Десятый проходит над радугой

С Лизеттой происходило странное. Жарко стало даже ночью. Солоха глазел в потолок, прислушиваясь к дыханию за тонкими стенками персональной ячейки. Цветные отсветы каскада Ларсена пробивались сквозь приоткрытую мембрану окна, а вместе с ними полз шалфейный запашок. Одеяло Солоха давно отбросил, и хотелось еще немножечко вылезти из кожи. Особенно когда простудно-насморочно начинал хрипеть Ремизов, словно задыхающийся в горячем воздухе. Сдвинувшись к краю койки, Солоха свесил руку и коснулся пола. Несколько мгновений он не мог взять в толк, что его смущает, а потом сообразил. Пол был очень холодный. Намного холоднее, чем сержант Солохин. Еще пару мгновений Солоха боролся с ужасом, а потом не выдержал – и стремительно вспотел. У него подскочила температура. Солоха вытянулся, сложив руки по швам. Испарина собиралась по всему телу, скапливаясь противными, хорошо ощутимыми лужицами: в ямке между ключиц, в пупке, чуть ли не в глазных впадинах. Солоха приоткрыл рот и беззвучно задышал. Страх вцепился в позвоночник, и немедленно начало подташнивать. Солоха представил, как валится с койки на пол и ползет в направлении медотсека. Там у него берут анализы и начинают беспощадно лечить, попутно внося в дело необходимые данные, которые станут доступны из общего инфополя. Открытость, гласность, демократичность... Тошнить начало еще сильнее. Солоха в ужасе прикрыл глаза, и свет каскада расплылся в мерцающее полотно. Лучше было сдохнуть от лихорадки, чем позволить медикам докопаться до истины. Мокрыми пальцами он коснулся датчика на бедре и надавил, отключая трансляцию. Его жизни ничего не угрожало. Всего лишь небольшая температура. Бывает с любым: сожрал не того, простыл, элоботы засбоили... Фаголитик. Комплексный мощный фаголитик, не чета смехотворным фармацевтическим потугам Касаюрка. Солоха вздохнул с облегчением и чуть не прослезился от собственного идиотизма. В полуметре от него, на тумбочке, в аккуратно сложенной форме прятался блистер с тремя таблетками. Каждая из них была способна убить все инородное в организме среднего человека. Будучи употребленной человеком, прокачанным наномашинами, таблетка работала вдвое точнее и эффективнее. Солоха медленно вытянул руку – казалось, она весит сотню кило – и зацепил форму кончиками пальцев. Теплая, чуть шершавая ткань легла под пальцы. Солоха помедлил, наслаждаясь прикосновением, а потом почти бездумно провел по ней. Приятное покалывание в ладони усилилось, жар сделался еще неистовее, глаза заслезились, и Солоха в отчаянии сжал кулак. Искры стрельнули из ладони в локоть, прыгнули к плечу, перескочили под ребра, окатили сердце чередой вспышек – и разлились горячим половодьем в животе. Солоха беззвучно округлил губы. С трудом открыл глаза и, не веря себе, уставился в пах. Налившийся кровью член каменно стоял. Открывшаяся головка блестела от влаги. Солоха глотнул воздуха и наконец-то почувствовал: возбуждение схватило его, точно неисправный силовой костюм. Сдавило каждую мышцу. Член дрогнул, Солоха ощутил невыносимой сладостности толчок в яйцах, и по головке скатилась мутная капля. Движение по взбудораженной плоти было таким умопомрачительным, что тут же последовал еще один толчок-укол. И вторая мутная капля. Еще более продолжительная дрожь удовольствия. Утихомирившаяся было задница вновь дала о себе знать, но теперь вместо боли в ней занялся приятный жар. Солоха сцепил зубы, и одновременно закаменело все тело. Ягодицы поджались, яйца налились горячей твердостью. И дико, невыносимо захотелось, чтобы к возбуждению добавилась еще одна грань. Он представил, как твердый и одновременно упругий горячий предмет входит между ягодиц, погружаясь в распаханный анус – и едва сдержал стон. Ноги сжались и напряглись. Живот подтянулся, лопатки попытались соединиться. Солоха стиснул кулаки и зажмурился. Не подчиняясь ему, тело приподнималось, выгибаясь в дугу, пока на койке не остались только плечи да икры. Ягодицы и бедра тут же свела судорога, шея затрещала, и Солоха скривился от натуги, чувствуя, как в уголках губ собирается слюна. Еще чуть-чуть... еще каплю... еще секунду... Оргазм выстрелил с мощью орбитального лазера. Член, казалось, сократился вдвое, прежде чем яростно дать залп. Солоха беззвучно засипел, кусая губы. Идеально растянутая простыня, которой не полагалось сбиваться ни в каких ситуациях, оказалась стиснута в кулаках и выкручена в разные стороны. Дрожь не отпускала, горячие струйки семени разбрызгивались по животу, член раскачивался в такт судорожно поджимающемуся очку. Солоха успел подумать, хорошо, что даже кулаки свело, иначе он бы не удержался и попытался бы засунуть в себя пальцы – ведь они тоже горячие, мокрые и твердые... Второй оргазм разорвался в глубине живота. Член продолжал вздрагивать и раскачиваться, яйца держали каменную твердость, но спермы больше не было. Солоху заколотило, бессильная сладость нахлынула девятым валом, и измученное тело медленно опустилось обратно в койку. Ягодицы расслабились, и задница опять заныла. Соленый пот действовал на разбитый анус похлеще спиртовой примочки. Почувствовав невероятно мокрую и холодную простыню, Солоха с отупелым удивлением сообразил, что за короткий миг невероятного экстаза с него сошло сто потов. Мышцы превратились в овсяную кашу. Нездоровая лихорадка стремительно отступала. Солоха не успел толком перевести дух, как нестерпимый жар, мучавший его каких-то пять минут назад, исчез. Остолбенело глядя в потолок, Солоха с усилием пытался понять, следует ли пугаться, или это временная побочка от секса с инопланетчиком. Живот болел. Странно приятной тянущей болью. Член медленно начал опускаться, и расслабились яйца. Солоха шевельнул плечом, а затем сумел и поднять руку. Прикасаться к собственной плоти он не решился. Даже движение воздуха отдавалось не самыми приятными ощущениями. Головка сделалась слишком чувствительной. Не закрытая кожицей, багрово блестящая, она выглядела напряженной, как перед взрывом. Солоха криво ухмыльнулся. Собственное тело казалось немного посторонним. Следовало задуматься, во что это могло бы вылиться посреди учений, да и вообще в каком угодно публичном месте. Представив внезапный оргазм, сопровождаемый эпилептическим припадком, Солоха попытался мрачно стиснуть зубы, но челюсть толком не подчинялась. Ему даже глотать удавалось с трудом – язык плохо шевелился. И все-таки сдаваться медикам – невыносимая идея. Солоха медленно поморгал и коснулся бедра, включая датчик. Метка срабатывала и сама – давая фору на хулиганства где-то в час времени, – но Солоха предпочитал контролировать такие вещи самостоятельно. Второй приступ он еще мог перенести. Может даже и третий. Задуматься стоило бы после четвертого. Да, точно – четвертый приступ следовало признать опасной тенденцией и сдаваться именно после него. Приняв отважное решение, Солоха почувствовал невероятное облегчение. Он точно мог справиться с некоторыми особенностями гормональной системы. Но фаголитика следовало жахнуть. Дотянуться до формы оказалось еще труднее, чем в первый раз. Солоха извернулся на пропитанной потом подушке, кое-как приподнялся на локте и, то и дело моргая, чтобы изгнать наваливающуюся сонную муть, неуклюже пошарил в одежде. Пальцы шевелились с трудом. Пришлось потратить на сражение с упрямой тряпкой бездну времени. Достать гладкий блистер оказалось так же непросто. Открыть – почти непосильная задача. Солоха закинул таблетку под язык и содрогнулся от апельсиново-мятной свежести, ударившей во вкусовые центры. Сапфир рассказывал, что раньше лекарства делали невыносимо горькими, так что надо было запивать их литрами воды. Солоха порадовался, что живет в двадцать пятом веке, и лекарства, чья форма предполагает употребление через рот, соответствуют цели: улучшать состояние пациента. Таблетка шипела и пузырилась, вызывая обильную слюну. Солоха не сдержался и почавкал вслух. Казалось, он пожирает особенно ядреный леденец из любимых Кумысом. Таблетка закончилась, и Солоха почти физически ощутил, как оживает наномашинерия. Армия рассчитывала, что инвестиции окупятся, поэтому лучшее доставалось людям, готовым постоянно нести службу на передовой. Или вот на богом забытой планете, к примеру. В качестве безнадежно застрявших идиотов. - Твою мать! Сдавленный возглас за окном грянул внезапнее грома среди зимы. Солоха судорожно схватился за простынь и яростно дернул на себя. Ткань, скользнувшая по голому телу, вызвала череду мучительных мурашек: ощущения были душераздирающие. Не то боль, не то наслаждение. - Твою мать! – снова прошипели снаружи. Потом дико зашуршали кусты, и Солоха вспомнил, что под окном стратегически расположен черничник. Вернее, сама времянка стратегически расположена так, чтобы в самых неудобных для посетителя местах торчали жесткие кусты. Шорох усилился, к нему добавились гневные матюги, и Солоха наконец-то опознал в пришельце Лося. Раздался треск веток, а затем Рогачев показался в окне. Подтянулся и яростно задергал ногой, пытаясь выпутаться из цепких объятий. Перекинул ногу через подоконник, дернул второй, потерял равновесие и провалился сквозь мембрану. Упругая полимерная пленка пропустила знакомую биологическую модель хомо сапиенса вульгарного и сомкнулась снова. Лось со сдавленным звуком протеста полетел вниз. Выставил руки и успел замереть в упоре носом вниз. Снова рванул свободной ногой и под дикий треск, способный разбудить всю роту, все-таки ворвался в помещение целиком. На штанине у него болталась целая ветвь: помершая, но не сдавшая и не выпустившая добычу. Солоха разулыбался от уха до уха. Лось