за столь резкого перепада напряжения, Мамору без задней мысли распахнул дверь, не взглянув в глазок.       — Добрый ве… — он перевёл взор на нежданного гостя да так и замер на пару секунд. — Оданго?       На пороге его квартиры стояла Усаги собственной персоной: в одной руке она держала сломанный зонт, другой — прижимала к груди электрический чайник; растерянно хлопая мокрыми ресницами, Усаги робко смотрела на Мамору, мелко дрожа. Она явно что-то хотела сказать, но голос отказывался слушаться хозяйку.       Какой чёрт дёрнул её пройтись прогуляться с подобным необычным аксессуаром в виде чайника — об этом Мамору подумал в самую последнюю очередь: он чуть ли не силой затянул Усаги в квартиру и поскорее завернул в удачно лежащий на тумбочке плед. Сломанный зонт Мамору пришлось поскорее выбросить, а вот чайник Усаги наотрез отказалась выпускать из рук.       — Господи, Оданго, и вот не сиделось тебе дома?       Ворчал Мамору лишь для проформы; стараясь согреть промокшего насквозь крольчонка, он отвёл её в гостиную к поспешно включенному обогревателю и теперь активно растирал ей плечи. Дурацкий чайник в руках Усаги мешал прижать её к себе и согреть в объятьях.       — Я-я хотела попить чаю, — наконец, подала голос Усаги, шмыгая носом и робко поглядывая на Мамору. — Дома никого нет, все уехали. А тут ещё и свет погас, а до девочек далеко. Шла мимо твоего дома, а у тебя свет горит, вот я и решила попросить у тебя немного воды согреть для чаю. Можно?       Она приподняла чайник, и Мамору только сейчас понял, что в нём, ко всему прочему, ещё была налита вода…       — Будет тебе чай, не переживай, — Мамору всё же настоятельно усадил Усаги на диван, пресекая её вялые попытки отнекаться. — Это тебе дождь туда налил столько или ты решила заняться новым видом спорта: бег под дождём с полным воды чайником?.. — не удержался он от колкого замечания, но, увидев растерянность в васильковых глазах, тут же прикусил язык. — Прости, но это в самом деле рискованно: можно и заболеть ненароком.       — Я просто хотела попить горячего, — шмыгнула носом Усаги, сильнее сжав в тонких пальцах плед.       Чувствуя, что её снова начало мелко трясти из-за вернувшегося из приоткрытого окна холода, Усаги подумала, что Мамору всё же был прав.       — Ладно, ничего, — прежде чем встать с дивана и закрыть балконную дверь, Мамору ободряюще сжал её ладони. — Зато впредь будешь осторожнее.       Отправившись проверять форточку на кухне, Мамору по пути щёлкнул «лапку» своего чайника: он тут же зашумел, утробно урча.       — К сожалению, у меня только чай, — сообщил Мамору, распаковывая упаковку с чайными пакетиками. — Будь у меня какао — предложил бы его.       Мамору помнил, как однажды во время очередного их разговора (для всех остальных это больше выглядело, как ругань, чем просто беседа) Усаги обмолвилась, что самый её любимый горячий напиток: какао с молоком. Правда, тогда она долго выбирала между малиновым чаем и растопленным шоколадом, но в итоге остановилась на какао.       Усаги обернулась к нему и растерянно улыбнулась: видимо, тоже об этом вспомнила.       — Ничего страшного.       Когда чайник вскипел, а чай был готов, Мамору принёс кружку с горячим напитком Усаги и осторожно вложил её в протянутые ладошки. Для себя же он по-быстрому сделал кофе и присоединился к Усаги на диване. Довольно жмурясь, она пила чай маленькими глотками и кротко улыбалась. Однако, заметив, как внимательно изучал её Мамору, прикрыв веки, Усаги корпусом повернулась к нему и вопросительно подняла бровь.       — Что?       — Что? — недоуменно переспросил Мамору.       — Ты так смотришь… — Усаги на секунду запнулась; щёчки её слегка порозовели — то ли от смущения, то ли от действия горячего чая. — …на меня.       — Просто я ни разу не видел, чтобы ты улыбалась при мне из-за меня, — сознался Мамору. Приглушённый свет действовал как будто магически, побуждая говорить то, что в обычный день он заставил бы замолчать где-то внутри. — Обычно ты или недовольная, или обиженная.       — Как будто сам не знаешь, почему, — парировала Усаги, добродушно усмехаясь.       — Знаю, — улыбнулся вдруг Мамору и сделал глоток своего кофе.       — Ты, кстати, тоже первый раз улыбнулся без насмешки.       