постоял в нелепой позе, а затем бесшумно переместился на пол, повозился и выпрямился в полный рост. Молча отодрал от себя ветвь и попытался вышвырнуть в окно, но мембрана уперлась. Биологическая модель черничника ее явно не устраивала. - Обоссы меня господь, – отчетливо прошипел Лось. - Сержант Рогачев! – грозным шепотом сказал Солоха. Лось подскочил как ужаленный и резко обернулся, выставляя ветвь перед собой. Солоха сел, предусмотрительно перевалившись на одну ягодицу, и вежливо помахал. Лось сбросил напряженную позу, независимо уронил ветку на пол и сунул руки в карманы. Потом вытащил правую, почесал кончик носа и беззвучно двинулся к сержантской ячейке. - Че прикрываешься, Серега? – шепотом поинтересовался он, остановившись рядом. Солоха бросил изумленный взгляд вниз и обнаружил, что действительно прижимает простыню к груди. Помедлив, разжал пальцы, и мятая мокрая ткань упала ему на бедра. - Хер его знает, – неопределенно сказал он. – А что это сержант Рогачев шароебится среди ночи по кустам и лазит в окно, как преступник, а не пользуется дверью, как честный офицер? Лось открыл рот, но тут за стенкой слева зашуршали. - Ебитесь потише! – прошипел сонный, но злой голос Лапина. – Совсем охренели! Солоха нервно обернулся. - Ебаться будешь с Артемьевым, – мгновенно парировал Лось все тем же шепотом. – А к нам свои половые страдания прошу не применять! Лапин снова зашипел, матюгнулся и умолк. Солоха бледно ухмыльнулся и показал Лосю большой палец. "Ты как?" – одними губами поинтересовался тот. Солоха помедлил секунду и поднял большой палец повыше. Лось шагнул еще ближе, наклонился, обдав умопомрачительно знакомым густым запахом, и коснулся ладонью мокрого лба. Солоха мотнул головой, отстраняясь. Ни с чем не спутываемый то ли смрад, то ли аромат мускуса бил в ноздри. Измотанный организм не реагировал, и Солоха искренне порадовался. То-то было бы некстати, встань у него прямо сейчас. Лось ткнул его в грудь кулаком, и Солоха молча хлопнул его по плечу в ответ. Потом ткнул большим пальцем в сторону, закатил глаза и провел ребром ладони по горлу. Лось точно так же закатил глаза и воспроизвел на лице постно-возвышенное выражение, идеально копирующее полкового священника, а так же подходящее для учительниц изящной словесности и экскурсоводов. Обмен гримасами означал, что время уже позднее, а завтра наступит новый день, и капитан Артемьев придумает что-нибудь ужасающее для поддержания бодрости духа среди недоэвакуированных подразделений. Сохраняя выражение, Лось неслышно отступил на два шага, старательно обойдя сторонкой ветвь, развернулся и на цыпочках двинул в направлении собственного отсека. Солоха хотел уже с размаху шлепнуться на спину, но за стенкой мрачно сопел Лапин, явно не успевший уснуть, поэтому опускаться пришлось аккуратно, с состраданием к товарищам. Натянув простыню по самое горло, Солоха повертел головой, выискивая на подушке наименее пропотевшее место, потом спохватился и просто перевернул ее. Запах медицинской свежести приятно защекотал ноздри. Солоха потянулся, с облегчением почесал за ушами и расслабился. Проснулся сержант Солохин бодрым и голодным. Окно сбросило поляризацию, солнце сияло, как начищенный орден Тройной звезды на груди полковника Ротманна, а снаружи раздавался трубный глас боевого горна. Куда эффективнее было будить людей через браслеты, но капитан Артемьев по любому удобному поводу заводил рожок, и невыносимо громкие бравурные звуки изгоняли любой утренний сон. Причем начинались вопли на десять минут раньше положенного часа. Артемьев с удовольствием объяснял свои действия отеческой заботой о готовности подчиненных к любым неожиданностям. Похоже, мысль, что особо умные уже ставят собственные будильники за минуту до, мудрую капитанскую голову не посещала. Солоха полюбовался на выданный еще вчера браслет и удовлетворенно вздохнул. Гель по-прежнему мерцал красными искорками отсутствующей связи, но само ощущение теплого прикосновения к запястью успокаивало. Запасной контур тоже грел взгляд, свидетельствуя, что отныне сержант Солохин – не хрен знает кто без прописки, а полноценный командир, пусть и низкого полета. В трех шагах, за мембраной-перегородкой, разделявшей помещение на уединенные клетушки – дабы никто не мешал предаваться мыслям о высоком и дрочить под одеялом – завошкались. Солоха мигом узнал манеру Ремизова откашливаться и обстоятельно набирать сил для могучего чиха, и взвился с места. Если Ремизов занимал санблок, остальным можно было попрощаться с умыванием – пиздуй на улицу со стаканчиком в руках. Еще дальше тоже лихорадочно забарахтались и с грохотом прыгнули на пол. Солоха сдернул с тумбочки мыльно-рыльное, чудом не уроненное во время ночной возни, и рванул к санблоку. - Ах ты шакал! – хрипло, спросонья заорали ему в спину. – Не вздумай там серить, дай людям помыться! - Перед боевым заданием организм бойца должен быть чист со всех сторон! – ответно проорал Солоха, ловко перепрыгивая натянутую неизвестной паскудой леску, еле заметно блеснувшую над полом. – Ухбля! Пидорасы, кто растяжку поставил?! За спиной наконец расчухался и взревел сиплым басом Ремизов, прочищающий носоглотку. Проскакав последние метры, Солоха влетел в санузел и треснул по панели доступа. Дверь закрылась с приличествующим ситуации свистом. - Вот гондон стриженый! – приглушенно проорали снаружи. Четыре секунды спустя в дверь врезалась чья-то туша, в которой даже слабо знакомый с сержантом Рогачевым мог бы опознать его по форме круглого литого плеча, аж проступившего сквозь полипласт. Впрочем, дверь встретила удар невозмутимо. Материалу было плевать, в какой весовой категории находятся посягающие на него армейцы: им он не поддавался. Равно как ударам дежурной тумбой, рукоятями табельного оружия и обряженной в полевую каску головой Сапфира Ибрагима Мазлы. Одной рукой превращая тубус в малый гигиенический набор, другой, обряженной в контур управления, Солоха по-быстрому выстраивал свою голографическую копию, которой поручалось выполнить нудные обязанности. Например, проследить за опрятностью, исправностью обмундирования подчиненных, правильной подгонкой снаряжения, соблюдением ими правил личной и общественной гигиены, ношения военной формы одежды, а так же за чистотой упомянутого обмундирования и просушкой портянок с носками вместе взятыми. Последние два пункта из сто пятьдесят девятой статьи по чьему-то недосмотру до сих пор не исключили, поэтому умные люди быстренько поименовали первую пару компрессионных стяжек портянками, а вторую, соответственно, носками. Голографическая копия сержанта Солохина, неуставно передаваемая через давным-давно взломанную умельцами систему мониторинга, рыскала по времянке для рядовых, придираясь к неидеальным уголкам самозаправляющихся коек, и совала голографический нос в каждый солдатский ботинок. - Сиро-ожа! – ласково пропел Лось из-за двери. – Или ты открываешь, ведьма, или мы тебя выносим нахрен! - Чистоплюй херов! – поддержал Сеня Лапин. Остальные голоса доносились как сквозь вату – дверь глушила сильно посторонние звуки, давая возможность посетителю спокойно привести себя в порядок. - Скворцов! – сквозь зубную пену заорал Солохин, наткнувшись голографическим взором на вопиюще раздербаненную подушку рядового. – Все перья повыщипаю! Что с подушкой! - Тащ сержант! – заныл голографический Скворцов, выглядывая из плохо отрисованной душевой. – Ну нечаянно же! Внутри орали и плескались. Рядовым полагалось мыться коллективно: от пяти до десяти человек на одну душевую распылялку. - Пытался жевать во сне! – громогласно заложили Скворцова из душевой. - Чтоб через двадцать пять секунд все было отбито по кантику, чапалка! Каждая складка на одеяле солдата – лазейка для галактического терроризма! - Так точно! – каркнул Скворцов. Солоха ругнулся и сплюнул в раковину. - Сирожа-а! – заревел Лось с той стороны. – Ах ты падла, Сирожа! - Сжечь ведьму! – подключился Кумыс. Солоха лихо ополоснулся до пояса, протер за ушами и снова хлопнул по панели. Дверь усвистала в сторону. Солоха отскочил. Лось с Кумысом влетели в санблок почти кубарем. - Попался! – заорал Лось, раскрывая объятия. Солоха отпрыгнул еще дальше, пол под ногами предательски заскользил, сержант взмахнул руками и все-таки устоял. Но момент упустил. Лось, прущий атомным поездом, снес его и впечатал в стенку. - Ыть! Лос-ся... кха... - Дорогу старшим по возрасту! – орала Бойцех у раковины, размахивая экзотической лезвийной бритвой. – А ну! - Сиськам слова не давали! – орал в ответ Лапин и яростно пихался. Ремизов неинтеллигентно рычал, всем видом давая понять, что сейчас обхаркает затылки обоим. В дверях образовалась свалка, в которой оставшиеся старались решить вопрос помывки. Наконец сквозь столпотворение непостижимым образом просочился Сапфир Ибрагим, осмотрел всех с высоты, протянул длиннющую руку, снял сразу две душевых лейки и с постным лицом врубил напор во всю мощь. Сержанты взвыли, пытаясь разбежаться от струи. Солоха оперативно съехал под Лося еще глубже и зажмурился, глубоко вдыхая оставшийся на его коже запах. Лось, получивший струей воды по жопе, обиженно заматерился. Завтрак прошел в бодрящей обстановке. Эмилио рычал и гонял всех пытающихся уклониться от индивидуальных рационов. Нервозность летала в воздухе вместе с матюгами. Рядовые метали харч, вытаращив глаза и глотая кусками. Десантура, собравшаяся за дальним столом, бухтела насчет разведки, и Солоха помимо воли прислушивался к обсуждению полетных карт. Кажется, у взвода осталось два боеспособных костюма, и, несмотря на умотанность по самые уши, Ганс с Василиском умудрились подежурить. - Сережа, а чего ты вчера на массу давил как убитый? – пихалась Бойцех, норовя подловить Солоху в момент поднесения ложки ко рту. – Чего все жало в рельефе, а? - Аллергия, – рычал Солоха в ответ и чавкал полагающейся мандаринкой. – Особенно на тебя, Лелик, и твои вопросы чекистские! - Сергей наверняка проводил все эти дни напряженную работу по установлению дипломатического контакта, – вторил Ибрагим с другой стороны. – Мы должны войти в его положение, Лелия. - Господи, прекрати быть таким правильным, Ибрагимушка! На утреннем информировании подтянутый и свежий капитан Артемьев прогуливался перед строем, истомленным внезапной жарой, и изрекал житейские мудрости. Карпову он сообщил, что сапоги – лицо солдата, и велел привести одно и другое в соответствие. У Ланце зорким взглядом определил ногти как у орла и предположил, что Ланце собирается с их помощью карабкаться по деревьям, что в боевой обстановке недопустимо. Потребовал от всех подравняться коленками вперед. Сравнил усы Камилова с грязью под носом и, наконец, взял небольшой перерыв. Над шеренгами бойцов витало почтительное ожидание. - А еще... – капитан помолчал, – эвакуация откладывается. Безмолвный вопль "почему?" завис над плацем. - Только не надо смотреть на меня, как голодающие дети Буркина-Фасо на контейнер гуманитарной помощи! – тут же заорал капитан. – Сказано – позже на два дня, значит, позже на три дня! Значит, будете ждать все пять! - Так мы ж этого и хотели услышать, тащ капитан! – немедля забасил Рогачев. – Как родина скажет, так и будет! Лишь бы сроки давали! Сдавленно зарычал со своего места Ким-Кимен. - А вы, Рогачев... – капитан взял паузу. – Застегните пуговицы по всему телу, и чтоб я от вас больше ни одного шороха не видел! - Эмилио осатанеет, – шепотом заметили у Солохи за спиной. – Начнет кампанию по обязательному пожиранию сухофруктов. Артемьев обвел строй налитым праведным гневом взглядом и явственно подавил тяжелый вздох. Наверняка тоже мечтал о дедовщине. - Разойтись, – металлически объявил он. Армия не была бы армией, если бы в ней немедленно не нашлось места тактическим задачам. Неуемная лютая деятельность капитана Артемьева произвела на свет парочку срочных директив, в результате которых Солохин с удивлением обнаружил себя посреди лагеря, вооруженным полуавтоматическим буром. Остальные члены подразделения тащили насосы с горючкой. Так же подразделение получило карту метелочьих залежей. Командование рассудило, что ресурс техники надо экономить, а физически здоровых бойцов вполне можно использовать на благо самих же бойцов. Ким-Кимен еще добавил, что гуманизм и человечность в вопросах поддержания боевой готовности – вещи преступные уже по самому определению. - Обалдеть, – трагически сказал Муха. – Это нам что, тараканов морить, тащ сержант? - А ты, Муха, что думаешь, мы к ним как к барышням в салон? – ядовито поинтересовался опомнившийся Солоха. – Может, мне на бур букет цветов нацепить, а? И хер помыть? Муха вздохнул с тщательно выраженной скорбью, говорящей, что за глупые вопросы рядовой состав карать нельзя, ему, составу, умом блистать не положено. - А что сказал Гаспилс, благословляя нас на пороге склада? – вопросил Солоха. - Горючки не жалеть! – слаженно гаркнуло подразделение. Солоха величественно кивнул. Эту фразу уязвленный и униженный пушистыми тварями Гаспилс повторял каждому, щедро выдавая баллоны. Всё, сделанное из легкого пластика марки "скопалит", пришло в полную негодность, и Гаспилс рвал и метал. Казалось, даже убыль личного состава не вызвала бы у него такой праведной ярости. Прапор клеймил метелки во все дырки, желал им утратить все волоски и совокупиться с председателем инвентарной комиссии, а также сгинуть, сдохнуть и пойти по матушке и еще на восемь частей света. Теперь даже вместо обручей усилков приходилось использовать массивные гарнитуры с выносными микрофонами. Солоха мельком подумал, что надо будет вернуть оборудование союзникам, но пока был слишком занят. Настало время каторжного ручного труда. Бур вгрызался в почву, визжал, упирался и медленно двигался вглубь. Пыль летела струями, бойцы чихали и матерились, солнце шпарило во всю мощь, и в итоге рядовые один за другим начали раздеваться. Солоха на авторитете командира держался до последнего, но потом плюнул. Насквозь пропотевшая рубашка перекочевала на пояс, и торс сержанта тут же покрылся коричнево-золотыми полосами. Особенно жарко становилось, когда наступал черед огневой поддержки. Огнемет приходилось загонять с усилием – диаметр сверла и ствола не совпадал. Леван "давил на газ", и в почву уходила пылающая ярость. Солоха с физическим удовлетворением представлял, как в этом пламени исчезают затаившиеся в каверне метелки. И остается только черная сажа. Метр за метром, слой за слоем. С каждым новым шурфом лагерь становился чуть безопаснее. Десантура присоединилась к зачистке, а оставшиеся с костюмами двое поднялись на малую разведочную высоту. Солоха замечал их всякий раз, когда останавливался утереть пот с глаз – не спасала даже прокладка под гарнитурой – и отхлебнуть теплой воды. Против законов физики казалось, что с каждым метром вверх от земли жар нарастает, и на уровне экзосферы превращается в атомную топку. Дурацкие мысли наводили иррациональный страх. Мерещилось, что корабли наверху один за другим медленно сгорают в пламени, протянувшемся далеко вглубь солнечной системы, и только заряженный передатчик каким-то чудом остается пересылать записанное послание: "Ожидайте эвакуации в течение сорока восьми часов". На подходе к границе Солоха заприметил халик, занимающихся точно такой же деятельностью: бурение и парение. Сверкающие прозрачные костюмы умудрялись пулять цветными зайчиками даже на чужую территорию. К счастью, команде Солохи пришлось выйти только на самый уголок радужной вакханалии – а дальше их дело заканчивалось. Судя по горелым следам, здесь ударно поработало другое подразделение. Солоха принял у Жоры карту и с облегчением поставил там последнюю отметку. Красные точки все до единой превратились в зеленые галочки. - Отбой, – удовлетворенно сказал Солоха. – Забились! - Столько пахать, я чуть не помер, – простонал Хапатов, падая на корты и ныряя пальцами за голенище. - Знал бы, где умереть – соломки бы постелил, – изрек Мухин и покосился на Жору. Но Жора молчал, утомленно цедя воду из узкого горлышка. Солоха тоже присел на корточки, бессильно размышляя, что хорошо бы уйти с солнца. Элоботы, как обычно, устроили мелкую подляну: прятали чувство усталости, создавая иллюзию, что можно еще работать и работать, как будто сразу открыто второе дыхание. И только в самом конце, когда равномерное вкладывание прекратилось – вернули в обратку все разом. Даже жопа опять заболела. Пятичасовой рабочий день, прошедший на резерве из энергобатончиков, ударил по голове молотом. - Мама, умру я, – сказал Гвоздь, садясь даже не на корты, а в пыль. – Вадик, будь другом, дай закурить. Тащ сержант, можно же, а? - И охота вам в жару травиться, – прохрипел Солоха. – Можно, разрешаю расслабиться. Рядовые тут же оживились. Солоха умудрился почти задремать, застыв в неустойчивом положении сидя, когда в приглушенном разговоре зазвучали какие-то особенные нотки. Сонливость спала, адреналин мигом подпрыгнул на пару пунктов, и Солоха распахнул глаза. Бойцы обсуждали кого-то по другую сторону. Солоха проморгался и медленно повернул затекшую шею. Касаюрк стоял за условной границей, разделившей лагеря на части. Ее отмечала перепаханная борозда, оставленная "Темирханом", на котором Зеленкова еще вчера объехала территорию, то и дело траля поверхность. Трал в ее понимании выглядел, как застрел глубокоземных снарядов и отслеживание результатов на радаре. После таких проверок яуты выслали злобную дипломатическую ноту. Солоха хоть и продрых весь вечер, но периодически умудрялся просыпаться, и услышал, как прецедент бурно обсуждали перед отбоем. Кончики когтей зарывались в мягкую землю, сжимались и разжимались, чуть ли не поигрывали – и Солоха почти против воли следил за ними. Он почувствовал, что попеременно бледнеет, краснеет и, кажется, даже зеленеет. Во всяком случае, живот прихватило изрядно тошнотворно. - Тащ сержант, гляньте немедленно, – заблажил Скворцов. – Нарушитель границ! - Предлагаю расстрелять! – поддержал Хапатов. – Я ж, блядь, его узнаю! - Отставить расстрел, – приказал Солоха. - Очень он подозрительно на нас пялится, – добавил Гвоздь, демонстративно потушив бычок в пыли. – Тащ сержант, вы тут три дня контакты наводили, может, это к вам? В мгновение ока сделалось так жарко, что Солоха ощутил струйки, щекотно заскользившие по бокам. - Эта ж сука в нас стреляла! – не успокаивался Хапатов. Солоха ухватился за спасительную ниточку. - То-то и оно, – значительно сказал он. – Обосрался в условном бою, теперь никак успокоиться не может. Небось надеется, что я рассосусь, как флуктуация, и окажется, что никто ему условную голову условным выстрелом не сносил. Бойцы радостно захихикали. Касаюрк пялился неотрывно. Солоха скользнул по нему взглядом и с легким ужасом понял, что его тянет словно магнитом. От белошкурой фигуры физически тяжело было оторвать взгляд. В жарком воздухе Лизетты глыба яута казалась такой... соблазнительно прохладной, что волоски на руках начинали шевелиться. "Не смотри", – приказал себе сержант Солохин. Сердце забухало тяжело и быстро. В затылке собрались мурашки, предательски потекли за воротник. Касаюрк шевельнул плечами и переступил границу. Словно сквозь слой воды Солоха услышал гневный ропот бойцов и медленно, с усилием поднял руку, останавливая