Усаги слегка наклонила голову и смотрела прямо на него из-под пушистых ресниц, тень от которых падала ей на щёки, от чего Усаги казалась более таинственной. Захотелось пройтись лёгкими поцелуями по этим самым щёчкам и ощутить бархат нежной кожи; Мамору с трудом подавил в себе это желание, переключившись целиком и полностью на кофе. Впрочем, ненадолго.       Сидеть вместе на диване в гостиной Мамору, осторожными глотками пить горячий напиток и чувствовать, как не только внутри, но и на сердце — в душе даже — разливается непонятное, но такое приятное тепло. Это было так необычно, но в то же время будоражило: всё происходящее сейчас шло в разрез с их общением в привычной обстановке. То ли погода сыграла свою роль, и то, что Усаги промокла, а Мамору просто не мог не помочь ей; то ли тусклое электричество, создающее более интимную для откровенных бесед атмосферу — не то, что солнце и яркие светильники «Короны».       — Знаешь, мне почему-то кажется, что это вот всё ненадолго, — вздохнула Усаги, привлекая внимание Мамору. — Завтра наступит новый день, и всё повторится, как раньше: я приду в «Корону», ты назовёшь меня Оданго, я тебя бакой — и мы снова разругаемся из-за какой-то ерунды. Или не ерунды.       Мамору ответил не сразу. Он рассеянно рассматривал пенку на дрожащей поверхности кофе, размышляя о чём-то.       — Может быть, — задумчиво протянул Мамору.       Оторвавшись от созерцания кружки, он, лукаво улыбаясь, перевёл взор на Усаги, которая хоть и раскраснелась пуще прежнего, взгляда не отвела, только сильнее сжала чашку в своих руках; сейчас она выглядела настолько прелестно, что Мамору всё-таки решил осуществить задуманное.       — Может, — повторил он. — А может и нет.       Усаги совсем не ожидала, что Мамору резко выпрямится — да так, что его лицо окажется совсем-совсем близко от её; казалось, у неё покраснели даже ушки — так она была озадачена их необычным положением и смущена до чёртиков в синих глазах, которые сияли подобно сапфирам — или глубокому тёмному морю — прямо напротив неё. Она облизала пересохшие вмиг губы и с замиранием сердца ждала… чего-то.       Прикосновение губ вышло хоть и невозможно коротким, но в то же время трепетно нежным и ласковым — таким родным и до боли знакомым, словно они целовались каждый по сотню раз на дню. Или это так просто казалось?       Но этого было мало — ужасно, ужасно мало, и когда Мамору уже почти отстранился, Усаги сама, зажмурившись, полетела в развёрнувшуюся под ней пропасть, когда подалась вперёд и снова ощутила жар его губ на своих. Этот поцелуй вышел другим — более пылким и длительным, словно они изо всех сил пытались восполнить потраченные до этого годы, проведённые порознь.       Чашки с величайшим трудом, но всё же вышло отставить на кофейный столик, чтобы не дай бог не разлить и не разбить, но даже когда Усаги наощупь убирала их, Мамору не дал ей и секунды передышки, целуя пылко, заставляя пламя внутри неё разжигаться всё сильнее. Плед соскользнул с девичьих плеч, когда Мамору притянул Усаги ещё ближе к себе, вынуждая её пересесть к нему на колени и обхватить бёдрами его талию — впрочем, Усаги не была против: ответив негромким, грудным стоном, она сильнее прижалась к нему, обнимая за шею.       Усаги удивлённо и даже разочарованно выдохнула, когда Мамору отстранился, чтобы дать им сделать пару вдохов, и теперь чутко следил за её реакцией, ожидая, видимо, чего угодно от неё: немого шока или возмущённого крика. Но Усаги вместо этого лишь отвела взор в сторону и робко коснулась кончиками пальцев своих губ, всё ещё хранящих вкус его кофейного поцелуя. Оба молчали и не знали, что сказать: всё происходящее между ними было чем-то новым и слишком необычным для них обоих.       — Или это всё останется здесь и никогда не выйдет за пределы этой квартиры, — прошептал Мамору, разрушая атмосферу тишины, и ласково погладил Усаги по спине, словно бы извиняясь за своё развратное поведение: Усаги сидела у него прямо на коленях и могла прекрасно чувствовать, как она влияла на него. — Уса, я…       Договорить ему не дали. Собравшись с духом и прижав ладонь к его губам, Усаги подняла на Мамору голову и, робко улыбаясь, спросила:       — Если это всё останется здесь… Скажи, могу ли я прийти и завтра?..