самых ретивых. - Спокойно, – голос сочился сквозь горячий воздух с трудом. – Я разберусь. Ноги тоже двигались еле-еле, точно элоботы устроили бунт. "Не подходи, – то ли умоляя, то ли заклиная, подумал Солоха. – Только не подходи". Само собой, Касаюрк телепатией не владел и приказам не подчинялся. Солоха встал, выпрямился и дернулся было к узлу рубашки, но потом махнул рукой. Стараясь оторваться от собственных людей, Солоха быстро пошел вперед. Через десяток шагов яут остановился перед ним. - Сиэ-эрженька, – протянул клыкастый. - Сержант Солохин, – процедил Солоха, взглядом приказывая соблюдать дипломатию. Касаюрк поднял руку и легонько коснулся его плеча. Солоха сжал губы, но не стал дергаться. Сейчас он выглядел не лучшим образом, но начни он прыгать и дергаться, и мужики сразу заподозрят неладное. Солоха мысленно постарался превратиться в камень. Один злосчастный перепих испортил все. Слишком близко стоящий яут казался посягающим на личное пространство. Единственное слово – попыткой затащить в койку. Прикосновение к плечу вообще тянуло на сексуальное домогательство. Не говоря уже о том, как вновь засаднило меж ягодиц. Касаюрк помедлил и убрал руку. - Тут, кстати, должок за нами, – тяжело сказал Солоха. Неловко полез в карман и вытащил громоздкий усилок. – Вот. Касаюрк перевел взгляд на протянутую ладонь. Пару секунд смотрел на устройство, будто не узнавал, а затем аккуратно взял двумя когтями. Солоха неотрывно следил за плавными движениями. Касаюрк убрал переводчик в один из хитрых потайных карманов на своей красной броне. И при этом молчал, как проклятый. Солоха почувствовал, что еще чуть-чуть – и начнет кусать губы и совершать прочие предательские телодвижения. - Чего хотел-то? – поинтересовался он. – Если помочь, то мы уже сами справились. Неподвижные голубые глаза стеклянно глядели на него, даже немножечко внутрь него, точно Касаюрк мог рассмотреть сквозь кожу и кости мятущуюся душонку сержанта Солохина. - Нет, – наконец скрежетнул он. – Не помогать. Собирался оглядеть тебя. - Нехер делать, – строжайшим тоном сказал Солоха. – Мы тут делом заняты. Копаем от оградки до могилки. - Бесполезная охота, – сообщил Касаюрк. – Зря тратите материалы. - С чего взял? – тут же вызверился Солоха. Скованность благополучно отступила перед лицом негодования. – Может, какие-то секретные сведения имеются? Ну так поделитесь, товарищ гвардии майор, или как вас там. - Кажется, что-то стягивает их сюда, – мягко проворчал Касаюрк. – Но это не живые организмы и не техника. Что-то другое. Вот увидишь, вы зря тратили время. - Блин, не понял, – Солоха сцепил руки за спиной. – Типа, вам тут известно больше, чем нам? Ну так идите к командованию! Чего со мной-то трепаться? - Это, Сиэржэнька, то, что принято называть беспочвенными подозрениями, – осклабился Касаюрк. Для наглядности он еще и потопал, взбивая пыль ударами крепкой подошвы. Солоха почти против воли задержался взглядом на длинных пальцах, увенчанных когтями. У этих пальцев явно было куда больше подвижности, чем у человеческих. Отвлекшись от пальцев, Солоха изо всех сил напряг мозг, пытаясь сообразить, на что намекает или прямым текстом пытается сказать яут. Кажется, Касаюрк имел в виду, что старая добрая армия по доброй же старой традиции припрятала парочку гнусных секретов. Солоха машинально потер лоб. - Ладно, – так же машинально произнес он. – Я вроде понял. Я... Короче, посмотрим. За спиной негромко бухтели, и это страшно дергало нервы. Солоха злился, нервничал, потел и готов был сквозь землю провалиться, прямо в опустевшие каверны. Последний раз схожие по силе ощущения одолевали его, когда полковник Рифельный пытался дознаться, какая скотина отпечатала ко Дню Пехотного Величия транспарант, где белым по красному обещалось выполнить план по учениям января досрочно к середине февраля. Будучи непосредственным автором хитрого выражения, Солоха тогда профессионально приостановил сердцебиение, а заодно и понизил температуру тела на всякий случай – чтобы слиться с массами. Но сейчас выполнить такой же трюк не удавалось. - Мы поговорим об этом позже, – пророкотал яут. – Давай встретимся... Пауза затянулась, Касаюрк явно подбирал выражение, и Солоха поднял брови. - Вообще, какой у вас режим дня, умански? – неожиданно поинтересовался яут. - Ближайшие двенадцать часов я буду спать и жрать, – Солоха попытался сосредоточиться. – Потом... Потом, блин, короче, я сам тут разберусь, и если мне очень понадобится, в чем я сильно сомневаюсь, то я тебя найду. Мысль о шпионаже в собственном стане выглядела дикой. Особенно ввиду того, что инициатором предполагаемого шпионажа выступал яут с его кретинскими подозрениями. Солоха потряс головой и провел ладонью по макушке, стирая грязь. По ощущениям, ежик отрос еще на миллиметр, продолжая нарушать все нормативы по уставу. Касаюрк вытянул шею вперед и вниз, и Солоха подавил желание отшатнуться. Яут пошевелил клыками, сощурился и тихонько заклекотал. - Можешь посещать наши территории и без важного повода, – прокурлыкал он. – Ради дружбы и приятельских отношений. - Черта с два, – сквозь зубы поклялся Солоха. – Нехер заливать, я вашего брата знаю, хрен у вас, а не дружба. - Член дружбе не помеха, – с апломбом заявил яут, выпрямляясь во весь рост. - Тихо ты! – сдавленно сказал Солоха. – Все, спасибо, до свиданья! Яут выщелкал еще несколько слов. Усилок натужно молчал, и Солоха хотел уже постучать по уху, как агрегат наконец заработал. - Через десять часов, Сиэрженька. Это же место – и я проведу тебя, куда пожелаешь. Казалось, багроветь уже некуда, но Солохе померещилось, что его сунули мордой в костер. Даже глаза начало жечь. Уже не в силах вести разговор, он длинно помычал и махнул рукой. Развернулся и стремительно направился к своим. Яут буравил спину взглядом. И этот взгляд вместе со струйкой пота нагло скользил вдоль позвоночника, коварно пробирался под ткань и втекал ровно между ягодиц. Обжигая, словно ставил клеймо. На ходу Солоха передернул плечами. - Ну что, тащ сержант? – Муха нетерпеливо заерзал. – Гусь свинье дипломат, или как? - Товарищ! – прорычал Жора и потянулся дать Мухину подзатыльник. - Свежие сводки от бригады бурильщиков-союзников, – невозмутимо сказал Солоха. – Посоветовали тщательнее зачищать местность, чтобы туда второе поколение не заселилось. Поэтому сейчас мы с вами в темпе мазурки пройдемся обратно с контрольными мероприятиями. А ты, Скворцов, будешь сверху ставить печати. - А я почему? – заскулил тот. - Р-рядовой! – начальственно зарычал Солоха. - А ну встал и намотался! - Вас понял! – заорал Скворцов, вскакивая. – Готов к труду и обороне! При хую и шпаге! Остальная часть подразделения бодро загоготала. Повторный проход был триумфален и энергичен. Встревоженный погаными намеками Касаюрка, Солоха вдохновенно командовал и требовал полной безжалостности. Уличив Мухина в припрятывании метелки в карман, устроил показательный расстрел в виде лекции о необходимости соблюдать моральную и физическую гигиену. Заклеймил рядового гнусным представителем хитинокрылых, пообещал оборвать усы с лапками и подвергнуть карательной дезинфекции. Мухин страдал, каялся и выражал готовность сгореть на профилактическом очистительном костре, оставив в назидание последующим поколениям рядовых позорный карман, приютивший вражескую единицу. Леван нежно обнимал огнемет и косил влажным взглядом, точно мечтал опробовать силу напалма на Мухине. В результате увлекательных мероприятий взмыленный коллектив вернулся в изначальную точку ровно ко времени очередного приема пищи. Гаспилс принял оборудование без привычных для него стонов о растрате и перерасходе, велел только самостоятельно определить пустые баллоны в паллеты. Солоха, пользуясь командирским правом, отдыхал, чесал за ушами и обмахивался рубашкой, наблюдая, как бойцы с кряхтением и трагическими стонами грузят баллоны. Гигантские решетчатые поддоны, поставленные один на другой, заполнились почти целиком. - Четвертые тормоза хреновы, – презрительно сказал Гаспилс, делая неведомые пометки в планшете. – Локти у них в коленях не сгибаются! Солоха подавил смешок, заменив его глубокомысленным хмыканьем. - Хапатов, я все вижу! – неожиданно зычно заорал Гаспилс, аж приподнимаясь. – Мразопитек хренов! Сил моих больше нет! Куда ты так пихаешь баллон? Тебя же к женщине такого подпускать нельзя, ты хуем в матрас тыкнешь! - Так точно, тащ зам!по!склад! – отгавкался Хапатов, тут же начиная совать баллон куда надо. - Разгильдяи, – впал в уныние Гаспилс, садясь на место. - А что, Никелод Петрович, – подкатил Солоха, – есть ли какие-нибудь новости, так сказать, с передовой? Гаспилс оторвался от планшета и покосился на него красным глазом. - Молись, чтоб тут передовой не образовалось, – строго сказал он. – И чтоб моей единственной проблемой оставалась эта чертова подстанция, с которой такую прорву на двух слонов гонят, что я уже прямо не знаю, что сказать. Изуверы. - О, – уважительно кивнул Солоха и задумался. В ситуации с метелками, падкими до открытой энергии, перегонка запаса с подстанции на две самоходных платформы и впрямь выглядела большой проблемой. Задумчиво почесывая за ушами и чувствуя, как грязь и кожный жир сходят струпьями, Солоха поднялся. Организм, освободившийся от власти мозга, перешел в режим автономного обеспечения. Согласно режиму организм собирался жрать, ходить в туалет и спать – и более ничего. Опцию "трахаться" пришлось исключить за неимением объектов приложения сил. Механически салютовав, Солоха не менее машинально начал движение в сторону столовой. Гаспилс свирепо что-то буркнул и уткнулся в планшет. Бойцы, покончившие с баллонами, дисциплинированно потянулись следом. В столовой Эмилио, мрачный как туча, раздавал рацион с сильным перекосом в сторону армейской пайки. - А мандаринок не будет? – изумился Солоха, получив в руки запакованные ванночки. Содержимое сквозь пленку выглядело прилично, но без присущей блюдам Эмилио выдумки. Ни листков специй, ни причудливых завитушек на бататном пюре. Именно это, а вовсе не буйство метелок, больше всего заставляло напрягаться. - Манда вам будет, без ринок, – прорычал Эмилио. – Сначала байда, потом манда, а потом цурюк с урюком и капут без масла. А ну брысь! Хлопая глазами, Солоха удалился, на ходу стараясь не уронить челюсть. Эмилио, человек столь же интеллигентный, сколь огромный, на его памяти так выражался лишь однажды – когда в котел с пилау угодила крыса, неведомым образом прорвавшаяся сквозь санитарно-гигиенические кордоны лучшего полевого лагеря на всей Калуше-4. Было это полтора года назад, и с тех пор Солоху не раз заносило куда-то вместе с обеспечительным подразделением, возглавляемым Эмилио, но таких выражений шеф-повар себе более ни разу не позволял. - Никогда не было, и вот опять, – пробормотал Солоха. – Ну бывает. За столом сержантов уже обретались Сапфир Ибрагим, Лапин и Ганс. - ...мышиные норы, – жаловался Ганс. – Я ж привык по небу, а тут возня в грязище. - Ну так давно известно, – похохатывал Сеня, – чтобы десантники сильнее любили небо, им надо создать невыносимые условия жизни на земле. Что, скажешь, не так? - Так-то оно так, – Ганс сердито ковырялся двузубой вилкой в ванночке. – Но тошнит меня уже от Лизетты, вот ей-богу, мужики. Че-то уже поперек всех печенок. - Доброго вечера, товарищи сержанты, – пробубнил Солоха. – Всем приятного а-ахх... хрм! - И тебе того же, Сереженька, – тут же запаясничал Лапин. – Приятного ахр-рым! Это у вас, на Вичугщине, такой бог качественного пищеварения? - И регулярного стула, – с серьезной миной добавил Ибрагим. - Идите нахер, господа, – утомленно изрек Солоха. – Я весь день совершенствовался в физическом труде и потому имею право хотеть спать. - Сержант Зондерслебен! – патетически воскликнул Лапин, простирая руку с мультитулом в сторону Ганса. – Родина зовет! Верните сержанта Солохина к жизни твердой уставной пощёчиной! - Это я всегда могу, – добродушно согласился Ганс и полюбовался на собственную ладонь, а потом перенес прицел голубых глаз на Солоху. - Вы мне это прекратите, – Солоха вместе со стулом сдвинулся в сторону на полметра. – Че за опасный базар во время приема пищи. - А почему бы не поразговаривать, – так же добродушно сказал Ганс, охотно принимая смену темы. – Вот, например, расскажи нам, сержант, как вы без нас прожили-то? В одном окопе с клыкозадыми. Солоха поперхнулся от неожиданности и промахнулся двузубцем мимо куриной ноги. Верткая и лишенная шкурки, та немедленно ускользнула из зоны поражения мультитула и стремительно зарылась в пюре наполовину. - Как-как, – неопределенно сказал Солоха. – Довольно-таки хреново. Обслюнилось бы вам жить рядом с крокодилом? Вонюч, зубаст, сомнительно разумен и наверняка только и чешет, как бы схарчить вас среди ночи. - А что ж вы с ними даже на кулачках не придрочились? – огорчился Ганс. - Некогда было, – Солоха все-таки пригвоздил курицу и собирался алчно впиться ей в ляжку. – Кругом эти пидорасы пушистые, хаос, отказ оборудования и необходимость проявлять немыслимый героизм. Лапин вежливо загоготал в кулак, явно подвергая сомнению героизм всей троицы. Ганс тоже захмыкал. Сапфир Ибрагим молчал и вздыхал, видимо, вспоминая, как содрал с него восемь шкур Адриенце, когда дезертиры были изловлены. Солохин покосился на него и решил не переводить стрелки, мол, все из-за некоторых хряков, умудрившихся свинтить в самоволку посреди напряженной политической ситуации. - А я вот с халик перетер, – многозначительно сказал Лапин. – Представьте себе, они в восторге. Утверждают, давно не видали такой эмоциональной оргии. - Чего? – изумился Ганс. - Эмоции, – пояснил Лапин, возя мультитулом в ошметках салата. – Они ж на них паразитируют. Прям как эти паскуды на энергии, ага. Вот, говорят, что тут сложилась уникальная эмоциональная оргия в виду того, что множество существ не могут улететь с планеты. - Как бы не их рук дело это оказалось, – угрожающе сощурился Ганс, складывая увесистый кулак. Кожа у него была светлая, и Солоха невольно взялся сравнивать кулак Ганса и кулак белошкурого лацертида. Получалось практически сопоставимо. Все-таки приемные комиссии не зря просиживали бюджетные деньги, а медобеспечение – запрашивало все новые и новые разработки. Солоха искоса обвел взглядом столовую. Каждый солдат был в меру развит и розовощек. Даже Гвоздь, закатавший рукава, выглядел не тощим, но предельно жилистым и мышечно-сухим, точно собранным из тщательно подогнанных элементов. Вынырнув из антропологических размышлений, Солоха обнаружил, что все бодренько обсуждают возможность подрывной деятельности со стороны халик. Лапин с умным видом рассуждал, как живое существо ради удовлетворения своих потребностей готово пойти на любую подлость, Сапфир занял умеренную оппозицию, а Ганс периодически приговаривал "руки бы поотрывать", не формулируя, кому именно. Солоха вцепился в курицу с голодной страстью, чтобы избежать участия в обсуждении. Сержантские разговоры тут же пробудили воспоминания о намеках яута, и от этого курица стала казаться какой-то хлорированной. Солоха мужественно жевал и приказывал себе соблюдать верность Родине. - И новостных потоков еще никаких, – внезапно тоскливо сказал Ганс, утверждая кулачище на столешнице. – Представляете, мужики, я в последний раз в такой засаде оказался, когда мы с пацанами на Риглу высаживались. Но это ж дикие места! - Риглу? – изумился Сапфир. – Ганс, не звездишь ли? - Ха! – гордо произнес представитель десантной группы. – Сосунки! Ригла в два захода! Вы еще из портянок бинты вертеть учились, когда мы там шкерцев разгоняли! Солоха обнаружил, что забыл жевать и тут же энергично заработал челюстями. Сапфир озадаченно тер затылок, Лапин тоже выглядел мешком пришибленным. Легендарная Ригла внезапно оказалась на расстоянии вытянутой руки. - Так вот, – размеренно продолжил Ганс. – На Ригле было хреново. Но даже туда инфопакеты кидали периодически. А здесь совсем висяк. Прямо скажем, не для такого я сюда контрабасить собирался. У входа произошло движение, отвлекшее внимание общественности от полезной витаминизированной бурды. Во впорхнувшем в столовую индивидууме Солоха сразу узнал Зорбу. Первый стрелок подразделения Рогачева так сиял черными глазами, что сразу становилось ясно: напился, а то и затянулся. Следом внесла себя в столовую Бойцех и тут же зашарила глазами. Узрев свою экологическую нишу, она изрекла "Ага" и двинула строго прямолинейно, едва не сбив Зорбу, свернувшего к раздаточной стойке. - Куда мимо еды проходишь, волчица? – страдальчески поинтересовался Эмилио. Бойцех отмахнулась. Пройдя к столу, с размаху опустилась на стул и оглядела всех с пристальным прищуром. - Ну-ну, – вежливо сказал Лапин. – Не иначе новости? - У Адриенце сточили подтяжки! – ликующе выдала Бойцех и откинулась на спинку. - Тьфу ты Господи, – почти без акцента сказал Ибрагим. – Я думал, что-то важное. - Еще бы не важное, – подняла палец Бойцех. – Он теперь всяко меньше до нас докапываться будет, когда штаны сваливаются! - Стоять, а кто сточил? – оторвался от куриной ноги Солоха. – В смысле... тут что, новые формы жизни? Бойцех приоткрыла рот. Солоха зачем-то оглянулся. Рядовые были заняты хавкой, а Зорба, пытаясь звучать как можно тише, рассказывал об уникальных настойках на основе черничника. Эмилио делал вид, что ничего не слышит, однако так навалился на витрину, что пузо расплющилось. Наверняка уже могуче мыслил в направлении того, как можно с помощью флоры разнообразить рацион и вернуть подувявшие было лавры ответственного специалиста по питанию. - Да хрен его знает, – наконец сказала Бойцех и энергично почесала коротко стриженный затылок. – Че-т я не задумывалась над такими тонкими материями. - Ну да, эти материи теперь у нашего лейтенанта совсем тонкие, – хихикнул Лапин. - За своими материями следите, – посоветовал Ганс, нежно поглаживая мультитул. – Как бы подошвы на ходу не рассыпались. - Чтобы боец стал бесполезен, одних подошв недостаточно, – напомнил Лапин известную истину. – Сначала боец должен проебать огнестрел и заряды... - Потом механическое ударное оружие, – подхватил Солоха. - Потом гранаты, – добавил Ибрагим. - И, наконец, саперную лопатку и перочинный ножичек, – весело закончила Бойцех. Ганс презрительно выпятил губу, отчего стал смахивать на укушенного метелкой или же более примитивным шмелем. - Ладно, товарищи, – Солоха тяжело поднялся. – Пойду я, отдавлю массу минуточек на восемьсот. - Солдат спит, эвакуация приближается, – смешливо прищурился Лапин. – Давай-давай, топай. - А подтяжки Адриенце давайте обсудим, – предложил Ганс. – Интересно мне все-таки, откуда подобрался враг. Не ровен час, попробует нашими стропами закусить. - Нежные стропы десантной души! – восхитилась Бойцех. Солоха зевнул во всю пасть, так что хрустнуло у левого уха, и остаток пикировки прослушал, пытаясь продуть мигом заложившие проходы. Вывалившись из столовой, он потянулся еще раз, покрутил плечами и огляделся. Бойцех хоть и подала историю в юмористическом ключе, но кое-что Солоху встревожило. Как, впрочем, и остальных наверняка. Лагерь был вычищен. Все метелки вымели подчистую. Да и вряд ли Адриенце хранил обмундирование там, где до него могли добраться недораскатанные в пепел ублюдки. В воздухе до сих пор стоял запах гари. Потянув носом, Солоха уловил треклятый шалфейный аромат и очень медленно выдохнул, чтобы не чихнуть. Под ногами сложными узорами вились пыль, темно-серая зола и вездесущие золотистые струйки. Вздохнув, Солоха поворошил пыль носком ботинка. Видно, нанесло с соседних территорий. Опять вспомнились слова яута, что метелки придут второй раз. Солоха повел плечами и силой заставил себя успокоиться. Уж кому-кому, но никак не обычному солдату размышлять над коварством метелок. Для этого вместе с батальоном откомандировали целое научное подразделение, действовавшее Гаспилсу на нервы своей неокупаемостью, а Ротманну – независимостью. Больше всего полковник ненавидел ситуации, в которых ему запрещалось командовать. Ученые шишки, посверкивающие солидными погонами, относились к категории неподвластных Ротманну вещей и томили ему душу. Видимо, именно по этой причине полковник основное время проводил в личных апартаментах, советуясь с бутылочкой-другой алкоголя. Ветер дунул сильнее, и золотые вкрапления сделались ярче. Солоха вновь попинал пыль, машинально обратив внимание, как прихотливо закручиваются маленькими смерчиками сияющие полоски чужой жизни. Все-таки Лизетта была чужой. Даже такие мелочи в ней сильно отличались от земных. Поглядывая на солнце, клонящееся к закату, Солоха двинул в сторону времянок. Впереди маячили такие привычные вещи, как вечернее построение и отбой, а еще надо было отжать у кого-нибудь из желтопузых развлекательной литературки для расслабления мозгов. Глядя под ноги, Солоха двигался криволинейно, но равномерно, и когда уперся в некое препятствие, страшно удивился. Медленно подняв взгляд, он практически напоролся на лихо закрученную "егозу". За погранполосой в добрых двух метрах стояли набыченные молодцы Зельмана. - Пропуск есть? – металлически поинтересовался один из них. - Да вы че, орлы, – пожал плечами Солоха. – Сроду никаких пропусков не выписывал. Да и вообще, я тут мимо шел. - Вот и иди дальше, – посоветовал второй. – Этот объект тут поставлен не для того, чтобы вокруг него ходили. - Ну хоть стоять-то рядом можно? – уже с наездом поинтересовался Солоха. - Можно, – согласился боец. – До первого предупредительного в пузо. Потом можно лежать! И загоготал. Солоха сощурился, приподнял уголок рта и сплюнул под ноги. Зельман вырастил неуправляемых мудил, которые одним видом уже нарывались на драку. Только у них оружие при себе было, а у Солохи – одни слюни. Под ногами золотая пыль крутилась толстым слоем, обволакивала ботинки по самые щиколотки. Солоха хмуро уставился на это великолепие и невольно заскользил взглядом по плавным завиткам. Один, другой, третий – все устремлялись под "егозу". Солоха хмыкнул и под внимательными взглядами тумбочников медленно попятился. Отойдя шагов на десять, он окинул объект взглядом: два "слона", нагруженных до предела. Движки не работали, но десятым чувством Солоха ощущал легкое напряжение, окутавшее тяжелую технику. Сумерки быстро сгущались, точно на южном побережье, и в этой темноте мамонты, казалось, чуть подсвечиваются. Может, эффект от пыли. Та забиралась повсюду, и между конструкций, взгроможденных на мамонтов нелепыми буграми, набилась особенно сильно. Теперь Солоха точно видел тусклое свечение. Еле заметное, на грани исчезновения. Тумбочник потер нос и яростно чихнул. - Будь здоров, – вежливо пожелал Солоха издалека. - И тебе по тому же месту, – гундосо откликнулся тот. – Слушай, сержант, ну не дури ты тут. Нам сказано охранять, мы и охраняем. Давай не порти нервы. - Да ладно, мужики, – миролюбиво откликнулся Солоха, – все понимаю, одну лямку тянем. Ни обхода вам, ни смотрящего. - Тьфу-тьфу-тьфу! – хором сказали оба. Солоха еще раз покосился на длинные полотнища, настойчиво стягивающиеся к транспортникам, решительно развернулся и потопал прочь. Все это не имело ни малейшего отношения к боевым обязанностям сержанта Солохина. От десяти часов осталось восемь. Нужно было настроить хронопласт. * * * По спящему лагерю Солоха передвигался стыдливой украдкой, ощущая себя врагом Родины и предателем с подпаленной жопой. Метку он отключил, стандартные маркеры безопасности обошел стороной и крался похлеще шпиона, то и дело поглядывая по сторонам. К счастью, никто ночных полетов не устраивал, посиделки у развернутых нагревательных элементов запрещались, а освещение просто не стали тянуть. Во власти мрачных мыслей, Солоха яростно поскреб за ухом и прикинул, что, возможно, скоро понадобится и освещение, и какая-нибудь система телеграф-водопровод, а может, и еще какие признаки обживания надолго. Лавируя между особо подозрительных по ночной поре пылевых холмиков, Солоха выбрался таки к границе. Смутные терзания, всю дорогу отравлявшие гордость от собственных навыков бесшумного передвижения, оправдались: на условленном месте никого не было. Солоха посмотрел на браслет, пытаясь перевести стрелки хоть на кого-нибудь, кроме одного слишком доверчивого сержанта, но браслет показывал точное время. Солоха прекрасно запомнил, в какой позиции стоял хронометр, когда клыкастый появился перед глазами утомленных трудами праведными бойцов. Пожалуй, он даже слишком точно запоминал все связанное с Касаюрком. - Чтоб тебя, – едва слышно пробормотал Солоха. Ждать он точно не собирался и уже развернулся, как за спиной отчетливо произошло некое движение. Обратно Солоха крутанулся куда быстрее. Под болезненно-цветным свечением каскада Ларсена воздух струился, словно от жары – и складывался в высокую фигуру. - Ага, – обличительным шепотом сказал Солоха. – Крокодила-то че за яйца тянем? Нельзя было сразу сказать, мол, добрый день, ждем вас с нетерпением, уважаемый представитель союзных сил Симмахии? На последнем слове воздух кончился, голосовые связки тренькнули, и из шепота Солоха перешел в сипение, царапающее горло. Чтобы не закашляться, пришлось вобрать воздуха в грудь и затаить дыхание. - Опять слишком много слов, Сиэрженька, – заметил Касаюрк, проводя пальцами по массивному наручу. Остатки маскировки стекали электрическим водопадом. – Все-таки пришел. - Ну да, – Солоха сделал пару шагов и остановился на краешке перепаханной полосы. Запах пересохшей земли щекотал ноздри. – Есть о чем побеседовать. Чую тут мутят что-то, развели секретов, как павлинов, бля. На этих словах должен был грянуть гром и выскочить замполит с дюжими службистами, чтобы тут же заковать неверного сержанта в силовые наручники и депортировать на Родину для справедливого суда через расстрел. Солоха даже чуть приподнял плечи, произнося вопиющую крамолу. Но ночь оставалась тиха, и только еле слышный шелест пыли нарушал этот тяжелый покров. Почти саван – пришло на ум гаденькое сравнение. Солоха поднял плечо еще выше и мрачно уставился на яута. Голубые стеклянные шарики в свете каскада потусторонне мерцали. Касаюрк пошевелил клыками, мягко и глубоко вздохнул, а затем сделал шаг назад и поманил Солоху двумя пальцами. Почти против воли Солоха оглянулся. Кубы времянок уверенно расположились под чужим небом, дышали надежностью и обещали подмогу в случае чего. Солоха коснулся бедра, нащупал передатчик и пока что не стал выставлять дополнительное время. Шагнул через границу и едва не по щиколотку погрузился в пыль и пыльцу. - Зараза! - Биологические отходы, – поправил Касаюрк. - Да не докапывайся. Уже отнюдь не солидно Солоха протащился пару метров, высоко вздергивая ноги, и выбрался на твердую поверхность, изрядно подрастеряв важность. Касаюрк сделал странное движение, будто собирался протянуть ему руку, но остановился. Солоха метнул еще один предупреждающий взгляд. - Туда, – не дожидаясь вопросов, показал Касаюрк. – Далеко не поведу, на нашей территории в спящий час не должно быть посторонних. - Надеюсь, стрелять в нас не начнут? – с подозрением осведомился Солоха, машинально уже выискивая признаки охранных установок. Касаюрк мотнул головой и негромко заклекотал. До указанного им строения было от силы метров пятьдесят, но Солоха решительно пристроился в хвост ведущему, ступая след в след. Бывало в разных местах и такое, что убивали при попытке пройти всего полметра. Рисковать здоровьем сержант Солохин не собирался. Касаюрк избавился от пафосной красной брони, оставшись в металлических трусах и подобии модных пять лет назад римских сандалий. Солоха критически осмотрел широкую спину, но не нашел ничего, что стоило бы скрывать от посторонних. Яут очевидно считал свою мускулатуру достойной всяческой демонстрации. Из зависти и мелкой противоречивости захотелось так же мелко напакостить, например, швырнуть горсть песка, чтобы светлая шкура украсилась безобразным пятном. Хотя пятен и так хватало – рептильный узор стекал с массивной шеи и плеч, достигая лопаток, прежде чем размыться и превратиться в едва уловимый муаровый рисунок. Добравшись взглядом до границы чужих трусов, Солоха мысленно плюнул и мысленно же выдал себе ту самую уставную пощечину, которой требовал Лапин от Ганса. Касаюрк завернул за угол, Солоха последовал за ним – и ветер стих. Ночь опять навалилась жарким покрывалом. Солоха с беспокойством прислушался к себе, но ничего похожего на стыдные события прошлой ночи не почувствовал. Касаюрк прислонился к стене строения. - Они тянутся к вам, – без предисловий сказал он. – Ты видел, как пляшет пыльца? - Угу, – Солоха повторил за ним, сунув руки в карманы. – Херня какая-то. Я человек простой, в дела эти не лезу, но мне оно не нравится. - Где оно? - Что? Касаюрк уставился на него молча, слегка разведя клыки, и в этом едва заметном движении челюстей Солоха неожиданно хорошо разглядел усмешку. Под курткой стало жарко с досады. - Оно охраняется, – буркнул он. – Близко не подойдешь. - Сиэрженька, за вашими действиями любопытно наблюдать, – Касаюрк повел головой из стороны в сторону, словно демонстрировал, как именно они наблюдают. – Но если ситуация испортится, нам придется вмешаться. Он так и сказал – испортится. Солоха покатал это слово на языке. Произнесено оно было с интонацией, будто речь шла о куске мяса. - И как же вы собираетесь вмешиваться? – криво ухмыльнулся он. - Сиэ-эрженька, – почти нежно протянул Касаюрк. – Давай не будем об этом думать. Ты же понимаешь, почему я с тобой разговариваю? Стало еще жарче. Солоха мотнул головой, обнаружив, что внезапно не может внятно говорить. - Ты мне интересен, – почти прокурлыкал яут. – И твой друг интересен Уре. Мы всегда заботимся о том, в чем заинтересованы. Только поэтому я разговариваю с тобой. - А чего не с Лосем? – через силу вытолкнул Солоха. - Тебе нужно поторопиться, чтобы это не успел заметить кто-либо еще. - Ты на вопрос ответь, – сквозь зубы сказал Солоха. - Я предложил начать с тебя, – пророкотал Касаюрк. – Если ты откажешься, мы спросим его. Если откажется он, нам придется заняться вопросом самостоятельно. - Вот только без угроз, товарищ союзник! Солоха едва смог подавить возглас до громкости, достойной тайного совещания. - Мы просто поговорим с союзниками, – кивнул Касаюрк. – Объясним им наше видение. Солоха вспотел окончательно. Треклятый крокодил взвалил на его плечи непосильный груз ответственности. Неистово захотелось послать яута вместе со всеми завуалированными дипломатическими угрозами. В конце концов, такие вопросы должны решаться командованием. Касаюрк снова зашевелил клыками. - Или вы, умански, которых мы знаем, или власть управления. - Боже, с хера ли я? – мучительно вырвалось у Солохи. Касаюрк захихикал, перекатывая в глотке сухой треск и клекот. - Понимаешь, Сиэрженька, здесь мы отряд, и мы действуем в общих интересах нашей группы, – наконец объяснил он. – Сейчас я иду по пути одиночки, общаясь с тобой. Это почти преступление. Но ради личной симпатии я предлагаю решить ситуацию мирным образом. Солоха тяжко вздохнул и сел на корточки. С одной стороны, яут только что признался, что пытается помочь. С другой – неизвестная переменная, скрывающаяся где-то в командной ставке клыкастых, очень усложняла ситуацию. - А нельзя ли, чтобы ваши и наши просто поговорили? – в отчаянии предложил он. - Вы уже что-то прячете, – пожал плечами Касаюрк. – Ты думаешь, ваше командование нам откроется? Вы, умански, очень упрямы в некоторых вопросах. - От пресмыкающихся слышу, – бессильно сказал Солоха. – Лучше б я тебя никогда не встречал. Ты мне всю жизнь испортил. Ты вообще в курсе, что я сижу теперь с трудом? Касаюрк заворчал и тоже опустился на корточки. Боком, словно краб, подобрался ближе, помедлил и развернулся. Солоха нащупал лопатками стену. Яут оказался напротив, загородил небесный каскад, и его тень упала на Солоху сгустком мрака. Солоха прищурился, разглядывая темную фигуру, высеченную бликами: легкие отсветы на дредлоках, влажное свечение клыков, тусклые огоньки глаз. От яута тянуло горячим душком и опасностью. Волоски на руках встали дыбом, над седьмым позвонком зародились мурашки. На секунду Солоха почувствовал головокружительную легкость, пугающе близкую к обмороку. Касаюрк подался чуть вперед. Солоха почти ощутил, как у него самого расширяются зрачки. В глотке пересохло. - Сиэ-э... Еле слышное ворчание, переходящее в хриплую тянущуюся ноту, погнало новую толпу мурашек. Часть из них осталась под коленями, намекая, что долго так сидеть не рекомендуется. Лучше встать, уйти, отодвинуться – но Касаюрк глыбой белого камня загородил пути отхода. Солоха чуть откинул голову, прижимаясь затылком к стене. Снова его охватывало жутковатое ощущение оцепенения, но мозги работали ясно, и от этого становилось нехорошо. Страшно. Он видел опасность, но ничего не мог с ней сделать. - Сиэ-эршэ-э... – снова протянул Касаюрк. "Не надо, – одними губами сказал ему Солоха. – Не делай так со мной. Пожалуйста". Касаюрк не двигался, но напряжение окутывало его потрескивающим облаком. - Не надо, – вслух произнес Солоха. – Убью. Косой, сука, клянусь, убью. Яут дернулся и щелкнул клыками. - Не оскорбляй имена! – зашипел он. Гипнотическое ощущение развеялось, и Солоха перевел дух. Правда, здоровая злость так и не появилась. Касаюрк развернулся, не поднимаясь с корточек, и тоже привалился к стене. Солоха скосился на него. Яут вытянул клыки, точно собирался достать до неба, и фыркнул. - Не понимаю, – раздраженно проворчал он. – Что не так? Ты бился в экстазе подо мной, почему не хочешь повторить снова? Солоха злобно покраснел, кашлянул и все-таки кривобоко плюхнулся на задницу, презрев пыль. Вытянул ноги, наслаждаясь тут же побежавшими по ним иголочками. - Минутное заблуждение, – открестился он. – Со всеми бывает. К тому же жопа болит теперь! - Не понимаю, – повторил Касаюрк. – Я не понимаю даже себя. Он помолчал, покосился на Солоху, снова уставился вверх и продолжил: - Я сильнее. Я могу просто овладеть тобой. Но... В повисшей паузе Солоха чуть-чуть сдвинулся в сторону и напрягся. Оружие он все-таки раздобыл, пойдя на подкуп, и сейчас аккуратно положил ладонь на кобуру. Стрелять в союзников на поражение не полагалось, однако электрические разряды действовали на все гуманоидные расы плюс-минус одинаково. Исключение составляли баскийцы. Касаюрк ворчал что-то под нос, но переводчик упорно отмалчивался. Солоха прислушивался к себе, однако не мог найти сил, чтобы тут же бить морду или стратегически отступать, матерясь и требуя подмоги. Яут казался действительно растерянным. Когтистые пальцы подергивались, нервно перебирали по мощным коленям, а потом Касаюрк с длинным вздохом опустился в пыль, вытянул одну ногу и обхватил руками вторую. Жесткая шкура на колене растянулась, пошла ярко-белыми полосками. - Вот поэтому я и пошел тебя предупреждать, – резюмировал он. – Потому что мне интересно то, что невозможно взять силой. - Ну спасибо, – с чувством сказал Солоха. Яут повернул к нему голову, блеснул глазами и молниеносно дернул рукой. Солоха не успел сделать ничего – щелчок по макушке заставил его судорожно мотнуть башкой и едва не потерять равновесие. - Че за херня? – придушенно заорал он. - Не смей коверкать имена воинов, – довольно заклекотал Касаюрк. Так же стремительно переместился, казалось, вообще не шевеля руками-ногами – и Солоха оказался бок о бок с горячей тушей. Дернул плечом, однако остался на месте. Вопреки здравому смыслу, инстинктам и выучке. Словно они с Касаюрком были сделаны из полимерки, пытающейся слиться воедино. "Але, – напомнил себе Солоха. – Этот тип тебя почти изнасиловал, сержант. И ты, сержант, теперь враскоряку передвигаешься. Ниче не жмет?" "Неа, не жмет, – ответил сам себе сержант Солохин. – Это же инопланетчики, к ним с людской меркой не подойдешь. Что, скажешь, плохо было? Кто-то потом ночью чуть потолок не забрызгал. А жопа... жопа заживет". Диалог внутренних Солохиных заглох. Солоха настоящий вздохнул и постарался расслабиться. Касаюрк опять пошевелился, расплел пальцы и основательно потянулся. Опустив руки, небрежно закинул одну Солохе на плечо. Солоха делал вид, что смотрит на каскад, но сам краем глаза посматривал на яута и видел, как Касаюрк едва заметно скашивает свои стеклянные гляделки. Ухмыльнувшись, Солоха окончательно перевел взгляд на цветную небесную хрень. - Я действительно причинил тебе страдания? – по-прежнему не поворачиваясь, уточнил Касаюрк. – Теперь ты будешь меня избегать? - Это с непривычки, – буркнул Солоха. – Жить буду. Насчет избеганий – посмотрим. Касаюрк пару мгновений сидел неподвижно, а затем еле слышно закурлыкал. Повернул голову, вытянул клыки, и Солоха ощутил едва уловимое прикосновение к макушке. Подклычники двигались с филигранной точностью, вороша только волосы. Солоха прикрыл глаза и попробовал покрутить в голове грядущую миссию: разнюхать, что держат на "слонах", а потом что-то с этим сделать. Касаюрк хотя бы не стал требовать решить проблему, ограничившись научным интересом. - Если я узнаю, почему метелки ползут к нам, – медленно произнес Солоха, – что вы сделаете? - Примем к сведению и повысим бдительность, – без заминки ответил яут. - Брешешь небось, – проворчал Солоха. – Сразу начнете военные действия. - Сиэ-эрженька, – с непередаваемой интонацией протянул Касаюрк. Был бы на его месте Ким-Кимен, непременно добавил бы что-то об уровне интеллекта сержанта Солохина, например, сравнив его с интеллектом валенка. - Ладно, пора мне, – почти нехотя сказал Солоха. Касаюрк молчал, но челюсти над головой Солохи все шевелились, а потом в груди у клыкастого негромко зарокотало, поднимаясь к горлу. Переводчик хранил торжественное молчание. Солоха попробовал разобрать отдельные слова. Лингвистика клыкастых упорно не давалась, хотя какое-то подобие ритма он уловил. Звучало довольно приятно, и Солоха решил, что пойдет навстречу яуту и посидит с ним еще минут пятнадцать. Глаза слипались, но за себя Солоха мог поручиться: если он решил дать себе пятнадцать минут, то будет ровно пятнадцать и ни секундой больше. Каскад сдвинулся на полнеба. Солоха осоловело похлопал глазами и с изумлением понял, что картина мира сильно изменилась. Под боком находилась жесткая поверхность, руки утонули в пыли, и только голова покоилась на надежной подложке, которой выступала ладонь Касаюрка. Солоха пошевелил ноздрями: шалфей с мускусом слились воедино, порождая неистовый смрад. Пошмыгав носом, он осторожно перевел взгляд в сторону. Досада мешалась с восхищением: влияние клыкастого оказалось таким сильным, что перебило идеально отлаженные механизмы контроля. Теплая ночь непозволительно расслабила его. Стараясь не двинуть головой, Солоха осторожно перевел под себя руки, напряг шею и мягко, словно перышко, приподнялся. Ладонь Касаюрка осталась неподвижной. Опущенная голова со свесившимися дредлоками тоже не шевельнулась. Солоха заставил себя дышать – тихо, поверхностно и незаметно. Отступив на пару шагов, он посмотрел на браслет и признал поражение: судя по индикации, обернувшей запястье короткой ниткой, продрых он пару часов. Передатчик работал, но, к счастью, передавать ему было нечего. Пару мгновений Солоха размышлял, следует ли из вежливости будить Касаюрка и сообщать ему об отбытии, но в итоге решил, что клыкастый обойдется. Развернувшись, таким же мягким и неслышным шагом последовал к границе. Он хорошо запомнил траекторию движения яута и точно соблюдал маршрут, хотя все следы давным-давно занесло мерцающей пыльцой. На границе Солоха сосредоточился и очень аккуратно прошел последнюю контрольную полосу. Обычно все неприятности случались в последний момент. Шаг, другой, третий... Он обернулся. Никого. Ни движения воздуха, ни подрагивания маскировочного поля. Касаюрк не проснулся. Солоха припомнил сказанное "ты мне интересен" и поймал себя на попытке идиотски улыбнуться. Тут же сурово пресек эти недостойные мимические порывы, нахмурился и чеканным шагом проследовал к времянкам. Завернув за угол, Солоха почувствовал, как в груди спирает дыхание и на всякий случай останавливается сердце. Заложив руки за спину, у входа стоял Ким-Кимен, прорезая подтянутой фигурой ночную атмосферу. Солоха подался назад, но лейтенант качнул головой, что означало – беглеца он уже заметил. Солоха стиснул зубы до того, что скулы свело, тоже выпрямился и подтянулся, после чего прошествовал ко входу с гордостью обреченного. - Подрыв боевого духа, – свистящим шепотом произнес Ким-Кимен. - Разрешите не согласиться, тащ лейтенант! – таким же шепотом возразил Солоха. - Что, сержант, тренировался среди ночи на случай внезапных катаклизмов? - Изучал обстановку для поддержания боеготовности! – подтвердил Солоха. - Языком мели меньше, Сергей Дмитриевич! – Ким-Кимен перешел на прямые обращения, и Солохе сделалось нехорошо. – А расскажи-ка мне, Сергей Дмитриевич, за каким лихуем ты с врагом уединялся? Солоха машинально вытянулся еще больше. Голова легонько закружилась, кровь отхлынула от щек, и здоровый румянец, полагающийся по уставу воинской службы, превратился в чахоточную бледность. Задница предательски напомнила о себе. Ким-Кимен был ниже на голову, но сейчас напротив Солохи будто стоял ядовитый люксозавр рекс. Глыба из одной сплошной смертельной угрозы. Лишнее движение, неверное колебание волоска на макушке – и прощай, сержант Солохин. Сожрут и не подавятся. Лейтенант, будь проклята его бессонница, наверняка занимался любимым делом: следил, кто как спит, кто втихаря дрочит, а кто, например, покидает территорию и вступает в плотный контакт с чуждыми формами жизни. Хрен бы с ней, с самоволкой, но яут... Это уже тянуло на целое военное преступление. - Че язык в жопу всосали, товарищ сержант? – вежливо осведомился Ким-Кимен. - Товарищ лейтенант... - Я три года как товарищ лейтенант, – с интонациями королевской кобры сказал Ким-Кен. – Все из-за таких, как вы, ебанаты калия. Нарушающие, так сказать, этические нормы. - Товарищ лейтенант! - Излагайте, излагайте, – вежливо предложил Ким-Кимен. – От сержанта Рогачева я еще ожидал, но от вас... - А что, – бледнея еще больше, брякнул Солоха, – товарищ Рогачев вам не говорил? - Этот боевой поросенок чего мне только не хрюкал. Конкретнее! - Половой дисморфизм! – бухнул Солоха и аж присел. - Что-о? Ким-Кимен повысил голос, но спохватился и метнулся взглядом по сторонам. В слабом красноватом освещении, полагающемся в ночную пору, их диалог выглядел сатанински. - Нестабильные половые признаки! – в полном безумии продолжил Солоха. – Видовая особенность же! В зависимости от ситуации и с учетом обстоятельств! – голос сорвался и последнее слово он уже не прошептал, а еле прохрипел. Ким-Кимен молчал, осматривая его с ног до головы. Узкие щелочки глаз сохраняли выразительность оружейной бойницы, а лицо словно заштукатурили. Секунда, другая, третья... Солоха почуял, как вновь становится физически трудно дышать. - Вольно, товарищ сержант, – сказал Ким-Кимен. – Сделаем вид, что я ничего такого не слышал. Дисморфизм, придумают же. Уж если так бабу приспичило, ну, сбегай, ну, переспи, но не забывай, что у тебя есть командир отделения! - Так точно! – выдавил Солоха, насилуя и без того скребущее горло. - И еще, Сергей Дмитриевич, – Ким-Кимен назидательно поднял палец. – Личное замечание: только попробуй какую заразу на хвосте принести – сгною в карантине! Солоха радостно вспотел, отдал честь и принялся пожирать начальство глазами. - Скройся уже, – махнул Ким-Кимен. – Половой дисморфик. Солоха хотел было уже вдарить марш, но идти ему оставалось два шага, поэтому в целях самосохранения пришлось передвигаться противоснайперским зигзагом, не дыша и яростно источая оголтелую верность Родине. Просочившись внутрь, Солоха покрутил носом и двинулся в сторону ячейки, занимаемой Лосем. Каждый раз, проходя мимо персональной ячейки, он ловил волну чужого храпа. К счастью, внутри отсека стены прилично гасили звук, да и утомленный трудами организм обычно отрубался быстро. Добравшись до нужного места, Солоха поскребся у входа. Будить товарищей приравнивалось к свинству, если при этом у тебя нет бухла или шашек, но Солоха убеждал себя, что поступает правильно. Секрет надо обязательно разболтать двоим-троим. Нет ничего хуже, чем информация, которую доверили тебе, но которая влияет много на кого. Всегда получалось, что единственный носитель чего-то важного попадал под прицел зловредной Фортуны. Для себя Солоха уже давно вывел закономерности и предпочитал отводить неприятности именно так: превращая секрет в общее дело. Поскрести пришлось пару раз, прежде чем Лось снял локоть с головы и приподнялся. - М-м? Солоха прошел внутрь. Аккуратно поддернул штаны и присел на койку. Лось машинально сунул ему руку, и Солоха вежливо ее пожал. - Саня, – шепотом сказал он. – Ты давно с этими виделся? Лось пошевелил плечами, медленно приподнялся и основательно уселся. - Че? Хриплый шепот показался Солохе слишком громким. Он сердито мотнул головой и прижал палец к губам. Лось оглянулся, сунул руку под подушку, достал флягу и критически ее осмотрел. Потом решительно отщелкнул колпачок и сделал пару глотков. Солоха почуял слабый дрожжевой запах. - Саня, – терпеливо повторил Солохин, – ты давно с яутами видался? - А какой сегодня день недели? – задумчиво поинтересовался Лось. Солоха скользнул взглядом по плечам товарища и с облегчением понял, что лишних ощущений не испытывает. - Сегодня у нас ПДХ. Ну? - Днем, – уверенно сказал Лось. – А что? - Они тебе про метелки ничего интересного не говорили? Лось мотнул головой и перестал легкомысленно болтать фляжкой. Солоха подвинулся чуть ближе и подался вперед. Лось отзеркалил его движение. - Говорят, у нас какая-то херня завелась, – едва слышно сообщил Солоха. – Что-то генераслизимусы притащили с собой, и эта хуйня метелки притягивает. Касаюрк прямым текстом сказал. Говорит, найдите эту херню, пока не началась дипломатическая вздрючка. Лось так же молча подался назад и основательно потер лоб ладонью. Посмотрел на флягу, снова свернул ей крышечку и явно хотел глотнуть, но передумал и протянул флягу товарищу. Солоха приложился без лишних вопросов. Бражка оказалась кисловатой и приятно щекочущей язык. Картофельные очистки пошли в дело на ура. - Серый, если ты с ними спишь, то это не повод им верить на слово, – прохрипел Лось. Солоха втянул голову в плечи и стрельнул глазами по сторонам. - Я и не верю, – прошипел он. – Просто слухи разношу, понял? Лось протянул руку, и Солоха всучил ему фляжку обратно. - Сплетни это хорошо, – задумчиво произнес Рогачев, одним глазом заглядывая в горлышко. – В информационном вакууме только сплетни нам и остаются. Кстати, ты разглядел, че там за предохранитель на хрен они вешают? Солоха страдальчески захрипел. Потянулся дать Лосю щелбана, однако Рогачев предусмотрительно отклонился и, ухмыляясь, погрозил пальцем. - Убей лишний базар, – приказал Солоха. – Думай о сплетнях! - Кумыса предупредить надо, – тут же выдал кандидатуру Лось. – И Бойцех. - А Лапу? - Лапин человек хороший, – задумчиво пробормотал Лось, – но болтун без меры, и шуточки у него дурацкие. - Понял. Тактику завтра перетрем? - Да че там перетирать, – Лось зевнул во всю пасть. – Дураку понятно, если что-то у нас тут есть, то оно на слонярах заныкано. Не зря ж там Зельмановы сучки стоят. Солоха поперхнулся и расплылся в улыбке. Сказанул Лось от души. - Я с пердолетчиками еще поговорю, – пообещал Рогачев. – Они ребята здравые, к тому же тут на правах отдельной элиты, так что неплохо бы заручиться. Солоха молча показал большой палец. Слив тайну, он мигом почувствовал, как ушло напряжение. Расслабились мышцы шеи, разомкнулись сведенные челюсти, и страшно захотелось спать. Он почти сладострастно почесал за ухом. Элоботы, предавшие его пару часов назад, так и не заработали толком. Видно, потому что Солоха находился на своей территории, и уровня стресса не хватало, чтобы наномашины заработали во всю мощь, раскрывая резерв. - А теперь идите отсюда, сержант, – еще больше понизив голос потребовал Лось. – Дайте мне предаться сну и всяким похабным видениям о союзниках.